Эти прекрасные вечера на хуторе близ Диканьки

К вечеру в деревню привезли всех пострадавших в славном поместье Данишевских. Оксана тоже воскресла, и ее сразу же уволочила домой родная тетка, горевшая желанием пересказать все события в их семье за то время, пока племянница пропадала незнамо где. Николай Васильевич сидел и смотрел в окно. Было приятно видеть, как зажигаются крохотные огонечки в таких же крохотных избушках. С каким же облегчением он осознавал, что никакой всадник им больше не угрожает, что жизнь здесь наконец-то пойдет тихо-спокойно. Сегодня он выпил. Да, опять пил, но не из-за книг. Якима он не впускал, хотя тот около трех раз противился ему, но вскоре сам перестал приходить. Его мысли прервал стук в дверь. - Что там, Яким?! – не отрывая взгляда от окна, крикнул Гоголь. Ответа не последовало. Голова у него, мягко сказать, плохо соображала. Внутри бурлило что-то странное. Он попытался закрыть глаза и погрузить в темноту, но вместо темноты запылал огонь, понеслись какие-то обрывки слов, метались вспышки, и ту возникли…ее глаза. Так укоризненно и в тоже время моляще смотрели она на него, что захотелось тут же вскочить и побежать. Мужчина рванулся вперед, но тут же, услышав скрип половых досок, очнулся и оказался вновь в своей комнате в небольшой избушке. Стоило открыть дверь. Уже опасаясь, как бы это ни был кто-нибудь нехороший, он взялся за ручку и осторожно отворил дверь, оставив совсем маленькую щелку. Стал виден подол пышного платья. - Ли…, - с облегчением выдохнул он, в половину секунды распахнув дверь и взглянув на нее, в тоже время он осекся и, недоговорив, выпалил еще одну фразу, - Елизавета Андреевна. Она посмотрела на него. Глаза ее опухли, что было очень заметно. Хоть ее вымоли и переодели, кожа все равно оставалась немного грязной. Хотя, скорее, она пожелтела от стресса и волнений, а говорили о прошедших событиях только ее прозрачные, вечно ясные глаза. Так они стояли около двух минут, глядя друг на другу и не шевелясь. - Что же вы стоите, - наконец судорожно нарушил тишину Николай Васильевич, боясь, что их заметит кто-то из прислуги, и так же судорожно сглотнул, - проходите. Данишевская несмело переступила порог комнаты и прошла в ее середину, до самой кровати. Пока она шла, Николай невольно залюбовался ее очередным платьем. Оно было очень легким, сияющим, розового цвета, а поверх блестело черное кружево, наверное, достаточно дорогое. Неужели именно это его возбудило? Он тут же вспомнил тот прекрасный, самый прекраснейший из всех аккуратный локон, который намотал на палец в особняке. Графиня обернулась. Грудь ее вздымалась, она очень тяжело дышала. Было видно, что девушка хочет что-то сказать, но она все не решалась. Гоголь залюбовался ею и, отпустив контроль, улыбнувшись, прошептал: - Лиза. - Господи, Коля! – воскликнула наконец Лиза и, не успев вздохнуть, была поймана своим возлюбленным в страстном поцелуе. Никогда еще Николай Васильевич не был так решителен.