Et impera, или Пятый элемент

– Оставь девочку в покое. Голос Эскулапа остановил стрелки часов, остановил само неприступное время, потому что великий Тёмный лорд замер. – Так-так-так, – пропел маг. – Старик обладает даром речи. Удивительно, да, мисс Грейнджер? Или великий врачеватель разговаривает только с грязнокровками? Мисс Грейнджер была не там и не с ними. Доведённая до исступления, она постигала пределы возможного. Но дело было в том, что пределов не существует, и она, как волшебница, должна была это знать. Она же только знала, что ей страшно, что ей безумно хочется домой и что это не сон. Волдеморт был великолепным садовником. Из детской травмы он так бесподобно взрастил ненависть, а из ненависти – идею, на которую, как мухи на мёд, слетелись стервятники, пытавшиеся отыскать в себе что-то помимо крови и давно потерявшиеся в этих поисках собственных преимуществ. Хотел ли Тёмный лорд власти над людьми, над жизнью и смертью? Был ли он действительно до краёв наполнен едкой уничтожающей ненавистью? Когнитивный диссонанс и нескончаемая боль – вот что действительно уничтожало. И не Волдеморта, а Гермиону Грейнджер. «Круцио». Она была готова. Умереть. Утонуть в бессознательности словно в том океане. Оборвать нейронные связи. Она не понимала. Как. Так. Можно. Лишать живое существо воли. Лишать живое существо прав, данных ему природой: на жизнь, на свободу, на волю. Это ли определение власти? Это ли власть? Ему оставалось совсем немного. Всего несколько секунд его руки должны были удерживать её тело под водой, наполнявшей лёгкие. – А-а-а!!! Гермиона вынырнула мгновенно, тут же принявшись выплёвывать не существовавшие водоросли, камешки и воду. Эскулап кричал, вопил, почти выл. Его никчёмная телесная оболочка, казалось, вот-вот разорвётся на множество мелких ошмётков из дряхлой кожи, немногочисленных слабых мышц, хрупких костей и застоявшейся крови. Неподвижный взгляд врачевателя застлала сверкающая пелена. Квинтэссенция рвалась на свободу, утягивая за собой его душу! – Вот оно, друзья! – расхохотался Тёмный лорд. – Вот оно! Пятому элементу не хватало пространства. Он разрывал Эскулапа, со всей серьёзностью грозясь разорвать подземелье. Неровный потолок, стены, представлявшие собой голый необработанный камень, осыпались и тряслись в безмолвной молитве. Прошла вечность, может, больше. На деле – несколько секунд. С последним криком Эскулапа наступила тишина. – Нам нужно расширяться, не так ли? – спросил Волдеморт скорее у самого себя, чем у полумёртвых пленников. – Пятый элемент не терпит ограничений. Грязнокровка! Помоги старику подняться! Пределы существуют лишь с поправкой на то, что границы мобильны. Волдеморт сдвигал границы резко и безжалостно, но Гермиона знала: если она выживет, если сохранит желание жить, то станет выше на две головы. – Немедленно, грязнокровка! Не время умирать, – рявкнул маг. Или время? Диссонанс отнимал жалкие крохи сил. Гермиона сама не способна была подняться – не то что помочь кому-то. – Тогда я помогу тебе – считай это милостью. Диссонанс развеялся голубым полупрозрачным туманом квинтэссенции. Время умирать, потому что милость Тёмного лорда – приговор более страшный, чем немилость. – Империо. Он стал её центральной нервной системой. Он принимал, обрабатывал, командовал. Она была полусознательным телесным отражением его приказов. Нутро кричало «нет!». Это перестало быть вопросом убеждений – скорее вопросом физических возможностей. Но ЦНС требовала, несмотря на безжалостную ноцицепцию. Гермиона Грейнджер вернулась в вертикальное положение, твёрдо прошагала к Эскулапу и, схватив его за локоть, направилась к двери. Сознание – это способность к концентрации внимания и ориентировка в себе, времени и собственной личности. Её внимание было сконцентрировано на выполнении определённой последовательности действий, в себе она перестала ориентироваться давно, со временем дела обстояли ненамного лучше, и лишь собственная личность не вызывала явных сомнений. Гермиона Грейнджер не находилась в сознании в полном смысле этого слова. Упорно игнорируя ноцицептивные импульсы, девушка вела Эскулапа. Куда-то. Её глаза видели, её уши слышали, но разум тут же забывал. Разум концентрировался на последовательности. Солнце. Мир обратился бликами, пятнами и светом. Империус отпустил Гермиону, а Гермиона отпустила Эскулапа – и оба они рухнули на твердокаменную землю, сквозь которую изумрудными стрелочками прорезалась сочная трава. Земля была тёмной, прохладной, земля источала жизнь, но Гермиона не могла ей внять. Они возвышались над океаном. Пятьдесят метров суши перед ними резко обрывались, словно отсечённые от воды лёгким движением ножа в твёрдой руке. Облака, казавшиеся цветными: серыми, синими, жёлтыми, белыми, фиолетовыми – парили низко и величественно, призывая вознестись. Гермиона приложила силы, чтобы повернуть голову. Они возвышались над океаном, а Волдеморт возвышался над ними в неизменно чёрной тяжёлой мантии, казавшейся пространственным искажением на его полупрозрачной, словно мёртвой, коже. Утёс пытался вернуть к жизни свежим солёным воздухом, поражал воображение гриффиндорки в отличие от дома за спиной мага. Невзрачная двухэтажная постройка из тёмного камня поросла мягким зелёным мхом, лишайником, а тень окружавших её почтенных, но несколько облезлых деревьев, вовсе лишала дом господства, особенно на фоне простиравшихся далеко-далеко равнин и холмов. Таким образом, старый коттедж едва ли претендовал на звание резиденции Того-кого-нельзя-называть. Они возвышались над океаном, а возвышавшийся над ними Тёмный лорд взирал так, что сомнения улетали в порыве ветра к цветным облакам. Алый гнал разум прочь вместе с сомнениями. Свежий запах хвои, терпкость почвы, солоноватость океана – она чувствовала. Морской прибой, плеск воды, пение ветра и листвы – она слышала. Бескрайние равнины, холмы, леса, океан – она видела. И всё звало в свои объятия. Они возвышались над океаном, а жизнь снисходительно и насмешливо возвышалась над ними. И лишь она отделяла Гермиону Грейнджер от воссоединения с первозданным, великолепным, неповторимым покоем. Сама жизнь пролонгировала все её страдания. Она не хотела более возвышаться над океаном. Потому, собрав остатки жизни, она вырвалась из мыслей и вырвалась из плена. Не время умирать. Прежде нужно установить рекорд, разрушить чёртовы пределы. Гермиона и не вдохнула толком – просто рванула туда, где чья-то твёрдая рука лёгким движением отделила когда-то океан от суши. Синеву от черни и зелени. Неведомая Сила несла её вперёд. Ветер пел, свистел, прибой звал, а грязный розовый шифон, обнажив белые ноги, издевательски развевался. Она прикусила губу, сжала кулаки. Она чувствовала. Гермиона Грейнджер станет на три головы выше. Движения были широкими, а прыжок разрушающим. Утёс отпускал. И она полетела, сражаясь с воздухом. Она ожидала одного единственного момента – столкновения. С водой, с камнем – неважно. Нет смысла сожалеть, находясь в прыжке. Гермиона Грейнджер была великолепной ведьмой – сильной, умной, храброй, независимой. Но при всём наборе прекрасных и не очень качеств она оставалась человеком. Всего лишь человеком, как и все. Существом с разумом, что не поддаётся расчётам. Разум – самая хрупкая и непредсказуемая составляющая человеческой сущности. Гермиона Грейнджер никогда не отличалась слабохарактерностью или суицидальными наклонностями. Но разум – самая хрупкая составляющая человеческой сущности с неисповедимыми путями. Она обещала себе не сдаваться, однако обещания самим себе более рушимы, нежели обещания другим, а быть сильной так утомительно. Она хотела жить в лучшем мире, который они могли бы отвоевать. Она хотела домой, хотела увидеть родителей, друзей, хотела жить, любить, познавать. Но глаза открывались, и она видела тьму, слышала «круцио», чувствовала боль. Этот «круг жизни» повторялся, а вечно биться о стену без надежды её сдвинуть невозможно – разобьёшься. – Твоя жизнь в моих руках. Тьма окутала поля зрения. Исчез океан, исчез утёс – исчезла синева и чернь. Она оказалась в плену чёрной мантии, в жёстких тисках Того-кого-нельзя-называть. Падение превратилось в полёт, а полёт обратился объятиями с океаном. Они шли ко дну. Холодная солёная вода ела глаза, тысячи кинжалов пронзали мышцы, принуждая их содрогаться. Она успела разглядеть ярость, гнев, стремившиеся к бесконечности. Кристально прозрачную воду осквернила чернота, что не сливалась воедино с океаном, а, словно кровь, клубилась, дымилась причудливыми туманными сгустками – и всё это отбирало у неё кислород. Они вынырнули стремительно, словно изгнанные стихией. – Я утоплю тебя, грязнокровка! – свирепо прошипел Волдеморт, удерживавший своё тело на поверхности с помощью магии. Гермиона не успела моргнуть – крепкие бледные руки толкнули её ко дну. Её жизнь в его руках. Гермиона умрёт, но не по своей воле, не по своему порыву – она умрёт тогда, когда он захочет, так, как он захочет. Жизнь покидала её пузырями кислорода. Его тело заслонило небо, и всё, что ей оставалось – протянуть руки к нему. Седация. Всплеск. Вдох. И снова под воду. – Почувствуй, дорогая, – ядовито произнёс он. – Почувствуй: твоя жизнь в моих руках. Он топил её. Издевался, как дрянной мальчишка издевается над зверьком, ненароком попавшем в его лапы. И снова седация, всплеск, вдох. Его молили о пощаде, молили о смерти, закрепляли, утверждали его власть. А Гермиона Грейнджер вырвалась и позволила себе самостоятельно принять решение о собственной участи. – Но ты будешь жить, грязнокровка. – Волдеморт привлёк девушку к себе, удерживая за горло, произнося свои речи прямо ей в губы. – Пока я не решу, что время умирать. – Кому… – хрипло начала она, пытаясь унять не унимаемую дрожь неясного патогенеза. – Кому ты пытаешься это доказать: себе или мне? – Я утверждаю, но не доказываю, – ответил он, криво ухмыляясь. – Ты жалкое создание, недостойное магии, недостойное… – Жизни? – резко перебила Гермиона. – Я сильнейшая ведьма своего возраста, а ты… Кто ты такой? – Наделённый силой и властью, грязнокровка, ты не поняла? А потому я решаю… – Ничего ты не решаешь! Ты можешь до посинения убеждать людей в их никчёмности – им будет плевать, как и мне. Власть и сила легко ускользают, и в итоге никчёмным останешься лишь ты! – И кто же отберёт у меня власть, а? – Он нажал на её затылок, заставив запрокинуть голову. – Грязнокровка отберёт у меня власть? – Отберу! – внезапно заявила Гермиона, ведь ещё недавно она собиралась покончить со всеми земными тяготами. С одинаковой вероятностью он мог разразиться смехом, нанести очередной удар, утопить, раскромсать, швырнуть, мог проигнорировать. Он рассмеялся. – Забавная грязнокровка. Ты такое увлекательное создание… – протянул он, освободив её затылок, тут же скользнув рукой к подбородку и зажав челюсть между большим и указательным пальцами. – Я убью мальчишку Поттера и его друзей, а тебя оставлю. Они снова возвысились над океаном. Волдеморт сгрёб её промокшее и продрогшее тело в охапку – и они взлетели. Разум разбился, рассыпавшись на мириады мелких сверкающих осколков. Дюжина мелких впилась в её сердце – это были мимолётные губительные мысли. Гермиона Грейнджер допустила восхищение. Она восхищалась магией Того-кого-нельзя-называть. Но они летели. Не утёс возвышал их над океаном, а сама магия – и это было невообразимо. Это было смертельным вероломством. Гермиона знала, что её неумелая окклюменция не скроет мимолётное, но такое навязчивое. Эскулап лежал на том же самом месте. Скрюченный, высохший, почти безжизненный. Плотно сомкнутые веки не скрывали божественного света эфира. Она ощущала. Словно их души связала крепкая нить. Прилив сил был не менее мощным, чем слабость, наступившая почти мгновенно. Гермиона умерла, услышав напоследок: – Я так и знал. 666 Разум не поддаётся вычислительной машине. Гермиона Грейнджер всегда была умной, рассудительной, возможно, немного медлительной, но решительной и не безрассудной. Но психика хрупка – гораздо более хрупка, чем соматика. Она вела себя безрассудно и хаотично. Львиная гриффиндорская храбрость в секунду сменялась отчаянием. За громогласностью следовало малодушие. Она бесила саму себя, не принимая во внимание собственную человеческую сущность. Они оба стоили друг друга. Бросались словами, но Том Реддл… Кукловод. Каждая нить была натянута до предела. Во снах царствует бессознательное. Гермиона подозревала, в глубине души знала, что это не она. Не её воля двигала к безумствам, не её разум диссонировал. Волдеморт путал нити, игрался с нейронами, переплетал, натягивал – внушал. Тяжело понять, что является свойственным или несвойственным, когда рушится Вавилонская башня – и всё смешивается. Не Гермиона запуталась в себе – он запутал. Бессознательное негодовало. Неужели она настолько безвольная и глупая, что не догадывалась раньше? Или настолько заносчивая и самодовольная. – Да, грязнокровка, это так. Вдох. Он вторгся и в бессознательное. Гермиона никогда не боялась Волдеморта, как следовало бы бояться. Бей или беги – она не могла ни того, ни другого – нормальная физиология давно сдалась патологии. Порочный круг не разрывался, а пополнялся новыми звеньями. – Признаюсь честно, – лукаво сказал маг. – С тобой бывает интересно. Не ожидал я, что твой мозг ответит на мои маленькие поправки таким актом протеста. Хотя конечный результат оказался полезным. Вдох. Воздух был влажным, солёным – они не покинули утёс. Только теперь её тело было помещено… на кровать. Они находились в самой настоящей комнате на втором этаже невзрачного коттеджа. В комнате даже было маленькое окно. Взору открылся нерушимый союз затянутого нуарными тучами неба и могучего синего океана – они словно держались за руки на еле прорисовывавшейся линии горизонта. На ней не было розового платья – снова полосатая роба. Она больше не пахла жизнью. Тёмный лорд обещал, что его соратники исправят этот недочёт, но он и сам справился, а страх лишним не бывает. Гермиона не чувствовала Эскулапа, не чувствовала Пятого элемента. Зато тёмная материя Волдеморта ощущалась сильнее, болезненнее. Лишь словив себя на этом, гриффиндорка увидела змею. Вдох. Боггарт Гермионы Грейнджер в обличии Минервы МакГонагалл сообщал, что девушка провалила экзамены. Теперь она готова была пересмотреть приоритеты. Нагайна. Так звали спутницу Тёмного лорда. Она взирала так, словно уже давно представила, как переваривает маленькую гриффиндорскую зубрилку, и теперь Гермионе стало взаправду страшно. Захотелось потянуться к древку волшебной палочки. Ах, да. – Хм, в некоторых моментах моей биографии у тебя пробелы, а в некоторых – неплохие познания, – сказал маг. – Да, грязнокровка, верно. Это Нагайна, познакомься. Гермиона истерично отметила, что, если выберется, обязательно напишет его биографию. – Как лестно, – съязвил он. Стоило сосредоточиться на окклюменции, но свернувшееся кольцами в левом углу пресмыкающееся вызывало неистовый ужас. – Нагайна, – протянул Волдеморт. – Наша гриффиндорка боится тебя больше, чем меня. Гермионе хотелось сказать «ридикулус». Хотелось простым заклинанием и каплей воображения изгонять страхи. Что же. Если она когда-нибудь увидит Парвати Патил, им будет о чём поговорить. А теперь… Змея зашевелилась, кольца одно за одним начали раскручиваться – Нагайна ползла к Гермионе. – На твоём месте я бы не нервничал, – усмехнулся Лорд, стоявший в стороне у двери. Гриффиндорка застыла полусидя. Сухая кожа пресмыкающегося коснулась голой ступни. Адажио. Легатто. Девушка вдруг отчётливо вспомнила уроки фортепиано. Чёрные клавиши. Белые клавиши такие…? Под колено, вверх к животу, вдоль поясницы по спине выше. Оно скользило, извивалась. Гермиона почувствовала тошноту. – Хватит, – сдавленно прошептала она. Гермионе казалось, будто Нагайна вот-вот сожмёт её ослабшее тело, и оттого сама сжалась непроизвольно. Для такой громадной змеи она сойдёт за аперитив. – Тебя отчаянно ищут, грязнокровка – ни один номер «Пророка» не обходится без колдографии самой выдающейся студентки столетия. Я всё ожидал глупостей от Поттера, но наверняка у него орава нянек. Впрочем, Поттер пока что меня не так интересует, и ему нас не найти, как и другим. Мисс Грейнджер на секунду даже забыла о змее. – Удивлена? Некоторые мои слуги знали о существовании Эскулапа. О том, с какой целью он был нужен, никто не знал ровно до тех пор, пока я так хотел. И о том, где мы, не знает никто, грязнокровка. Ваш хвалёный Орден с ума сходит. Сначала исчезают оба друга Поттера, затем они возвращаются с занимательной информацией. Не успевает старик Дамблдор её обработать, как ты пропадаешь снова. Нагайна была агрессивна, опасна, а Гермиона состояла из плоти и костей и была вполне съедобна. – Ты не самая тупая… грязнокровка, – продолжил Волдеморт. – Сложишь два плюс два – квинтэссенция откликается на тебя. Ты словно… экстрагент. Нагайна мешает тебе думать? Короткий кивок – и змея шумно шлёпнулась на пол. Отпустило. И не только потому что несколько секунд назад её обвивало громадное пресмыкающееся. Гермиона поняла, что сама управляет потоком мыслей и чувств – вернулось давно позабытое ощущение отсутствия недопустимых примесей. Страх. Боль. Отчаяние. Непонимание. – Гриффиндорка, – хмыкнул маг, приблизившись к кровати, на которой, всё ещё застыв, полусидела девушка. – Ты ведь уже пришла к некоторым выводам касательно человеческого разума – он чрезвычайно сложен. Власть, мисс Грейнджер, – это не должность, не кресло. Это контроль над разумом. Ты была такой храброй и такой отчаянной. Твой побег был уморительным, я не оставил тебя и в Хогвартсе, но ты сама вернулась. Вернулась и вновь попыталась сбежать. Чем дальше я заходил, тем более волнительным был диссонанс и тем большее удовольствие приносит мне данный момент. Прозрение. До Гермионы вдруг дошло: главное не остаться в живых – главное победить. Победить его, ощутив триумф, избавившись от давно идентифицированных, унизительных эмоций. – Контроль, да? – Гермиона заглянула в отвратительные алые глаза. – Ты себя не можешь контролировать. И пламя вспыхнуло. Волдеморт вскинул подбородок, его верхняя губа скривилась – крайняя степень гнева. – Ты так думаешь, грязнокровка? – процедил он, подойдя совсем близко. – Вы… – Девушка всегда резко избавлялась от фамильярности в таких ситуациях. – Не способны контролировать эмоции, чувства. Вы… – Продолжай. – Он протянул бледную кисть к лицу Гермионы, царапнув ногтем по её подбородку. – Внимание ко мне. Одержимость. – Считаешь себя особенной? Она думала. Привыкнув к перманентному контакту с ужасом всея магического мира, она почти не обращала внимания на холодную ладонь на своём лбу, и думала. – Сам Тёмный лорд проводит психоанализ для меня. Так что безусловно, – ответила Гермиона. – Смешная девчонка, – насмехался он. Чёрные ногти впились в предплечье – маг вытянул её из кровати. Прозябание во мраке. – Что же до тебя всё никак не дойдёт, гриффиндорка? Ты развлекаешь меня, пока что приносишь пользу. Закончится наша маленькая научная работа по высшим субстанциям – и твой лимит будет исчерпан. – Он уже был исчерпан, – буркнула она, пытаясь немного ограничить физическое взаимодействие. – Туше, девочка. Но перестань обольщаться. Ты останешься моей собственностью, но ценности представлять не будешь. Что насчёт работы с домовиками? Чтобы помнила своё место. – Я. Не. Собственность! – воскликнула Гермиона. – Ты слабая девчонка – твои тело и разум принадлежат мне. По своему усмотрению я могу совершать неограниченные действия по отношению к тебе. – Второе – временно, первое не соответствует действительности. – Неужели? – Потянул за волосы, принудив запрокинуть голову. – Кто страдал от диссонанса, кто творил глупости, кто не мог ужиться с самим собой? – Я справилась, как видите, – заявила Гермиона. – И принадлежу себе. – Тогда почему я могу сделать так? Круцио. Падение на колени смешалось с общей болью. Стоп. – Или так? Она не успела даже приподняться – он уселся сверху, прижав её тело к полу, и тут же сомкнул пальцы на шее. Стоп. – Ну? – прошипел он. – Убедилась? А дальше что?