Follow you

      Ветер трепал занавески, солнце яркими бликами пробивалось через окно, заливая комнату тёплым светом. Первое, что я увидел, когда открыл глаза, была карамель. Именно так можно назвать тот оттенок, которым отливают растрёпанные волосы Тома на солнце.       Второе, что я увидел, было молоко — такого цвета была кожа на шее этого волшебного существа. Во рту сразу стало сладко, как от молочного коктейля с карамелью.       Он пах как утренняя роса, свежестью и озоном. Моя рука лежала на тонкой талии, и первые несколько секунд я не мог понять сплю я всё ещё или нет. Но это был не сон и не галлюцинация, он был настоящим. Безмятежное лицо спящего было совсем кукольным, дыхание ровное, как у ребёнка. Мне не хотелось будить его. Наоборот хотелось оберегать его сон, как можно дольше. Сейчас он выглядел таким невинным и совсем беззащитным.       Я тихо поднялся, стараясь не потревожить сон Томаса, и пошёл готовить завтрак. Я не бог весть какой кулинар, но приготовить омлет и сварить кофе в состоянии.       Когда всё было готово, я взял две кружки свежесваренного кофе, глубоко вдохнул и вошёл в комнату. Вопреки моим ожиданиям парень уже не спал, и даже более того, он что-то подбирал на гитаре. Какую-то незатейливую мелодию похожую на Битлз...       Я застыл на пороге и невольно залюбовался. Его пальцы легко скользили по грифу, лицо сосредоточено, он тихонько напевал себе под нос слова, за несколько аккордов я узнал песню.       — Хир камс зэ сан, туду-дуду, — не выдерживая, подпеваю я.       Он вскидывает голову, видит меня и замолкает. Повисает пауза, которую сразу хочется заполнить, и я выпаливаю:       — Доброе утро!       — Доброе… я тут взял. Ты не возражаешь? — спрашивает Томас, указывая взглядом на гитару.       — Нет, нет конечно! Я сварил кофе. Не знал, какой ты любишь, поэтому сварил просто чёрный...       Британец откладывает гитару и двигается к краю.       — То, что нужно, спасибо, — улыбается Томас и забирает одну из чашек у меня из рук, — у вас в Америке все постоянно пьют кофе. В Англии все помешаны на чае, особенно в Лондоне. Ты играешь на гитаре?       — Не совсем: как-то на день рождения мне подарили гитару, и я научился на любительском уровне. В детстве я играл на барабанах в группе… не виртуозно конечно, но было весело.       Блондин грел руки о чашку, дул на горячую жидкость и пил маленькими глотками, смотря куда-то вглубь кофейного омута.       — Я в детстве играл вечерами вместе с семьёй. Я — на басу, мама хорошо пела и отбивала ритм бубном, а маленькая Ава танцевала и пыталась подпевать. Это было до того, как всё полетело к чертям… — неожиданно откровенно высказался Томас, разговаривая не со мной, а скорее с чашкой в своих руках.       От этой коротенькой, неосторожно брошенной фразы мне на душе стало тепло и грустно одновременно. Но я уже знал, что Сангстер подобен капризному растению, раскрывающемуся лишь по собственной воле. И задай я сейчас хоть один компрометирующий вопрос, он стопроцентно весь покроется шипами.       — Значит, ты играешь на гитаре? Только на четырёхструнной?       Парень выходит из своих мыслей и вскидывает на меня свои глаза-магниты.       — Издеваешься? Конечно не только на басу. Более того, я играю обеими руками, — с гордостью заявил британец, вскидывая подбородок.       — Неплохо… А, между прочим, моя страсть тоже находится в этой комнате, — так же гордо заявляю я и вновь вижу, как Томас давится только что отпитым глотком кофе, — ...То есть я хотел сказать мое «увлечение», то есть нет, опять не то... Моё...       Том жестом руки прерывает меня:       — Я понял.       — Я имел в виду свой фотоаппарат!       Я показываю чехол и извлекаю из него свою любимую камеру в доказательство своих слов.       Блондин прячет смущённую улыбку за кружкой, я тоже невольно улыбаюсь и щёлкаю затвором. Мне захотелось уловить этот мимолётный изгиб губ, чтобы никогда никому не показывать, оставить только для себя одного, как что-то личное...       Я уложил камеру обратно в чехол и протянул Томасу руку, тот сначала посмотрел на неё с недоверием, но всё же ухватился. Я как-то по-свойски поднял его с кровати, и мы пошли завтракать. Я сделал омлет с беконом и пожарил тосты, которые уже остыли. На удивление Томас накинулся на еду, так, будто вообще никогда до этого не ел.       — Я думал о нашем вчерашнем разговоре... И понял, что ты прав, — начал я, наблюдая, как стремительно заканчивается еда на тарелке Сангстера.       — Да? И в чем же я прав?       Томас отставляет пустую тарелку, и с интересом поднимает на меня взгляд. Каждый раз, когда он так делает, у меня захватывает дыхание.       — Мы можем начать всё сначала... Мы оба.       Блондин схватился за тост и стал намазывать его джемом.       — Так... И что ты предлагаешь?       — Пойдём на свидание?       — Что?       — Свидание! Днём сходим в парк аттракционов, а вечером пойдём в кино. Всё как положено.       — Типа держаться за ручки и всё такое?       — Да!       — Стоп-стоп-стоп! Я вообще-то не гей.       Брови сами собой поползли на лоб, а губы растянулись в ехидную улыбочку.       — Слушай, я, конечно, не хочу давить на «больное», но ты участвовал в оргиях без единой девчонки перед камерой...       — Это работа, — отрезал блондин.       — То есть ты хочешь сказать, что вне кадра трахаешь вагины?       От грубости заданного вопроса мне самому стало неловко, но Томас не был смущён.       — А почему нет?       — И у тебя есть девушка?       — Нет, но была!       Вскидываю правую бровь, и блондин со вздохом добавляет:       — ...Давно.       Странно, но теперь он был для меня прозрачным, как открытая книга, словно я знаю его всю жизнь.       — Ладно, ты прав, я действительно уже очень давно не занимался сексом с девушками. Я даже теперь не представляю как это...       Целый рой пошлых гейских шуток взвился в моей голове, но я каким-то образом сумел сдержаться и продолжил:       — Но ты занимался сексом со мной... без камер.       — Ты другое... это был холодный расчёт. Вернее должен был быть...       — Ну-ка с этого места поподробнее! — я решил оставить осторожность и идти напролом, пока Томас так откровенен. Он уронил взгляд на свои руки, лежащие на столе и, выдержав паузу, продолжил:       — Ты... ты напугал меня в тот день. У тебя был компромат на меня, и я не знал, на что ты способен. И я подумал, что должен достать компромат на тебя, и это оказалось просто. Но я перенервничал и напился. А потом... потом всё пошло не по плану...       Я не выдержал и рассмеялся от того, что всё оказалось намного проще, чем я думал.       — И что ты собирался делать с этим «компроматом», шантажист хренов? — сквозь смех поинтересовался я.       — Я не знаю! Отъебись. Я же сказал, что запаниковал.       Я зашёлся в новом приступе смеха. Том выглядел восхитительно: красный как помидор, злой, взъерошенный.       — Ну ты даёшь, Томми...       В этот момент резко эмоции на лице британца переменились, и он посмотрел на меня удивлённо.       — Как ты меня сейчас назвал?       — О Боже! Опять эти приколы с именами? Так тебя тоже нельзя называть? — раздражённо переспросил я. Но в этот раз Томас не взорвался, а наоборот успокоился и налил себе чаю. Всё-таки этого из англичан никак не вытащишь.       — Нет, так можно. Так мне нравится, — сказал парень, не без удовольствия отпивая чай, и в этот момент меня осенило:       — Ты ведь соврал в тот вечер?       — Ммм?       — Когда сказал, что тебе не понравилось. Это же ложь!       Теперь уже он засмеялся.       — Ну конечно это была ложь... Если бы мне не понравилось, я бы не кончил. С парнями в этом плане всё гораздо проще, чем с девушками. Но тебя это задело?       — Конечно меня это задело! Это же был мой первый раз с парнем!       — Для первого раза это было неплохо.       — Так как насчёт свидания?       — Да что ты заладил!       — Хорошо, с парком аттракционов действительно переборщил. Ужин и кино! Я плачу.       — Ты хочешь угостить меня ужином и сводить в кино? И всё?       — Именно так.       Я бессовестно лгал. Всё это время пока мы завтракали, разговаривали, шутили и смеялись с мистером «очарование», я был возбуждён до крайности. Я хотел завалить его на этот самый обеденный стол и доказать, что отметка «неплохо» далеко не мой потолок. Я хотел его гораздо сильнее, чем раньше. Теперь, когда он не притворялся кем-то бездушным и беспринципным, я видел, почему Кая и Ки Хонг так легко влюбились в него.       — С другой стороны… ужин и кино я уже точно отработал, так что, почему бы и нет... — неожиданно легко согласился блондин, и вся моя доказательная база не понадобилась, — но я выберу самое дорогое место, которое только смогу найти, и ты пожалеешь о своей инициативе!       — Уже не жалею...       Томас хитро прищурился, встал из-за стола и направился в комнату, бросив мне напоследок:       — И я надену твою рубашку!       — Без проблем.       Он выбрал классическую голубую рубашку, и она была ему на размер велика. Переодевшись, он закатал рукава до локтя и я отметил, что она ему всё же идёт.       Обуваясь у двери, блондин обернулся через плечо и с улыбкой спросил:       — Хочешь прокатиться на моём байке?       — На красном или на синем?       Улыбка тут же исчезла.       — Откуда ты знаешь про синий?       — Кая сказала, что у тебя два мотоцикла, и что синий у тебя для особых случаев…       Настроение британца резко ухудшилось, и он заговорил стальным голосом:       — Она не так меня поняла, у меня только один мотоцикл — красный. Второй не мой.       — А чей?       Томас не ответил и вышел за дверь, не обернувшись.       Я не понял, из-за чего он взбесился на этот раз. Этот парень как чёртово минное поле! Даже самая безобидная тема для разговора может стать запрещённой в любой момент.       Я догнал его только на улице, положил ему руку на плечо, останавливая. Он обернулся, и я выпалил:       — А ты любишь супергероев?       Он посмотрел на меня с недоумением и всё же ответил:       — Да, люблю.       — Круто. Я тоже, — слегка запыхавшись, улыбнулся я.       И вот опять его глаза потеплели, как по выключателю. Мы поравнялись и продолжили говорить ни о чем и обо всём одновременно.       Так мы забрали его мотоцикл, он выдал мне второй шлем и мы просто катались по городу. ***       Я не первый раз катался на мотоцикле. Вернее сказать, я катался на квадроцикле и имел водительские права, но мотоциклом управлять не умел, чего нельзя было сказать о Сангстере, который справлялся с железным конём, как настоящий профессионал. Блондин водил уверенно и осторожно. Маневрируя в потоке машин и на поворотах, он двигался как одно целое с байком, хорошо зная, что делает. А я просто прижимался к нему сзади и чувствовал себя невероятно неудобно в дурацком шлеме.       В один момент я предложил поменяться, но Томас отказал, пообещав, что мы сделаем это в другой раз и лучше не в городе. Я не слишком расстроился, мне вполне хватало той критической близости между мной и Томасом, что дарила сама совместная поездка на мотоцикле. Если бы не чёртов шлем, я мог бы зарываться носом в его шею, вдыхать его запах и пытаться залезть под воротник своей же рубашки.       Как следует надышавшись загазованным воздухом Нью Йорка, мы не заметили как наступил вечер. Томас легко забросил свою идею с самым дорогим рестораном в городе и согласился на вполне уютный небольшой ресторанчик в Бруклине.       Людей вокруг было немного, приглушённо играла ненавязчивая музыка. Как только мы сели, официантка поставила маленькую свечку в подсвечнике на наш столик, что несомненно добавило интима обстановке и заставило каждого из нас смутиться.       Томас, как и обещал, назаказывал столько еды, что я засомневался, в том, что мы были наедине, потому что два человека едва ли могли поглотить такое количество. На это парень отмахнулся тем, что у них наверняка маленькие порции.       — Почему мотоциклы? — спросил я, просто чтобы завести диалог в ожидании еды.       — А почему фотографии? — тут же перевёл стрелки британец.       — Сначала ты, — не унимался я.       На минуту он замолчал, вероятно, обдумывая, как лучше ответить.       — Ну… для меня это нечто большее, чем транспортное средство. Езда на мотоцикле меня успокаивает и в то же время стимулирует все жизненные процессы, как дефибриллятор. Мне нравится то ощущение полёта, что дарит байк, на машине его не испытать. Когда мне исполнилось 16, мне подарили скутер для поездок в школу. Он был ярко розового цвета. С него, по-моему, всё и началось, — задумчиво подытожил Томми, смотря куда-то сквозь стол или свои руки, лежащие на нем.       — Звучит круто.       — Твой черёд! — резко подняв взгляд тёмно-карих глаз на меня, потребовал англичанин.        Я в очередной раз почувствовал прилив возбуждения, и, чтобы с ним совладать, мне пришлось взять небольшую паузу, прежде чем ответить. В этот момент нам принесли напитки и закуски.       — Я всегда испытывал тягу к красоте. Конечно, понятие красоты у всех разное, но для меня красотой может быть что угодно, самые обычные вещи или люди имеют свой миг красоты... Фотоаппарат — вещь, которая позволяет поймать это самое мгновение. Когда мне это удаётся, я испытываю неподдельный восторг! Истинная красота не может быть поддельной, она всегда правдива от начала и до тех пор, пока её момент не завершится. Камера никогда не лжёт, в отличие от всего остального.       Томас отпил из своего бокала и с интересом спросил:       — И много таких «мгновений» ты наловил?       — Не так много, как хотел бы...       — Не могу поверить, что человек с такими романтичными взглядами мог покончить с собой, — с легкой улыбкой покачал головой Томас, — я с тобой не согласен. Камера солжёт, если её заставить.       — Что ты имеешь в виду?       — Фотоаппарат — это оптический прибор, который преобразует свет, так же как и человеческий глаз. Свет проходит через сложную систему линз объектива, отражается от зеркала и, многократно отражаясь в пентапризме, попадает через окуляр в глаз фотографа. Но глаз можно обмануть, а значит и фотоаппарат можно обмануть, создав оптическую иллюзию. Какой же ты фотограф, если этого не знаешь?       — Так ты, оказывается, умник?!       — Просто любил физику в школе… отсюда и кличка.       — Какая кличка?       — Ты знаешь какая. Твоя теория красоты однобока, если подумать. Получается, что твоя основная задача вовсе не в том, чтобы «поймать истинную красоту», а, наоборот, уловить момент оптической иллюзии, когда предмет кажется красивее, чем есть на самом деле…       Я понял, о какой кличке идёт речь, но акцентировать внимание не стал, чтобы лишний раз не выводить парня по прозвищу «Ньют» из равновесия.       — Нет, суть не в том, чтобы создать иллюзию. Идея в том, что большинство вещей прекрасны по форме и содержанию сами по себе, но это не всегда бывает очевидно. Однако, если взглянуть на них под правильным углом, они раскрываются по-настоящему. Даже в невзрачной на первый взгляд вещи бывает что-то особенное. Точно также как в чём-то исключительно плохом на первый взгляд всегда можно найти что-то хорошее. Что плохого в том, чтобы искать положительные стороны?       — Я не сказал, что это плохо. Я сказал, что это однобоко. Для двухмерной фотографии — такой подход идеален. Но, если отбросить твой очаровательный оптимизм и предположить, что существуют исключительно плохие вещи, ужасные, чудовищные, в которых нет абсолютно ничего хорошего, под каким углом ни посмотри…       — О чем это ты?       — Ни о чем, — слишком резко отвечает Том и, невинно улыбаясь, делает ещё глоток — мы же просто рассуждаем?       — Ну да... Но разве не ты сам только что говорил об однобокости? Если мы говорим о красоте, ужасные с точки зрения морали вещи бывают очень даже красивыми с точки зрения эстетики.       — Когда такие вещи происходят с тобой, как-то не думаешь особо об эстетике, да и о морали в общем-то тоже…       В этот момент в глазах Томаса появилось что-то, от чего у меня всё внутри похолодело, и ком встал в горле. Возникло много вопросов, но задавать их почему-то не хотелось.       Нам принесли еду, много еды... порции оказались не маленькими. Томас, также как и с утра, накинулся на еду с завидным аппетитом. Я хотел продолжить беседу, но голод был сильнее, а все появившиеся на столе блюда пахли очень соблазнительно, и я тоже приступил к трапезе. Мы ели и ели, а еда всё никак не заканчивалась.       — Мда... кажется, я пожадничал... — подытожил блондин, очерчивая глазами бесконечные тарелки на столе.       — Эх... кажется, я больше никогда не буду есть... — тяжело вздохнул я, откидываясь на спинку стула, затем взглянул на часы на своей руке, — Что ж, нам уже пора в кино.       — Какой фильм хоть?       — Бэтмен против Супермена.       — Серьёзно?       — Ну а что? Я люблю супергероев.       — Одно дело любить супергеройские фильмы из-за зрелищности и шикарных спецэффектов и совершенно другое любить самих супергероев…       — Ты несёшь какой-то бред. Давай вставай, пора идти.       — Да почему бред? Куда спешить? Сейчас прыгнем на байк и мигом домчим.       — Даже с этим расчетом надо вставать.       Я обхожу Томаса, все еще сидящего за столом, оборачиваю пальцами его шею на линии затылка и мягко тяну наверх. От ощущения тонкой расслабленной шеи в руке, меня прошивает ток.       В голове тут же рисуются пошлые картины того, как моя рука также удерживает шею Ньюта, в то время как он сам изгибается подо мной. Острые лопатки плавно двигаются под молочной кожей. Рука, будто отдельно от меня, сильнее сжимает нежную шею, зарывается в копну шелковистых волос и дёргает на себя, пока я двигаюсь внутри парня. Он запрокидывает голову и протяжно стонет. И в этот момент я прихожу в себя.       От наваждения меня спасает пристальный взгляд Сангстера, повернувшего голову в мою сторону.       — Дилан. Ты чего завис? Мы же вроде опаздываем…       — Да прости, задумался... — оправдываюсь я, одёргивая руку с чужой шеи.       — Неслабо ты задумался! О разнице между супергеройскими фильмами и супергероями?!       — Именно. Пошли!       На самом деле не так уж далека была эта мысль от моей собственной. Как оказалось, моя недавняя одержимость Ньютом была сильнее, чем я мог подумать, раз уж я продолжаю о нём грезить, находясь в двух шагах от его реально существующей версии. Я так привык мечтать о Ньюте, что мне всё ещё трудно поверить в то, что объект моих фантазий больше не фантазия и он Томас, а не Ньют...       С такими мыслями я сильнее прижимаюсь к такому близкому тёплому реальному Тому, когда мы едем в кинотеатр. Он спрашивает, не замёрз ли я, и это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Томас идеален во всём: красивый, умный, талантливый, смешной… словом, идеальный. Он гораздо лучше того, что я когда-либо мог вообразить…       Тогда почему же я продолжаю рисовать в голове Ньюта? Надо было дать ему закончить мысль... Теперь мне очень нужно знать разницу между тем, чтобы любить супергероев и супергеройские фильмы...       Мы доезжаем до кинотеатра, берём попкорн и заваливаемся в зал, когда фильм уже начался. На ощупь находим наши места на последнем ряду. Кроме нас в зале не так уж много людей, премьера отгремела ещё две недели назад. На нашем ряду всего три человека, и те довольно далеко.       Проходит час от фильма, и ведро попкорна, стоящее у меня на коленях, стремительно подходит к концу. А рука Томаса, без перерыва ныряющая в это самое ведро, никак не унимается. Как только в это худощавое тело влезает такое количество еды? Невероятно.       Я изо всех сил пытаюсь следить за сюжетом, но краем глаза постоянно отвлекаюсь на блондина, ехидно комментирующего клишированные фразы, которые раз за разом произносят главные герои.       Например: «Эта жизнь обретает смысл, если есть цель».       — Да в этом фильме к каждой фразе можно добавлять «а вода мокрая»!       Фильм конечно зрелищный, спецэффекты хороши, но причинно-следственные связи сильно прихрамывают.       Ведро всё-таки опустело, посему я решил убрать его с колен за ненадобностью, и спустя минуту, рука Сангстера по привычке нырнула туда, где раньше был попкорн.       Не то, чтобы я рассчитывал на то, что это произойдёт, однако в момент, когда тонкая рука коснулась моей ширинки, я не был особенно удивлён. Я был удивлён, когда, коснувшись, рука не отпрянула, а наоборот вольготно устроилась на моей ширинке и стала поглаживать уже существующий энное время стояк.       Сам британец был всецело погружён в фильм (или по крайне мере делал вид) и потягивал содовую, не обращая никакого внимания на свою блудливую конечность, в то время как мне всерьёз не хватало кислорода. Умелая рука прощупывала орган через ткань, а мне хотелось поскорее избавиться от всей ткани, покрывающей мое и его тела, хотелось избавиться от всех лишних зрителей в этом зале и наконец-то наброситься на Томаса во мраке кинотеатра.       Образ Ньюта в моей голове не давал мне покоя, он соблазнял и притягивал, как настоящий суккуб. В сознании вновь появились картины развратного блондина, седлающего мои бёдра. Я представлял, как он насаживается на мой член, выгибается, тихо стонет мне почти в ухо, подставляя свою тонкую шею под укусы и поцелуи, и мне хотелось больше…       Я открыл глаза, рука исчезла, как и её владелец, сидящий слева от меня.       — Томми, что ты делаешь? — шёпотом задаю я вполне закономерный вопрос.       Блондин сползает вниз между рядами и оказывается между моими ногами, раздвигая колени в стороны.       — Вряд ли на экране произойдёт что-то ещё интересное, — звучит откуда-то снизу.       В зале темно, и я сам его почти не вижу, а другие посетители кинотеатра и подавно, но мне всё равно безумно неловко и даже немного страшно быть замеченным.       Мои пальцы впиваются в подлокотники, когда ладонь парня снова накрывает ширинку, а язычок молнии съезжает в самый низ.       — Ого… И давно у тебя так? — спрашивает Томас.       — Я не знаю... с утра. Это всё твоя чёртова улыбка!       — У тебя встаёт на мою улыбку? — смеётся Сангстер, вытаскивая мой стоящий член через ширинку.       Напряжение критическое, смазка сочится из головки. Томас едва ли привык робеть в таких ситуациях: со знанием дела его горячая сухая ладонь обхватывает член и тщательно распределяет смазку по всей длине. Большой палец очерчивает покрасневшую головку и надавливает на середину, а затем Томас накрывает её губами. Я задерживаю дыхание. Посасывает, гладит языком уздечку, пока рука аккуратно двигается по полусухому стволу. Я откидываю голову и закусываю губу, чтобы заглушить свой нетерпеливый скулёж.       Осознание того, что в любую секунду мы можем быть пойманы с поличным, подстёгивает покруче любого афродизиака. Мне уже давно нет дела до того, что происходит на экране, всё внимание занимает восхитительный блондин с суперспособностями по части горлового минета.       Подразнив головку, Том берёт глубоко, почти до самого основания. Чувствительная головка упирается в жёсткое горло, по телу проходит ток, и вновь во рту блондина только конец. Так он чередует глубокое погружение с поверхностными ласками несколько раз, не забывая использовать руки для дополнительной стимуляции, до тех пор пока мне окончательно не срывает крышу…       В очередной раз, когда мой член оказывается в чужом горле, я пропускаю пальцы меж светлых прядей и насаживаю глубже, навязываю свой ритм. Томми будто только этого и ждал. Во рту у британца влажно и жарко, глотка расслабленна, что позволяет мне самому выбирать амплитуду.       Дальше Сангстер сам начал двигаться в заданном темпе, и мне показалось, что я потерял всякую связь с реальностью. На экране гремели взрывы, погони, перестрелки, пока блондин оральными ласками стремительно подводил меня к краю. Талант Тома в этом занятии был безграничен, он сосал, облизывал, массировал яички рукой. И его старания были вознаграждены: на очередном громком взрыве я не сдержал стона и бурно кончил, когда член был максимально глубоко. Томас едва не подавился.       В этот раз я воздержался от комментариев в стиле «в реальности это было ещё круче», так как совсем не хотел повторения прошлой такой сцены. Когда мы выскочили из кинотеатра минут за пять до завершения фильма, так, будто что-то оттуда украли, мы оба смеялись:       — Ты видел, её лицо? Ахаха! Наверняка она всё поняла!       — Кто?       — Девушка, что пялилась на тебя весь фильм. Надо было выплюнуть сперму ей в попкорн...       — Да? Я даже не заметил.       — Ну конечно ты не заметил, — ухмыльнулся блондин, облизывая губы.       Я смотрю в его глаза, ловлю ладонями его скулы и притягиваю к себе, не встречая никакого сопротивления.       — Это был лучший киносеанс в моей жизни, — говорю я, когда нас разделяет какие-то пара сантиметров. Вскоре исчезают и они. Мы целуемся посреди улицы в лучах ночных огней Нью-Йорка.       — Я, кажется, понял, я люблю именно супергероев...       Томас долго смотрит на меня, и на его лице появляется тёплая улыбка, словно он прекрасно понимает, о чем на самом деле я говорю.       — Круто. Я тоже.       Мы идём к мотоциклу плечом к плечу, и мне хочется затащить его поскорее к себе домой. Неожиданно британец замирает и загадочно поглядывает на меня.       — У меня появилась идея! Когда-нибудь наряжался на Хеллоуин?       — Шутишь? Каждый год! Даже сейчас! В прошлом году я как раз одевался в Бэтмена.       Хитрая улыбка расцветает на его красивом лице...       — А ролевые игры пробовал? Кто там победил? Бэтмен? Может устроим реванш?       — Ты сумасшедший...       — О, ты даже не представляешь насколько! Надо только раздобыть костюм Супермена... Как думаешь, в это время реально?       Кажется, точно такая же пошлая улыбка появляется и на моём лице, и я не могу поверить своему счастью.       — Для Бэтмена нет ничего невозможного!       Томас смеётся и берёт меня за руку.       Да, супергерои определенно самые лучшие...