Круговая порука мажет как копоть Я беру чью-то руку, а чувствую локоть Я ищу глаза, а чувствую взгляд Где выше голов находится зад За красным восходом — розовый закат
Какой-то просвет. Ричард пытался открыть глаза, но ничего не выходило. — Тише-тише, сейчас надо обработать рану, — Мужчина почувствовала прохладу. Слух вернулся, но глаза никак не хотели открываться. — Не торопись просыпаться, отдохни ещё. Ты в безопасности. Теплая рука прикоснулась к голове, перебирая липкие, грязные волосы с мелкими катышками засохшей крови скрывшиеся в темных прядях. Спускаясь ниже, подушечки пальцев прошлись по пушистым ресницам и по скулам перешли к губам, медленно обведя контур пересушенной кожи с маленькими трещинками. Сухой воздух забирал всю влагу, оставляя после себя неутолимую жажду. Констебль старался проглотить слюну, чтобы хоть немного увлажнить сухую, как порох, гортань. Он провёл языком по шершавым губам, это не дало никакого результата. — Погоди, я сейчас — послышались громкие, шлепающие по кафельной плитке шаги, — ты не представляешь как в наше время нелегко добыть чистую воду! Тебе повезло, что я знаю эти места! Из легкого шёпота голос перерос в нервный звон, который, казалось, способен был разорвать любой предмет на части. — Сейчас будет немного неловко, но тебе это нужно, поэтому… — звон полон волнения, он прерывается, дрожит, трепещет, — нужно это сделать… Скрежет металлической фляги и чего-то булькающего на фоне, приглушая боль от громких раздражителей, не на долго привлекают внимание. Что-то мягкое прикоснулось к губам — и почувствовался вкус подсоленной воды. Холодная вода заполняла рот, утоляя жажду. Голова кружилась, хотелось почувствовать больше, заполучить еще момент этого живительного поцелуя. Провести увлажненным языком по краю, поймать удивленный вздох и услышать звуки внезапного кашля перед потерей сознания.Здесь суставы вялы, а пространства огромны Здесь составы смяли, чтобы сделать колонны Одни слова для кухонь, другие для улиц Здесь сброшены орлы ради бройлерных куриц И я держу равнение, даже целуясь
Догнать мальчишку не составило труда, но выровнять дыхание потом было куда как непросто. Младший Гастингс сидел на заднем дворе на качелях из шины и дергал себя за пальцы, не обращая на подошедшего Ричарда внимания. — Артур, слушай… Я не должен был всего этого говорить, — юноша поддёрнув на коленях брюки и сел на лежавший в траве кусок фанеры, — понимаю, что не мне говорить эти слова, ведь я… — Ведь тебе уже есть тринадцать и для немцев ты не представляешь интереса. — Я солдат, если бы я даже захотел сесть в этот поезд, меня бы даже не перрон не пустили. Но Перси совсем другое дело, — Ричи на секунду плотно зажмурил глаза и вцепился в ковер травы так, что побелели костяшки пальцев, — я не могу понять его желания туда поехать. — Перси собирается на поезд ради меня. — Знаю-знаю, в этом весь Перси, хочет обезопасить младшего брата, — легкая усмешка тронула юношеские губы, — Я бы удивился будь все иначе. Подняв глаза на Артура Ричард заметил небольшие изменения. Лицо мальчишки побледнело, глаза казались стыдливо опущены, губы дергались, словно ощупывая и сдерживая слова, которые готовы были сорваться безвозвратно. — Артур? — В-все в порядке! Ни я, ни отец не можем переубедить его в этом решении! — Это да. Что-то разговор ушел совсем не в ту сторону, — юноша виновато почесал затылок, — знаешь, как можно красиво его закончить? — Красиво? — Глаза ребенка встрепенулись засветившись детским любопытством, — как? Приподнявшись с земли Ричи прикоснулся губами к губам мальчики. Обняв его рукой за шею, подминая мягкие, неумелые губы. — Теперь ты знаешь, что такое поцелуй. Пробуждение было боле приятнее, чем в первый раз, пахло наваристой похлебкой и травяным чаем, играла незамысловатая музыка, а свет из ламп больше не слепил ярким светом. — Я умер? — Нет, но очень старался. Услышав знакомый голос, констебль рывком сел и ударился головой о металлическую раму двухъярусной кровати. — Осторожней! — Прохладная рука коснулась ушибленного лба, — эти кровати не созданы для людей такого роста. — Твоюж мать, что происходит?! Скинув чужую руку мужчина попытался встать, но у него ничего не получилось. Острая боль в плече как током ударила и разлилась по всему телу, выбивая глухой стон из легкий. — Тебе нельзя сейчас вставать. Я далек от медицины и не могу зашить твою руку. Она слишком большая и грязная. Сейчас все держится только на бинтах и бальзаме. — Это меня волнует в последнюю очередь! Ледяное самообладание таяло, подобно сливочному маслу на сковородке превращаясь в теплую лужу. Людям кажется, что у него есть врожденное хладнокровие, просто потому, что он равнодушен к множеству вещей, которые трогают других. Это далеко не так. Вся его выдержка, черты, манеры были забраны у людей, которых уже нет на свете. Они продолжали жить в его движениях. Привычка Маргарет накручивать локон волос себе на палец. Напеванием заедающей мелодии всегда занимался Перси. Но главный кирпичик, служивший основой его мировоззрения, вложила в него мама: — Насколько далеко простирается твоя способность повелевать собой, настолько далеко простирается твоя свобода. — Куда ты меня притащил?! — Ричарда лишили свободы много лет назад, удивительно как фундамент не дал трещину раньше. — Что произошло? — Я нашел тебя лежащего в крови перед входом в «лабораторию Хоэрта», — отказчик от волнения, незаметно для себя мял пальцами наполняя помещение эхом хруста суставов. — Я не сильно задумывался, что делаю… Мы под островом Святого Георга, но нам нужно будет сейчас переместиться. — Переместиться? — Да, под городом проходит железная дорога, которая ведет к разным наблюдательным станциям, — Артур смущенно улыбнулся, поправив очки на переносице, — рана казалась слишком серьезной для таких путей, но раз ты так быстро пришел в сознание, значит должен выдержать этот путь! Констебль не разделял радостного настроя, скорее наоборот. На его лице отразилось недовольство, глаза начали наливаться кровью, а взгляд, казавшийся острее ножа, заставлял отказчика тушеваться. — Я понимаю, что дорога будет не из приятных… но к этому месту ведет кровавый след и я не хочу, чтобы нас из-за него нашли. — Ты прав. — Сделав несколько глубоких вдохов-выдохов и проглотив вязкую слюну констебль скинул укрывавшее его одеяло оголяя верхнюю часть тела обмотанную бинтами, — погоди, ты тащил меня по земле? — Что? — Молодой человек поправив галстук и глупо заморгал, как потерявшаяся в лесу овца, — конечно нет! Его слова не внушали доверия, однако Ричи не стал спорить и сконцентрировал внимание на неловкой попытки встать с кроват, опираясь здоровой рукой на перекладину поднимая себя на ноги. — Тебе помочь идти? — приобняв одной рукой за талию, отказчик готовился принять половину живого веса констебля. — Дорога не слишком близкая. — Спасибо, но… — сказал мужчина направившись к электронной двери, попутно убирая его руку с талии, — думаю, я справлюсь.Можно верить и в отсутствие веры Можно делать и в отсутствие дела Нищие молятся, молятся на то Что их нищета гарантирована Здесь можно играть про себя на трубе Но как не играй, всё играешь отбой И если есть те, кто приходят к тебе Найдутся и те, кто придёт за тобой
Артур не внушал доверия в плане физических возможностей. Как и большинство жителей города он обладал худощавым типом фигуры, которая еще немного и напоминала бы обтянутую кожей скелет, но небольшая мышечная прослойка не давала острым углам пробиться, сглаживая формы, а костюм придавал небольшой объем. Хотя, констебль сам был не лучше. Будучи мальчиком, Ричард никогда не мог похвастаться жировой прослойкой, так как все имеющийся жиры быстро перерабатывались и шли в мышцы из-за активного детства. А с наступлением войны так вообще перестали откладываться. Но это было не самое страшное. Запуганный рассказами отца о нехватке еды, что еда сейчас нужнее в казармах, чем у него на столе, Ричард перестал есть. Первые недели было не так плохо, ведь организм научился экономить энергию, но после полного отказа от пищи, появились проблемы. Все началось с небольшой одышки, которой раньше никогда не было, спустя время невозможность открыть банку по просьбе матери уже перестала удивлять, а поблекшая зелень глаз уже не сильно пугала друзей. Кончилось все тогда, когда бабушка решила его обнять и почувствовала масляный слой покрывающий кожу. — Ты понимаешь, что это значит?! — Юноша понимал, что ее голос должен иметь взволнованный тон, но он не различает звуки около недели и может только догадываться по выражению ее лица, — внучек, животик ради войны не остановится, ему нужно кушать. — Die Omi, ты преувеличиваешь. Я прекрасно справляюсь и смогу продержаться еще немного! — В том то и дело, что немного, — женщина села на скрипучую кровать положив ладони внука себе на коленки, — сейчас госпитали переполнены людьми. Большая часть военные, а остальные, как мы их называем, на «водном пайке». — Я не очень понимаю… — Ричард, желудок не останавливает свою работу, если ты перестанешь есть! Он начинает переваривать все остальное, начиная с мышц, а сердце тоже мышца, — ее ладони сжали длинные пальцы юноши, — тебе повезло продержаться так долго, но сейчас, пока мы разговариваем, твой организм перерабатывает сам себя в «масло», чтобы получить хоть какую-то энергию и это не займет много времени. Тот разговор быстро поставил мозги подростка на место, но еды все так же было мало и восстановить здоровую форму было очень сложно, хотя и сейчас не проще. Иногда приходит чувство, что война еще не кончилась, что до сих пор идет голодный год и приходиться впихивать сквозь слезы неизвестно откуда взявшиеся мясо и слишком известно откуда появившуюся плоть победы. Но грустной правдой является то, что война у людей в голове и она никогда не кончиться.Здесь женщины ищут Но находят лишь старость Здесь мерилом работы Считают усталость Здесь нет негодяев В кабинетах из кожи Здесь первые на последних похожи И не меньше последних Устали, быть может
Артур был прав, дорога была не приятная. Из тоннеля тянуло сыростью и кислой ржавчиной. И еще затхлостью, но не затхлостью покинутого жилища, а неживым тяжким духом истлевающих механизмов вперемешку с кислой ржавчиной. Рельсы под ногами скрипели, осыпаясь в мелкую металлическую стружку разнося эхо и отзываясь страшной болью в висках. Дыхание сбилось, превращаясь в пыхтение загнанной шавки, заставлял кровь быстрее бежать по венам, прогоняя отравляющие ферменты выводя их наружу приближая интоксикацию. Температура поднималась, лихорадило, бросало то в холод, то в жар, то в явь, то в бред, дышать становилось труднее. Организм, привыкший травиться таблетками, судорожно избавлялся от них очищая себя. Констебль был утомлен не только тем, что тело его было ослаблено ранением, но также и тем, что сложные, большие и трудные мысли рождались в нем раскрывая на много глаза. — Маргарет, Ричи, где вы пропадали? — Голос Перси подрагивал от беспокойства — Говорили, что вы ушли с солдатами! — Да, я сопровождала отца в «Битве за цветы» — Девочка гордо вышагивала по каменной дорожке, держа осанку показывая свою значимость — Теперь я младший полевой командир военного подразделения! — А я разносил воду. Отец Маргарет, Дядя Джек, он был в этом дерьме по горло. Он был голосом немецкой оккупации, поддерживал все их решения, убеждая в их правильности население города. Его речам хотелось верить, но когда настало время проекту «Авторитет», Дядя Джек сбежал крысой с корабля пряча свое сокровище. Ричард ненавидел его всем сердцем, каждый день приходя к нему в тюрьму приходилось себя останавливать от желания забить его до полу смерти. И все равно, что он был взрослым мужчиной превосходящий его, на тот момент, в силе и росте. Но обвинять в бедах скорбевшего от горя отца, было тяжело. Ведь они сами ему поверили, сами мирились с происходящим. Он был виноват, но не больше остальных. — Полковник фон Штауффенберг, я не уверен, что правильно понимаю вашу просьбу. — Генерал Бинг, вы все прекхрасно понимхаете! Нам нужны дети не достигхшие порхога в тринадцать лет, в знак нашего мирхного дхоговора. — Что это еще за мирный договор? — Ричи вздрогнул от скачущего от злости и недоумения в голосе бабушки — Это полное безумие! Исидору боялись за скверный нрав, но уважали за способность адекватно смотреть на вещи. Она понимала, что от них требуется, но не была готова с этим согласиться. — Фройлен… Прхостите, я не помню вашего имени. — А оно вам и не называлась. — Исидора, Боже — Бинг схватил женщину за локоть и дернул, разворачивая лицом к себе — Остуди свой нрав! Здесь не время и не место для твоих истерик. — Генерал прав фройлен — немецкий военный расслабленно откинулся на спинку стула, автомат в результате сполз на пол, лязгнул металлом, но его никто не стал поднимать — Мы увезем дхетей на время, как знак нашего содхружества и вернем их, когда рейх одержит свою победу. Пролистав папку лежачую на столе папку полковник продолжил. — Мне был поставлен приказ забрать всех несоверхшеннолетхних, но ваша идея с бумхажными танками была великолепна! — театрально похлопав в ладоши немец перевел колючий взгляд на Ричарда — Хорхошая работа мальчик. Ты ихдеально спхравился с ними. В глазах помутнело, во рту в одно мгновение стало кисло, а язык намертво прилип к небу. Издав громкий звук, привлекая внимание впереди идущего Артура, Ричард облокотился здоровым плечом на землю стараясь выровнять дыхание, что не обвенчалось успехом. Его выворачивало наизнанку. Его рвало до тех пор, пока на губах не появился горький привкус желчи, а губы покрылись корочкой. Обеспокоенный отказчик не знал, что делать, лишь придерживал слабеющее тело констебля от потери равновесия поглаживая вдоль спины. — Пошли, мы уже почти пришли. Ричард не помнил как дошел до лестницы, как взошёл на станцию, для него все было покрыто розовым туманом заставляющим закрыть глаза. Как же сильно хотелось спать…