Седьмой пациент

Арон лихорадочно нёсся по неосвещённым и нагнетающим страх коридорам больницы. Его до ужаса мучило то, что будет происходить уже в следующие минуты, да и к тому же, один тихий отголосок внутри черепной коробки неоднократно твердил, что идея эта не из лучших, что ему стоит забыть о Кёрлззе и немедленно вернуться к Джимми, тогда как другой нашёптывал, что ему нужно идти и своими глазами увидеть то, что творится в клетке Мэтта. Всё же любопытство оказалось куда сильнее. Откуда больной мог знать, что в это время он будет именно в комнате персонала и сможет видеть его через камеры видеонаблюдения? Зачем ему нужно было, чтобы доктор его увидел? Всё это было крайне подозрительным, но, во всяком случае, теперь Арон был точно уверен, что все камеры были на месте и работали исправно, следовательно, он был под защитой от любых выпадов сумасшедшего. Но самым неприятным во всей ситуации была дополнительная тяжесть в карманах джинсов. Ключ-карта, плотно прижавшаяся к бедру, и заряженный и готовый к выстрелу пистолет Джимми. Он украл их, и чувство вины из-за этого почти перевешивало любопытство, которое подталкивало его вперёд. Спустившись по лестнице и миновав ещё один коридор, Арон вновь оказался в крыле критически больных, в крыле, напрочь заполненном закрытыми комнатами и спящими пациентами. Он старался быть максимально тихим, его шаги были почти беззвучными. Видеть, что буквально вся больница погружена во мрак, было для доктора тревожным звоночком, но возвращаться он не хотел, да и менять что-то уже было слишком поздно. Ему нужно было сделать всё быстро и успеть до того, как проснётся Джимми. Ко всему прочему, по его венам вместе с кровью всё ещё протекал и алкоголь, поэтому сосредоточиться и не дать инстинктам и телу взять вверх шансов было мало. Наконец, добравшись до отдела с семью комнатами, он провёл картой по датчику и следом, когда тот негромко пискнул, открылась дверь. Арон тут же влетел внутрь и быстро запер её, чтобы, возможно, заверить себя в том, что этой ночью никто и ничто не покинет эти клетки. Следующие несколько секунд он глядел на цифры комнаты слева, последние две буквы у которой напомнили ему цель столь позднего визита. Решительно вздохнув, он морально подготовил себя к скорой встрече с сумасшедшим. Коснулся корпуса пистолета за пряжкой ремня и ещё какое-то непродолжительное время смотрел на ключ-карту в собственных руках. Он приложил её к сканеру рядом с комнатой, и дверь, металл которой неприятно жёг пальцы, уже со знакомым звуком открылась. Здесь горел очень тусклый свет, позволяющий заключённым спать, а охранникам наблюдать за тем, что происходит в камерах, и Арона, пытающегося к такому освещению привыкнуть, этот факт порядком напрягал. В одних только штанах, раскинувшись на одном боку и, очевидно, погружённый в сон, на кровати лежал Кёрлзз, тело его на треть укрывала белая простыня. В одном ритме с дыханием медленно вздымалась и опускалась грудная клетка, а вместе с ней едва заметно шевелились и несколько прядей на лице. Он выглядел расслабленным, глаза его были закрыты, а рот слегка приоткрыт — во всяком случае, достаточно для того, чтобы разглядеть его розоватый язык. Глядя, как мирно тот спит, Арон задрожал, чувствуя, как пальцы сжимают ключ-карту, а в жилах стремительно разливается искушение. Сейчас Мэтт был таким красивым и прекрасным, что желание трогать, гладить и просто восхищаться им становилось непреодолимым. Док сделал несколько неуверенных шагов вперёд, и сердце его забилось с невообразимой скоростью. Ему хотелось протянуть руку и коснуться этого тела, этого лица, волос. Блять, как же сильно ему этого хотелось, и как же, блять, трудно было этому сопротивляться. Но вместо этого он присел на край кровати; матрас оказался не очень удобным и довольно жёстким. Он с интересом разглядывал спящего мужчину и задавался вопросом, всё ли это время тот спал, а его лишь навестили алкогольные галлюцинации, или сейчас он просто притворялся. — Мэтт… Кёрлзз, — прошептал он в попытке его разбудить, в ответ получая только приглушённое сонное мычание. Арон довольно громко кашлянул, но не сработало даже это. Затем, будучи больше не в силах сдерживаться, он коснулся ноги парня и осторожно её потряс, надеясь, что этого хватит, чтобы тот открыл глаза. Но Кёрлзз, к сожалению, лишь слегка подвигался, рот всё так же был приоткрыт, и размеренным оставалось дыхание. Док растерянно осмотрелся, будто бы хотел позвать кого-нибудь на помощь. Возможно, это всё были проделки его больной фантазии, возможно, Кёрлзз никогда и не звал его сюда, и, возможно, виной всему был лишь алкоголь. Но, во всяком случае, фантазии то были или нет, так просто смотреть на эти восхитительные розовые губы он не мог, особенно представляя, какие непристойные вещи они могут нашёптывать ему в ухо. Кучерявого хотелось целовать. Целовать его и доминировать над ним, чтобы он оказался заточён под телом и властью Арона, извиваясь и громко мыча от удовольствия. Дрожа, он постарался быстро отбросить всплывшую картину из головы, напомнив себе, что он всё же психолог, врач, у него есть определённые принципы и ценности. Он не может вот так просто прийти сюда и изнасиловать кого-то, даже если этот «кто-то» сумасшедший преступник и всем было бы плевать. Нет, у него были крепкие железобетонные моральные устои, которые он бы ни за что не предал лишь потому, что был немного пьян, а рядом лежал до безумия красивый мужчина. Но тут Кёрлзз перевернулся на спину, являя неоновым лампам обнажённую мускулистую грудь, забитую поблёскивающими в свете татуировками. Арон видел, как у спящего, не обращающего внимание на происходящее вокруг, под бледной кожей расслабляются напрягшиеся мышцы и как почти невесомо опускаются к бокам руки. Он не мог отрицать жгущего внутри чувства нужды и желания; слово будучи во сне, он поддался вперёд и оставил на голом плече больного поцелуй, ощущая, как по позвоночнику пробежала искра похоти. Блять. Как же было приятно просто прикоснуться к его коже губами. Так, блять, чертовски приятно. Парень тихонько заскулил во сне, его дыхание ещё секунду было несколько хрипловатым, а затем снова вернулось в спокойное состояние. Арон с сомнением взглянул на него, а затем вернулся к той его части тела, что была от плеча до изгиба шеи. Плоть там была мягкой и вся покрыта разноцветными чернилами, она едва заметно краснела после оставленных поцелуев, которые заботливо облизывал док. Собственное дыхание становилось всё тяжелее и тяжелее, когда он принялся покусывать плечо и часть горла Мэтта, принявшегося медленно открывать глаза, с уст которого сорвался неоднозначный стон. — А-Арон? — дрожащим и озадаченным голосом, почти что по-щенячьи, протянул он. Эрличман ощутил неслабый толчок в джинсах и в необходимости взяться за что-то вцепился пальцами в простыни, понимая, что потерял возможность касаться тела пациента, потому что теперь, когда он его разбудил, внутри бушевал стыд. Но даже это не смогло остановить Арона, который, не теряя времени, вновь несильно прикусил кожу Мэтта, в ответ услышав мягкий и беспомощный стон, который напрочь лишил его остатков разума, и он, нависнув над привлекательным татуированным телом, уже прижимал его своим. Кучерявый что-то неразборчиво и удивлённо пролепетал в попытке сказать что-то, но док тут же успел пресечь все его старания, проводя руками по краю чужих штанов, по-прежнему оставляя поцелуи и красноватые отметины на шее их владельца. Он явно сошёл с ума, алкоголь окончательно окутал его голову и позволял вытворять всё, чего бы не возжелало его нутро. Он сдавленно рыкнул, схватил парня за бока и, проведя ладонями вниз, сжал его бёдра с такой силой, что завтра на них со стопроцентной вероятностью проявятся синяки. Но всё же Кёрлзз не отталкивал его, он, казалось, только делал вид, что сопротивлялся. Каждый раз, когда док целовал его плечо или шею, он пытался извиваться и якобы противился, но тут же останавливался, как только Арон хоть немного подавлял его собственной властью, грубо шипел и больно стискивал зубы на его бледной коже. Тогда он хныкал, подчинённо скулил и уже добровольно отдавал всю инициативу в руки Арона, позволяя ему наслаждаться его телом и возможностью доминирования над ним. Это поражало. Это сексуальное напряжение, чувство первенства между ними двумя, буквально владение этим парнем прямо под ним… всё это опьяняло не только голову Эрличмана, но и его тело, уже пристрастившееся к ощущению господства. В этот самый момент психолог был не психологом, а простым человеком, потерянным в собственной дикости. Он не останавливался, он продолжал облизывать, целовать, хватать и сжимать, его губы и руки опробовали каждый досягаемый участок чужого тела. Мэтт был каким-то особенным созданием, Арон никогда даже и представить себе не мог такого, как он, даже в своих самых грязных фантазиях. Покорный, громкий, горячий, со своими чертовски манящими губами и срывающимися с них приглушёнными стонами, похожий на девственницу, которую трахают насильно, кучерявый в самом деле был блаженным удовольствием для глаз. Боже, одна лишь мысль о том, что он может оказаться девственником, была так притягательна. — Ты уже трахался с парнями? — ляпнул док, не до конца понимая, сказал он это вслух или просто озвучил мысль из головы. Он увидел, как тот хихикнул и, поддавшись нижней частью тела вверх, напряг бёдра, принявшись тереться своим стояком об чужой, пока Арон старался не затрястись от распространившегося в животе удовольствия. — Блять, — сдавшись провокации и тяжело дыша, едва слышно шикнул он. Парень усмехнулся и отвернул голову в сторону, предоставляя Арону место и возможность укусить его так, чтобы после осталась насыщенного красного цвета отметина. С несдерживаемой и нескрываемой на лице похотью он задержал свой взгляд на странном шраме, который тянулся от изгиба шеи прямо до плеча, пересекал грудь и напополам перерезал красивую татуировку. — Н-нет… не трахался, — в ответ хриплым голосом пробормотал тот. Эрличман застонал и прижал его к себе сильнее, снова утопая зубами в бледной плоти. Он не мог поверить собственным ушам. Девственник? Правда? Он не знал, что думать; одна часть его оправдывала эту теорию, вспоминая, когда кучерявый пытался заигрывать с ним, что, вероятно, являлось результатом никогда не удовлетворяемой сексуальной потребности, однако другая часть буквально вопила сомнением, что такой красивый мужчина в свои без пары лет двадцать на самом деле был девственником, особенно беря во внимание образ его жизни. Как бы то ни было, мысль о подчинении чего-то столь чистого больше всего захватывала дух Арона, по-прежнему ласкающего нижнюю часть живота Мэтта, поэтому он всё же решил довериться ему и проигнорировать любые возможные подозрения по этому поводу. Кёрлзз заскулил, невольно раздвинув ноги и, напрягая мышцы спины, неслабо выгибаясь. Воспользовавшись моментом, док устроился меж его бёдер и своими тонкими руками принялся разбираться с поясом на чужих штанах. Затем одним лёгким движением он просунул ладонь внутрь штанов пациента, кончиками пальцев тут же касаясь твёрдой эрекции. Ещё один внутренний толчок наслаждения вынудил его по-животному рыкнуть; он сжимал и водил рукой по уже сочащемуся смазкой члену. Арон всё ещё тяжело дышал, его собственный стояк напрягся уже до болезненных пульсаций, а Мэтт продолжал скулить и вертеться под ним, его запутанные и замасленные волосы теперь, как ореол, распластались вокруг головы, глаза его были плотно закрыты, а щёки раскраснелись окончательно. Сейчас он выглядел таким уязвимым, казалось, было так легко сломить его и овладеть им. Эта мысль в сочетании с той картиной, что сейчас лицезрел Арон, сводила с ума, ждать больше не было сил. Он схватил больного за бока и перевернул его, тот потрясённо и изумлённо пискнул, когда его живот оказался прижат к простыням, а задница поднята кверху. Кучерявый в последний раз попытался возразить, сопротивляясь давлению рук, пытающихся опустить его голову и торс, но стоило Эрличману лишь раз грозно зарычать и двое увеличить напор в своих движениях, он тут же ослаб и позволил другому мужчине, сжавшем его талию, доминировать над ним так, что он скулил как покорная собака. Ощущение силы опьяняло. Арон больше не мог мыслить здраво, его напряжённое тело нуждалось в сексе с этим человеком, нуждалось в господстве над ним. Он возбуждённо прошипел и пристроился сверху него так, что грудью касался его спины, а пахом упёрся в задницу. Затем резко расстегнул его штаны, стянул их вниз и поставил его раком. Теперь парень был послушен и тих, ограничивая себя только сдавленными стонами, когда чувствовал прикосновения к бёдрам и сжатия тонких пальцев на ногах в попытке раздвинуть их шире. — А-Арон, — протянул он и подчинённо замычал, когда получил шлепок по заднице, звуком которого док просто не мог не насладиться. — Ты же хочешь этого, да? Скажи, как сильно ты этого хочешь, — прошипел тот, раздвигая чужие булки. Он чувствовал, как его собственные яйца сжимаются от удовольствия. Его пальцы быстро двигались по бледной коже сумасшедшего, царапая её и оставляя после красные дорожки. Кёрлзз пискнул и застонал, по-шлюшьи прогибаясь назад и расставляя ноги. Арон вожделенно рыкнул и, слегка прикусив обросший затылок перед собой, пихнул пальцы в рот его владельца. — Соси, — приказал он, и другой, почувствовав, как накаляются щёки, послушно открыл рот и заглотил пальцы по фаланги, обводя их языком. В тот момент у дока сердце пропустило пару ударов, когда он позволил себе представить эти губы и их влагу на собственном члене. Затем он представил, как умело может отсасывать Мэтт, представил выражение его прекрасного лица, покрытого спермой; представил, как, кончив, белая жидкость будет стекать прямо тому в напрягшуюся глотку. От таких картин грозно и протяжно простонав, он, не собираясь спрашивать и уж тем более дожидаться разрешения, ввёл один палец в такое доступное и такое горячее тело. Его обладатель болезненно выкрикнул и дёрнулся, желая отстраниться, забыв о том, что напрочь был обездвижен. Все его тщетные попытки остановить происходящее были категорически отрезаны прижавшемся к нему психологом, практически не дававшем ему лишний раз шевельнуться. — Не двигайся, — рыкнул он, свободной рукой обхватив и крепко сжав его талию. Тот снова закричал, снова попытался дать отпор, однако был слишком слаб для того, чтобы у него получилось хоть что-то. Задница его была до безумия узкой, а маленькое отверстие выглядело в точности так же, как могло выглядеть у девственника. Мысль об этом вынудила Эрличмана от возбуждения вздрогнуть, а дыхание в следующую секунду в несколько раз участилось, когда, смочив другой палец слюной, он ввёл и его, наслаждаясь последовавшей реакцией. — Ах-х-хах… — напрягшись и сжав собственное колечко мышц вокруг чужого пальца, протянул тот. Док сделал вдох и продолжил входить ими глубже, уже почти засунув их по основание. Даже если он всё ещё был пьян, это не помешало ему проявить немного терпения к тому, чтобы дождаться момента, когда кучерявый свыкнется с новыми ощущениями. Спустя пару минут поцелуев и страстных покусываний, он снова подвигал пальцами, попытавшись посильнее растянуть задницу подопечного, и в ответ на это наслаждался похотливыми вздохами и мычаниями, не зная, были они от боли или от удовольствия. — Я хочу слышать, как ты стонешь, сука, — шепнул он, в буквальном смысле чувствуя, как, услышав это, Мэтт неслабо сжался. Арон по-животному зашипел и зарычал, слегка согнув один палец и стараясь достать им до особенного сладкого места, которое есть у каждого мужчины. После нескольких попыток ему, горделиво усмехнувшемуся себе, всё же удалось коснуться нужной точки. Кёрлзз сильно прогнул спину и мягко удовлетворённо простонал, чувствуя, как его член напрягся и брызнул прозрачными каплями смазки. Он хрипло дышал, скулил и невольно хлопал бёдрами по косым мышцам дока, пытаясь трахать себя сам. От такого вида Эрличман откровенно затрясся, боль в собственных штанах всё нарастала. Он понимал, что кучерявый всё ещё недостаточно растянут, но он так сильно его хотел… он должен был сделать хотя бы что-то. Он уложил Мэтта обратно на кровать, а сам опустил свободную руку на собственных стояк, смыкая пальцы у головки и медленно водя большим по ямочке. Откинув голову назад и закрыв глаза, он почувствовал, как через тело к мозгу пробежалась искра чистого блаженства. Будто бы на автомате он ввёл в кучерявого ещё один палец, слушая, как он скулит и стонет всё громче, дрожа от наслаждения. Господи, это рай на земле. Это лучше, чем дрочка, лучше, чем оттрахать женщину, лучше, чем что-либо ещё. Он бы, не задумываясь, отдал за это жизнь. Как бы он сумел противостоять этому сводящему с ума чувству превосходства, власти, чувству того, что здесь главный он и никто больше, как бы он смог отвергнуть ощущение, что только он может доставить Мэтту удовольствие или заставить его страдать от адской боли? Судорожно выдохнув, он ввёл в него последний палец и, теперь двигая ими тремя и периодически смазывая их слюной, чтобы облегчить скольжение, услышал, как Кёрлзз подавил всхлип. — Грязная сука, — ядовито выплюнул он, ускоряя движения обеих рук. Парень под ним позорно скулил и выкрикивал какие-то неразборчивые просьбы, лицом вжимаясь прямо в матрас. С негромким, но отчасти неприятным уху звуком, Арон вытащил из него пальцы, прижал их к его булкам и, несильно потянув за них, подвёл Мэтта к себе поближе. Чуть наклонившись, он сплюнул на подготовленную задницу, чтобы хорошенько её смазать. Кёрлзз замотал головой, желая сказать что-то, однако док не позволил произнести ему ни слова, подведя пульсирующий агонией член к его дырке и надавив на неё головкой. Эрличман, разинув от блаженства рот, стал вгонять его в по-прежнему узкое отверстие, чувствуя неслабое давление его стенок. Он сдавленно, но одобрительно прошипел, протискиваясь внутрь глубже и растягивая заключённого так сильно, как только мог. — Блять, какая же ты похотливая шлюха… нравится мой член, да? — произнеся это, он вошёл в Мэтта до основания и тут же ощутил, как жар этой потрясной задницы полностью охватывает его. Как же это, блять, неописуемо опьяняло… словно кто-то воткнул ему шприц с наркотой в нижнюю часть живота и всплески наслаждения теперь протекали по его кровеносной системе. — Ах-х-х… — сорвалось с его уст, когда он услышал, как кряхтит и скулит тело под ним, чьи ноги и бёдра вместе с ними напряжённо трясутся от того, что их насильно удерживают на месте. Он медленно провёл ладонями по его мягким булкам, небрежно вцепился в них пальцами и понемногу стал отстраняться, а Кёрлзз, почувствовав, как тот вышел из него почти во всю длину, отчаянно захныкал. Вот чёрт, вот чёрт. Он ведь в буквальном смысле лишал этого парня девственности, отнимал в нём единственное чистое и светлое, и только лишь думать об этом было самым лучшим, что когда-либо ощущал Арон всем своим существом. Господи, он буквально наслаждался тем, что был у него первым, что был тем, кто первым трахнул его, заставил его кричать и кончать везде и всюду, будто бы он был сраным подростком в переходном возрасте. — Блять, — выругался он, ощущая, как навесу пульсирует ствол, а внутри чужого тела пульсирует головка. Он затрясся, а затем резко толкнулся вперёд, слыша сдавленные крики Мэтта и чувствуя, как достал до его простаты. Тяжело дыша, он стал мучительно медленно и грубо втискиваться всё глубже и глубже, всей длиной члена потираясь о сжавшиеся стенки, возбуждённо постанывая всякий раз, когда по всему телу огненной волной разливалось тепло. — Блять, какая же охуенная у тебя задница, — протянул он, принимаясь трахать парня быстрее и закатывая от удовольствия глаза, пока тот продолжал извиваться и дрожать под ним. Комната заполнилась стонами и обречёнными мольбами, кучерявый, окутанный запахом секса и нескончаемой смазки на простынях, почти двое согнулся, позволив другому мужчине беспощадно иметь его. — Нравится, когда я трахаю тебя, правда? — прорычал Арон, интонацией выделяя последнюю часть предложения и, только произнеся её, вдолбился в узкую дырку с такой силой, что после Мэтт заскулил уже и от боли, и от удовольствия. — А-Арон… пож-пожалуйста… Последовал ещё один сильный толчок, из-за которого едва слышно скрипнула кровать, а Кёрлзз, потеряв равновесие, рухнул лицом вниз на подушку, задыхаясь собственным криком. — Ты… мерзкая… сука, — надрывисто отчеканил док, чувствуя, как пульсирует член и как стягивает яйца, чувствуя, что в самой нижней части живота нарастает оргазм. Нога Мэтта была вытянута прямо вдоль него, он ощущал, как его колечко мышц становится всё свободнее, как дрожит его спина, когда он проталкивается внутрь него, удачно задевая ту нервную точку, настолько чувствительную и нежную, что, всякий раз попадая по ней, он откидывал голову назад, слышал, как удовлетворённо шипит парень, и как комната вновь заполняется стонами. Он был невероятным, он был такой чертовски красивой сукой, которая так желала его члена. Его рельефная спина, изувеченная несколькими некритичными царапинами, была покрыта тонкой испариной, его мускулы под кожей двигались с ним в одном ритме; он будто бы был котом, самым чувствительным животным, которое когда-либо доводилось видеть психологу. И он принадлежал ему, он подчинялся ему, он проигрывал каждый раз, когда Арон толкался в него, и стонал, как голодная до ебли дешёвая шлюха. Эрличман чувствовал, что был чертовски близок к разрядке. Чувствовал, как напряглись его яйца, как ямочка на его члене сочится смазкой так сильно, что задница Мэтта стала донельзя скользкой и горячей, что позволяло ему почти свободно её трахать. Он грубо ударил его по одной булке, оставив на ней жгучий красный след, и услышал, как тот податливо заскулил и сквозь стиснутые зубы тихо поблагодарил его. Ещё немного, ещё пару толчков — это всё, в чём сейчас нуждался док. Он так сильно желал полностью наполнить заключённого собственным семенем, желал изничтожить последнюю часть невинности этого человека, навсегда лишив его девственности. Чтобы все увидели, насколько мерзким был Мэтт, как легко он позволил ему трахнуть себя, раздвинув ноги быстрее, чем последняя сука в течку. — Блять! — выкрикнул он, чувствуя, как напряглось всё его тело и в агонии снова забился собственный ствол, несколько капель спермы стекли на стенки чужой задницы, а следом Арон обильно кончил. Он был уверен, что не кончал так никогда раньше, что не ощущал столь бурного оргазма. Он видел, как наслаждённо закричал и застонал Кёрлзз, пачкая простыни под собой, и ощутил, как сильнее сжалась вокруг члена его задница, что заставило дока почувствовать себя куда лучше, чем прежде. Эрличман не слышал от кучерявого ничего, кроме стонов и последнего сдавленного крика, покинувшего его глотку, и не видел ничего, кроме сжимающихся в спазмах мышц его прекрасной спины. Несколько секунд рая и чистого блаженства захлестнули сознание психолога, вспышка обжигающего удовольствия была настолько сильной и яркой, что он был на все сто миллионов процентов уверен, что этот момент его жизни был самым лучшим и подавляющим все остальные. Но затем, тяжело дыша, чувства стали возвращаться к нему; он быстрым движением оставил чужую задницу, наблюдая за тем, как тонкой струёй из неё на простыни вытекли остатки спермы. Пространство вращалось вокруг него, ощущение такого никогда не испытываемого удовольствия заставляло его сердце бешено колотиться, а кровь сумасшедше циркулировать по клеткам. Это было непередаваемо, лучшее из всего, что он когда-либо чувствовал, лучшая эмоция, которую он когда-либо испытывал. Всё ещё не сумев прийти в себя, он перекатился на бок; его грудная клетка вздымалась и опускалась, сердце буквально разрывало на части от создавшегося ритма. Его слегка потрясывало, он сделал глубокий вдох и попытался вернуть себя в реальность, открывая глаза и оглядываясь по сторонам. Рядом лежал Мэтт, его бёдра по-прежнему покрывали капли спермы, а задница была окрашена в ярко-красный оттенок из-за предыдущих ударов. И даже такой, с разлохмаченными волосами, с покрасневшими от укусов и поцелуев губами, он в буквальном смысле был более сексуальным, чем любой другой мужчина, которого когда-либо видел Арон. — Нравится то, что ты видишь? — с улыбкой поинтересовался кучерявый, чью кожу, будто сделанную из фарфора, покрывала свежая испарина. Другой лишь молча кивнул, пока его лёгкие пытались вновь запастись кислородом. Заключённый усмехнулся, одной рукой медленно поглаживая грудь дока, пальцем выводя незамысловатые узоры на его плече. Несмотря на то, что он только что кончил, Эрличман не мог не ощутить неприятную тревогу, наблюдая за тем, как Кёрлзз ласкает его, успокаивая и напрягая одновременно. — Какого это, знать, что ты кого-то изнасиловал? По его телу так быстро пробежал холодок, что он было подумал, что кто-то включил радиатор и самолично опустил температуру на приличное количество градусов, уводя ту в минус. — Ч-что? — неуверенно ляпнул он, от шока округляя глаза. Парень улыбнулся, теперь постукивая пальцем прямо по его коже в том месте, где располагалось сердце. — Твоё первое изнасилование. Какого это? Я думаю, что всё прошло отлично, учитывая то, сколько ты накончал мне в задницу. Никогда не видел, чтобы мужик так долго кончал в меня, ты и правда такой особенный, да? Арон не мог поверить своим ушам. Он всё ещё был не совсем в нормальном состоянии, отходя и от секса, и от алкоголя, но неправильно его понять он точно не мог. — Н-но… ты ведь сказал, что девственник. Тебе тоже понравилось, тебе… я знаю, что тебе это понравилось, — сомневаясь в собственных словах, мямлил он, не способный сформулировать чёткую, подкованную логикой мысль. Кёрлзз тихонько хихикнул и, подвинувшись к нему ближе, закинул ногу на его паховую область и медленно прижимаясь к его бедру. — Конечно понравилось, я люблю секс в целом. Девочки, мальчики, сверху, снизу, мне плевать до тех пор, пока это можно называть сексом, — он снова улыбнулся; их тела были настолько близки друг к другу, что док почувствовал, как от его собственной кожи исходят искры. — А насчёт девственности… брось, Ронни, ты серьёзно поверил, что я девственник? Возможно, я долгое время не был снизу, но в подобных вещах я уж точно не новичок. Но это ли важно? Я заметил, что ты тащился от мысли насилия невинного, не правда ли? Всё не так, всё, блять, не так, это враньё. Худшее враньё, которое он когда-либо слышал за всю свою жизнь. Он… Кёрлзз не был против, он буквально сам подставил ему задницу, Арон бы не смог заставить другого мужчину трахнуться с ним. Подумав об этом, в голове вдруг вспыхнули картинные фрагменты, где Мэтт о чём-то умолял и пытался остановить его. Нет, нет, о чём речь, это пиздёж. Пиздёж! С возникшим чувством отвращения Эрличман стал отстраняться от заключённого, но, не рассчитав расстояние до края кровати, рухнул на землю, взвизгнув от неожиданности. — Ты ёбаная мразь, — выругался он, пытаясь здраво мыслить сквозь пелену алкоголя и бушующих эндорфинов. Кучерявый злобно рассмеялся и, когда принялся говорить вновь, даже не смутился своего обнажённого тела, даже наоборот, казалось, гордо демонстрировал его. — Подумайте об этом, док. Вы только что изнасиловали бедного спящего парня, без согласия отобрав у него девственность, не задумываясь о правилах или последствиях. Вы видели, что я пытался отстраниться, но всякий раз применяли силу, чтобы подчинить меня. Так что, прошу, расскажите этому несчастному, блять, преступнику о том, какого-то, изнасиловать кого-то. Потому как теперь вы, доктор, ничем не отличаетесь от меня, — он пристально посмотрел на Арона с застывшей огромной улыбкой на губах и торжественным видом на лице, выдающим всю его гордость и победу. Мужчина замотал головой, дрожащими руками пытаясь помочь себе встать и убежать из этого ада. Нет, нет, всё было не так. Кёрлзз обманул его. Он использовал его слабость и обвинил его в том, чего он не хотел делать, чего бы он никогда не сделал при любых других условиях. Само собой, здесь была вина и алкоголя, потому что, когда ты пьян, нелегко бывает думать логически. — Лжец… — выплюнул он, чуть отполз назад и, наконец, сумев встать, уставился на сумасшедшего. Мэтт не двигался совсем, по-прежнему лежал на боку в расслабленном состоянии, всё его тело было покрыто синяками, ссадинами и красными пятнами, явно демонстрирующими то, как док доминировал над ним. Он был так красив и грешен, он был точным изображением того, что человек никогда не должен увидеть. Он был вожделением, был силой, он был… искушением. Арон добрался к стене около двери, чувствуя, как сердце вот-вот прорвёт кожу на груди. Боже, что же он натворил? Мэтт громко рассмеялся, его рот в столь яром смехе широко открылся, а губы налились красным, как кровь, цветом. Он наебал Арона, это сраный урод наебал его всей этой игрой в сонного возбуждённого мальчика, он должен был понять это в самый первый момент, как вошёл в эту чёртову комнату. Злостно рыкнув, он сыпал его всеми матами, какие только знал, игнорируя его уже чуть ли не надрывистый смех. Он материл его плоть, его тело, сердце, он материл каждую каплю крови в его венах и каждую мышцу под его кожей. Он поверить не мог в то, что был настолько наивным, чтобы попасться на том, что кучерявый действительно был не против, что он сам предложил себя. — Ты проигрываешь, Арон! — внезапно прохрипел тот. Тёмные пряди волос ниспадали прямо ему на лицо. Он был похож на демона, на психопата, со своими чёрными кругами под глазами и красными и фиолетовыми пятнами по всему телу. — Ты проебёшь эту игру, мудила. Мы заберём тебя, и ты будешь падать вместе с нами. А мы будем смеяться, пока ты будешь умирать. Арон больше не мог это терпеть. Сдавленно крикнув, он схватил всю свою одежду и, будучи по-прежнему голым, попытался уйти из комнаты, что наполнилась смехом прямиком из преисподней. Он чувствовал себя мерзко, ужасно, чувствовал себя чудовищем, ублюдком, самым худшим из всех, кто когда-либо существовал. Кёрлзз продолжал смеяться и называть его именами, которые док не желал слушать. Всхлипнув, ему, наконец, удалось открыть дверь и, выбравшись наружу, захлопнуть её за собой. Покрытой потом спиной он чувствовал её леденящий металл, вынуждающий его трястись, стоя на месте. Он всхлипнул снова, крепко сжимая в руках одежду, которая была на нём ранее. Он стоял в этом коридоре полностью голым и, сообразив, спешно стал натягивать её на себя, ощущая, как она, подобно клею, прилипает к коже, что заставляло его чувствовать себя ещё более мерзко, чем раньше. Он не мог поверить в то, что на самом деле трахнул Мэтта. Как это произошло? Как он позволил своим инстинктам и алкоголю взять над ним вверх? Он должен был быть подготовлен, должен был предотвратить всё это, зная и хорошо осознавая свою слабость к этому кучерявому монстру. Но в следующую секунду в голову врезалась мысль, которая отбросила все остальные. Касеты… Вот же пиздец. Он всё ещё слышал смех Мэтта позади себя, приглушённый звукоизолирующей металлической дверью. Дрожа, он ещё раз проверил, закрыта ли камера, а затем поспешил за пределы этого коридора, вышагивая к холлу так быстро, как только мог. Пролетев мимо других спящих пациентов и повернув множество раз, он наконец-то попал в центральный зал. Почувствовав внезапный холод, он продолжил идти, стараясь движениями своих конечностей выгнать этот мороз. Ему нужно было вернуться в комнату сотрудников службы безопасности: самым важным сейчас было забрать или напрочь стереть записи. Никто не должен был увидеть их, иначе это бы разрушило его карьеру. Он поднялся на этаж выше, бесшумно ступая по опустевшим коридорам больницы, такой по-странному тихой сегодняшней ночью. Увидев уже знакомую дверь с надписью, гласившей «охрана», Арон облегчённо выдохнул. Его тут же охватило утешающее чувство безопасности, будто бы теперь, находясь вдали от шести сумасшедших, он, наконец, мог здраво мыслить и попробовать исправить свои ошибки. Пройдя внутрь, он медленно двинулся вперёд и обнаружил Джимми, по-прежнему развалившегося на кресле, храпящего и пускающего слюни на униформу. Около него по кругу вращались пару бутылок пива, словно кем-то совсем недавно задетые. Не собираясь терять зря время, Арон взялся за поиск записи с камеры, что висела в комнате Мэтта. Он проверял каждый монитор и соответствующие ему данные, и вскоре наткнулся на тот, который касался клеток шестёрки и, в том числе, клетки Кёрлзза. Но в ту же секунду он панически замер на месте. Камера всё ещё работала и даже выдавала какие-то неразборчивые звуки, однако была пуста. В ней не было кассеты. Арон не мог поверить своим глазам: пустой прямоугольник издавал какие-то нечёткие механические шумы, но ничего не записывал. Он ошарашенно затрясся, думая теперь только о том, какие последствия для его жизни повлечёт за собой это видео. Господи, он же в буквальном смысле насильно трахнул Мэтта посреди ночи, нарушив тем самым все его гражданские права и все правила, какие только могли существовать между врачом и пациентом. Он проебался, он определённо проебался. Он не имел ни малейшего представления о том, где эта чёртова кассета сейчас могла быть, и тот страх, который он испытывал, нехило мешал ему здраво мыслить. Всё, что его мозг мог воспринять в данный момент, это только вопрос о том, кому вообще понадобилась эта запись. Вопрос, на который заранее нет ответа. Но, соединив все факты воедино, до него дошло, что тот, кто украл кассету в первый раз, и тот, кто украл её сейчас, это один и тот же человек. Он собирается вернуть их? Или будет шантажировать ими дока? Или, возможно, та сумасшедшая шестёрка хотели использовать Арона в качестве козла отпущения, чтобы выиграть ещё немного времени? Оглянувшись, он вновь застопорил своё внимание на спящем Джимми. И тут же в его голову закралось сомнение. Что, если всё это провернул Джимми? Всё происходящее имело бы объяснение: от замены камер и жучков с микрофонами в допросной до пропажи первой записи и её магического появления у Арона на столе. Ведь именно Юма был ответственен за подслушку и видеонаблюдение, он обычно находился в комнате персонала один, да и ключ от комнаты приятеля у него тоже был. Всё, казалось, указывало на него, однако было существенное доказательство его невиновности. Их долгая дружба с Ароном. Док знал, что подкупить Джимми было практически невозможно: он слишком бережно относился к собственным принципам, и даже самое заманчивое предложение не смогло бы подтолкнуть его к предательству друзей. Но он всё же был человеком, и, возможно, шестеро дали ему то, в чём он нуждался и чего хотел. Ох, ну просто охуительно. Неужели он и вправду задумался о том, что лучший друг опрокинул его? Как такое вообще возможно? Он же отлично знал этого светловолосого охранника, он был уверен в том, что тот не сделал ничего плохого. Он вздохнул и поплёлся в рабочее кресло, обессиленно падая в него и закрывая глаза. Он ещё никогда так хреново себя не чувствовал: он физически устал от секса, от бега, устал от беспокойства и всего невероятного дерьма, которое напрочь рушило его психическое здоровье, не считая манипуляций, проблем с работой и перспективы ещё предстоящих подобных дней. Нет, хватит. Ему нужно было успокоиться, нужно было, блять, просто успокоиться. Слишком много мыслей окутывали его голову, он не мог справиться и с половиной из них, особенно учитывая тот факт, что мозг всё ещё находился под действием алкоголя, а тело было донельзя изнурённым. Хотя что ему ещё остаётся делать? Кассета пропала и, вероятно, находилась в лапах сумасшедших, Джимми спал, больница была тихой и пустой, будто бы они с охранником и шестью заключёнными находились в ней совершенно одни. Было ли у него решение проблемы? Нет. Знал ли он, что делать? Нет. Имел ли хоть какое-то представление о том, что будет делать? Нет. Так о чём переживать? Нельзя ведь построить дом без кирпичей, у него сейчас не было другого выбора, кроме как пойти спать, отдохнуть, а потом найти способ выпутаться из всего этого навалившегося на него дерьма. Вздохнув, он расслабился на удобном кресле, попытался успокоиться и погрузиться в сон, чтобы восстановить силы для новых поисков, для новой возможности спасти собственную задницу. Чёртов Кёрлзз оказался достаточно умной сволочью, чтобы суметь вот так обмануть дока. Он ни за что бы не простил себя за совершённую ошибку, но лить слёзы сейчас было бессмысленно. На данный момент жизни самой его существенной проблемой была та запись с камер, однако при нынешних обстоятельствах, с алкоголем и эндорфинами, бегущими по венам и, казалось, превышающим количество крови в них, было не до всего этого. Нужно просто хотя бы вздремнуть, прийти в себя, в своё нормальное состояние, и он бы нашёл эту чёртову кассету и всё вернулось бы на круги своя. Потерять надежду сейчас было бы абсурдным.