***
Между прочим, продолжая тему, следует упомянуть, что помимо помятого после Вьетнама Окомуро, на Окинаве действовал еще один не менее активный человек, который очень хотел найти Кая, Саю и ответить на множество вопросов. По своей энергичности он не уступал журналисту, а по воздействию на реальность слегка напоминал танк. Впрочем, я говорю “он”, а это, между прочим, “она”… Несчастного шокированного Окомуро, кстати, поймали бравые молодцы из боевого отряда Красного Щита. Вежливо, но строго, они проводили парня до Окинавы, и Льюис лично пообещал им заняться, "в случае чего". Он сказал это, приспустив на нос очки, и Окомуро почувствовал, что по спине его течет холодный пот. Хорошо, хоть удалось сохранить у себя пару плохеньких снимков, сделанных на фотоаппарат отца. В общем, пока наш бравый герой журналистики впадал в депрессию после неприятного столкновения с реальностью в лице Красного Щита, девушка по имени Мао на другом конце района Козо приходила в отчаяние. Когда она приходила в это самое отчаяние, то руки не заламывала, не ревела, даже не расхаживала по комнате и, вообще, вела себя нетипично. Эмоция в ней напоминала силу накаливания. Медленно и неотвратимо она достигала своего пика, чтобы толкнуть Мао на решительные действия. Не хватало только запала, чтобы эта смелая девушка отправилась на другой конец света за Каем. Спасти, если потребуется, побить для профилактики, потом поцеловать и начать допрос с пристрастием. Этот "запал", впрочем, был уже близко, хотя бедный Окомуро в своей депрессии об этом не подозревал. Когда Мао в очередной раз навестила закрытый ресторанчик О`Моро, где работал Джордж и располагался дом Кая, она в сердцах прошептала, оглядывая пустынное помещение в вот уже который раз: — Почему ты ничего мне не сказал? Ни за что тебя не прощу… Отыщу, и мало тебе, парень, не покажется. Мир вверх дном переверну, если потребуется. Дочь главы мафиози клана Джахан понятия не имела, что очень скоро такая возможность ей предоставится.***
В холодном и темном сумраке трюма, где стоял контейнер не было ни единого живого существа, кроме Соломона. Со своим обыкновенным мечтательным видом он рассеянно бродил вокруг контейнера. Впервые за всё время ему было немного неспокойно. Может, дело в близком пробуждении Дивы? Он мог бы сказать себе и так, но отказывался врать. Дело было не только в этом. Он мечтал о пробуждении Дивы, но всякий раз, когда он представлял её лицо — бледное, решительное, властное в своей дикой красоте — на месте этого лица возникало лицо Саи. Оно было смущенным, разрумяненным и источавшим сердечное тепло. В этом лице не было порочной страсти, жажды — управлять, увлекать, нравиться. И вместе с тем Сая способна превращаться в чудовище — сильное, принципиальное, хладнокровное. Когда она дралась, в ней была не ярость, не кровожадность, это было… величие. Тщетно Соломон пытался убедить себя, что интерес его — лишь интерес философа и ученого. Он уже догадывался, что испытывает к Сае нечто, схожее с влечением, но не имел понятия о глубине этого влечения и полагал это недолгим эмоциональным фарсом. “Я предупредил обо всём Амшеля, составил отчет о том, как будет дальше действовать Сая и Красный Щит. Теперь его черед. Я убедил его в необходимости присоединить Саю к семье. Или поссорить с ее нынешней семьей… Но Дива сожрет ее”. Он остановился у контейнера. “Дива восхитительно прямолинейна, у нее нет рамок и ограничителей, она — хаос. Сая — гармония, сложная, тонкая. Она кажется невзрачной и простоватой со своей наивной улыбкой, но только взгляни глубже… Честное слово, что, если примирить сестер? Неужели, никому не приходило этого в голову всерьез?” Его побуждения были далеки от стремления завершить войну. Просто ему хотелось иметь свободу действий в отношении Саи. Он, как и всякий, не воспринимал меня, как шевалье, и думал, что единственная преграда на пути к Сае — война. “Она ранима и женственна. Гораздо более податлива на манипуляции. Я смог бы…”. Поток мыслей его прервал Джеймс. Как и всегда, он бесшумно появился на пороге трюма, в конце стукнув пяткой о пол демонстративно, на военный манер. Сначала Соломон даже не обернулся, пока не услышал вкрадчивое и настороженное: — Привет, Соломон. Как дела? Соломон прекрасно понимал, что Джеймса не интересуют его дела. “Тебя просто используют. Ты мне смешон, бедный фанатик”. Темнокожий солдат когда-то понравился Диве во Вьетнаме за ту неистовость, с которой он дрался. Она насильно сделала его своим шевалье, просто чтобы сломать его волю. Амшель позже нашел ему прекрасное применение. Джеймс — некогда хороший человек, солдат на службе родины — переменился до такой степени сильно, что практически умер, как личность. Шевалье настолько свободен духом от королевы, насколько он силен. Амшель способен манипулировать Дивой и переиначивать ее приказы, например. Но Джемс не видел жизни без новой госпожи. Она стала его религией, и это смотрелось чудовищно на фоне его прошлой жизни и личности. Соломон, мельком оглядев Джеймса, подумал именно об этом. — Как у меня дела? Спасибо, хорошо, — улыбнулся он иронично. — А я не о тебе спрашивал, — спокойно заметил Джеймс. — Разумеется, — развёл руками Соломон, — хотя мог бы поинтересоваться. Мы же братья. — Амшель подтвердил, что Хаджи всё ещё почему-то жив, — сдвинул брови Джеймс. — Бог знает, как он выжил во вьетнамскую ночь тридцать лет назад. Ведь ему, кажется, отсекли руку, обескровили, стреляли в голову и при этом он падал с огромной высоты. Кровь он не пьёт, запасы сил никак не восполняет. Я был уверен, что даже шевалье не выживают после такого. Натана этот тип очень интересует — хочет знать малейшие подробности. — А... вспомнил, о ком ты говоришь, — рассеянно махнул рукой Соломон, — расслабься. Тело у него выносливое, но дух сломан и мертв. Он лишь послушная оболочка. И не беспокойся насчет его живучести. Это просто ловкость и везение. Ты сметешь его со своего пути, даже не заметив. — Но Натан… — Натан сумасброд, — улыбнулся Соломон. — Его интересует не сила Хаджи, а кое-что другое. Джеймс нахмурился: — Натан сказал, что чтобы заполучить Саю, придется сначала разобраться именно с Хаджи. И я ему верю, он до сих пор ни разу не ошибался. — В самом деле? — безмятежно отозвался Соломон. — Ну, тогда не переживай. Я прикончу его лично, как встречу. Это всё, что ты хотел знать? А теперь… меня больше интересует, что с Карлом. Этот сумасшедший выжил, надеюсь? — Местонахождение неизвестно, — коротко ответил Джеймс, украдкой кинув взгляд на контейнер позади Соломона. — И, вообще, его несанкционированные выходки ставят под угрозу успех нашей операции. Я требую, чтобы он перестал вмешиваться. — Вот сам ему это и скажи, — вздохнул Соломон, пожимая плечами. — Оставляю тебя. Что бы там ни было, а надо подыскивать Карлу замену на всякий случай. В конце концов, я же не могу отлучаться от компании надолго. И, Джеймс, я тебя прошу... Не занимайся самодеятельностью. И он улыбнулся. Джеймс внимательно посмотрел в это красивое, почти женственное лицо своего брата и в который раз испытал непреодолимое отвращение. Он прекрасно понял, что имел в виду Соломон под этим деликатным словом "самодеятельность". — Я выполняю свой долг, — гордо отрезал Джеймс, — вот и всё. — Славненько, — пропел Соломон, удаляясь. Поднявшись на палубу корабля, он глубоко вдохнул воздух, пропахший сырым металлом и солью. К этому запаху примешивался ни на что не похожий резкий запах топлива. Он проводил взглядом поднявшийся со взлётной полосы испытательный истребитель. "Славная птичка, — подумал Соломон удовлетворенно. — Жажда человека убивать себе подобных способна за десятилетия создать оружия, способные сотни раз уничтожить Луну. Впрочем, Луну было бы жаль...". Разговор обо мне немедленно выветрился из его головы, но занозой в глубине души застряла мысль о том, что Натан советовал убить меня, если они хотят получить Саю. В последнее время этот странный шевалье слишком часто и настойчиво напоминает всем о существовании защитника Саи. Новая блажь или что-то серьезное? Почему Натан начинает на нём зацикливаться? И почему Амшель прислушивается к нему? Соломон не знал, что между мной и Натаном протянута очень тонкая, очень старая и крепкая нить взаимосвязи. Это единственное существо во всём мире, которое меня не недооценивает. Натан — единственный из всех шевалье Дивы, который пьет кровь ради удовольствия и за компанию, а не потому, что так надо. Натан — единственный из всех шевалье Дивы, который не принимает свой истинный облик. Еще один Весельчак истории, таковым, на самом деле, не являющийся.***
А в этот же день разочарованный Окомуро лежал в своей комнате и меланхолично курил, продолжая впадать в уныние. Шикарное расследование, которое могло принести ему карьеру, сорвалось. А всё почему? Потому что закончился отпуск, причём, закончился не слишком приятно. Он рассчитывал, что за неделю справится с делом и вернётся с победой, но, встретившись во Вьетнаме с серьезными ребятами из Красного Щита, уверенности у него поубавилось, и горе-сыщик приуныл. Он выкуривал одну пачку сигарет за другой и смотрел в потолок. Единственное, чего он действительно добился — привёз к себе на родину бутылку дорогого французского вина — того самого вина, о котором шла речь во Вьетнаме. Довольно ироничный подарок судьбы — напиток считался очень дорогим, но Окомуро вино не любил вообще никакое, и теперь эта драгоценная бутылка пылилась на полке рядом с горой окурков, фотоаппаратом и кипой не разобранных материалов. Собираясь на работу с огромной неохотой, он обнаружил среди своих вещей папку с напечатанными фото, которые он сделал в Ханое на балу лицея. У него не было до сих пор времени окинуть их достаточно внимательным взором. Окомуро с досадой рассматривал снимки. Неожиданно глаза его округлились, потом он нахмурился, отложил фото в сторону… Эти фотографии заставили журналиста перерыть старый отцовский архив. Он понял, что на фотографиях тридцатилетней давности и на снимках, сделанных им во Вьетнаме, одна и та же молодая девушка, почти девочка. Везде эта девочка с кем-то дралась — то с какими-то мутантами — недоразумениями природы, то с каким-то безумным поклонником косплея. Мало того (он все-таки вспомнил, что Карл называл ее Саей), судя по всему, эта Сая не меняется внешне уже тридцать лет, как минимум. “Может, это мать и дочь? Но почему они настолько похожи? — думал он. — И, к тому же, я, чёрт возьми, собственными глазами видел, как затягиваются ее раны…”. За кулисами мира повседневности, к которому он привык, таился совершенно другой, вышедший из кошмаров Лавкрафта. Это пугало и будоражило Окомуро. Однако, он ощущал себя безруким, немым, бессильным перед тайнами жуткого, закулисного мира. На работе бедолага думал обо всём, кроме непосредственно работы. Мысли его занимала лишь Сая. Сидя за своим рабочем столом, он водил ручкой в блокноте, вырисовывая в нём кривовато-косоватые схемы с известными ему фактами, пытаясь связать их в единую цепь. Но пока что выходило, что все события тем или иным образом соприкасаются с обычной японской школьницей и намекали на бессмертие, что ни в какие ворота не укладывалось, и Окомуро отказывался с этим мириться. — Чёрт. Чёрт! — повторял он, без конца обводя имя «Сая» в центре листа блокнота. — Чёрт! Ничего не складывается! В наступившей трагически тишине на его многострадальную голову, аки молот судьбы, опустился свернутый в трубку журнал. «Молот судьбы» в руке сжимал начальник, который стоял за спиной Окомуро и раздраженно целую минуту наблюдал за каракулями своего подчиненного, ничего в них не понимая. — Окомуро, — ровно выговорил он, когда журналист увидел его, развернувшись в кресле, — мне не известно, что у тебя там не складывается, но я знаю, что если ты не соблаговолишь заняться делом, то не сложится у тебя карьера. Вот нифига не сложится, веришь? Кончай заниматься чепухой и вспомни, что скоро начнется сбор статей по теме незаконного отлова окинавских жуков. И для тебя это либо день смертной казни, либо день, когда тебя не уволят с работы. Я ясно выразился? Окомуро пробурчал, что выразился его босс предельно доступно и тяжело вздохнул, проглатывая целую тираду на тему того, как сильно и глубоко ему наплевать на жуков, браконьеров и даже увольнение… Он не стал слушать, что дальше сказал начальник. Его голову, словно божье благословение, посетила мысль, перекрывшая разом и слова начальника и саму его тучную, грушеобразную фигуру. Мысль заключалась в том, что если в деле замешано французское вино, то почему бы не отправиться на его родину, к производителям? Окомуро перевел на босса ошалевший взгляд блестящих глаз: — Босс, а… командируйте меня во Францию? Мне необходимо кое-что выяснить. — Прелесть какая, — озадаченно проворчал босс, рассматривая его с прищуром, словно рассуждая, не болен ли его подчиненный психически. — Ты только что из Вьетнама, а теперь рвешься во Францию? Тяжело даётся твой отдых, наверное, да, тунеядец?! — и последовал очередной удар «молотом судьбы». — Я не стану тратить на тебя ни казенные деньги ни моё драгоценное время! Купишь себе билет на пособие по безработице! — Я так и знал, — без удивления вздохнул Окомуро, потирая голову. — Этим всё и должно было кончиться. Он собрал вещи с рабочего стола и громко сказал, уходя: — Между прочим, я пошёл собирать материал! — Помни о сроках! — зловеще крикнул ему вдогонку шеф из кабинета. — Помню помню! — крикнул Окомуро и тут же добавил гораздо тише, комично почесав голову: — А как хочется забыть… Окомуро не солгал. Он действительно отправился за материалом, просто эти материалы не имели никакого отношения к жукам. “Рано или поздно меня должны были уволить. Я ненавижу эту газету. И из меня плохой журналист”, — подумал он не столько печально, сколько флегматично. В первую очередь он решил проверить свою догадку насчет вина — в нём что-то должно быть. Просто обязано. И Окомуро знал, кто сможет в этом разобраться. Глава медицинского центра района Козо был одним из нежелательных информаторов Окомуро. Нежелательных, в смысле, дорого берет за информацию. Зато он почти всегда в курсе всех дел. Этот человек был охотником за красивыми, молодыми медсестрами, которые, в свою очередь, любили поделиться слухами, а слушать он умел. Это всё выходило у него не специально — просто он умел выслушивать женщину, если хотел с ней переспать. — Ух, ты, — присвистнул глава медицинского центра, принимая от Окомуро вино. — Дорогая штучка. Спасибо. Но, — он хитро сощурился, — что-то это на тебя не похоже. Журналист улыбнулся: — Собственно, мне нужно, чтобы вы провели анализ содержимого в бутылке. — Ну да. Мог догадаться, — хмыкнул он. — А что мне за это будет? Окомуро сказал: — Если это просто вино, забирайте его себе. Но если там что-то… необычное и из ряда вон выдающееся есть, то я вам заплачу. Идёт? — По обычным расценкам, — сварливо добавил врач. — Кстати, у меня тоже для вас подарок. Информация. — Подарок? — насторожился Окомуро. — А мне в радость рассказать. Я только “за”, если вы это где угодно напечатаете. Помните то убийство учителя школы в Козо? Так вот, может, вы не заметили, но те люди в желтых скафандрах побывали в доме еще одной жертвы этого маньяка. Они забрали раненого из больницы, где он находился, и с тех пор никто его не видел. Понимаете? Они не только трупы забирали. Они забрали и раненого прямо из реанимации. И без следа. А потом и вся семья его сгинула. Окрыленный этой информацией, Окомуро пулей выскочил из кабинета и помчался в больницу Козо, куда, собственно, и привозят всех раненых. Там он подошёл к одной из дежурных медсестёр на вахте. Не замечала ли он а в последнее время чего-нибудь странного, спросил он. — А зачем вы спрашиваете? — поинтересовалась женщина. — Я репортёр. Расследую одно дело, связанное с недавними нападениями на жителей Козо, — обаятельно улыбнулся Окомуро. — Ваши сведения могут быть чрезвычайно полезны для масс. Вы не замечали тут недавно людей из спецслужбы? На них еще должны были быть желтые скафандры. — Да-да, действительно, — встрепенулась медсестра, непременно желая быть полезной для масс. — К нам привезли раненого — я знала его. Мой муж часто заходил в его ресторан. Привезли Джорджа Миагуско поздно вечером. Народу уже не было. И спустя какое-то время следом приехал большой фургон. Его подогнали к самому входу и забрали туда раненого пациента. Никто им не мешал — приказ сверху. Так я и не видела Джорджа. Говорят, он с кем-то подрался. Я уж не знаю, с кем, но раны были такие, будто его медведь разодрал. Ох, не хотела я отдавать Джорджа спецслужбам, но как же поспоришь… с этими американцами. Совсем как хозяева себя ведут. Вместо улыбки на лице окомуро возникло серьезное выражение. Он медленно спросил: — То есть, никому не известно, где он? Если я верно понимаю, он американец? Бывший военный? — Чего не знаю, того не знаю, — развела руками медсестра. — Но вестей от него нет. И семья его исчезла. Были у него ребятишки, которых он из приюта взял. Все трое пропали неизвестно куда. — То есть? — нахмурился репортёр. — Пропала вся семья целиком? Одновременно? — Да. Они держали этот ресторан… О`Моро, кажется, а потом как испарились. — Спасибо, — выдавил Окомуро и, взяв адрес ресторана, направился в путь. Он уткнулся в небольшое, уютное строение со знакомым названием и остановился у закрытой двери. Именно там ещё совсем недавно стояла Мао. — А я надеялся, что хотя бы тут мне повезёт, и я найду информацию о Сае и том чудовище, — вздохнул журналист и закурил с мрачном видом, направляясь в сторону своей машины. — Ничего не поделаешь. Придётся отправиться на поклон к Суримаче. Обычно он всегда владел интересной информацией, но Окомуро всегда обращался к нему только в самых крайних случаях. Вытащить из этого типа информацию никогда не бывает легко. — Чего? — возмутился Суримаче, когда Окомуро сел за его стол и рассказал, зачем пришел. — У вас на работе своей информации хватает! — Но у тебя общенациональная газета, — сказал Окомуро, уже копаясь в компьютере своего друга, невзирая на слабые попытки суримаче прогнать его со стула, — и там информации должно быть больше. Оп-па… — журналист посмотрел на заголовок одной из папок, которая называлась «Случай в О`Моро». — А, ты это искал, — успокоился Суримаче. — Ничего интересного. Какой-то американец напился в хлам и разбушевался в кафе. Из этого даже статьи не получилось. — Давай, — Окомуро требовательно протянул руку. — Ну, ты же собирал материал. Показывай свои записи. — Шутки в сторону, — затряс головой Суримаче. — Я не вправе кому-либо показывать свои отчёты! Окомуро кинул на друга мрачный взгляд, красноречиво говоривший, что он объехал за этой статьёй половину города и отступать не намерен. — Н-не-не дам… — уже менее уверенно произнёс Суримаче, как-то съежившись под взглядом журналиста. — Ты заставляешь меня это сделать, — сказал Окомуро со вздохом и добавил, не меняя ни скучающего тона ни взгляда: — Твоя жена очень удивится, если узнает, чем ты занимался на выездном сборе любителей регби. Бедный Суримаче сжался еще больше, а Окомуро выдавил плотоядную, дьявольскую улыбку. Он победил. — Уговорили, — печально пробормотал Суримаче и протянул Окомуро свой блокнот. — Но… только ненадолго. — Ты уж прости, — широко улыбнулся Окомуро, но характер улыбки отнюдь не говорил о раскаянии. — Сочтёмся, — махнул рукой Суримаче. Окомуро немедленно начал исследовать блокнот, повторяя тихо вслух: — Так-с… Место преступления: ресторан О`Моро. Жертвой стал Миагуско Джордж — американец и владелец заведения. В прошлом — солдат американской армии. Сыновья: Кай и Рик. Дочь… Саё. — Нет. Я просто неправильно прочёл, — поправил Суримаче. — Я слышал, что её называют Сая. — Как ты сказал? — встрепенулся Окомуро. — Сая? — Да, эта девочка еще училась в той самой бизнес-школе, — равнодушно махнул рукой Суримаче. — В ней американский морской пехотинец по пьяни прикончил учителя. — Спасибо, — пробормотал Окомуро, срываясь с места в который раз и кидая на стол блокнот. Параллельно он посмотрел на часы — занятия в школе скоро должны были закончиться. Подходя к зданию школы, он плотоядно огляделся, не задаваясь вопросом на тему того, как странно выглядит растрепанный мужчина с диковатым взглядом и трехдневной щетиной около ворот школы. — Я тут не был со дня убийства, — вполголоса сам себе сказал он. Он успел. Из здания как раз выходили ученики, и раздавалась трель последнего звонка. А в это время из школы выходила и Мао. Увидев Каори, она окликнула её. — Ты в курсе, одна я пребываю в неведении, — тут же набросилась Мао. Каори оторопело посмотрела по сторонам и вымолвила: — Ты это о чём? — Не придуривайся! — отрезала Мао. — Значит, Кай вчера вернулся? Я еле вытащила информацию у его дружков… Какого чёрта вы скрыли это от меня? Каори заметно сникла. Речь шла об уехавшей на рассвете Сае. — А что такого? — спокойно возразила Каори. — Кай предупредил, что это должно остаться между нами. Он сказал, что если ты узнаешь, то наверняка захочешь поехать вместе с ними, а это… не нужно. — Поехать с ними? — изумилась Мао. — Куда, конкретно? Каори печально покачала головой и тихо сказала: — Тебе придётся забыть о них. Они уехали и явно не хотели, чтобы их преследовали. — Уехали?! — взорвалась Мао, раздраженная таким поразительным спокойствием. — И Сая тоже? Голос у Мао был не то чтобы громкий. Он был звонкий. И довольно специфический. Окомуро, услышав, как красивая девчонка недалеко от него ругается по поводу Саи, немедленно навострил уши. — Верно. Сая тоже. — И ты их не остановила?! — Мао была вне себя. — А с какой стати я буду их отговаривать? — не выдержав, возмутилась Каори. — Может, ты не привыкла, но люди вокруг тебя сами себе хозяева! — здесь она сделала паузу, потому что подле девушек застыл со странным выражением лица какой-то небритый, взлохмаченный и очень подозрительный тип. — Послушайте, — он улыбнулся как можно более дружелюбно и обаятельно, но не успел ничего сказать, как вперёд выступила гневная Мао, закрыв собой Каори: — Тебе чего, старикан? Окомуро на пару секунд даже забыл, зачем он пришёл и изумленно посмотрел на высокую красавицу, которая, нахмурив брови, решительно смотрела на него: — Кто старикан? — протянул он. — Я? — Девочку себе ищешь? — каким-то нехорошим тоном спросила Мао, делая шаг ближе. Тон этот, повторюсь, был весьма громкий, и все слышавшие в школьном дворе, ученики, немедленно с удивлением и подозрением воззрились на «старикана» по имени Окомуро. — Нет! — панически замахал руками журналист каким-то писклявым от волнения голосом. — Нет нет нет! Ты… не подумай плохого. Бог ты мой, где она?... — он начал лихорадочно искать по карманам свою визитную карточку под инквизиторским взглядом Мао. — Сейчас найду… Вот! — он победно вытащил из кармана картонку. — Ознакомься. Мао выдернула визитку из руки и, полуотвернувшись, приблизила её к глазам, внимательно изучая. — Так, вы из газеты? — тон ее не потеплел, но звучал удивленно. Ученики сняли с Окомуро прицельный огонь взглядов. — В самую точку, — облегченно рассмеялся журналист и снова начал обыскивать свои карманы. — Я бы хотел вам кое-что показать… Окомуро вытащил на свет фотографию Саи. На ней она боролась с Карлом. Увидев фото, Каори отшатнулась испуганно. Отпуская Саю, она понимала, что её подруга скрывает что-то важное, но она и не подозревала, что всё окажется настолько странно. И она никогда не видела такого лица у нее — настолько мрачного, искаженного яростью. Это не постановка, поняла девушка. Это какая-то дикая, невероятная реальность, от которой Сая захотела уберечь Каори и ушла, не оборачиваясь. — Это же Сая, — удивлённо округлила глаза Мао. — Ты не ошиблась? — уточнил Окомуро серьёзно. — Конечно, нет. Я не слепая. Это театральное представление какое-то? Игра? Она в белом платье, с мечом в руке… Не знала, что у неё такое странное хобби. — А на этом фото тоже она? — спросил Окомуро, показывая ей черно-белую фотографию, сделанную отцом. Фото это было красноречивым. Монстр с раной, из которой бьет алый фонтан, Сая с безумным взглядом берсерка, вымазанная кровью, с длинными волосами сжимает в руках тот же старинный, самурайский меч. Каори прикрыла рот ладонью. Она поняла, что дела Саи, вероятно, связаны с войной, и она находится в какой-то службе в качестве агента. Поняв это, она ничего не сказала, только смущённо опустила глаза. Ей было печально и неловко смотреть на фото. — Боже, что это? — неприязненно скривилась Мао, разглядывая чудовище. — Сая снимается в фильмах ужасов? Она уехала на съемки, да? — Боже мой, Сая, что же с тобой происходит… — печально и тихо пробормотала Каори, вздохнув. — Так, это правда она? — спросил Окомуро. — Вы уверены? Стоило ему это сказать, как Мао железной рукой схватила беднягу за ворот и приподняла его вверх так, что Окомуро пришлось встать на цыпочки: — А теперь, старик, говори, что ты знаешь. Где Сая? Зачем ты про неё вынюхиваешь? Выкладывай всё, как на духу! Иначе папочкины помощники быстро вытрясут из тебя информацию! При этом неизвестно, что внушало Окомуро больше опасения — "папочкины помощники" или разгневанная девушка с внешностью фотомодели и силой бодибилдера. — Прекрати, Мао! — неожиданно одернула ее Каори. — Сая — просто моя подруга. Она не выносит одиночества, любит вкусно и много поесть, слушает рок и занимается легкой атлетикой, — выпалив всё это, она будто попыталась закрыть перед собой вид фотографии, где Сая дерется с монстром. — Она… обыкновенная девочка! Я не знаю, что у неё случилось, но если Сая решила уехать, то мы обязаны уважать её решение, а не преследовать и доставать с идиотскими вопросами, — задохнувшись от обуреваемых её чувств, она крепче сжала свой портфель и убежала. Мао задумчиво выпустила ворот Окомуро и посмотрела вслед девочке, подумав, что Каори не стала бы так нервничать из-за простого отъезда Саи. Журналист, тем временем, возмущенно кашлял — у Мао воистину была титановая хватка. Грустно вздохнув, Мао с непринужденной грубостью схватила все еще задыхающегося журналиста за рукав и потянула за собой. — Эй! Ты куда меня тащишь?! — сквозь кашель поинтересовался он. — Ты хочешь что-то знать о Сае или нет? — отбрила Мао, не сбавляя шаг. — Поговорить надо. Окомуро благоразумно молчал всю дорогу. В кафе они уселись друг напротив друга. — Выкладывай, — сказала девушка таким тоном, что начальник журналиста мог бы нервно курить в углу. — Что выкладывать? — нахмурился Окомуро. — Где Сая? Окомуро вздохнул и решил быть честным: — В последний раз я видел ее во вьетнамском лицее. А ты, собственно говоря, кто? — Я — Мао Джахан. Она привыкла к реакции на свое имя, поэтому презрительно посмотрела на журналиста, когда он округлил глаза: — К-кто, прости? — Окомуро даже привстал с места, вглядываясь в лицо юной школьницы. Он прекрасно помнил о мафиозной группировке — мечте всех журналистов. Написать статью о ней всегда было прибыльно, но довольно опасно. — Ты… из мафии Джахан? — Это не мафия! — оскорблено отбрила Мао. — Это обычная фирма по торговле недвижимостью! — А потом добавила, флегматично пожав плечами: — Ну, может, с нестандартным подходом к клиентуре… «Ага. Как же. Обычная. Конкуренты этой фирмы до сих пор в восторге от «законных» манипуляций Джахан, — подумал Окомуро. — Ну и влип же я». — Спасибо за откровенность… — потерянно пробормотал он. — Не за что, — милостиво кивнула Мао. — А что Сая делает во вьетнамской школе? — Не знаю, — угрюмо выдавил журналист, продолжая с опаской смотреть на школьницу, которая не спускала с него своего фирменного взгляда. — И откуда она взялась на снимке, сделанном тридцать лет назад во Вьетнаме? Так не бывает, — Мао задумчиво посмотрела на дату черно-белого фото Саи. — Впрочем, дело ясное. На одном снимке изображена мать, а на другом — дочь. Они просто очень похожи. Окомуро повертел в руках последнее фото: — Я бы принял это объяснение за чистую монету, если бы не видел монстра своими глазами... — Какой ещё монстр? — скептически изогнула бровь Мао. Окомуро не отвечал, и девушка протянула изумленно: — Господи, ты серьезно думаешь, что Сая отправилась на борьбу с монстрами? Тогда ты самый наивный в мире журналист. Эй, дядь, я тебя разочарую, в реальной жизни нет никаких чудовищ. Кроме людей и моего папы… Что такое? — встрепенулась Мао, заметив напряженный взгляд журналиста. — Слушай, ты не помнишь, когда примерно исчезла Сая? — В конце сентября, — ответила Мао. — А воронка на месте Ямбару тоже появилась в сентябре, — неторопливо сказал Окомуро. — Ты что хочешь этим сказать? — осторожно поинтересовалась Мао. — Сам не знаю пока, — пробормотал он. — В голове только бредовые предположения и ни одного разумного. — То есть, ты больной? — спокойно уточнила Мао. — Фантастики начитался? Окомуро не ответил. Ему было не до этого. Внезапно беседу прервал звонок телефона. — Извини, — Окомуро лихорадочно шарил в карманах рюкзака, пытаясь найти телефон. — Да, это я, — произнес он в трубку. — А, здравствуйте, доктор. Как вы быстро… Что там у нас с вином? Что? — Мне сейчас не до вина! — взвизгнул голос главы медицинского центра. — В мой кабинет пробрался вор. Причем, избирательный какой… забрал только бутылку вина, которую ты оставил. Окомуро медленно положил трубку, постепенно бледнея. Когда он опускал руку, из динамика еще приглушенно доносился голос доктора: — Погром устроили! Гады! Суда на них нет! Потом он смолк, потому что Окомуро прервал связь. Срочно требовалось подумать, отыскать хотя бы одну соломинку в бурном водовороте размышлений, найти спасительное решение, которое подскажет, что, черт возьми, делать дальше… — Проблемы, да? — вздохнула Мао, глядя в свой стакан с апельсиновым соком. — Дурные у меня предчувствия. — Пока что они тебя не обманывают, — вымолвил Окомуро, потерянно глядя перед собой на поверхность стола. — Становится жарковато. Я должен немедленно обо всём расспросить Саю. Только где её искать?.. — Ну, вчера она с братьями была на Окинаве, — с досадой усмехнулась Мао. Окомуро поперхнулся соком и ошеломленно воззрился на спокойную Мао. «Вчера. Они. Были. Тут, а я не знал?!» — он икнул, подавился ещё раз и расплескал свой коктейль. Мао презрительно поморщилась: — Ну и манеры. Этот грязный, растрепанный журналист начинал её раздражать. — Почему ты сразу не сказала?! — вскочил со своего места Окомуро. — Где она теперь? Идём к ней! — Где была, там уже нет, — озадаченно цокнула языком Мао с потрясающим хладнокровием. — Мне доложили, что она уехала. Честное слово, Окомуро чуть инфаркт не хватил после жестоких слов Мао. — Кто доложил? — не меняя перекошенного лица, выдавил журналист. — Та девчонка? Каори? Может, она соврала! — Ну-ка заткнись, — возмутилась Мао и добавила спокойнее, с достоинством: — Это хорошая девушка. Она способна скрыть правду ради друга, но никогда не будет лгать в глаза. Если она так говорит, значит, они действительно уехали… — Оборвалась моя последняя ниточка, — уныло протянул Окомуро. — Кто тебе звонил? — вдруг спросила Мао. — Да так… — То есть, ты облажался? — продолжала Мао. — Зашел в тупик? Окомуро начинал привыкать к ее манере общения. — Я знаю одно, — пробормотал он, — вино, что украли у меня из-под носа, было разлито во Франции. Санк Флеш — французская, фармацевтическая компания. Она этим занималась. Там явно что-то не чисто, и я решил навести справки. Да, толку то. Франция далековато. — Ну и что? — Мао прямо смотрела ему в лицо. — Что тебе мешает туда отправиться? Во Вьетнам то ты уже ездил. Окомуро закурил и невесело ухмыльнулся: — Послушайте, леди, сбор материалов требует огромных затрат, а я — низко оплачиваемый наёмный работник, а не тайный миллионер. Усекаете разницу? Вот то-то и оно. — Сколько тебе надо? — не сменила тона Мао. Казалось, она сейчас проткнёт его своим решительным взглядом. Он сначала только усмехнулся, но, посмотрев в ее решительное, серьезное лицо, пожал плечами неуверенно: — Много. Тебе-то что? — Ответь. Окомуро снова ухмыльнулся и назвал максимальную сумму, какая может ему понадобиться: — Думаю, пять-шесть миллионов на первое время хватит. Мао не изменила выражения лица. В её голове уже был сложен четкий план действий, а этот грязный, явно сумасшедший журналист способен ей помочь. Она решительно выскочила из-за стола и отправилась домой. Нужно было подготовиться. То, что она собиралась сделать — незаконно не только с точки зрения государства, но и с точки зрения семьи Джахан. Такое не прощают никому. Даже детям. «Прости меня, папа, — думала она, направляясь к дому. — Таков мой выбор. Я отыщу Кая и потребую у него объяснений”. Окомуро довольно улыбнулся, когда Мао ушла. Он подумал, что испугал её названной суммой, и теперь она решила не иметь с ним дела. Но он и понятия не имел, на что способна влюбленная девушка, которая воспитывалась главой мафиозной группировки без матери. — Прости, детка, но миром взрослых правит золотой телец, — самодовольно сказал себе Окомуро, гася сигарету. — Официант! Ещё одного осьминога с рисом! Окомуро долго и хорошо ужинал, меланхолично пережевывая пищу и стараясь не думать о том, что будет завтра на работе. В конце концов, отчет по жукам он так и не закончил. Наконец, когда стемнело, он направился к своей машине, чтобы поехать домой и забыться сном. Живот был тяжёлым — порции в этом кафе что надо. Журналист мечтал лишь о тёплой постели и уже представлял себе, что скажет на работе, мысленно репетируя. Он собирался завести машину, как в стекло требовательно постучали, и Окомуро увидел перед собой лицо Мао. Она была сильно взволнована. Лицо ее было бледнее обычного, она то и дело оглядывалась. В руках держала довольно объемный сверток, обернутый в какую-то серую, грязную бумагу и перевязанный бечевкой. — Открывай, — повелительно произнесла она и добавила, видя, что удивленное лицо журналиста не меняется: — Пошевеливайся! И Окомуро открыл дверь. Он и понятия не имел, с кем связался и кого впустил не только в свою машину, но и в свою жизнь. Мао уселась рядом с ним на пассажирское сидение и снова воровато заоглядывалась, а затем сказала: — Трогай, — видя, что бестолковый Окомуро продолжает делать вид сонного, сытого бегемота, она раздраженно добавила: — Скорее же! Гони в аэропорт! Окомуро отчего-то немедленно послушался, даже не отдавая себе отчета в причине. Он пристегнул ремень и резво покинул парковку. Журналист сделал это вовремя. Через пол минуты автомобильную стоянку около кафе атаковали черные джипы. Лучшие ребята из мафиозной группировки вышли на улицу, обыскивая взглядом местность… Окомуро в это время уныло вёл свою старенькую машину. «Теперь я ещё и не высплюсь. Отличная перспектива. Какого лешего я, вообще, слушаю эту выскочку?!» «Выскочка», не мигая, смотрела в пустоту. В памяти её разворачивались события этого вечера. Она прибежала домой, чтобы проверить, где отец. Отвлекла его людей, разыграла небольшую сцену и направилась в личное хранилище отца. Это был шаг не просто безумный и отчаянный по своей сути. Она подписала себе приговор. И вот, отчаянная девчонка через пять минут мчалась по улице в сторону кафе. «Только бы он никуда не уехал», — повторяла она про себя, сжимая в руках заветный свёрток. Теперь Мао сидела в машине и с каким-то горьким торжеством понимала — вернуться, значит, умереть. Выбора у неё нет, она сожгла все мосты, и значит — остается только мчаться вперед. — А куда мы так торопимся? — прервал тишину Окомуро. — Отныне мы с тобой в бегах, — твёрдо резюмировала Мао. “Что значит «мы»?! От кого это в бегах?!” — возмутился про себя журналист, и у него заныл тяжелый живот. Мао в ответ на его взгляд сорвала бумагу со свертка. Под ней оказался бронированный кейс. Застёжка щелкнула, и Мао с многозначительным видом откинула крышку: — Это пять миллионов наличными. Папины деньги. Скажем так, он… не может тратить эти деньги открыто. — Чёрный нал, — с ужасом протянул Окомуро, глядя на чемодан так, будто перед ним кнопка от ядерных боеголовок. — Я готова оплачивать твои расследования, — серьезно констатировала Мао. Окомуро понял, что не просто влип. Он в буквальном смысле вне закона. О работе и Окинаве можно было забыть надолго… — Короче, теперь я — твой спонсор, — пояснила Мао, деловито закрывая чемоданчик. — Согласен? Тут, собственно, попробуй откажись. Вопрос был лишь данью приличию. Мао тут же добавила: — Но есть два условия. — Какие? — нервно сглотнул Окомуро. — Первое — я поеду с тобой собирать материалы и во всём буду тебя контролировать. Чтобы без жульничества. — Зачем тебе это? — изумился журналист. — Мне нужен Кай. — Так и вижу заголовки газет: «Сын известного военного репортёра путешествует в компании несовершеннолетней!» — пробурчал Окомуро, — будь хорошей девочкой и верни деньги папе! — Поздно, — лучезарно улыбнулась Мао. — Папа застукал меня, когда я их выносила. Наверняка его молодчики уже весь город прочесывают. Ищут меня, смекаешь? — губы Мао тронула дьявольская усмешка. Окомуро, дрожа, врос в кресло и с ужасом посмотрел на эту «безумную» девицу. — Так что принимай условия, не то попадёшь в лапы злобной и не знающей жалости мафии Джахан. Журналист дрожащими руками принялся обыскивать свои карманы вот уже в который раз. Спасительная сигарета сможет хотя бы немного погасить нервное потрясение. Полный желудок недовольно заныл — ужин вдруг превратился в тяжелый камень. Наконец, Окомуро потянул ко рту сигарету, намереваясь затянуться, но решительная рука Мао выхватила сигарету прямо изо рта. — Чуть не забыла, — сказала она, поспешно выбрасывая сигарету за окошко, — второе условие заключается в том, что ты не куришь в моем присутствии. А присутствовать я буду часто, поэтому… подумай о приятном. О здоровом образе жизни, например. Не выношу запах табака. В моём присутствии даже отец не курил. Окомуро устало сполз носом на руль, простонав что-то нечленораздельное на окинавском наречии. — Я рада, что ты со мной согласен, — усмехнулась Мао и добавила про себя: — Ну, держись, Кай. Никуда ты теперь от меня не денешься. Мао Джахан разыщет тебя. И тогда тебе никто не позавидует. Езжай давай, — обратилась она к мрачному журналисту, — уже давно загорелся зелёный. — Как пожелаете, босс, — сумрачно буркнул Окомуро. С другой стороны — у него теперь тоже не было выбора. Придётся расследовать дело до конца и надеяться, что успех будет того стоить.***
Путь до России был полон тяжелой меланхолии. То, с какой деликатной настойчивостью я избегал встречи с Саей, равнялось её вежливому безразличию к факту моего существования. Утро начиналось с того, что она собиралась и звала меня. Я появлялся сразу, и мы начинали трехчасовую тренировку. Потом я исчезал с поля её внимания до следующего утра. Я начал занимать себя самостоятельными тренировками, разучиванием произведений, купленных на Окинаве. Впрочем, разучиванием это было назвать сложно. Я до того сроднился с игрой на виолончели, что знал каждый виток каждой струны, все изгибы инструмента и мог играть на нём так же, как если бы озвучивал мелодию в своем воображении. Стоило мне запомнить и понять произведение, как я немедленно мог его сыграть и ни разу не ошибиться. То же самое теперь касалось тренировок Саи. Она понемногу достигала своего прежнего уровня мастерства, и теперь оттачивала новые навыки, закаляя тело. Иногда меня навещал Рик. Сначала он потихоньку слушал мою игру, сидя рядом со мной на корточках с прилежным любопытством, а потом робко пытался со мной заговорить. Он рассказал мне свою историю — про Муи. Когда он говорил, его лицо менялось, взгляд становился словно бы… полным пепла, и я печально понимал, что он эмоционально слишком рано повзрослел. Он дистанцировался от всех, включая Кая, но этого никто не замечал. За его душой уже были тайны и вопросы, которые он никому не мог поведать, но почему-то говорил об этом со мной. — Я вижу, что происходит, — сказал Рик, внимательно глядя на меня, — между тобой и Саей. Раньше я бы посоветовал ему держать свои мысли при себе, но на сей раз просто промолчал. — И сколько это уже длится? — А тебе зачем знать? — Чтобы знать, есть ли у этого срок годности. Можно ли любить человека, а потом внезапно перестать, освободиться. — Ты освободишься, — сказал я уверенно. — Это совершенно точно. — А ты? — А я нет. Рик, кажется, не удивился. Он спросил аккуратно: — Потому что ты не хочешь? — Может быть, — усмехнулся я. — Мне нужно кое-что сказать тебе, а я всё не знаю, какими словами это выразить, — он хмуро посмотрел себе на руки. — Всё началось с Саи. Я молчал. — Понимаешь… Хаджи, мне кажется, что я не совсем человек, — и испуганно посмотрел на меня, встревоженно. — Я не сошел с ума, ты не думай… Просто я слышу то, что слышишь только ты и Сая. Сначала я думал, мне кажется, но я обращал на это внимание снова и снова — ошибки быть не может. Кай этого не слышит. И Джулия сказала, у меня очень интересная кровь. Я не в первый раз это слышу, мне такое и в детстве говорили. Он сказал “ в детстве”, словно оно закончилось, и я не стал поправлять его. — Иногда мне кажется, что… что-то или кто-то спит во мне. Только ждет. Я вижу его во снах. Большой, белый змей, — тут он снова сердито нахмурился. — Ну, вот… теперь я на шизика похож. — Эволюция этой планеты менее предсказуема, чем нам бы хотелось, — мягко сказал я. — Однажды в этом мире появился новый вид хищников, стоящий на одну ступень развития выше человеческой расы — столь же умные, почти неуязвимые и менее зависимые от окружающей среды. Просто их было мало, и лишь потому они не подмяли под себя человечество. Когда они возникли в природе… — Она начала адаптироваться к новым организмам? — нахмурился Рик. — Ты человек, — сказал я. — Возможно, очень необычный человек с иммунитетом, о котором мы пока ничего не знаем. Время это покажет. — А белый змей? — Это символ твоего разума. У меня такой тоже есть. Отнесись к нему, как к естественной части самого себя, наблюдай за ним, не бойся. Рик выдохнул почти облегченно: — Хорошо, когда есть, с кем об этом поговорить. Спасибо, Хаджи. — Обращайся, — и я снова принялся играть на виолончели, а Рик слушал.***
Тяжелая громада нашего корабля подплывала к берегу пассажирского Санкт-Петербургского порта. Стояла черная, холодная ночь. Середина осени уже отметилась мелким, незначащим ничего снежком, который чувствовался в холоде тяжелого, сырого воздуха. У меня перехватило дыхание и слегка защемило сердце, когда я вновь увидел этот берег. Я был в этом городе несколько раз, и всякий раз — недолго, но он оставил в моём сердце странный, никак не выветривающийся с годами след. Я не любил Санкт-Петербург, но почему-то носил в душе его образ. Строгий, почти аскетичный и угрюмый облик морского вокзала надвигался на нас с царственной медлительностью. Сая, словно перестав дышать и даже дрожать от холода, смотрела на сияющий силуэт раскинувшегося с воды города. — Какое странное… фантастическое место, — пробормотала она, наконец. — Оно кажется очень печальным. От этой печали хочется бежать, кляня ее всеми словами, но почему-то она очаровывает. — Я помню, ты примерно так же сказала о Париже. — Правда? Я там была? — Это твой любимый город. — Надо же… — и она снова посмотрела на горизонт, а потом на меня: — Тебе не холодно? Ты бы переоделся. — Я чувствую холод иначе. Он мне не мешает. Она коснулась моей щеки пальцами и одернула руку: — Как у трупа… Прости. — Это не совсем верно. Моё сердце бьется. Просто очень медленно. Она смущенно опустила голову и еще раз извинилась. Как будто я мог в чём-то винить ее. Льюис смешно смотрелся в зимней одежде и своих бессменных черных, круглых очках. Он вылетел в Россию раньше, чтобы подготовить нашу встречу с русским агентством Красного Щита и стоял подле красивой девушки. Все русские девушки по умолчанию кажутся красивыми, если ты долгое время пробыл в какой-то одной стране. У нее были нескладные, но интересные черты лица и задорная, короткая стрижка каштановых волос. На неплохом японском она бодро произнесла: — Добро пожаловать в Россию! И поклонилась. Дэвид спустился с корабля и, молча, показал женщине чёрный крест вместе с вделанным в середине алым камушком. Сая печально опустила голову, видимо, вспоминая, откуда мог быть в этом кресте кристалл. Дэвид представился, а женщина подняла руку с блестевшим на ней браслетом, в который также был вделан камень из тела рукокрыла. — Елизавета, — произнесла она, — можно просто Лиза. А ты, значит, Сая, — она кинула девушку очень внимательный и пронзительный взгляд, свидетельствующий о прямоте человека. — Да, — сказала она, внимательно разглядывая, в свою очередь, Лизу. Видя, что женщина не отводит глаз, она немного холодно, но вежливо поинтересовалась. — Что-то не так? — Всё хорошо… Начиная с этой секунды, хотя никто из нас этого не понял, всё уже не было хорошо. Катастрофа носилась в воздухе, но ее не чувствовали, как не замечают действия ядовитого газа поначалу, лишь улавливая странноватый, легкий запах. До Екатеринбурга решили добираться на поезде. Точнее, решил именно Дэвид, потому что лететь с тем багажом, какой мы везли (самурайский меч, экспериментальные препараты и реагенты Джулии, секретные данные) — довольно сложно. Позже я думал, что, если бы у нас всё же получилось именно лететь, а не ехать. Это бы что-то изменило? На вокзале полно народу, всё так же холодно и совсем неприветливо. Кроме того, многих клонило в сон. Лишь яркие фонари резко разграничивались с царящим сумраком и сутолокой. Глядя на время прибытия, Сая ужаснулась: — До Екатеринбурга почти двое суток? — Могло быть гораздо дольше, если бы мы всё-таки прибыли к Владивостоку. Но там только торговый порт, — сообщил Льюис. — Хотя было бы удобно. Основной штаб русского Красного Щита расположен именно там. — Никогда не ездила на поезде, — простодушно сообщила Сая, не зная, что говорит неправду. — На Окинаве нет железной дороги. Хаджи, а тебе приходилось так путешествовать? О, еще бы. Я прекрасно помню свою первую поездку на поезде, который шел из Парижа в Лондон. Медленный, тяжелый, тесный, шумный, но почему-то более аккуратный по сравнению с нынешними поездами. Я не стал этого говорить, как и того, что ехал в Лондон с Саей. Она сидела напротив меня, и перед ее глазами почти всё время лежал дневник Джоуля… Задумавшись об этом, я неожиданно почувствовал, что что-то не так. Тошнотворное предчувствие беды заставило меня оглядеться, но я ничего не увидел. Я предупредил Саю о том, что ее могут попытаться рассорить с Красным Щитом и сказал ей то, что только мог сказать, но не был уверен, что это подействовало. Что-то было здесь. Что-то рыскало в темноте вокзала среди ничего не подозревающих пассажиров. Неожиданно мои размышления прервали, внимание всех остальных привлекла старушка, которая отчаянно пыталась запихать в проход поезда свой тяжелый багаж. Старушка была хрупкая и маленькая, а вот багаж оказался внушительный. Не смотря на это, она и не думала позвать на помощь, упорно пытаясь запихать багаж с той самоуверенной невозмутимостью, которая свойственна старикам вследствие их одиночества, заставляющего их со всем справляться своими силами. — Бабушка, — тут же отреагировал сердобольный Рик, подходя к ней, — давайте я вам помогу. Старушка отошла на пару шагов назад, растерянно глядя на мальчика. Она не поняла, что он сказал на японском. Зато поняла его намерения и сказала на русском, который я когда-то в совершенстве выучил: — Спасибо, сынок. Дай тебе Бог здоровья. Рик приободрено улыбнулся и... тщетно попытался поднять чемодан. Мало того, он поскользнулся, и если бы не успевший вовремя я, растянулся бы у поезда на снегу. — Спасибо, Хаджи, — смущенно пробормотал мне Рик. Я кивнул, взял чемодан и отнес в поезд, а Рик проводил бабушку за руку. На время моё предчувствие поутихло, смешавшись с сутолокой и суетой — мы протискивались в купе и раскладывали наши вещи по полкам. Сая забавно всему удивлялась, рассматривая вагоны и людей, вслушиваясь в незнакомый, очень красивый и певучий язык. Нам с ней досталось одно купе на двоих, чем я был вполне доволен. Дэвид благоразумно решил, что мне не стоит покидать Саю в незнакомой стране ни на шаг. Расположившись, она с удовольствием потянулась и стала разглядывать пейзаж в окне — то есть, предалась занятию, которое свойственно, без исключений, каждому, кто впервые едет на поезде. Радостное воодушевление перед поездкой, обязательный ритуал с раздвиганием шторок на окне, чтобы не пропустить ни капли пейзажа, наблюдение за встречающими и прощающимися — на некоторое время Сая полностью ушла в процесс. — Ты так и не сказал, ездил ли ты когда-нибудь на поезде, — не отрываясь от своего занятия, сказала Сая. — Конечно, ездил. — И как тебе первые впечатления? — Не очень. Я был не из тех, кого в тот момент привлекал пейзаж за окном. Мы ехали в купе вдвоем, как сейчас, друг напротив друга... — Продолжай, — потребовала Сая, переведя взгляд на меня. — Это не самое веселое воспоминание. — Мы поссорились? — Нет. Мы вполне… договорились. Не думай пока об этом. Она знала, что я всё равно останусь нем, и решила не тратить на меня время. Вскоре внимание мое привлек Кай. Вот уже минут десять, как поезд тронулся, и вот уже десять минут он громко возмущался и ворчал: — Кто так распределил места? Я не согласен! — А что тебя не устраивает? — лениво поинтересовался Дэвид. И я, и Дэвид, на самом деле, прекрасно понимали, что его не устраивало. Ситуация меня порядком забавляла, и я с некоторым интересом следил за диалогом, подобно тому, как Сая следила за пейзажем. — Всё не устраивает! — взорвался Кай. — Это не дело! С какой стати вы поместили ЕГО вместе с Саей? — под словом "ЕГО" Кай, разумеется, подразумевал меня, так как "ЕМУ", то есть мне, досталось место совсем близко к Сае, а это, конечно, верх человеческой несправедливости и подлого коварства судьбы. С Саей должен сидеть истинный ее спаситель, то есть, Кай. Надо сказать, саму Саю этот вопрос нимало не волновал. Она восхищалась проходящим мимо пейзажем и строила планы насчет того, что именно первым она прочтет в дороге — что-нибудь из Чехова или следует начать с Булгакова? У нее с собой было три книги, которые она купила специально для того, чтобы читать в России и полностью проникнуться духом новой обстановки. Короче говоря, ей было до лампочки с кем сидеть… — Ты редко улыбаешься, сегодня особенный день, — сказала Сая, остановив взгляд на моём лице. — Просто думаю кое о чём весьма забавном. И, кстати, скоро меня попросят уйти в другое купе. Не расстраивайся. Я буду прямо за стенкой. Даже биение твоего сердца не ускользнет от моего слуха. — Почему тебя попросят уйти? — встревожилась Сая. — Зачем? — Это ты спросишь у того, кого к тебе подсадят... — Он — тот, кто повинуется Сае. Хаджи всегда должен быть при ней, — услышал я спокойный голос Дэвида. — Вот ещё! — воскликнул Кай. — Что значит "всегда"? Должна же у нее быть… ну, не знаю, личная жизнь? — Не петушись, — заметил Льюис, которому прекрасно были видны все переживания этого молодого человека. — Ты правда надеялся оказаться в одном купе с Саей? — Причём тут это? — попробовал было отмахаться Кай. Сая смотрела на меня с всё нарастающим изумлением. Даже про узоры на окне забыла. — Хаджи, да ты почти что… смеёшься! Я ничего не ответил. — Почаще бы так. Тебе очень идёт, — добавила она. — А, может, к Лизе рвёшься? — усмехнулся Льюис, понизив тон, хотя я всё равно его услышал. — Сейчас получишь, — пообещал Кай. — Напугал-напугал, — усмехнулся Льюис, но от Кая отстал. — Как бы там ни было, я всё равно не согласен с таким распределением! — заявил Кай. «Бедный Дэвид. Он же не собирается слушать эти вопли всю дорогу?» — подумал я. И, в самом деле, я вскоре услышал уставший голос Дэвида: — Рик, давай угомоним твоего брата. Он не согласен с тем, что Хаджи сейчас рядом с Саей. Итак, через две минуты… — Привет, — сказал я Каю, который, скрестив руки на груди, сидел передо мной и демонстративно смотрел в окно. И не ответил мне. — Почему нас поменяли местами? — услышал я, как простодушно удивилась Сая, сидя подле Рика, который перешел к ней в купе. — Ну… Кай тебе расскажет, — пробормотал он. — Хаджи почему-то знал, что его попросят уйти. — У него и впрямь фантастический слух, — улыбнулся Рик. Дело было решено. Теперь Рик был вместе с Саей в одном купе, а Кай наслаждался моим незабываемым обществом. Глядя, как я невозмутимо протираю конский волос смычка тальком, Кай был готов биться головой об стену от разочарования — я прямо чувствовал исходящие от него волны раздражения и досады физически. Моя стоическая невозмутимость явно действовала ему на нервы. Льюис же, глядя на парня, просто умирал от смеха, в то время, как Дэвид продолжил читать с тем же спокойным видом, что и раньше, всем своим видом показывая, кто тут самый адекватный. Обратиться к нему с претензиями Кай не решился (а вдруг и правда заставят остаться в одном купе с Лизой?) и ему, то бледнея, то багровея, пришлось терпеть моё присутствие. Он чувствовал ко мне жгучую зависть и то, что раньше было ему почти не знакомо — ревность. Когда-то это должно было случиться, буря бушевала в сердце этого храброго львёнка, а любовь приобретала недетский характер. Теперь это уже в большей степени любовь мужчины, по-детски наивно не осознающего всю силу чувства. — Я всё равно не согласен, — тихо проворчал он, опустив голову, чем вызвал у Льюиса новый приступ тихого смеха. Я, в общем-то, тоже был не согласен. Мне было гораздо спокойней, когда Сая находилась в зоне моей видимости. Впрочем, я полагался на спокойствие Дэвида и не забывал следить по сторонам, изредка бросая взгляд в окно и прислушиваясь к тому, что происходит в соседнем купе. — Льюис, ты не слишком расслабился? — сурово спросил Дэвид. — Не ворчи, — добродушно улыбнулся он. — В Сибири давно уже нет рукокрылов. Исчезли со времён революции. — Известно лишь то, что в дневнике Джоуля нет записей о советской эпохе, — заметил Дэвид, — но это не значит, что рукокрылов не было. Стоит быть начеку. — Как скажешь, босс. — Ты так и не сказал, что там с этим журналистом. — У него откуда-то оказалась бутылка с "вином" из Вьетнама, — усмехнулся он. — Мои ребята бутылку аккуратно изъяли и слегка припугнули. А потом его и след простыл. — Надеюсь, больше он не появится. — Появится, — протянул Льюис со знанием дела. — Этот — тип упорный. Я раскопал кое-что о его отце. Он был фоторепортером в той вьетнамской деревушке при Лаосе, когда произошла бойня. Когда наш отряд проводил спасательную операцию, ему удалось смыться вместе со снимками. Если сынок пошёл в отца, значит, мы его ещё увидим. А я почти уверен, что так и есть. — Тем хуже для него. — Еще бы, — безмятежно пожал плечами Льюис. Я готовился играть на виолончели, чтобы немного сосредоточиться на своих ощущениях. Моё сердце продолжало терзать отвратительное предчувствие. Мог ли кто-то из рукокрылов пробраться прямо на поезд? Похоже на безумие. Льюис сказал, что никто не знает об их передвижениях, и даже в самом штабе Красного Щита операция засекречена. В курсе только мы, Джоуль и Елизавета. Елизавете, по словам Льюиса, можно верить. Но это был единственный элемент, который лично мной не исследован. Хотя у меня были все основания полагать, что Лиза действительно человек, потому что я наблюдал за ней крайне внимательно, было такое чувство, что нечто ускользнуло от моего внимания. Или у меня развилась паранойя, продиктованная тем фактом, что Амшель почти гениален по части манипуляций с человеческим ресурсом. Я начинал чувствовать себя беспомощным.