POV Андрей Жданов.
Ромка даже рот приоткрыл, сидел не шевелясь, молча слушал мой рассказ о расставании с невестой, однако, не выдержал, взорвался как только услышал, что Кира придумала беременность. — Вот сволочь! — Малина вскочил, забегал по кухне, налил себе виски, поднес ко рту и резко поставил бокал на стол, так и не выпив. — Андрюха, а ведь она еще может преподнести тебе сюрприз! — Какой? — Элементарно, Ватсон! Ты же с ней спал пару дней назад? — Ну, было. — Предохранялся? — я кивнул. — Сам? — я снова кивнул. — Уверен? — Я пока еще в своем уме! — рявкнул я. — В своем-то в своем, да только не поможет! Сейчас Кира залезет в чью-нибудь койку и кирдык. Через месяц она тебе скажет, что все-таки да, залетела! Мол, ты такой страстный, что резинка порвалась, и что роль молодого папаши тебе очень к лицу. Ой! Не надо про анализ ДНК, не надо! Ты его, конечно, сделаешь, но сколько нервов Кира тебе потреплет, сколько ты будешь мучиться вопросом: мой-не мой-а может, все же мой, сколько раз тебе придется выслушать от «оскорбленной добродетели», что ты гад, раз подозреваешь будто она могла спать с дру… — И что делать? — перебил я, осознав степень опасности. — Звони Воропаевой и предупреди, что ты в любом случае сделаешь анализ ДНК, если она вздумает провернуть такую комбинацию, что признаешь ребенка только по результату теста, и что если это будет не твой, то ославишь ее на весь бомонд. Я слишком хорошо Кирюшу, она не пойдет на подлог, если знает, что будет разоблачена. Это была очень дельная мысль, лучше я сейчас выслушаю, что я сволочь, раз мог такую гадость придумать о ней, чем потом буду расхлебывать, заваренную ею кашу. Это не очень вкусно. Готовить Кира не умела никогда. — Спасибо, — от души сказал я Малине и сразу же прозвонил. Ну, что сказать? Настроение, и без того хреновое, после разговора с бывшей, стало просто матерно-хреновым, зато можно быть уверенным, что сюрпризы меня не поджидают. — По пять капель за успех завершения жениховского периода? — Ромка поднял свой бокал. — Я пить не буду. Мне нужна трезвая голова. — Чтобы придумать план, как разыскать Катю-Катерину? — Да. — Палыч, тогда ты просто обязан выпить за успех нашего безнадежного дела! Иначе ничего не получится. Или ты не хочешь, чтобы мы ее нашли? — Я хочу ее найти, очень хочу. — Значит, нет повода, чтобы не выпить. — Ромка протянул мне мой бокал. — Слушай, а зачем ее искать, — опрокинув виски в себя, тут же ляпнул Малина. — Старик, Катя не единственная женщина на свете. — Я в курсе. Но для меня она единственная. — Очередная глупость! Зачем всю жизнь любоваться одним цветком, который со временем будет увядать, когда можно завести целую оранжерею и срывать самые красивые, самые свежие бутоны? — Слюну подбери, садовник! Чтобы в оранжерее появлялись свежие цветы, нужно уметь их взращивать. Я знаешь как себе это представляю.? — Как? — Вначале в доме цветет только одна роза — жена, и если ты с любовью ухаживаешь за этим цветком, то в твоей оранжерее распускаются новые побеги — это дети. Их нужно терпеливо и заботливо взращивать, тогда к старости они подарят тебе совсем свежие и юные бутоны — внуков. Вот в таком цветнике мне бы хотелось жить, выращивать свои цветы и наслаждаться их красотой и ароматом. — Палыч! Спиши слова, а? Это же поэма, ты — поэт! — Что ты ерничаешь? Вот увидишь, еще пяток лет и свежие цветы будут благоухать на чужих подоконниках, а на тебя благосклонно будет смотреть только столетник. — Я не ерничаю. Я в печали от столетника — это же Хичкок какой-то. — Ромка задумчиво покрутил в руке лимон, поморщился и положил на место. — Это тебя Катя такой поэме научила? — Ничему меня Катюша не учила, просто с ней я так почувствовал. Понимаешь? Слезы подступили к глазам, увы, даже если я найду Катюшу, вряд ли в нашей с ней оранжерее будут дети и внуки, но мы обязательно что-нибудь придумаем. Будем лечиться сколько нужно, не поможет — пойдем на суррогатное материнство, или усыновим детишек, мы обязательно найдем выход. Главное, чтобы я ее отыскал, свою розу. — Понимаю, — Ромка был на удивление серьезным. — Все! Я адепт Кати. Итак… Что ты о ней знаешь? — Ей двадцать два с половиной… — Значит, день рождения либо декабрь восемьдесят второго, либо январь восемьдесят третьего, так? — Логично. Она закончила ВУЗ с золотой медалью, не знаю, какой и факультета не знаю, но она говорила о математике и экономике, говорила, что она в них — ас! — Теплее, это уже гораздо теплее. Что нам стоит поднять все списки выпускников, там всего-то тысяч двадцать двадцать пять наберется, — захохотал Ромка. — Не надо ржать! Во-первых, мы сразу можем отсеять всех, кроме медалистов, во-вторых, искать надо только девочек, в-третьих, только Кать, в-четвертых, только экономических и математических факультетов… — А в пятых… Засунь себе свои выкладки в одно место. Во-первых, она вполне могла закончить факультет журналистики, при этом быть асом хоть в астрофизике, во-вторых, в-третьих, в-четвертых и в-пятых… Андрей, единственное, что мы знаем точно — это то, что она особа женского пола, и то, если не трансвестит после операции. Все остальное, вплоть до имени, она могла просто-напросто выдумать. Почему ты считаешь, что она говорила правду? Вначале я растерялся. Ромка рассуждал очень логично, теоретически он был абсолютно прав: могла незнакомая девушка выдумать, что она ас экономики и математики? Могла! Я же с ней ни промышленный индекс Доу — Джонса, ни классические теоремы теории чисел не обсуждал и подтвердить достоверность ее слов не могу никак. Могла она быть не выпускницей ВУЗа, а первокурсницей? Вполне могла, она вон какая маленькая и юная. Значит, и возраст могла придумать. И имя тоже, она не обязана была случайному попутчику открывать свое имя. Теоретически… Но теория Малиновского разбивалась в пух и прах, он не учел аксиому — это была Катенька, моя Катенька. А она никогда мне не солжет. Я это знаю, я это чувствую, как чувствовал каждую ее клеточку. — Потому что она не врала. Если не хотела отвечать на какой-то вопрос, так и говорила, что этого она не скажет. — Андрей, нельзя быть таким наивным. Все женщины лгут, как дышат, это у них в крови. — Все! Но не Катя… И не мне! — О, Господи! Да открой ты гла… — Стоп! Больше ни слова ни полслова на эту тему. Берем за аксиому — Катюша говорила правду. — Да, — Малина почесал подбородок. — Просто Святая Катерина. Все бабы лгуньи и толь… — Ромка, не смей! Вспомни «Правила поведения за столом»*. — Ого! Даже так? — Именно так, только так. «Чтоб вам не оторвало рук, не трожьте музыку руками». — Ладно. Принимаю условия «неприкосновенности». Все, мне надо идти. Информацию получил, буду думать. По стеклу забарабанили первые капли дождя, я разжег камин, хотя и так было тепло, налил себе чашку дымящегося чая, устроился на полу возле стеклянной двери балкона и укрыл ноги пледом. — Андрей, а давай пообещаем друг другу, что когда мы уже будем каждый на своем полустанке, и за окном будет идти дождь, мы обязательно будем вспоминать друг друга. Давай? Господи! Как же я сразу об этом не подумал? Я же видел ее руками! Мягкие пушистые волосы, прямой высокий лоб, скулы высокие, лицо хорошо очерчено, без оплыва и размытости, глаза чуть на выкате, большие, широко расставленные, губы полные очень красивого абриса, шея длинная. Я схватил карандаш и бумагу, и попытался набросать ее облик. Получилась весьма симпатичная девушка. Завтра нужно будет показать эскиз Ромке, он же ее видел. А вдруг получится воссоздать ее лицо, тогда и искать будет легче…POV Катя Пушкарева.
Все складывалось, как нельзя лучше. Чтобы родители поняли, что у меня это никакая не блажь, что я настроена на перемены весьма решительно, и что отныне я иду своей дорогой, первым делом я написала два объявления: одно о репетиторстве, второе об уборке квартир, телефон всюду написала Колькин, и просьбу звонить только с девяти утра до пяти вечера. Он меня подставил, вот пусть теперь и терпит мое присутствие в своем доме весь рабочий день его матери, пусть кормит меня, пока не найду подработку, не все же ему у нас кормиться, правильно? Затем я разобрала свой шкаф, все вещи, более или менее пригодные для переделки, сложила в наволочку. Ну чего я буду без дела сидеть у Кольки в квартире? Шить, слава Богу, умею, вот и приготовлю себе какой-никакой, а все же не нафталиновый гардероб. Ух, мне бы еще машинку, но на это рассчитывать на приходилось, мама ни за что не позволит мне прикоснуться к своей «Brother», для того, чтобы я «портила хорошие вещи». Ну и ладно, я и в ручную могу. К Зорькину я отправилась с утра пораньше, как только увидела в окно, что тетя Люда, его мама, вышла из своего подъезда. — Ты чего к еде не притронулась? — довольно участливо спросила мама. — Доброе утро. Не хочу, чтобы меня упрекали куском хлеба. Так что, спасибо, не надо. — Куда это ты собралась с утра пораньше? — ядовито поинтересовался отец. — Да еще с подушкой! А что нынче по мужикам ходят со своими подушками? — Точно! — в горле от обиды запершило, но вида я не подала. — Я запрещаю тебе идти на улицу в таком виде. Нечего нас позорить перед людьми. — Солдатам своим запрещать будешь, если тебе это в отставке позволят, а мне ты ничего запретить не можешь, — огрызнулась я и быстренько вышла на лестничную площадку. Кольке, откровенно говоря, не повезло, под горячую руку попал мне, вот я весь свой гнев на него и выплеснула. Прямо с порога, как только он мне открыл двери. — Гад ты Зорькин, предатель и гад, — орала я, молотя кулаками по его плечам и спине. — Это такие, как ты фашистам сдавали товарищей. — Кать, ну, это уж ты перегнула. — Перегнула, да? Перегнула? Конечно перегнула, те предавали, спасая свою жизнь, а ты предал меня родителям за кусок пирога. Ты хуже, ты несомненно хуже, — мне стало себя ужасно жалко, я прекратила лупить Кольку и села на табурет. — Нажрался, да? Колом мамин пирог в глотке не встал? — Кать, ну чего ты? Я просто за тебя волновался. Мы же с тобой друзья, зачем ты так? — Ты мне больше не друг, Коленька. Понял? Да в общем-то, никогда другом и не был, — я заревела. — Когда я за тебя курсовые делала, ты кричал, что я твой лучший друг, когда жрал у нас в три глотки, тоже другом меня считал, а когда надо мной издевались, Коленьки и след простыл, где ему заступиться за «друга»? Тут как бы кто не подумал, что он со мной дружит. — Кать, ты все неправильно по… — Да правильно я все поняла, Зорькин, правильно! Думаешь не знаю зачем ты с утра пораньше приволок папе мою юбку и кофту? Выслужиться хотел, вот зачем. Тебе же мама эклеры по спецзаказу делает за каждое предательство, ведь так? Ну так вот, дорогой, если не хочешь, чтобы я родителям рассказала правду, будешь мне помогать. Ясно? Иначе тебе не только эклеров, тебе и куска хлеба больше в нашем доме не дадут. — Какую правду? — Зорькин даже заикаться начал. — Ты знал, что Денис приехал, но меня об этом «забыл» предупредить. — Я не знал! — Замолчи и перестань врать, — сказала я, как отрезала. — А сейчас слушай меня внимательно. Вот эти объявления отксеришь в пятидесяти экземплярах и расклеишь, и не вздумай филонить, я проверю. — Катя, тут номер моего телефона. — Я знаю. — А как же… А почему? — «Я к вам пришел навеки поселиться, надеюсь я найти у вас приют», — ответила я цитатой из «Золотого теленка». — Что ты скис? Не волнуйся, не навеки. Найду подработку и уйду. А теперь я хочу позавтракать, что у тебя на завтрак, дружок?***
Подработка нашлась очень быстро, уже в четыре часа я давала первый урок математики, в шесть — убирала первую квартиру, а ночью писала курсовую, за одну двоечницу, которой нужно было сдавать хвосты, иначе ее бы отчислили. Теперь можно было и поесть купить, и даже насобирать деньги, чтобы снять брекеты и заказать нормальные очки, а может, и контактные линзы. И Кольку можно было больше не видеть. Ура!..