Все начинается с любви...

POV Катя Пушкарева.

      Я застонала, невольно сжав плотнее колени, чтобы укротить, непонятно откуда взявшегося зверя, не позволить ему стать огромным монстром, сжирающим меня изнутри. А уже через мгновение я совершенно перестала соображать. Казалось, Андрей был повсюду, его язык ласкал мои уши, шею, глаза, нёбо, боролся с моим языком, и все это одновременно, словно у него не один, а как минимум десять языков, и все раздвоенные, как у змеи, сколько у него было рук я вообще не могла понять, одна расстегивала бюстгальтер, другая в это же время снимала с меня трусики, третья водила пальцем вокруг соска, четвертая гладила мою спину и попу, пятая… О, эта рука знала, что делает, принялась ласкать моего зверя, что почему-то не успокоило его, а только раздразнило, хотя ему несомненно это нравилось. Андрея было так много, что я перестала понимать где заканчивается он и где начинаюсь я.       Мой стон перерос в рык, словно подросший зверь пророс в меня до макушки. Я сама стала диким неуправляемым зверем. Совершенно не отдавая себе отчет, что скромные девушки так себя не ведут, я тоже целовала, трогала, ласкала и гладила лицо и тело Андрея.       — Грудь, — простонал он.       — Что грудь? — едва выдавила я из себя.       — Поцелуй грудь, — я тут же обхватила губами его сосок и с удовольствием начала его облизывать, посасывать и чуть-чуть прикусывать, зафиксировав в мозгу, что просить исполнить желание — не стыдно.       — Девочка моя, как же сладко ты это делаешь, — похвала была невероятно приятна, захотелось приласкать и вторую его грудь, а периферический мозг зафиксировал еще одну важную вещь: если нравится, что с тобой делают — хвали, и воздастся тебе же сторицей.       Не вставая с пенька, Андрей, высоко приподнял меня и резко прошелся языком по моим нижним губам, это было так остро, так вкусно и так желанно, что я попросила: — Еще! — И стыдно мне не было.        — Умница моя, держись крепче, — он сполз на землю, прямо на мокрую, грязную землю, не задумываясь ни на секунду, меня посадил себе на грудь, — ляг, пожалуйста на спину, — попросил Андрей. Подтянул к своему лицу мои бедра и снова лизнул зверя.       — Еще! — потребовал монстр во мне.       — Не спеши, моя хорошая, — одна его рука обхватила мою грудь, начав ласкать ее круговыми движениями, постепенно приближаясь к соску.       Это было необыкновенно приятно, но не успела я сосредоточиться на этом, как острое, до сумасшествия яркое, ощущение блаженства накрыло меня с головой, когда Андрей языком, губами, зубами и второй рукой начал дразнить зверя у меня между ног. Его пальцы путешествовали у меня внутри, словно проводя разведку пути, по которому вскоре пойдет Главный Герой, его язык в это же время овладевал каждой складочкой наружных губ, постепенно приближаясь к разбухшей, словно почка цветка, вот-вот готового раскрыться, плоти клитора.       По телу прошла дрожь, и я замерла, полностью сосредоточившись на малюсеньком участке моего тела. Губы Андрея обхватили его, начали посасывать, а затем резко втянули в себя.       — А-а-а-а-а… — судорожно закричала я, разрываясь на мелкие части. — Что это было? — хрипло прошептали мои губы, когда дыхание немного восстановилось.       — Оргазм. Не сильный, но все же оргазм, маленькая. Тебе было хорошо?       — Да! Очень. Очень!       — Глупенькая, это еще ничего не было, будет гораздо лучше. Веришь?       — Да.       — А больно было?       — Нет-нет, совсем не было больно. Только… А как же ты? Ты же еще даже плавки не снял?..       — Ни плавок нет, ни бюстгальтера. Где ты шлялась?! И не смей нам с мамой больше врать! — ворвался в мой сладкий сон, где я шаг за шагом повторяла события прошедшей ночи, гневный голос отца. — И не притворяйся спящей. Немедленно говори, где ты шлялась всю эту ночь, и с кем?       Я ужасно расстроилась и разозлилась. Нельзя будить человека так резко и так негативно. Черт возьми, во сне я ясно и четко видела лицо Андрея, может, это я его себе таким представляла, а может, это подсознание вывело на экран его образ, но теперь я напрочь забыла как он выглядит, и все из-за грубого вмешательства папы.       — Ты о чем? — пробормотала я, надеясь отделаться парой слов, снова уснуть и продолжить свой замечательный сон.       — Я о чем? Лена, ты только послушай нашу скромницу-девочку. Это ж прямо сама невинность с нами разговаривает! Она не понимает, о чем я говорю!       — Доченька, ты штаны эти обрезанные в стирку бросила, майку тоже, а где трусы с бюстгальтером? Ты же не надела их на себя после бани, они же грязные, правильно? — ласково стала стелить мама.       — Ленка, она нам голову дурит. Всю ночь где-то шлялась, причем, небось, в одних трусах и лифчике, раз юбку с кофтой Колька принес, а потом их сняла, когда, ну… это делала и потеряла, вот мужицкое надела. Говори, Катерина, где потеряла белье? Кто он? С кем ты кувыркалась?        «Я ни­ког­да боль­ше не бу­ду оп­равды­вать­ся, и врать не бу­ду, Ан­дрю­ша, чем бы мне это не гро­зило. Даю те­бе сло­во», — вспомнила я обещание, мысленно данное любимому, и улыбнулась.       — А что говорить? Ты же сам меня разоблачил, что уж теперь? Голову пеплом посыпать? Не буду!       — Правду, говори, Катенька. Родителям всегда нужно говорить правду, — мама разговаривала со мной, как с маленькой девочкой.       — Правду? А вы готовы ее услышать? Хорошо. Белье я потеряла в лесу, когда, как ты, папа говоришь, «кувыркалась» с Андреем.       — Ой!.. Что? — мама схватилась за голову, папа — за сердце. — И тебе не стыдно такое паскудство говорить при отце? Срамница!       — Нет, не стыдно. Никакого срама в сексе с любимым человеком нет. Если для тебя секс — это паскудство, значит, ты живешь не с тем мужчиной, мамочка.       — Господи, кого ж мы вырастили? Потаскуху? — взревел отец, бросился из комнаты, но спустя секунду вернулся, потрясая своим кожаным ремнем с большой пряжкой.       Нашел чем пугать взрослую девицу, совсем соображать перестал. Мне стало смешно, и я захохотала.       — Она еще смеется, совсем девка потеряла рассудок, — отец замахнулся, я сразу стала серьезной. Очень серьезной, даже слишком.       — Если ты меня только тронешь, я уж не говорю, что ударишь, я напишу заявление в милицию, — спокойно и тихо сказала я, глядя отцу прямо в глаза. — Больше всего на свете вы оба боитесь, что о вас чужие люди подумают, и я вас уверяю, если вы не научитесь считаться с тем, что ваша дочь выросла, я вам такую репутацию создам, что нос из квартиры высунуть будет стыдно. Все, родные мои, отныне вы не будете мне указывать, как мне жить. Хватит того, что вы меня покалечили и я вас, вместе с врачом, не посадила. Больше такого не повторится, и не дай вам Бог снова затевать свои каверзы, поверьте — я смогу за себя постоять. Я совершеннолетняя, я закончила ВУЗ, через неделю выйду на работу, и как только смогу, сниму комнату или квартиру. А до тех пор давайте жить дружно. Вы меня не трогаете, я вас.       Родители стояли такие растерянные, такие обиженные, так искренне не понимали, что произошло с их, всегда такой послушной, девочкой, что мне стало стыдно… Пока папа не открыл рот.       — Ленка! Чтоб даже думать не смела накормить эту змею. И никаких денег ей не давать! Никаких! Даже на автобус. Пусть ходит пешком, голодает, пусть выкручивается, как хочет, раз не умеет уважать родителей.       — Договорились, папочка, — рассмеялась я. — А теперь выйдете, мне нужно переодеться. И не вздумайте меня запереть, я в окно на весь двор расскажу, что вы за люди и какую дочь воспитали.       — Пошли, Валера, — мама потянула отца за рукав. — Она немножко поголодает и одумается. Пошли.       Родители вышли, я бросилась к шкафу в надежде найти хоть что-нибудь более или менее не уродское. Увы, ничего, кроме серо-коричневых длинных юбок там не было, да и кофты, как на подбор, были с длинными рукавами, под самое горло и унылых расцветок. Не долго думая, я схватилась за ножницы и иголку. Через час из зеркала на меня смотрела девчонка в короткой расклешенной юбке, в рубашке с закатанными рукавами, завязанной под грудью и застегнутой всего на одну пуговицу, причем далеко не самую верхнюю, в полукедах, вполне подходящих к наряду, с торбой вместо сумки, пошитой на живую нитку из удачно обрезанного низа юбки. Косички я заплетать не стала, стянула волосы резинкой сбоку, сделав асимметричный хвост.       Как ни странно, мне понравилось, то, что я увидела, этакая девчонка-хулиганка. Никакая не уродина, так, обычная девушка, разве что брекеты нужно снять и очки поменять.       Не раздумывая ни секунды, я вышла в прихожую.       — Ты куда это собралась на ночь глядя, да еще в таком непотребном виде? — строго спросил отец.       — На панель. Надо же мне как-то зарабатывать на жизнь, пока нет зарплаты. Днем буду в своих убогих вещах стоять на паперти с табличкой: «Помогите жертве родителей», а по ночам буду подрабатывать на панели.       — Ты что это удумала? Хочешь прославить нас на всю Москву?       — А ты надеялся, что я тихонько скончаюсь от голода? Ха! Как бы не так, не надейся. Двери на цепочку не закрывайте, иначе войду с милицией, — строго сказала я и выскочила на лестничную площадку.       Удивительно, но настроение было прекрасным. Я ходила по улицам, вспоминала Андрея, бормотала:        — Я не дала себя в обиду, Андрюшенька. Впервые в жизни я постояла за себя. Спасибо тебе, любимый, — и мне было по-настоящему спокойно. — Посоветуй, что мне делать? Как заработать на жизнь.       — Я уверен, что ты найдешь выход. Ты же умница, моя маленькая умница, окончившая ВУЗ с красным дипломом, — подсказал мне любимый.       — Точно! Я могу репетиторствовать по математике или экономике хоть для школьников, хоть для студентов, могу помочь с курсовыми, или написать даже диплом. А если не удастся быстро найти подработку, то я могу убирать чужие квартиры. Я хорошо это делаю, быстро и качественно. Да и вообще… Я все могу, когда ты рядом.       Начал накрапывать дождь, и я побежала домой, чтобы налить себе чашку горячей воды, раз уж родители лишают меня чая, сесть на подоконник, укрыть ноги пледом, слушать как дождь виртуозно исполняет «Танец дождя» и вспоминать Андрея, как обещала и как мне самой хотелось.       Квартира встретила меня гробовым молчанием, родители уже спали, а на диване лежала записка: «Еда на столе. Мы же не изверги».       Это была победа! Еще какая победа! Нет, я все равно не откажусь от подработки, но родители свои неприступные рубежи сдали.       Ну, что же, на войне, как на войне.       Я налила огромную чашку сладкого чая, забралась на подоконник, благо они у нас были очень широкими, уткнулась лбом в стекло и заревела. Впервые, с тех пор, как рассталась с Андреем...