***
Выслушивая очередной отчёт Дэвида, Джоуль рассматривал старинные, золотые часы на цепочке. Часы были с разбитым стеклом и уже не работали, но с тех пор, как ему на совершеннолетие подарили их, он всюду носил их с собой. Посвящение Джоуля младшего в ряды Красного Щита было ещё при жизни отца, который очень быстро состарился на своей должности. До этого посвящения парень и знать не знал о рукокрылах. На восемнадцатилетие ему показали дневник Джоуля и все архивные материалы. Ему сказали, что весь этот кошмар — заслуга его предка, за которого теперь несёт ответственность вся семья. С того момента Джоуль младший посвятил свою жизнь борьбе с геноцидом, который учинили рукокрылы, главным образом — Сая, Дива, я. Глядя на разбитые часы, чьи стрелки застыли в день смерти первого Джоуля, он вспоминал, сколько людей положили свои жизни в этой войне. Он не мог позволить себе отступить, но и посылать больше боевых единиц на убой не мог себе позволить. Джоуль понимал, что ошибся. И теперь видит цену своей ошибки. — Как там Сая? — спокойно спросил он. — Она такая, какой описывается в дневнике? — Сэр, это обычная девочка, которая очень старается защитить тех, кого любит. Она сильно отличается от прежней Саи. Думаю, дело в том, что на этот раз ей не давали кровь шевалье при пробуждении. Она росла в человеческой семье. — И недавний срыв на операции никак на неё не повлиял? — Она лишь усилила тренировки. Он кивнул без всякого удивления: — Ты отлично справляешься со своей задачей. Завтра будут проведены похороны состава Клары. Мы попрощаемся с нашими товарищами за вас, пока вы далеко. — Спасибо, сэр, — сказал в трубку Дэвид, помедлив. “Послушай, я знаю, что ты думаешь, — хотелось сказать Джоулю. — Ты думаешь, я всё еще мальчишка, который не умеет принимать трудные решения. Ты не винишь меня, но искренне считаешь, что на моём месте должен быть мой отец. Ты думаешь, что следовало держать к вам ближе подкрепление и учесть нападение с воздуха. Ты военный, и ты изначально понимал все огрехи спланированной операции, но никогда со мной не спорил. Кто из нас преподал друг другу урок? Похоже, теперь ты пытаешься учить меня действовать жесткими методами. И ты молчишь, понимая, что я знаю твои мысли”. Спустя некоторое время тишины, Джоуль спросил: — Что ты думаешь о России? Дэвид ответил так же спокойно, не меняя тона: — Большая. Джоуль вымученно улыбнулся: — Ребята из группы зачистки после вас нашли список учёных, работавших во времена вьетнамской войны, над препаратом. Один из них может быть еще жив, он глубокий старик. Остальные мертвы, а он — наша надежда на получение информации о D-67 и расположении лабораторий. В одной из них и держат Диву. Ученого зовут Тед Адамс. Он сейчас должен быть в России. Я поручаю эту работу твоему отряду. Саю пока не стоит задействовать. Пусть она будет сопровождающей. И насчёт тех мальчишек... Дэвид, ты ведь не совершишь больше эту ошибку? — Я недооценил стремление Кая найти Саю, — пробормотал американец. — Дезинформации допускать нельзя, так что мальчишки едут с нами, но, сэр, я не могу гарантировать им безопасность. Особенно Кай... он... — Нянькой быть не придется. Эти дети теперь принадлежат Красному Щиту, а значит — станут его солдатами. Кай напоминает мне тебя на ранних сроках службы, — неожиданно с печальной улыбкой заметил Джоуль. — Ты и попал сюда примерно в его возрасте… Дэвид молчал. — Задание ясно? — Так точно, ясно, — пробормотал он. — Мы найдём Теда Адамса, — сказав это, он положил трубку и посмотрел на Джулию. Та, углубившись в работу, даже не слышала разговора Дэвида. — Что-нибудь новенькое? — поинтересовался он. — Карл больше нигде не всплыл? — Ну, он по "личным обстоятельствам" отказался от всех своих должностей, включая пост директора лицея, так что девочки теперь в безопасности. Оперативный отдел Красного Щита сейчас пытается что-то выяснить у подставных лошадок Карла в лицее. Пара учителей бежали за границу, остальные, видимо, сами ничего не знают. А вино, которое мы забрали, оказалось модифицированным кровью Дивы. Тебе же известно, что алкоголь не разрушает клеток крови рукокрылов и почти с ней не смешивается? Как раз с вином я сейчас разбираюсь. У нас впервые появился материал на основе живой крови Дивы. Научный отдел Красного Щита будет ликовать. Дэвид сдержанно кивнул: — Ты проделала большую работу. А насчет Соломона? Он появился в тридцать седьмом году, сразу после пробуждения Дивы. Потом в начале сорок первого она уснула, как раз на заре второй мировой… В дневнике Джоуля были записи насчет новенького. Он использовал один из лагерей. — Не напоминай, — скривилась Джулия. — За исключением информации той давности о нём ничего нет. Даже фото. Сейчас только ясно, что он добился огромных успехов на международном рынке фармацевтики. Как шевалье — вроде бы невидим на фоне остальных. Неизвестна даже его реальная форма. Мы бы и не поняли о том, кто он такой, если бы не особый почерк его работы. Он как второй Амшель, только по-настоящему адекватный. — А Джеймс? — Самый младший шевалье, появившийся как раз перед войной во Вьетнаме. Пока мне не понятна его роль, — нахмурилась Джулия. — Он никак себя не проявляет, но и не осторожничает. Мелькает на камерах, всегда одет в военную форму… — Переговорщик, — предположил Дэвид. — Амшель мог использовать его, как публичную лошадку. Гораздо опасней сейчас Соломон. Он будет пытаться ставить нам палки в колеса. Но нам велели не преследовать его, — он вздохнул с сожалением. Нам дали другое занятие — запрос из научного отдела, тебе будет интересно. — Дэвид положил рядом с Джулией папку с распечатанными материалами дела. Девушка, хмурясь, констатировала, глядя на титульный лист: — Знакомая фамилия. — Нам нужно найти его в России и вытрясти информацию на тему D-67. Возможно, благодаря ей, наконец, можно будет создать противоядие от препарата. К тому же, он может быть в курсе расположения лабораторий. — Вспомнила… — неожиданно произнесла Джулия, которая некоторое время до того напряженно смотрела на фамилию. — Адамс был одним из ведущих учёных по исследованию рукокрылов. Среди убитых и потерянных его имя не найдено, а потом, вообще исчезло. Вероятно, у него был договор о защите, и он иммигрировал в Россию, чтобы "залечь на дно". — Дождёмся отчёта от Льюиса, и поймём, что делать дальше, - сказал Дэвид. По лицу Джулии он понял, что она хочет поговорить с ним о случившимся. Не сейчас, не с ней — думал он. Он схватился за новое задание и не собирался позволять себе рассуждать о своих ошибках. Он принял их к сведению, вот и всё. Обсуждать нечего. — Придется сначала вернуться на Окинаву, — сказал Дэвид как бы между прочим. — Уладить формальности. Потом оттуда сразу в Петербург. Ты, кстати, говоришь по-русски? — Немного, — ответила она. — Мы все говорим, у нас же один из отрядов в Москве. И еще отряд Красного Щита во Франции, один в Италии, один в Германии… — Но я ничего не знаю по-итальянски. — Ты и по-японски почти ничего не понимаешь. Я поражена, как ты работал на Окинаве. — Со словарями. — Но у японцев две азбуки… — Много словарей.***
Окинава стала безопасной. А значит — следить за Саей было не обязательно. Она могла отдохнуть от войны и от меня. Мы остановились в дешевой гостинице в глухом районе города, но, кажется, всех это устраивало. Номера всем всегда выбирал Дэвид. Льюис, закончив сбор данных с агентов во Вьетнаме, теперь должен был провести итоговое расследование здесь. Дэвид, в кои то веке получивший выходной, использовал его для работы. Джулия решила прогуляться по местным пляжам. Сае и ее братьям тоже дали время на отдых. — Хаджи, — Дэвид подозвал меня, пока я стоял у окна и наблюдал за тем, как отъезжает машина с Саей, Каем и Риком, - ты не будешь сопровождать Саю сегодня? — Нет, — невозмутимо ответил я. Дэвид посмотрел на меня внимательно, явно думая, следует задавать вопрос или нет. Наконец, решил, что делать этого не стоит. — Завтра рано утром мы отправляемся в Россию, — сказал он. — Там же проходила ваша миссия с Саей касательно Распутина, если помнишь. Появилась новая информация о человеке, который проводил опыты над рукокрылами. Это очень важный ученый. Его нужно найти. Но вы с Саей нам понадобитесь в основном лишь для прикрытия, так как всё остальное — работа аналитического раздела Красного Щита. Первостепенно важные обязанности будут на мне, Джулии и Льюисе. — Ясно. — Память Саи без изменений? — Без изменений. Она ведет жизнь, не свойственную рукокрылам, не пьёт кровь, - я помолчал и счел нужным добавить: — Ее мировоззрение находится в шатком состоянии. Она задается вопросами, это логично. Если бы я был на месте Соломона, я бы попытался переманить Саю. — Опрометчиво. После того, что она видела… — Я бы сделал это не лично. Потребовался бы тонкий подход. Соломон умен, он понял, что Сая очень сильный противник, пострадал один из шевалье, чудом выжил. Если врага трудно победить, сделай его товарищем, а потом прикончи. Соломон способен на это. Но никогда не действует лично, то есть — скажет кому-то из других шевалье, а тот примет меры. — Какие? — Это худшее. Когда Амшель решает задачу тонко, его почти невозможно просчитать. Он думает на множество ходов вперед, предсказывая сразу несколько вариантов развития событий. То, что мы разгромили эксперимент с детьми, его не волнует. Это не главная лаборатория, она, вообще, больше Карлу была нужна, чем всем остальным. Зато он получил картину того, как работает Красный Щит. Полную картину… Мы едва не уничтожили Карла — так ему и это на руку, потому что он терпеть не может Амшеля и вечно бунтует. Не следует ждать прямого нападения. — Даже если так. Сая не переметнется к ним. — Дива — ее сестра. Сая — рукокрыл. Она догадывается о последнем, но ужасно не хочет об этом думать и принимать. Надавив на два этих рычага, они если не заставят Саю переметнуться, то, во всяком случае, поссорят ее с Красным Щитом. — Предлагаешь всё ей рассказать? — Я не безумец. Этого нельзя делать. Просто придется как-то изолировать Саю от любого постороннего воздействия с подозрительными контактами. Машина давно отъехала, а я всё ещё смотрел в окно. — Если к ней приблизится один из шевалье Дивы… — Если это будет Амшель, я могу этого даже не понять, — сказал я негромко. — Вы не представляете себе, что это за существо. Вообразите себе могущество, при котором деньги не играют роли, потому что их много. Много не на данный момент или в будущем, а просто у тебя есть способность быстро и эффективно их доставать, если нужно. Могущество, при котором человека физически очень сложно уничтожить. Представьте множество лет, в течение которых люди воспринимались вами, как пища. Вы не ненавидите их, но изучаете, как охотник изучает добычу и оценивает ее — мех, мясо, силу и способность выбираться из капканов. С таким раскладом… что может интересовать человека? Это не секс, не пища и не безопасность — все эти потребности давным давно в полной мере удовлетворены. Общество? Вокруг достаточно ему подобных, но он никого не любит, потому что годы сделали его хладнокровным. Чем же он горит? Искусство? Нет, его это никогда не интересовало. Он почти бог. Как и всякое божество, Амшеля интересовало Творение. Сотворение жизни, например. Амшель не следовал деструктивной идеологии, как Дива или Карл. Он был против анархии, против несправедливости и беспорядков, он не любил грязь и редко сам пачкал руки. Но он не был сентиментален. Это философ-ученый, для которого потеряла ценность человеческая жизнь. Он лишился всех стереотипов. Даже его огромное эго являлось его сильной стороной, а не слабой, потому что он при этом здраво оценивал себя, называя себя великим. Он не кичился этим, не выпячивал, это было не главное… Главное — Творение. Процесс творения занимал Амшеля и в те годы, когда он был человеком. Это хладнокровное существо не интересовали женщины или мужчины, ему интересно, как появилась жизнь и душа. Я пытаюсь объяснить, что Амшель перестал быть человеком намного больше, чем я. Он не был им ни физически, ни морально, его логика давно вышла за рамки человеческого. Он понимал течение времени, как понимает его солнце, и человеческая жизнь воспринималась им объективно — это жизнь организма, которая имеет начало и конец. Если организм достаточно силен, он выживает, если нет — умирает. Ничего личного, только законы природы. Не следует считать Амшеля безэмоциональным. В нем больше страсти и безумия, чем в самой Диве. Потому что вся его экономическая империя, все его старания, знакомства, проекты и даже сама Дива — всё это положено на алтарь стремления создать жизнь в новом мире. Гармоничную жизнь рукокрылов, которые, являясь по праву самыми совершенными и сильными хищниками, займут первое место среди всех живых существ и станут использовать людей, как корм. Ничего личного, просто законы природы. Человеческая раса будет защищаться — и что? Она обязана защищаться, так диктуют ей инстинкты. Но рано или поздно, даже потеряв всё, Амшель создаст свой мир. Видите ли… существо, одержимое таким метафизическим вопросом на протяжение многих лет и реализующее его всерьез и с упорством, элементарно способно манипулировать кем захочет и когда захочет. Провернуть маленькую операцию, мастерски сыграть роль, надавить, куда нужно — и результат получен. За годы прироста силы и человеческой крови Амшель стал потрясающим манипулятором. Это единственный противник, который может если не убить меня, то очень надолго ликвидировать. Это единственный, чьи ходы я не вижу на этой огромной шахматной доске. Я могу предсказать поведение Карла или Соломона, Дивы и кого угодно в их компании, но мне сложно представить себе, что происходит в голове у Амшеля. Я могу лишь догадываться. И сложившаяся ситуация меня тревожила. Я чувствовал, что где-то в происходящем потерял контроль… Я снял пиджак, оставил в гостинице виолончель, и отправился гулять по улицам города. Мне нужно было подумать и сделать пару покупок на будущее. Где бы я ни бывал, судить о городе я начинаю, зайдя в первый встречный, музыкальный магазин. Делаю я это вовсе не из прихоти или любопытства. Для существа, чья жизнь — постоянный бой, красота музыки может стать лекарством, которое не позволит ему сойти с ума. Магазинчик оказался небольшим подвальчиком с одной кассой и тесными рядами шкафов с нотами, тетрадями и пособиями. Позади кассы простиралось пространство со всевозможными инструментами, а сбоку виднелся вход во второе помещение, которое, видимо, тоже содержало в себе музыкальные принадлежности. Тут было совсем тихо и уютно, играла незнакомая джазовая композиция. Мне показалось — я дома. В этом мгновении покоя, будничности, когда каждый элемент обстановки существует гармонично друг с другом. И никто не видит меня. Ни кассирша, листающая журнал, безотчетно сунув себе в рот прядь собственной, длинной челки. Ни покупатель, который с серьезным видом стоял, рассматривая музыкальные пластинки. В воздухе звенел джаз. Я бродил по городу, куда глаза глядят — это самый верный способ почувствовать себя частью этих дорог, людей, этого неба и частью ветра, который летит в город с берега. Потом я долго сидел на остановке — той самой, где я остановился играть на виолончели, чтобы напомнить Сае о себе. Приезжали и уезжали автобусы, садились и выходили пассажиры. Обрывки разговоров мелькали в пространстве, трепыхались и гасли. Фразы-пожелания, напоминания о делах, обещания вернуться, отказы, смех. Никто не видел меня. Один раз на меня чуть не села какая-то женщина, в последний момент поняв, что на скамейке кто-то сидит. Испугавшись, она округлила глаза, а потом рассмеялась и извинилась. Было всего одно существо, чье внимание я привлекал целых десять минут. Голубь. Полный и очень важный, он задумчиво смотрел на меня, явно не понимая, чем я являюсь — человеком, зверем или камнем. Так и не разобравшись в своих мыслях, он улетел.***
Сая лежала в постели, стараясь не шевелиться, словно все телодвижения вдруг стали бессмысленными. Это была её кровать — та самая, в которую она ложилась каждую ночь, чтобы утром в ней проснуться, вскочить, боясь опоздать на занятия. Туда принесли ее в первый день, когда она очнулась в склепе. Сая очень смутно помнила это время. Дождь, машина, чьи-то руки пытаются уложить ее на кровать и обтереть сухим полотенцем... Теперь воспоминания Саи носили иной характер. Лицо Клары перед тем, как она умерла от её — Саи — руки, бешеная жажда мести в битве с Карлом, улыбка Соломона — неуместная на красивом лице: всё это, словно кошмарная карусель сновидений. "Хватит. До смерти отца я ещё думала, что все это сон. Больше я такую ошибку не повторю”, — подумала Сая, всё еще стараясь не шевелиться, чтобы мысленно заморозить время и не начинать день, который обязательно закончится. Но пошевелиться пришлось. Сая вытянула ноги, понимая, что проснулась окончательно. Словно разбудив тишину вокруг себя, она ощутила, как дрожит кровать, легонько стучат дверцы шкафчиков. “Рукокрылы?” Сая напряглась, ожидая трубного, мучительного воя чудовищ. "А меча нет! Он у Хаджи…”. Вой действительно проследовал, но Сая узнала в нём вой бомбардировщика. Пролетев над крышей ресторанчика, разрезая с оглушительным звуком воздух своими металлическими крыльями, самолет начал набирать высоту. Сая выдохнула и медленно разжала судорожно сжавшиеся кулаки. Потом приподнялась и посмотрела вслед самолету. Инстинкт заставил девушку резко повернуться. Но она увидела Кая. Заметив, как переменилось от ярости лицо Саи, он усмехнулся: — Спокойно. Всего лишь я… Они впервые оказались вдвоем в одном помещении за долгое время. Девушка напряженно выговорила: — Прости. — Я всё понимаю. Он улыбался, но не так, как раньше. Теперь в его улыбке было нечто… взрослое. Словно он снисходительно улыбался дочери. Кай изменился. Нет больше его пошлых шуточек, щелчков по носу, легкомысленного отношения к ней. Ей показалось даже, что он стал выше, и в его осанке появилось нечто чужое, но неуловимо приятное. Так смотрят и любуются на совершенно свободного и уверенного в себе человека. “Ты улыбаешься не потому, что смирился с тем, кто я. Просто нам всем нужна передышка”. Сая опустила голову. — Держу пари, тебя перекосило, потому что ты голодна, — иронично сказал Кай. — Дэвид пообещал нам законный выходной, так что… Рик внизу занят выбором, где мы поедим. Обычно мы все вместе выбирались на пляж с бенто или ходили в горы. — Но потом папа уставал, говорил, что соскучился по родине, и мы шли в центр города, где есть забегаловки для туристов. — Нам еще кучу дел придется завершить, — добавил Кай аккуратно и сказал уже менее уверенно: — Никогда не поздно снова... Но он не договорил. “Снова быть всем вместе? Снова стать семьей? Примириться?” На вопросительный взгляд Саи — слишком прямой и печальный — Кай молчал. — Хорошо, что дома ничего не изменилось, правда? — спросил он. Он заходил напомнить, что в числе кучи дел находится прощание с отцом, визит в склеп Миагуско. Кай не сказал этого вслух, но этого и не требовалось. “Изменилось. Ужасно изменилось. И ты знаешь это”. Смотреть в глаза Сае становилось трудно. Кай сказал, что будет ждать ее, и вышел. Она переоделась в черное. Черная, короткая юбка, черная рубашка и туфли. Когда они уже поднимались по лестнице к склепу, Сая вспомнила, как точно так же когда-то поднималась к нему вслед за отцом. Точно так же медленно шел Джордж, и несколько свободную футболку на его спине тревожил ветер, так что временами выделялись лопатки. Кай тоже шел медленно, Сая увидела, что из тощего мальчишки ее брат почти стал мужчиной. И уже давно, просто этого было слишком легко не замечать. Ей и теперь не хотелось этого видеть. Ей захотелось, как бывало раньше, хлопнуть его по спине и сказать: “Чего горбишься?” Но вдруг поняла, что уже не сможет сделать этого из-за той улыбки, какую она у него увидела утром. Ей показалось, что Кая она потеряла, ей захотелось плакать. И Рика тоже — очень серьезного, строго аккуратного и спокойного. В лице младшего появилась странная пронзительная печаль, выделились большие глаза, губы стали тоньше. Он что-то пережил помимо общей трагедии в особняке, но молчал. Он очень и очень часто молчал в последнее время. Сая помнила, что в тот прошлый раз отец так и не открыл склеп, хотя хотел это сделать. Что-то мешало ему… Когда она с братьями молча встала перед входом в склеп, Кай, держа в руках коробку с вещами отца (это единственное, что осталось от тела, не считая алых кристаллов окаменевшей крови), вымолвил: — Что ж, давайте простимся с папой. Сказав это, он словно услышал себя со стороны, и это был не его голос. Рик стал открывать дверь склепа. Сая помогла ему. Отчасти, она вызвалась помогать потому, что первая хотела увидеть… Что именно — она не знала, но чувствовала, что внутри есть нечто важное. Открыв дверь склепа, они впустили туда солнечные лучи и свежий воздух. Глазам их открылся огромный разорванный сферический кокон из толстой паутины. Размером кокон был с человеческий рост и напоминал огромную, раскрытую пасть и смотрел прямо на Саю словно в немом обещании проглотить её рано или поздно. Она знала, что позади сейчас стоит Кай. Глаза у него удивленные. В них страх. — Что это? — тихо спросил Рик, который один пока не понимал происходящего. — Какой же паук мог такое сделать? Но его резко осенило, когда он поймал на себе суровый взгляд Кая. Вздрогнув, он едва смог скрыть страх и отвращение. Сая не видела ничего этого. Она чувствовала. — Здесь началась наша история, — спокойно произнесла она. — Так мне сказал отец. Внутри нее поднялась черная волна осознания, замерла, беззвучно обрушилась, оставив после себя только вывод: я чудовище. Никаких полутонов, никаких оправданий. “Я чудовище. Я не человек. Я пью кровь. Вокруг меня гибнут люди. Я живу, как паразит. Я — корень войны”. У нее было поразительно спокойное лицо. Кай оборвал тишину, сделал шаг и произнес так, что его голос показался резко звонким: — Сколько можно повторять, ты наша сестра. Ты ходила с нами в школу, вытаскивала меня из драк и рвала любимые книги Рика. Короче, совершала кучу нелепых поступков и постоянно общалась с Каори. Ты когда-нибудь видела рождение человека? — Что? — тихо спросила она, ошарашенная тем, как резко Кай вклинился во всеобщую тишину. — Рождение человека. Видела? Вот где настоящий мрак и ужас. Не понимаю, почему это называют чудом творения. Я месяц не мог без содрогания смотреть ни на одну женщину. В голове крутилось: если они всё это терпят, чтобы родить человека, то что это за существа? Какой у них болевой порог? Сая, ты спала в паутине, и это напоминает мне сцену из Спящей Красавицы. Когда ее околдовали, всё вокруг нее замерло. А сколько там, наверное, было пауков… “Он не верит во всё это, но очень старается”, — поняла Сая. “Я тоже должна”, — затем подытожила она. И улыбнулась ему. — Где ты умудрился увидеть рождение человека? — спросила Сая. — Однажды мы с парнями нашли в кабинете биологии документальный фильм и решили посмотреть отрывками, — ответил Кай. Тишина была разорвана окончательно, мрачный кокон из паутины больше не выглядел таким уж ужасным, хотя осознание Саи никуда не делось. “Я чудовище”. Решиться на встречу с Каори оказалось трудно до боли в солнечном сплетении. Когда Кай упомянул о ней, в сердце Саи выстрелила тоска. — Нет, — пробормотала она. — Не думаю, что это хорошая идея. — Брось, она будет рада тебя видеть. “Ты ничего не понимаешь”, — подумала Сая, обнимая себя руками. Это ведь словно встретиться со своей прошлой "я" — легкомысленной, пребывающей в блаженном неведении. Встреча с Каори покажет, насколько сильно Сая изменилась. Она вспомнила, как сильно ее волновало, во что она одета или как конфликтовать с учительницей математики… или как бы не влюбиться в парня из популярной рок-группы. Придётся улыбаться, делать вид, что всё, как раньше, но обе будут при этом прекрасно понимать, что "как раньше" умерло. Сая втиснется в оболочку себя прошлой, и у нее это получится как бы коряво. Это станет заметно, и она увидит это на лице Каори. “Однажды она отпустит меня и пойдет дальше, листая страницы своей жизни, — подумала Сая. — Однажды так сделает даже Кай”. И Кай подстроил встречу сюрприз. "Нужно уметь встречать свое прошлое", — так он сказал себе. И был, в сущности, прав. А еще, конечно, немного жесток. В своем стремлении слепить из Саи обычную девушку и показать ей, что всё нормально, он не замечал, что хочет доказать это, прежде всего, себе. — Зачем ты привёл меня в парк? — удивилась Сая. — Нужно подняться на смотровую площадку по лестнице, — сказал Кай. — Или струсила? Сая посмотрела на него удивленно. Она вспомнила, как один из ударов Карла словно расплющил ей все внутренности. Едва ли упасть со смотровой башни будет больнее. Это так откровенно было написано на ее спокойном лице, что Кай вздохнул: — Пожалуйста, просто давай пройдемся немного. Там красиво. Сая недоуменно пожала плечами: — Как скажешь. Когда она уже почти поднялась, то поняла, что коленки у нее действительно дрожат от страха. Но не перед высотой. Она увидела Каори, что стояла к ней спиной и смотрела на открывающийся вид моря. Она не ожидала таких сильных эмоций. Замерев, она рассматривала короткий, темно-русый хвостик. Подспудно жалела, что именно она первой увидела Каори, а не наоборот, ведь подходить первой всегда сложнее. Ей захотелось убежать, но ботинки словно примерзли к земле. Что ей сказать? Как улыбаться? Она же всё увидит… Они теперь такие чужие, хотя и доверяли друг другу все секреты. А, впрочем. Сая теперь понимала… Это были не секреты. Она никогда в них по-настоящему не верила. Вся эта дружба была иллюзией. Приятной, теплой, но всё же иллюзией. “Я должна поставить точку. Пережить это и идти дальше”. Помедлив, Сая преодолела последние ступеньки. Она предпочла не смотреть на Кая, потому что боялась, что на ее лице появится гнев. “Как ты мог это подстроить? Думаешь, это мило?!” — Каори, — спокойно произнесла она. Та поспешно вытерла глаза ладошкой — плакала? — и повернула к ней лицо. Она слабо улыбнулась: — Привет, Сай. С возвращением. Но вскоре улыбка стала широкой. "Та самая улыбка, — отметила про себя Сая. — Улыбка, которая расшифровывается “ничего не изменилось, идем дальше””. Сая слабо улыбнулась в ответ и началась игра под названием "всё хорошо, сделаем вид, что так и должно было быть". Сая скривилась, понимая, что улыбаться не может и прямо сейчас просто-напросто разревется, но в последний момент выдохнула решительно: — Я вернулась. Сая сдружилась с Каори потому, что они обе были чертовски похожи. Обе умели убегать от того, что им не нравится. Сая не любила в себе эту черту. И эта черта — неумение разговаривать о проблемах — построила в дружбе девочек стену. Ни одна из них не считала нужным доверить свои чувства подруге. Сая считала, что Каори ее не поймет. Каори считала, что не может показывать своих чувств, потому что это больше никому не нужно. — Кай сказал — вы завтра уже уедете, — безмятежно произнесла Каори. Сая промолчала. Она всё еще думала, как себя вести, лихорадочно вспоминая, каково это — не напрягаться и не помнить о битвах, которые ее ждут. — Ты так внезапно исчезла в тот раз, — произнесла Каори, продолжая делать вид, что не замечает ее смятения. — У нас весь класс только об этом и говорил. А я волновалась, между прочим. — Прости, — на автомате сказала Сая. — У меня особо и не было возможности кого-то предупредить о своем отъезде. — Слушай, у тебя ведь есть время? — Найдётся. — Ну, тогда у нас сегодня большие планы! — воодушевилась Каори. — А где дядя Джордж? Когда он вернётся в О,Моро? Сая поджала губы, глядя вниз со смотровой площадки. Она отчаянно подбирала слова, чтобы что-то сказать, и вдруг опустила голову, словно устав от этих тщетных попыток. Каори помолчала, а потом попробовала улыбнуться: — Точно. Мне же столько всего надо рассказать… “Ненавижу, когда она так делает. Улыбается и переводит стрелки разговора. Отводит взгляд в сторону, не смотрит в глаза… Болтает о всякой ерунде. Я не могу ее винить, я должна понять ее. Я должна принять свои изменения”. Заставив себя расслабиться, Сая слушала Каори, хотя беседа клеилась с напряжением. Голос подруги доносился до нее словно из-за толстого стекла. Она помнила, что раньше ей все эти новости были бы интересны, но сейчас она вяло улыбается, заинтересованно кивает и пытается понять — как это у нее получалось раньше. Бесполезно влезать в шкуру "старой себя". Эта шкура безнадежно мала. Раньше мысли Саи были беззаботными бабочками — она за ними не следила, жила, не осознавая себя, по течению. Но вот ей дали истинную реальность, мысли приобрели более глубокий, осознанный характер. Скажи она о них хотя бы Каори, та бы могла стушеваться или испугаться их. И ей почему-то хотелось заговорить. Довериться. “Мне некому это доверить, кроме одного Хаджи. Но только потому, что он — часть моего мира. А ты нет. Ты в этом не виновата. И эта боль от осознания того, что я никогда не верну свою легкость, не твоя вина, Каори”. В какой-то момент, когда девушка говорила, Сая вдруг кинула на свою подругу спокойный, серьезный взгляд. Кажется, излишне серьезный, и Каори сконфуженно замолчала. Потом глаза Саи внезапно потемнели, и она резко дёрнулась в сторону какого-то шороха с таким каменным лицом, что Каори удивилась окончательно. А позади Саи оказался всего-лишь ребенок, который собирался поставить ногу на последнюю ступеньку, но, увидев лицо Саи, испугался и замер. Сая моргнула и расслабила напрягшиеся плечи. Ребенка позвали, и тот рад был улизнуть из-под инквизиторского взгляда незнакомки. "Докатилась, — проворчала про себя Сая, — пугаю детишек". Она отметила, что и одета как раз во всё чёрное. Повернулась к Каори с какой-то сумрачной усмешкой. — Прости. Это нервы. Не обращай внимания. — Ну, с кем не бывает, — улыбнулась Каори. — Расслабляться надо уметь. Это я тебе еще в школе говорила. Помнишь то дыхательное упражнение, про которое я тебе рассказала? Я в журнале читала… — Я просто окончательно поняла, что никогда уже не стану прежней, — проронила Сая словно бы помимо воли. — Город совершенно не изменился, а я не смогу смотреть на него прежними глазами. Это солнце, эти пляжи и даже ты — ничего не меняется. — Ну и что? — сказала Каори, пожимая плечами. — Меняешься ты или нет, главное, в глубине души не изменять самой себе, оставаться собой. Тогда любое изменение только на пользу. — Легко сказать, — произнесла Сая, сдвинув брови. — Слова — вообще, легкая и опасная штука, как бесцветный газ, который может стать и ядом в любой момент. Никто конкретно не знает, что такое “оставаться собой”. И если влезть в это дело основательно, можно тронуться умом. Это вроде попытки машины осознать себя. Примерно так я себя чувствую. Всё, чего я реально хочу — быть сильнее. Не морально или как-то там духовно, а физически. Просто быть сильнее, чтобы никто больше никогда не пострадал по моей вине или рядом со мной. Точка. Никаких психологических дилемм. Я должна быть сильной, — она сказала последнюю фразу слишком резко, хотя и вроде бы тихо. — Когда я приехала обратно и увидела, что ничего не поменялось, я как-то на контрасте быстро поняла, что мир не простит мне моей слабости. Даже самой маленькой. Это тяжело осознавать, но необходимо. Каори, разумеется, слабо понимала, о чём конкретно говорит Сая. Но этот ее мрачный взгляд, внезапно сжавшиеся губы сделали Саю старше лет на десять сразу. Чем бы ни занималась она, пока ее не было на Окинаве, это нечто серьезное. "Может, спортивные тренировки или вроде того", — говорила себе Каори, не желая признаваться, что у нее есть мысли менее оптимистичные на сей счет. Она ничего не могла сказать Сае в утешение. Всё, что она могла сделать — крепко обнять. Она так и поступила, надеясь, что это вернет Сае ее нормальное выражение лица — легкомысленное, слегка удивленное. И Сая действительно удивилась, когда Каори её обняла. Главным образом она поразилась хрупкости ее тонкого тела. “Человеческая жизнь очень неустойчивая штука…”. — Послушай, — сказала Каори, — я понятия не имею, что у тебя стряслось. Но я всегда готова буду помочь тебе, если ты только захочешь мне всё рассказать. Как никак, а я до сих пор была твоей единственной нормальной подругой, помнишь? “Она не понимает, что есть шрамы, которые я не смогу залечить одним хорошим днем. Я только что ненадолго вернулась с войны”. — Спасибо, Каори, — улыбнулась Сая. — Знаешь, как раз сегодня у меня заслуженный отдых. И ты мне кое о чём напомнила… В общем, можешь пойти со мной кое-куда? — Веди меня, — весело развела руками она. Проходя мимо Кая и Рика, ожидавшие девушек внизу смотровой площадки, Сая очень серьезно и внимательно посмотрела на Кая, который ее взгляд не понял. Отдых для Саи бы заключался в прогулке по любимым местам в одиночестве, в сне до обеда. Встреча с Каори была ее очередной маленькой битвой. И, если так, то нужно пойти еще на одну. — В школу? Что тебе нужно в школе? — удивился Кай, когда Сая сообщила, куда она направляется. — У меня осталось одно незаконченное дело. И Кай вызвался с ней. — Смотри-ка. Тут всё равно закрыто, — произнес он, указывая на замок на воротах, за решеткой которых было видно совершенно пустой, залитый солнцем школьный двор. Сая молчала. Она вспомнила, что именно тут тщетно пыталась понять, откуда ей так болезненно знаком тревожный гул мотора бомбардировщиков. Словно не услышав Кая, ничего не говоря, она начала ловко и уверенно перелезать через забор. Ее не смущали ни удивленные взгляды, ни тот факт, что она была в короткой юбке. Когда она приземлилась, то тотчас помчалась к спортивной площадке, и Каори догадалась, какое незаконченное дело ждёт Саю. — Чего стоим? За ней, — скомандовала она, начиная с таким же непринужденным видом преодолевать забор. Когда они догнали Саю, та уже, неспеша разминалась на площадке, отмечая, что она уже нисколько не волнуется перед прыжком. Человеку нужно познать настоящую опасность для того, чтобы понять, что бытовые страхи, испытанные ранее — всего-лишь суета сует. “На кольце царя Соломона, которое ему было даровано в утешение, мудрец написал: и это пройдет. Я снова стою здесь и уже не испытываю страха. Я подниму свой меч… и не стану бояться чудовища, потому что я сильнее. Я быстрее. И я не позволю никому погубить то, что мне дорого. А потом… Потом пройдет и всё это — страхи, боль, отчаяние, война. Война тоже пройдет”. Сая печально улыбнулась. — Она, что, прыгать собралась? — тихо спросил Кай Каори. Та кивнула и ответила: — В последний раз перед соревнованиями она тренировалась и побила рекорд школы. Но при прыжке всё равно задела перекладину ногой — слишком волновалась… — Каори запнулась, вспомнив, что на соревнования Сая так и не попала. — Ты собираешься в юбке прыгать? — осторожно уточнил Кай, разглядывая спокойное и непривычно серьёзное лицо Саи. — Ага. — Ну, знаешь ли… “Я бы и голой прыгнула. Стыдливость теперь немного не моё качество натуры. Я переодевалась прямо в джунглях, около машины. И мне помогал Хаджи. И это было перед битвой у особняка. Нет, Кай, меня не волнует короткая юбка”. — Лови, — Сая кинула ему свой пиджак, а сама, попрыгав и удостоверившись, что кроссовки сидят, как надо, пошла разбегаться. Кай снял с головы пиджак, на которую тот успешно приземлился, и с удивлением посмотрел вслед сестре. “Хочет поставить точку”, — понял он. “Всё это прошло. И то, что будет, тоже пройдет. Я знаю это”, — думала Сая. Она разбежалась, подпрыгнула и одним плавным, хорошо заученным движением преодолела перекладину на высоте двух с лишним метров. Когда она упала на мат, то всё еще смотрела в небо с тем же выражением лица, что и прежде. Она ничего не испытывала, кроме спокойной уверенности в собственных силах. Она преодолела препятствие без тени сомнения и страха, потому что по сравнению с тем, что будет — это не препятствие… — Ну, всё! С таким результатом можно смело на олимпийские игры! — ликовала Каори. Сая приподнялась с мата и совершенно серьезно, без капли печали выговорила: — Мне не светят никакие олимпийские игры. Никогда. — К чертям олимпийские игры, — махнула рукой Каори. Сая слабо улыбнулась в ответ: — Это точно…***
Я возник в жизни Саи обратно на закате, как символ того, что этот день закончился, и скоро вновь придется драться. Постарался не обращать на себя внимания, хотя, возможно, вышло зловеще. Все они вместе с Каори устроили пикник прямо на пляже и жарили мясо на костре. Я появился, сел на ступеньках и стал смотреть на закат. Меня, как обычно, не замечали. Такие разрядки помогали Сае помнить, что она любит этот мир и людей, как может. Это ее мотиватор для дальнейшей борьбы. Она морщится от фейерверков, потому что они напоминают ей взрывы, но Сая улыбается. Ей хочется просто лежать на песке, расслабившись, и смотреть в небо, но сейчас это невозможно, когда ей стольким нужно уделить внимание и показать — всё в порядке, я нормальная и я с вами. Вечером, когда всё закончится, она найдет минутку, чтобы посидеть рядом со мной, прикрыв глаза. Это будет ее передышкой от эмоций. Потом она вернется. Ей нравился вечер, и она действительно отдыхала, не притворялась. Просто теперь этот отдых отчего-то слегка выматывал ее. Из всех людей на пляже первым меня заметил Рик. Вообще-то он увидел, как я приближаюсь, но предпочел тактично сделать вид, что меня нет. Наконец, он подумал, что можно уже ко мне подойти. — Попробуй, это вкусно! — сказал Рик. Я ничего не ответил, только покачал головой. В сознании этого человека я оставался простым виолончелистом, который иногда использует чехол для своего инструмента не по назначению. Например, в качестве тяжелого холодного оружия или наковальни. — Спускайся к нам, — Рик кивнул в сторону шумной компании ребят. Похоже, его ничуть не смутило моё молчание. — Вместе веселее. К тому же… Сая будет очень рада тебя видеть. Пока что за всё время она тщательно избегала встречаться со мной глазами. Она не могла мне лгать и знала, что я прочитаю в ее лице желание заплакать. И вполне возможно, что она действительно заплачет от переизбытка чувств. Или убежит. — Сомневаюсь, что она будет рада меня видеть. — Не попробуешь — не узнаешь, — пожал плечами Рик. Я невольно посмотрел на Саю, которая перемазалась томатной пастой. Выглядела она забавно и даже по-детски мило. Каори, смеясь, вытирала салфеткой размазавшуюся пасту. Человеческие игры в дружбу на один день, да? — Я… лучше здесь побуду, — тихо, но твердо пробормотал я, наконец. Возможно, мальчик и стал бы уговаривать меня спуститься на пляж, но его позвали смотреть фейерверк. Оставив тарелку на каменных перилах, отделяющих побережье и дорогу, он шустро побежал вниз. Я задумчиво посмотрел на еду, вспоминая, что это вообще такое, и снова устремил взгляд на закат. Небо — по сути, единственное место, за которым мне никогда не было скучно наблюдать. Какая-то странная тоска внезапно ошпарила сердце горячей плетью, внутри сжался тяжелый ком, и я вспомнил, что когда-то, кажется, умел летать. Непроизвольно тронул свою спину, проверяя, не выпустил ли я ненароком черные, перепончатые крылья, но всё оказалось в норме. Я любил свои крылья, хотя и не признавался в этом никому и порой — самому себе. Большинство рукокрылов использует перепончатые крылья для огромных прыжков. Только я умел полноценно и маневренно летать. Крылья были очень большие, жесткие и крепкие. Они поднимали моё тело, точно оно ничего не весит… — Ты не любишь веселиться? — услышал я ее тихий голос. "Когда она успела подойти? Зачем?” — Забыл, как это делается. Не хочу мешать. На самом деле, никогда толком не умел. На балах у Джоуля я испытывал смертную скуку. — Ты не помешаешь. Пойдем со мной? Будем зажигать бенгальские огни. — Ты же не любишь их. — Откуда ты знаешь? — усмехнулась она, а потом махнула рукой: — Глупый вопрос. Тем не менее, эти огоньки — символ… или вроде того. Перестань, ты слишком много думаешь. Пошли. “Слишком много думаю? В каком смысле — слишком много? Так бывает?” Похоже, моё искреннее недоумение отразилось на лице, и она рассмеялась: — Ты сейчас забавный. — Сколько бокалов шампанского ты выпила? — Достаточно, чтобы говорить глупости, а на утро делать вид, что я их не помню. — Жаль, что я знаю, как устроен твой мозг и как на него действует алкоголь… — Всегда ты всё портишь! Просто подыграй мне, — цокнула Сая. — Я хочу тебе рассказать о том, что меня осенило тогда в лицее… после разговора с Минь. Ох, я ужасно по ней скучаю! Она такая милая. В общем, так получилось, что она помогла мне кое что понять. Только не смейся. И не злись. И, вообще, возможно… тебе придется отвернуться. Хотя нет, это будет вызывать во мне чувство отчужденности, словно ты на меня обиделся… — Договорились. Я выслушаю глупости, а утром буду так занят, что забуду про них. — Нет, по правилам игры ты должен их помнить, но молчать. — Тогда я чертовски давно играю в эту игру… — Что? — тихо встрепенулась она. — Что? — поднял брови я. — Ты сказал, что давно играешь в эту игру. О чём ты? Что ты помнишь? Я молчал. — О, перестань! Я уже была свидетельницей того, что ты умеешь произносить больше трех слов кряду… Ты не немой. — Тебя зовут. Собираются зажигать огни. Она покраснела и выругалась, но потащила меня за собой. Я отложил в сторону чехол, пиджак и решил ей не сопротивляться. Похоже, моему присутствию никто и не удивился. Устав от такого количества эмоций, Сая села на теплый, нагретый солнцем песок и стала смотреть на воду. Какие бы глупости не намеревалась говорить, она скажет их не мне. Я ушел после того, как закончили зажигать огни. Боковым зрением я видел, как к ней подошел Кай. Он уже давно хотел поговорить с ней. Этот вечер стал его последней надеждой достучаться до сестры, показать ей кое-что… Показать ей то, ради чего он устроил ей встречу с Каори и этот пикник. Основная мысль заключалась вот в чём: — Сая, ты ведь можешь остаться здесь насовсем. Она молчала, глядя в воду и иногда бросая туда камешки. — Даю слово, я сумею защитить вас с Риком, — добавил он. “Ты не сможешь меня защитить. Ты сможешь только отвлекать или брать на себя удар… Но я не хочу для тебя такой участи”. Вслух она сказала негромко: — Извини… Рановато мне еще возвращаться домой, — а потом добавила тверже: — Я сама так решила. У меня есть дело, которое необходимо закончить. — Ты уверена, что это твое дело? Она посмотрела на него и выговорила: — Это совершенно точно мой выбор и моё дело. Тогда он понял, что все его доводы и старания ничего не значат. Опечалившись, Кай опустил голову. — Знаешь, у меня к тебе есть просьба. Она эгоистична, но… ты поймешь, — неожиданно нарушила взаимную тишину Сая. — Будь всегда со мной. Кай изумленно посмотрел на неё, его сердце начало биться где-то в ушах. Показалось, что шампанское ударило в голову запоздало и как-то слишком сильно. — Что? — тихо и растерянно переспросил он. Сая не замечала этого смятения. — Если ты не будешь со мной, то я не смогу остаться собой в жестоком бою. Ты знаешь, как привести меня в чувство. “Ах, вот она о чём”, — подумал Кай, но немного воспрял духом, потому что ему нравилось думать, что он имеет некую уникальную связь с Саей. Что он нужен ей сильнее и больше всех. Даже больше виолончелиста, который Кая ужасно раздражал. — Даю слово — я буду рядом. И… я никуда от тебя не денусь, куда бы ты там не исчезла. Я всё равно тебя найду, — он помолчал, подыскивая слова, а потом тихо спросил: — Веришь? — Да, — печально улыбнулась Сая. — Конечно, верю. Потом ее позвали, и Кай некоторое время смотрел ей вслед напряженным и задумчивым взглядом. Мне не хотелось, чтобы она видела мое лицо, мои глаза, и я сел играть на виолончели, склонив голову, прячась в сумерках. Те слова, что сказал Кай, значили практически признание, хотя, возможно, он сам этого не понял. Я начал играть изящную и быструю, легкую мелодию на своей виолончели. “Только мне наплевать. Мне всё равно, насколько он хорош. Всё равно, каким шевалье он способен стать. В данном случае я не беру в рассчет желания Саи. Я никому ее не отдам. Он способен дать Сае новую жизнь в то время, как общение со мной будет будить в ней лишь мрачные призраки прошлого. Только он никогда не примет ее целиком такой, какая она есть, и попытается переделать под свой мир с бейсболом, пикниками и ресторанчиком. Это всё мило и, наверное, очень тепло. Это необходимо для отдыха. И я был бы не против, если бы Сая сама этого желала. Но всё, чего она хочет — закончить войну. И успокоиться. Ей хочется лишь покоя на пепелище и крови. Поэтому Кай никогда не получит ее”. Не знаю, каких именно глупостей Сая собиралась наговорить, но я их так и не услышал. Не думаю, впрочем, что она могла бы сказать мне что-то такое, что я бы и так не знал. Я люблю ее, но это не значит, что для меня она непредсказуема. Заснули они прямо у костра на берегу. Вскоре побережье погрузилось во мрак. Тени — мои друзья — сооружали вокруг меня густое сумеречное пространство, в котором я мог дышать, мог быть собой и не надевать масок. Я замер и облегченно прикрыл глаза. Слух разборчиво разгадывал оттенки переливов шума моря, ветра, шороха песка и листвы деревьев. Я ждал утра, потому что любое утро всегда того стоит. У рукокрылов иное ощущение времени. С помощью внимания и в зависимости от ситуации, мы можем различить, как в замедленной съемке двигаются крылья летящей мухи и снижение уровня озера за месяц, как за минуту. Но это только при усиленных тренировках, которыми я занимался сознательно. Не знаю, шел ли на подобные тренировки Амшель. Полагаю, да. Я наслаждался красками зарождающейся зари и встречал у дороги первые проезжающие машины, играя этим чувством времени, наблюдая за дрожащим в пространстве ветром. Где-то за холмом кто-то пел, сонные лица водителей с выражением смирения смотрели на дорогу, чайки летели куда-то за горизонт, придорожный гравий шуршал под ногами... Осколки мира плясали во времени. Осколки того мира, за жизнь которого борется и Сая и я, и эти смелые люди из Красного Щита, и все те, кто просто любит этот мир таким, каков он есть, несмотря на то, что жить в нём бывает порой довольно паршиво. Чуть только начало вставать солнце, Кай и Сая стали просыпаться. Я не пошевелился. Только отметил, что готов двигаться дальше. Девушка наскоро привела себя в порядок и сладко потянулась. Вечер всё-таки прошёл, оставшись в прошлом вместе со всеми горестями и радостными моментами жизни. Утро встречало нас низкими облаками и безмолвной, беспомощной печалью. Вскоре Кай тихонько разбудил Рика, и вся тройка уже собралась уходить, благо, машина Дэвида и Льюиса ожидала всех у обочины. Даже я не заметил, как она появилась. Лишь Сая задержалась, чтобы посмотреть напоследок на спящую рядом Каори. Сжав кулаки и скорбно нахмурив брови, Сая хотела уже уйти, но услышала, как подруга позвала её по имени. — Успехов тебе, — улыбнулась Каори, поднимаясь с пледа. Сая не оборачивалась, разрываясь между двумя борющимися в ней побуждениями — обнять ее и убежать. — Ты молодец, — проронила Каори, отчаянно стараясь скрыть в голосе слезы. — Я о твоём прошлом прыжке через перекладину. Что бы там ни было, ты всё равно лучше всех! Удачи тебе… и… помни меня. Сглотнув ком в горле, Сая кивнула: — Да. Пока. Уж я точно не забуду ее. И ее и всех тех, кто когда-то говорил вслед Сае слова “не забывай”. Я помню их имена. Я писал о них в своих дневниках. И эти люди живы в моей памяти. Сая шла к машине, выглядя спокойной со спины, но лицо ее исказила гримаса боли. И слёзы, которые она упорно не хотела показывать, всё-таки грозили пролиться из её глаз, когда она слышала, что Каори не выдержала и опустилась в песок, сотрясаемая тихим плачем. Вернуться прямо сейчас было бы слабостью — тяжёлое прощание в слезах ничего бы им не дало. Сая шла, чувствуя, что слезы готовы вырваться, но внезапно рассердилась на себя, зажмурилась… а когда открыла глаза, они были почти сухими. Когда солнце встало над нашими головами и тучи разошлись, мы были уже на корабле, что снова увозил нас из города, который Сая привыкла считать своим домом. Она стояла на корме корабля и не отрывала внимания от скалы, на которой виднелась чёрная точка. Я знал, что там стоит Каори, смотрящая на удаляющийся корабль. Быть может, это знала и Сая.