***
Тауриэль бьётся на широком поле, убивая врагов одного за другим. Меняет клинки с луком с невиданной скоростью. Задыхается от ужасного смрада гниющих трупов вокруг. Ее окружили двое орков, и спустя несколько минут ожесточенной борьбы, сообразив, что так просто отсюда ей не уйти, и долго отражать нападения спереди и сзади одновременно не получится, она придумав план, хитро улыбается самой себе. Отразив атаку орка, что стоял спереди, она резко подкидывает клинок над своей головой. Тот крутится в воздухе, и начинает падать острым сверкающим лезвием прямо на рыжую макушку. Выждав ещё секунду, когда клинок опустится ещё ниже, лихолесская дева делает резкий выпад вперёд, вонзая второй клинок в грудь первого орка, а его соплеменник двинулся за ней, и вот, через секунду в его черепе виднелась дыра от упавшего на него клинка. Тауриэль наступает на плечо мёртвого врага, и не без усилий достаёт клинок из его поганой головы. С отвращением вытирает лезвие о траву оставляя на ней чёрные следы, как вдруг её внимание привлёк один из олифантов, шагавших по полю. С его спины почему-то падали воины, но не могли же рохиррим так метко стрелять без промаха? Не могли. Чуть присмотревшись, она заметила на спине зверя зелёную фигуру. Холодок пробежался по коже. Это он. Однозначно. Его белоснежные волосы качает ветер. Его забавная ухмылка, что возникает на лице после каждого убитого врага. Невозможно! Невозможно?.. Приспешники Саурона один за другим летят со спины зверя, разбиваясь о землю, истошно крича. — Леголас! — что есть мочи закричала эльфийка. — Леголас! — тот обернулся, но лишь на секунду, и вновь приступил к бою. Он скинул ещё двоих, оставшихся стражников наземь, и вновь посмотрел на Тауриэль. На глазах у эллет блестели слезинки. До этого момента она сражалась, не останавливаясь ни на секунду, рубила головы, стреляла в сердца, но сейчас, стояла как вкопанная и глядела на него. Люди вокруг бились с орками, всадники громили олифантов, а она стояла. Просто стояла, среди боя. Несколько секунд они глядели друг на друга, кажется, даже не дыша. Но тут Леголаса охватила паника, и все что он успел сделать, это крикнуть: — Tauriel! Tira ten’ rashwe! (Тауриэль! Осторожно!) — как вдруг левое плечо пронзила резкая боль. Тауриэль схватилась за него рукой, и ладонь её окрасилась в красный. Ноги подкосились от боли и она упала на одно колено, но стиснув зубы, и сжав кулак одной рукой, и клинок другой, она поднялась и метнула его в лучника с чёрными стрелами, что глядел на неё словно на жертву. Она вновь упала на колени. Стрела лишь задела плечо, и сильно прорвала кожу. Ничего страшного, но ужасная боль сковала тело. Нежно зеленый рукав сюртука теперь был разорван, клочья ткани, окрашенные красным болтались внизу. Эллет оторвала их, резко дёрнув, и почти вся рука оказалась наголо. От рукава остались лишь клочья. Она корила себя за несобранность, и наконец, вновь начала вставать, как вдруг кто-то подал ей руку. Подняв взгляд наверх, она увидела Леголаса. Позади лежала огромная туша мёртвого олифанта. Всё её естество затрепетало, и она положила окровавленную ладонь в его руку. Поднявшись, она заглянула в его голубые глаза. — Что случилось? Как ты? — казалось, что его губы дрожали. — В порядке. Стрела лишь задела. Перебинтовать после боя и жить буду. — Возможно, но все же, позволь, — он слегка наклонился и взялся за полы своего сюртука. Раздался хруст ткани, и Леголас уже держа длинный кусок зелёной материи тянется к женской руке, — Не туго? — спрашивает, завязывая узел на импровизированном зелёном бинте. — Нет. На пару секунд воцарилась тишина. Вокруг были крики, стоны, люди и орки сражались и умирали, а двое эльфов, стоя посреди всего этого, просто глядели друг другу в глаза, держась за руки. — Почему? Почему ты не позвал меня? Почему ты даже не сказал что уйдёшь? Все говорили что вы погибли. Что я должна была думать? Леголас молчал. Он лишь нежно поцеловал её ладонь, и прошептал: — Переживём сегодняшний день, и я больше не брошу тебя ни на час. Никогда. Губы её еле заметно дрожали, а глаза были полны обиды. Тауриэль оттолкнула эльфа, ещё раз взглянула ему в глаза, и собралась за клинком, что лежал в гниющем орочьем трупе, но вдруг рядом показался Гимли. — Объявляю вас мужем и женой. Можете поцеловаться. Но может сначала вы побьётесь? У нас тут война все-таки! Остроухий, совсем страх потерял? У меня уже вторая сотня! А у тебя лишь один жалкий олифант! Леголас усмехнулся, а Тауриэль, смерив обоих мрачным взглядом, резко развернулась так, что тонкие косички взметнулись вверх, и направилась за клинком, все ещё придерживая раненое плечо.***
Войска Саурона заметно поредели с пришествием призраков. Орки уже не старались пробиться за стену, а лишь отбивались от нападавших на поле. Ворота открыли, и из крепости выбегали стражники, шедшие на подмогу собратьям. Боромир, заметив это, ринулся в крепость. За воротами было тихо. Даже слишком. Он ехал по белой брусчатке, и звон копыт эхом заполнял площадь. Ранее зеленевшие близ стен кустарники были сожжены, а сами стены разрушены, и белые кирпичи перекрывали дорогу, не давая лошади прохода. Вокруг валялись проломленные бочки, ящики с высыпавшимися овощами и крупами из лавок торговцев. На земле лежали горы тел жителей, что не успели укрыться от поганых вражеских тварей. Белая брусчатка местами окрасилась в алый цвет. Проезжая по главной улице, бывшей шумной, живой и всегда людной, а теперь разоренной и сожжённой, он увидал высокие, мощные деревянные врата. Врата во дворец. Спешившись, он привязал коня, и выдохнув, толкнул двери. Они с шумом распахнулись, и Боромир увидел величественный трон отца. Как долго он не был здесь… Вокруг суетились слуги и простой люд, прятавшийся здесь от орков, что заполонили город. Увидев наследника Денетора, все заохали, а какая-то дама даже завизжала. — Где наместник? — громогласно промолвил Боромир. Какой-то мужчина подошёл к нему, но глаза его были полны страха. — Ваша светлость… Наместник пал… Он бросился с крепости, и разбился у врат… И вправду, все здесь считали и вас покойником, ваше высочество… — Пал… Сбросился с крепости… — в глазах Боромира — ужас. Он выронил меч, что крепко сжимал в руке все это время. Тот с громким звоном столкнулся с мраморным полом. — Где мой брат? Где Фарамир? — вновь его голос громким эхом отразился от высоких сводов дворца. — Он ранен. При смерти. Я могу провести вас к нему, — тихо, будто шёпотом молвил мужчина. Выглядел он бедно: худой, лет пятидесяти, в изорванных штанах и рубахе, заляпанной кровью. Неухоженная борода, с редкими седыми волосками и длинные тёмные кудри были спутанными и запачканными в крови. Но для бедняка мужчина слишком хорошо знал дворец и все его ходы, что удивило Боромира. Через несколько минут блуждания по родным для воина ходам, он осмелился вновь заговорить с незнакомцем. — Как звать тебя? — Берехонд, ваша светлость. — Берехонд, скажи, отчего сочли меня мертвым? — Ваш брат, сударь, был с отрядом близ водопада Раурос, и на берегу Андуина его воины нашли ваш рог, что был разломан и окровавлен. Вокруг были следы битвы, и ваш отец сделал ужасающий вывод, что вы пали. Никто не усомнился в этом, пока вы не отворили дворцовые врата. Боромир тяжко вздохнул. — А кто ты, и отчего так хорошо знаешь дворец? — В какой-то мере я был советником вашего отца, сударь. Он предпочитал чтобы я не распространялся о своей службе, даже вам. Боромира ответ не удовлетворил, но заметив, что они прибыли в северное крыло, где находился лазарет, он решил перенести этот разговор на другой день. Сердце его наполняла горечь. Чувствовалось, будто всю кровь из сердца и артерий вылили, а вместо неё закачали яд, чёрный, обжигающий и убивающий все живое. Казалось, что когда в грудь влетали стрелы одна за другой, было не столь больно. Отец — мёртв. Мать — мертва. И единственная его отрада, единственный лучик надежды — его брат, сейчас при смерти, цепляется ослабевшими пальцами за этот мир, не желая уходить вслед за родителями. И Боромир даёт себе слово, что во что бы то ни стало спасёт брата. Боромир и Берехонд дошли до светлого коридора: почти все палаты пустовали, но не надолго. Совсем скоро здесь будет столько больных и раненых, что койки будут стоять даже в коридоре. Берехонд подошёл к одной из тяжёлых дубовых дверей и со скрипом отворил ее. Боромир увидел брата. Он лежал на койке, тяжело и редко дыша. На лбу его выступил пот, и светлые кудри прилипли к лицу. Рядом стоял лекарь, перебиравший холщовые мешочки с травами и склянки с цветными жидкостями непонятного происхождения. — Ваша светлость! Вы живы?! — сразу подскочил доктор, завидев Боромира, и подойдя ближе начал трясти его руку. Молодой врачеватель, с завязанными в хвост светлыми кудрями и белом фартуке, глядел горящими глазами на сына наместника. — Живой пока что. Как он? — кивнул Боромир в сторону брата. — Сейчас его состояние улучшилось, но я не знаю, сможет ли он прожить долго с такими ранами… — Сможет. Он справится, — Боромир поднял подол сюртука, и через кольчугу стали видны бинты, обнимавшие грудь гондорца, — пять стрел. Медицина в наше время творит чудеса. — Пять?! — доктор глядел распахнутыми от удивления глазами. — Но позвольте, повелитель, я ведь не эльф, чтобы справиться с таким ранением, а вас, видно лечили именно они… — Вы справитесь. Я уверен. Он выкарабкается, нужно только слегка помочь ему. Лекарь взглянул на лежащего без сознания Фарамира.***
Острая боль пронизывает плечо, а затем и всю руку, стоит только натянуть тетиву. Рана потихоньку перестаёт кровоточить, по голому локтю сквозь повязку уже не текут тонкие струйки крови, но боль не стихает. Пальцы немеют. Тауриэль сжимает зубы и тихо шипит. — Терпимо. Бывало и больнее. Ранили и сильнее, — успокаивает она себя и, положив стрелу, натягивает тетиву ещё сильнее, чем в прошлый раз. Враги вокруг падают, сраженные эльфийской меткостью, а она даже не улыбается сама себе, как обычно, а безразлично глядит на трепыхающихся в предсмертной агонии жертв и ищет новую цель. Орков вокруг уже почти нет, но она не смеет ступить в крепость, пока не добьёт последних. Призраки, кружащие вокруг зелёным туманом забирали жизни у оставшихся орков, чем изрядно сердили эльфийку. Она желала пролить больше крови своими руками. Движимая мыслью убить больше, доставить больше боли, Тауриэль все быстрей отпускала стрелу за стрелой, не чувствуя ни капли сожаления или жестокости. Ее взор словно затуманила обида и боль, душевная и физическая. И вот, пред ней стоит последний живой и не бежавший с поля боя орк, но эллет даже не думает сохранить ему жизнь, как было принято поступать с самыми стойкими и смелыми врагами, а лишь глядит в его глаза леденящим взглядом и отпускает стрелу. Та молниеносно вонзается в грудь орка, заставляя его слегка кашлянуть и упасть замертво на тела однополчан.