***
Минхо наклоняется ближе к Чимину. Утыкается носом в его щеку и ведёт вниз к оголенной шее, жадно вдыхая чистый омежий запах. Осторожно касается кончиком языка бешено пульсирующей венки и, грустно вздохнув, отстраняется, когда омега, не выдерживая близости чужого альфы, вздрагивает и пытается увернуться от слишком откровенных прикосновений. — Ты говоришь, что всеми силами стараешься сохранить себе жизнь, — Чимин нервно сглатывает и прикрывает глаза, когда чужие ладони начинают нежно гладить его плечи. — Ты говоришь, что хочешь выжить, потому что этого желал Тэмин. Тогда зачем тебе всё это? Оставь меня и уходи. Ты же можешь сбежать и спрятаться так, что никто и никогда тебя не отыщет. Уезжай, как можно дальше, начни новую жизнь. Если ты не убьёшь меня, Намджун не станет тебя преследовать и… — Ты так и не понял, — разочарованно качает головой Минхо и отходит от дивана. Он прикуривает новую сигарету и неспешно меряет шагами небольшую комнату. — Я уйду в любом случае, и не тебе предлагать мне компромиссы. Раньше я считал кощунством одну лишь мысль о насильственном разлучении истинной пары, но теперь думаю иначе. Мне кажется, что убить тебя будет справедливо. Полицейские отняли моего Тэмина, а я в ответ заберу омегу старшего следователя, чем разрушу его жизнь. Пусть знает, что ты умирал, истекая кровью, и у него был шанс тебя спасти, но он не успел. Пусть живёт дальше и каждый день думает, как тебе было больно и страшно лежать вот здесь одному. — Тэмина убили, потому что он был чудовищем! — отчаянно кричит Чимин. — Тэмин был зверем! — зло исправляет омегу Минхо. — Сильным, гордым и смертельно опасным. Он был прекрасен в своей мести и достойно принял собственную смерть. По нему трусливо открыли стрельбу, боялись подойти даже после того, как он был ранен. Тэмин был зверем, — снова с гордостью в голосе повторяет альфа и тут же презрительно хмыкает: — А все убитые мною — жалкие глупые овцы, добровольно идущие на убой. На них даже не надо было тратить пули. Они сами шли ко мне навстречу, не замечая в моих руках нож. Я ненавижу омег! Всех вместе и каждого в отдельности. Я сталкиваюсь с ними каждый день, ежечасно, ежеминутно. Я ненавижу их запах, внешний вид и то, как они смотрят на меня. И тебя, Чимин, я тоже ненавижу. Потому что ты так похож на него. — Я никогда не стану таким, как Тэмин. — Неужели? — хитро прищуривается Минхо, растягивая губы в гадкой ухмылке. — Тэмина называли монстром, жестоким убийцей… Но кто в этом виноват? Мой омега, который всего лишь позволил себе отомстить всем своим обидчикам, или люди, зародившие в нём эту жестокость? И почему ты считаешь, что так сильно отличаешься от него? Ты прошёл тот же жизненный путь, терпел те же издевательства, и в тебе кипит та же ярость непринятого первообразного. Где та грань, которая отделяет тебя от моего Тэмина, и почему ты до сих пор не переступил эту черту? «Потому что в моей жизни появился Юнги, — изумлённо думает омега. — Он подарил мне любовь, отдал всего себя, доказывая, что в этом мире есть не только ненависть и злоба. У нас не было ничего, но он научил меня мечтать и всегда верить в лучшее. А когда я встретил Намджуна…» Чимин с силой зажмуривает глаза и мелко трясёт головой, стараясь разогнать непрошенные образы. Сосредотачивает все свои мысли на Юнги, вспоминая его улыбки, беззаботный смех и тихий шёпот, обещающий, что всегда будет рядом. Но сквозь дрожащие ладони, которыми он крепко зажимает собственные уши, в сознание омеги просачиваются злые слова альфы. — Ответь мне, Чимин, есть ли твоя заслуга в том, что ты пока ещё не стал хладнокровным убийцей? И как долго ты сможешь продержаться? Месяц? Год? Сколько ещё ты сможешь сдерживать обиду на весь этот чертов мир, и когда жалость к себе перерастет в жажду чужой крови? Осознай, наконец-то, в кого ты превращаешься! Ты осуждаешь Тэмина, но разве отличаешься от него? Ты такой же никому не нужный, одинокий и нелюбимый. Ты так глубоко погряз в собственных обидах, что уже не можешь принять ни тепла, ни ласки. Твой альфа забрал тебя, окружил заботой и обеспечил полную безопасность. И чем же ты отплатил ему за всё это? Громким выступлением на торжественном собрании и побегом из дома! А учитывая, что в рюкзаке было полно денег, ты ещё и обворовал его на прощание. Браво, Чимин! Браво! Минхо наигранно склоняет голову и не спеша хлопает в ладоши, выражая презрительный восторг всем поступкам омеги, и у того от чужих высокомерных взглядов и ядовитых ухмылок начинает внутри разгораться неконтролируемое бешенство. — Намджун сам виноват во всём случившемся, — пренебрежительно выплевывает Чимин. — Ты не имеешь права осуждать меня. Ты не знаешь, как он обижал меня всё это время. — Первообразный альфа никогда не причинит вреда своему омеге! Никогда! — кричит в ответ Минхо, и Чимин испуганно вжимается в спинку дивана. — Это основа выживания нашего вида — альфа на инстинктивном уровне стремится защищать истинного и желает немедленно обзавестись потомством! Ты боишься и ненавидишь в Намджуне звериную сущность, несмотря на то, что и сам являешься архетипом. Ты не можешь полюбить своего альфу и довериться ему, потому что не смог принять собственную первообразность. Ты такой же неблагодарный и глупый мальчишка, каким был Тэмин! Я нашёл его, нарушая все законы системы, а он упрекал меня в том, что слишком поздно я это сделал. Он сам хотел нашей близости во время течки, но после плакал и обвинял меня чуть ли не в изнасиловании. Я делал всё, чтобы Тэмин был по-настоящему счастлив, но ему всегда было мало! Я любил его, а он просто терпел моё присутствие, ничего не давая взамен, не позволяя мне поставить метку и заключить наш брак. Принимал мою заботу, как нечто само собой разумеющееся, и никогда не интересовался, а чего хотел бы я. Он оставил меня одного, перед смертью умолял жить дальше и забыть… Он даже подумать не хотел, как я буду выживать без него. — Мне жаль, Минхо, — сокрушенно вздыхает Чимин и ловит на себе непонимающий взгляд альфы. — Мне очень жаль, что Тэмин не принял твои чувства. — Омега бесстрашно смотрит в глаза первообразному и внезапно ехидно улыбается. — А ещё мне жаль, что ты не успел отправиться в ад вслед за своим чокнутым истинным и вашим нерождённым ублюдком. — Сдохнуть не терпится? — скалится в ответ альфа. — Не переживай, уже скоро. Минхо подходит к стене, недолго щелкает кнопками в электрощитке, и помещение тускло озаряется холодным белым светом. — Не хочется сидеть в темноте, — с улыбкой поясняет свои действия альфа. — Ты уже давно во тьме, — равнодушно отвечает Чимин, глядя в окно, за разбитыми стеклами которого сгущается непроглядная ночь. — Ты лжешь… Не только мне и окружающим… Ты лжешь самому себе. Говоришь, что выполняешь желание Тэмина, но при этом любишь свою жалкую жизнь ничуть не меньше, чем своего истинного омегу. Все свои поступки объясняешь стремлением избавиться от душевной боли и найти успокоение хоть в чём-нибудь, и сам же этого боишься, потому что кроме боли в тебе уже давно ничего не осталось. Уйдёт она — и ты станешь тенью, пустой оболочкой. — А что есть в тебе, Чимин, кроме обиды? — нервно хмыкает Минхо. — И что останется в твоём альфе, когда он потеряет тебя? — Ни я, ни Намджун не повторим ваш с Тэмином путь, — тихим, но твёрдым голосом отвечает омега. — Я буду убит, но не стану убийцей. Намджун найдёт тебя, но не для мести, а чтобы восстановить справедливость. — Ты не станешь убийцей только потому, что твоя жизнь закончится через несколько часов. А во что превратится Намджун — покажет время, — Минхо, уязвлённый словами омеги, брезгливо дергает плечом и неожиданно предлагает: — Ещё вина? — Только если пообещаешь им захлебнуться, — небрежно бросает в ответ омега, по-прежнему не глядя в сторону альфы. Чимин продолжает смотреть в окно. Внимательно наблюдает за потемневшими раскачивающимися ветвями деревьев и тщательно следит, чтобы не сбилось ровное дыхание. Последние часы рассыпаются скоротечными минутами, времени остаётся всё меньше, как и надежды на спасение, и омега, сохраняя внешнее равнодушие, в уме судорожно продумывает, чем он может себе помочь. Рисует в своём воображении множество планов побега и безжалостно отметает каждый из них. От первообразного альфы не убежать, и его невозможно победить в открытом бою. Но и продолжать послушно сидеть на диване, дожидаясь собственной смерти, Чимин тоже не хочет. И как только принимает решение напасть на альфу, когда тот, размеренно прохаживающийся по комнате, снова повернётся к нему спиной, Чимин понимает, что они больше не одни. Он не чувствует чужих запахов и не слышит посторонних для лесной тишины звуков, но четкое ощущение присутствия поблизости ещё нескольких людей отчётливо проникает в сознание. Жаль, что это чувствует не он один. — Как интересно, — задумчиво улыбается альфа, и быстрым движением вынимает из-за пояса пистолет. Тянется рукой к омеге и, превращая в живой щит, прижимает спиной к своей груди. Отходит назад от незапертой двери и, крепко сдавливая горло омеги согнутой в локте рукой, тихо шепчет: — Перестань вырываться, иначе я сломаю тебе шею. К нам приехали гости, Чимин. Мы должны достойно их встретить.***
— Почему мы оставили машину на трассе и теперь, как дебилы, прёмся до лодочной станции пешком? — отфыркиваясь от налипшей на лицо паутины, недовольно спрашивает Юнги. — Потому что мы не должны привлекать к себе лишнего внимания, — тихо отвечает Намджун, ловко лавируя в темноте между деревьев. — Тогда почему мы теперь идём напролом, шумя при этом, как стадо бизонов? — интересуется пыхтящий Хосок, с трудом продираясь через вставший на его пути густой кустарник. — Потому что раньше я этого не знал, а теперь уверен — в домике нет никого, кроме Монстра и Чимина. — То есть ты боялся привлечь внимание возможной охраны, а вот держать от Монстра в секрете наше прибытие не считаешь нужным? — удивлённо приподнимает бровь Чонгук, идущий следом за Хосоком. — Я не хотел, чтобы по нам стреляли, — начинает раздражаться Намджун. — А Монстр и так уже в курсе, что мы здесь. — А как он… — начинает говорить Хосок, но замолкает, когда первообразный внезапно останавливается и поднимает вверх руку, приказывая замолчать. Намджун, чуть прищурив глаза, бегло осматривает стоящее невдалеке здание, из разбитого окна которого льётся ровный электрический свет, освещая перед домом узкую полосу нескошенной травы и темный деревянный пирс. — В доме только одно окно и входная дверь, — выдыхает над ухом первообразного подошедший со спины Чонгук. — Я точно знаю, в детстве мы с отцом часто сюда приезжали. Окно выходит на озеро, дверь — прямо перед нами… Остальные две стены глухие. — Отлично, — скалится Намджун, вполне довольный тем, что со своей точки обзора он прекрасно видит оба возможных выхода из дома, и достаёт из кармана кожаной куртки мобильник. Он, прикрывая рот рукой, недолго разговаривает с Джексоном, сообщает ему нужные координаты и, сбросив вызов, опускается на влажную траву. — И? — требовательно спрашивает нетерпеливо топчущийся рядом Юнги. — Что делаем дальше? — Сидим и ждём, — коротко отвечает Намджун. — Чего, блять? — сдавленно воет омега. — Кого, — исправляет его первообразный. — Джексон уже отправил к нам своих ребят. Наша задача — следить за лодочной станцией, чтобы Монстр не смог сбежать из здания до прибытия группы захвата. — Ты от горя башкой ебанулся, или сразу таким родился на свет? — возмущенно шипит Юнги, стряхивая со своего плеча руку Хосока. — Чимин сейчас рядом с психом, который в любую минуту может с ним сделать всё, что угодно, а мы будем в кустиках отсиживаться? — А чего ты ожидал? Что мы пойдём напролом, рискуя Чимином и нашими жизнями? Давай ты продемонстрируешь свои отвагу и слабоумие при других обстоятельствах? — Да пошёл ты, — огорчённо выдыхает Юнги и, оттолкнув стоящего рядом Хосока плечом, сам отходит немного в сторону. — Намджун, — Хосок присаживается на корточки напротив альфы. Не то, чтобы он горит желанием атаковать Монстра, но и поддержать своего истинного считает необходимым, искренне надеясь, что этот спор продлится ровно до того момента, когда к ним приедут полицейские. — Быть может, Юнги прав, и нам действительно стоит попытаться освободить Чимина собственными силами? Монстр один, а нас трое… То есть, четверо, — быстро выговаривает альфа, получив пинок от рассерженного Юнги, которого забыл посчитать. — Нас четверо, трое — вооружены. Можно рискнуть. — Вот своим истинным и рискуй, если так сильно хочется, а освобождением Чимина будут заниматься профессионалы!.. Блять, Юнги! Намджун стремительно вскакивает на ноги и пробивается сквозь густой кустарник на поляну, уже не боясь быть замеченным. Хосок, не понимая, что происходит, следует за ним и от увиденного чувствует, как по спине ползёт предательский холодок. Юнги не стал спорить и дожидаться особых разрешений. Он, запутываясь ногами в высокой траве, бежит, как можно быстрее, в сторону дома, ловко уворачиваясь от рук пытающегося остановить его Чонгука. Всё происходящее длится не дольше минуты, но для Хосока время тянется мучительно долго. Он, мчащийся рядом с Намджуном, словно в замедленной съёмке видит, как его истинный неотвратимо приближается к деревянной, чуть покосившейся двери, цепляется пальцами за железную скобу ручки и дергает на себя. Тут же, пытаясь удержаться на ногах, пятится в сторону, откинутый от образовавшегося прохода сильным толчком подоспевшего первым на помощь Чонгука, который уже в следующее мгновение падает на колени на пороге дома и беззащитно сжимается, прижимая к груди правую руку… И тучи птиц с громким криком срываются с ветвей деревьев, разбуженные в ночной тишине перекатывающимся по лесу эхом оглушительного выстрела.***
Боль. Жгущая кожу боль расползается от медленно бледнеющей надписи и кольцом невидимого огня охватывает всё запястье. Теряя чувствительность, немеют пальцы правой руки. Сердце то бешено бьется в груди, то внезапно затихает, пропуская очередной удар. Кружится голова, тело словно падает в бездну, внезапно теряя точку опоры и путая все ориентиры, и этот стремительный полёт вызывает приступ мучительной тошноты. Рожденный с меткой на руке не испытывал страданий от появления на свет истинного. Омеге суждено узнать боль от её потери. Тэхён кричит и корчится на кровати от сковавшей тело судороги, обхватив леденеющими пальцами запястье правой руки. Сбивая рваное дыхание, глухо кашляет, освобождая режущие легкие от липкой жидкости, и отплевывается мягкими багровыми сгустками. Где-то далеко Чонгук захлебывается собственной кровью. Мучения заканчиваются в одну секунду, в один удар сердца. Пропадают бесследно, унося с собой бесценное имя. Тэхён медленно садится на кровати, жадно дышит и с ужасом смотрит на девственно чистую тонкую кожу с чуть вздувшимися под ней синими венками. Пустота на запястье. Пустота в маленькой уютной спальне, что ещё пахнет ими двоими. Пустота на лежащей рядом подушке, сохранившей на себе примятость и пару чёрных волосков. И в жизни теперь будет тоже только пустота. Тэхён медленно сползает с постели, коротко смотрит на стоящую неподалёку корзинку с Ёнтаном и быстро отворачивается. Омега уверен, о щенке не стоит переживать, о нём позаботится Намджун — самый добрый альфа из всех, которых он когда-либо знал. Омега осторожно, на цыпочках, мягко крадётся в сторону двери и аккуратно закрывает её за собой, боясь разбудить маленький сладко спящий комочек их с Чонгуком счастья. Широкими шагами проходит коридор и, игнорируя верхнюю одежду и обувь, выскальзывает на лестничную площадку. Ощущая холод бетонных ступеней бежит по ним вверх. Всё выше и выше. Глотая слезы и сбивая дыхание. Наверх. Надо просто бежать наверх. Он ударяется грудью о тяжелую железную дверь. Прислоняется к ней разгоряченной щекой и прикрывает глаза, давая себе несколько секунд, чтобы отдышаться. Воровато оглядевшись по сторонам, упирается обеими ладонями и с силой настежь распахивает дверь. Гуляющий по крыше осенний ветер окутывает ледяным покрывалом сырости и дыма. Ворошит под осторожно ступающими босыми ногами омеги коричневые ломкие лепестки давно увядших роз. Тэхён медленно шагает в сторону тусклого огонька и останавливается в метре от него, когда в кожу острыми иглами внезапно впиваются мелкие осколки. Омега присаживается на корточки, чтобы лучше разглядеть сбитый на бок один из двух подсвечников-фонарей. Он, ещё совсем недавно дарящий свет, теперь лишь жалобно поскрипывает железными изуродовано согнутыми узорами окошек, стекла которых осыпались колкой стеклянной пылью. Тэхён ласково проводит кончиками пальцев по сломанной потухшей свечи. «Помни, ты рождён, чтобы быть любимым мной. Помни об этом всегда». Омега тянется рукой дальше, к тому фонарику, что всё ещё невредим. Недолго смотрит на трепещущий в холодном воздухе огонёк. — Подожди меня, Чонгук. Я уже скоро. Не уходи далеко, — дрожащими губами шепчет Тэхён и, стискивая пальцами, тушит пламя свечи. Секундное ощущение тепла — и вновь омегу окружает только холод. Он поднимается в полный рост, с вызовом смотрит в черное небо, усыпанное молчаливыми звёздами. Хочется зарыдать, закричать, срывая связки, требовать ответа с тех, кто был свидетелями их счастья. Такого совершенного и такого недолгого. Омега скользит глазами по разверзнувшейся над его головой бесконечности. Пытается найти то ли сияющую новую звезду, ознаменовавшую, что Чонгука больше нет в этом мире, то ли потухшую — ту, которая освещала его жизненный путь. Он не знает, что именно ищет, но точно уверен, что этой ночью таких звезд — сгоревших дотла или вспыхнувших белым пламенем — станет на одну больше. Оставляя за собой кровавые следы, подходит к невысокому парапету. Не задумываясь, забирается на него. Под ногами далеко внизу тоже небо, но разноцветное и наполненное гулом улицы. Огни ночного города манят к себе, и омега тихо смеётся, прикрывая глаза. Это так просто — короткий полёт, ощущение невесомости длиною в несколько судорожных вдохов — и они снова вместе. Теперь уже навсегда. Раскинув в стороны руки, омега стоит на самом краю. За спиной белыми крыльями развеваются полы широкой рубашки, и Тэхён, прикрыв глаза, хрупким мотыльком срывается вниз. Падать не страшно, если знать, что на обратной стороне жизни его подхватят сильные руки Чонгука.