***
Стук металла о металл, неразборчивое бормотание людей, запах затхлости, сырости и пота. Плацкартный вагон ночного поезда Москва — Санкт-Петербург. Люди готовятся ко сну: в одном конце вагона ребёнок пререкается с родителями, в другом мужчины рьяно и пылко обсуждают красивых девушек и своих жён, пьют и закусывают. Катя пытается не замечать никого. Сидя в наушниках, она перечитывает в тысячный раз три жалких листочка, в которых описаны её обязанности на время командировки. Девушка подняла взгляд, огляделась. Так делают, когда глаза устали. Старая попутчица что-то пробормотала и махнула в сторону журналистки рукой. Из-за наушников Катя не сразу поняла, что обращаются именно к ней. — Девушка, скажите, вы газету читали? Газету вчерашнюю читали, спрашиваю? — не унималась старушка. — Там такое пишут, ой! Смотри сюды. — Попутчица протянула криво сложенную газету Кате. Там и правда писали такое: «Из леса у окраин города очевидцы слышали страшные вопли. Неужели это Чупакабра, или же просто волки? Возле леса находится небольшая частная клиника, мы задали пару вопросов о случившемся их главврачу. Как он говорит, это всё бред больных стариков, поэтому переживать не следует. Цитата: «Обычных волков легко обезвредить, а от бешенства всегда есть мы и уколы». Так что бояться нам нечего, спите спокойно, граждане!» Девушка не могла сомкнуть глаз весь путь. Мысли о возможных тайнах клиники оставляли её разум бодрым. Поезд замедлил ход и начал долгую плавную остановку. Все вокруг начали судорожно собираться, дети (из-за давления взрослых) паниковали и суетились, некоторые даже плакали. Всю дорогу пьющие мужчины лежали брёвнами и не думали вставать. Катя смирно сидела, отгородившись от всей суматохи, держала за ручки стоящую на коленях небольшую спортивную сумку и недавно прочитанную газету. Пока люди толпились в тамбуре, девушка спокойно ждала, когда бóльшая часть выйдет. Девушку должен был встретить в зале ожидания сотрудник клиники. По дороге до зала она ловила взглядом каждую бумажку и картонку с именем, названием или логотипом компаний. Наконец, взгляд зацепился за знакомые буквы «NNN». — Здравствуйте. Екатерина. Вы из клиники? Я из журнала «National New News»… — Девушка не закончила. Она подумала: «Зачем я говорю полное название? Он же знает, если на карточке написано, могла бы и буквы назвать, глупая… Вообще не надо было говорить о журнале, имени было достаточно. Дура я, дура», — и, не продолжая фразу, смущённо протянула руку для приветствия. — Доброго дня, Катя. Меня Алексеем зовут. — Он пожал руку девушки сильно и небрежно.***
Регистратура. Небольшая очередь к одинокой девушке, что стоит за приёмной стойкой, заставленной горшками с разными лопухами. Бóльшая часть людей — старики. Стены, белоснежно чистые, отражают яркий свет ламп. Немного слепит глаза. Хочется чихнуть. Воздух пахнет латексными перчатками и стерильностью. А ещё откуда-то доносится лёгкий запах хлорки и хозяйственного мыла. Очередь тихо бубнит. Не разобрать о чём. Журналистка и её сопровождающий вошли в помещение, где бубнили и пахли мылом старики. Алексей отошёл от Кати. — Я сообщу главному хирургу о Вашем приезде, подождите здесь, — сказал он и скрылся за дверью с табличкой «хирургия». — Чего надобно, старче, то есть Алексей? — ехидно пробубнил молодой человек, сгорбившийся над бумагами на столе, что-то пишущий в них. Не оторвал ни руки, ни взгляда от букв на документах. — Что по поискам? — спросил Лёша своим басом. Присел на стул напротив письменного стола, сложил руки на груди, прикрыл глаза, будто бы задремал. — Не у меня спрашивай. — Молодой человек напрягся. — Я вообще тут людей спасаю, новые экземпляры делаю, мне некогда. Поиском Евген занимается, к нему и приставай. — Ручка настолько сильно надавила на лист бумаги, что он немного порвался. Врач сжал зубы звуком «сссс», резко выдохнул, и голова его упала на руку. Или рука упала на лоб. Сидящий напротив этого даже не заметил. — А, да, Пашк, там эта девка приехала, из газеты, иди побазарь с ней, — небрежно сказал мужчина. — И смотри, лишнего ничего не скажи. Сам знаешь. — И показал жест, проведя большим пальцем вдоль шеи. Девушка смиренно ждала сопровождающего. На её удивление, к ней подошёл не он. Молодой человек (лет тридцати примерно) со светлыми кудряшками, в большом свитере и очках скованно стоял напротив и неловко протягивал трясущуюся руку для рукопожатия. — Евгений, — произнёс он. — Я Катя. Из журнала, приехала интервью у вас взять, — начала смущённо тараторить журналистка. Но её перебили. Как обычно. — Не у меня. Это вы Пашу опрашивать будете. Я к вам подошёл спросить… — Замолчал на полуфразе, медленно поправил очки. — Вам экскурс устраивали? — А, нет. Я только пришла. — Стало ещё напряжённее. Катя испытала настоящий испанский стыд. По её мнению, сопровождающий ошибся, оплошал. Но чувство было, будто бы она сама сделала что-то не так, хотя всего лишь стояла на месте. — То есть Вас нигде не водили? И даже на нижнем этаже? — Голос неровно скакал от более или менее низкого к высокому. Евгений сглотнул слюну и закашлялся. — Кха… Ну и хорошо… Кха-кхм… Правильно. Вам там делать нечего, — резко отчеканил он и ушёл. Катя стояла без единой мысли в голове, опешила, не знала, что делать и куда идти, кого ждать. Её мозги будто выключили. Из кабинета хирургии появился высокий сутулый врач. Он держал руки в карманах. Было ощущение, что воротник его водолазки немного придушивал шею молодого человека, но от этого, как говорил сам Паша, он чувствовал себя более уверенным. Кто знает почему. — Здравствуйте. Вы журналистка по мою душу, да? — Он продолжил, не дожидаясь ответа: — Пойдёмте со мной в кабинет, там поговорим. Девушка хотела было подать руку для рукопожатия, но врач развернулся и пошёл обратно в сторону двери в свой кабинет. Далее её ждали формальные любезности, типичные, уже давно даже не ею заготовленные вопросы. Состояние девушки было всё таким же: задумчивая и не понимающая ничего. Каждый раз, задавая вопрос из списка, Катя делала паузу, пытаясь сдержать вопрос, который пытался вырваться с её уст. «Что же находится на нижнем этаже?» — хотела спросить девушка, но её сила воли не дала этого сделать. Интервью шло мучительно медленно, мучительно долго. Паша говорил. Много говорил. Очень много. На один вопрос он отвечал целой историей, а потом уходил в ещё одну историю, а потом в ещё одну и ещё… Так длилось около трёх (или больше) часов. Катя не выдержала и просто не стала задавать оставшиеся вопросы. «Напишу потом сама, не могу уже», — подумала она и завершила беседу, попрощалась. Мужчина так и не пожал руку. После ухода журналистки хирург обработал всё антисептиком: руки, стол, до которого она прикасалась, стул, на котором она сидела, ручку, которой она писала. Девушка медленно спускалась по лестнице, постоянно осматриваясь. На лестнице не было никого. Пахло сырым бетоном, плесенью и осенью, хотя было лето. Шаги гулко распространялись по всей лестничной клетке, отражаемые стенами. Было мрачно — освещение шло только от маленьких окон между этажами. Чем ниже спускалась девушка, тем сильнее стучало в висках, сильнее отражались от стен шаги, сильнее пахло сырым бетоном. И всё меньше было света. Нижний этаж находился в полумраке. Последние две лампы издавали противный гул, а одна из них пугающе мигала. В конце коридора светились зелёным табличка «выход» и большие цифровые часы. Девушка ещё раз осмотрелась и сделала шаг вперёд.