Et impera, или Пятый элемент

– Нет, – прошептала она, тут же добавив громче: – Нет! Жизнь не может – не должна – рассыпаться так просто. Это иррационально, но реальность всегда была иррациональной. Нежные лучи весеннего солнца обезвожили её замок из песка, и Волдеморт немедля с лихвой потоптался по хрупкому сооружению. Нет ничего проще, чем разрушить чужой замок. – Что «нет», грязнокровка? – сардонически ухмыльнувшись, поинтересовался Лорд. – Драко, можешь идти. – Да, мой Лорд. Гермионе следовало бы ненавидеть Малфоя, но бледный дрожавший Драко вызывал неестественную жалость. Облик Рона незаметно растворился: волосы обесцветились, линии вытянулись, обострились, кожа приобрела землистый оттенок – и теперь над ней возвышался худой и такой несчастный в своей потерянности слизеринец. Парень осунулся под бременем, взваленным на юное тело. Светлые глаза слишком рано поблёкли и нервно бегали, а чужая одежда придавала ему глуповатый несуразный вид. Гриффиндорка чувствовала неподавляемую жалость по отношению к однокурснику, в ногах которого она сидела. Драко исчез в шкафу. Гермиона попыталась отчаянно дёрнутся в его сторону, однако Волдеморт прервал её никчёмное движение бесцеремонной командой и лёгким движением палочки: – Сидеть! И она села, не смея больше двигаться. – С последней нашей встречи, мисс Грейнджер, прошло столько времени. – Он не шёл, а словно плыл, подбираясь всё ближе к ней. – Помните? Та, с которой я сбежал, испугавшись Дамблдора? Ты за всё ответишь. Гермиона нервно сжимала и разжимала розовый шифон слой за слоем, беспомощно отползая в противоположную от него сторону. Они находились в ветхой пыльной комнатушке, в которой и шкаф еле помещался. Да будь это поле, городская площадь, Хогсмид – бежать было бы некуда. Тёмная материя подобно отравляющему газу заполняла всё пространство. – Очаровательный страх, грязнокровка, – расхохотался Волдеморт. – Не хочешь подняться? И он протянул ей серую ладонь с тонкими серыми пальцами. – Я не боюсь вас, – неожиданно для самой себя объявила она, намереваясь встать самостоятельно. Очередной крах. Очередное разочарование. Стоило лишь допустить мысль, отвергнуть даже неявный приказ – последствие не заставило ждать. Схватив её за предплечье, с силой сжав его, Волдеморт дёрнул девушку на себя. – Лжёшь! – прошипел он, коснувшись холодными сухими губами её уха. – Думай, что хочешь, мне плевать! – Она попыталась отшатнуться от твёрдой ледяной груди, но тут же почувствовала стальную хватку на шее. – Ты не научилась определять хозяина положения, да, грязнокровка? – Острые ногти рвали шифон, протыкали кожу. – Мне это ни к чему, – выдавила она из последних сил. – Стоит напомнить, да? – обманчиво ласково сказал он, проведя большим пальцем по линии челюсти. – Стоит. Круцио! Гермиона больше не концентрировалась на ощущениях, а просто вопила, визжала, стремясь разрушить реальность в надежде на то, что крики повергнут убогую пыльную комнату, обратят Тёмного лорда в ничто. – Сейчас мне так хочется пригласить колдографа, – сказал он. – Запечатлеть в вечности эту сцену. Каждая грязнокровка познает твою участь. Круцио! Она тужилась, стараясь остановить слизнортовский ужин, подбиравшийся по пищеводу к глотке. – Тебе не познать вечности, – выплюнула гриффиндорка. – Ты ничего не знаешь, грязнокровка, – процедил Лорд. – Divide et impera. – Ты и здесь проиграл – ещё в министерстве, – с удовлетворением отметила она. – Слизнорт переоценил твои политические таланты. – Возомнила себя компетентной? – злобно сказал тот, снова подлетев к ней. – Не испытывай моё терпение, дорогуша. А теперь вставай! Мы уходим. Волдеморт снова схватил её, прижав к своему телу. Его тяжёлая чёрная мантия источала запах Смерти и людских страданий. – Я никуда с тобой не пойду! – прокричала Гермиона в его грудь, отчаянно трепыхаясь. Его тело, казавшееся отталкивающим и болезненно худым, оказалось крепким и сильным. Стальные тиски удерживали пленницу в статичном состоянии. – Глупая девчонка! – прошипел маг. – Не обольщайся! Меня не радует физический контакт с таким мерзким созданием, как ты… «Меня тоже», – пронеслось у неё в голове. – … но, если горишь желанием расщепиться, можешь продолжить своё убогое сопротивление. Щёлк! Аппарация увлекла за собой их, грязную комнату и весь мир. – Ты пахнешь жизнью, – насмешливо проговорил Волдеморт, вдыхая раскрывшийся аромат «Мисс Диор». – Это ненадолго. Моим подчинённым удастся извлечь это из тебя. Она почувствовала бриз, услышала прибой и тихий нежный плеск. Золотой песок переходил в каменную чернь, а та – в зеленевшие холмы. – Что тебе от меня нужно? – вскрикнула Гермиона, отскочив от него. – Ты достаточно насладилась своим существованием. Пора вспомнить, где твоё место. – Почему я? – Она отходила ближе к волнам, желая, чтобы море приняло её душу. – Почему ты? Потому что ты грязнокровка. Или хочешь, чтобы на твоём месте оказался мальчишка Уизли, смелая гриффиндорка? Это можно устроить. Она уже зашла по щиколотку в воду. Ещё несколько шагов назад – и ласковые волны коснутся розового платья. Камешки впивались в ступни, балетки с которых как-то незаметно исчезли, а ледяная вода напоминала о том, что кровь всё ещё разносит по телу жизнь. – Немедленно подойди сюда, иначе я заставлю, – приказал Волдеморт. Гермиона не хотела видеть на своём месте Рона, но это не предполагало под собой покорности и подчинения. Маг в несколько шагов преодолел расстояние между ними и, замахнувшись, с приличной амплитудой влепил ей звонкую пощёчину. Девушке показалось, что её нижняя челюсть отвалится к чертям. Она рухнула в объятия океана, и с его солью смешался солёный привкус металла, появившийся во рту. Сквозь прозрачную воду она видела уродливое безносое лицо. Не так просто! Гермиона быстро собрала остатки силы в могучую кучку и сделала резкое движение. Приподнявшись, она яростно навалилась на Лорда, толкая его в воду. Гриффиндорка со всей возможной мощью вцепилась во врага, пытаясь так же, как и он, раскромсать ногтями его предплечья, размозжить их до мяса, до кости, вскрыть сосуды, чтобы кровь окрасила бледную кожу. И она оказалась сверху. Меньше чем на секунду. Спустя это короткое время Гермиона Грейнджер сделала окончательный вывод. Гневу, злобе и ярости принадлежал красный цвет. Цвет его глаз. Цвет человеческой крови Волдеморт, освободив свои руки, тут же толкнул её. Девушка вновь оказалась под водой, здорово приложившись головой о камни. – Ещё раз посмеешь так сделать… – Лорд сидел на её избитом теле, вжимая её таз и плечи в дно, не позволяя вдохнуть. – И я тебя утоплю. Ты сгинешь в таком живописном месте. Будешь кормить рыб на морском дне, поганая грязнокровка. Гриффиндорка сделала жадный вдох, выплёвывая солёную воду. – Меня зовут Гермиона! – вложив всю ненависть в голос, процедила она и, прокашлявшись, добавила: – Или великому Тёмному лорду не по силам это запомнить? – Гермиона, – прошипел Волдеморт, приблизившись к её лицу непозволительно близко. – Ты недостойна древнего имени. Сдержанная рассудительная гриффиндорка необратимо теряла контроль над разумом. Плевок в лицо был лишь мыслью, и она даже не поняла, как эта мысль воплотилась. Тут же Гермиона вцепилась в его плечи, дабы уменьшить риск снова оказаться под водой. – Не умеешь принимать последствия? – Он поднял её из воды и резко отбросил в сторону берега. – Я тебя научу. Гермиона не успела опомниться, как почувствовала цепкую леденящую хватку на своей лодыжке. Эта борьба была воплощением крайнего безумия. В этой борьбе Гермиона Грейнджер не собиралась проигрывать. Но проигрывала Волдеморт вновь вжал её тело в песок, камни и воду, нависнув бременем Судьбы. – Отрадно. – Положив свою ладонь на лоб девушки, он прижал и её голову в немом желании контролировать разум. – Но от тебя всё ещё пахнет жизнью. Маг склонился над ней предельно близко, вбирая запахи крови, морской воды и не смывшихся духов. – Ты ведь нарядилась так не для старика Слизнорта и не для Поттера? – продолжил он экзекуцию, почти аккуратно убирая мокрые пряди с её лица. – Грязнокровка надеялась, что ей перепадёт от Уизли. Прикосновения монстра, нарочито-лживо береженые, вызывали животный ужас. Она благодарила в безмолвной молитве морскую воду, методично скрывавшую непрошеные слёзы. – Тебе не спрятать их от меня, Гермиона, – сказал он и театрально провёл большим пальцем по её щеке. – Не прикасайся ко мне, – прошипела она, отвернувшись. – Не трогай! – Грязнокровка запрещает мне? – со смешком поинтересовался Лорд, захватив её подбородок и заставив смотреть на себя. – Грязь запрещает господину? Средним пальцем, вдавливая ноготь в девичью кожу, он провёл по линии шеи, затем накрыл ладонью ключицы, спускаясь к груди. – Господин любит баловаться с грязью? – из последних сил произнесла она. – Любит физический контакт с мерзкими созданиями? Гермиона добилась своего и довела Волдеморта до ручки. Пляж вновь окрасился во все оттенки алого, когда Лорд достал белоснежную палочку. 666 Ещё во сне Гермиона поняла, что всё не реально. Что она не в Большом зале Хогвартса. Что вокруг нет друзей. Что вокруг нет боли. Что всё это не реально. Но никакое осознание не могло разорвать единственную оставшуюся нить свободы – безмятежные сновидения. Хогвартс окутала дымка, источником которой, казалось, был зачарованный потолок. Гермиона блуждала по замку бестелесным призраком, некой невнятной субстанцией, не признаваемой даже истинными привидениями, обитателями школы. Привычные запахи не щекотали ноздри: Большой зал не окутывали ароматы пищи, фолианты в библиотеке не источали сладко-пыльный букет. Алая гостиная родного факультета и вовсе потеряла все краски. Но зачарованный потолок жил. «Я читала про него в книге «Хогвартс. История»». Этот сон стал её Выручай-комнатой, укромным недоступным местом, где можно было всё обдумать. Борьба убивала гриффиндорку, но ей не было жаль. Разве что за то, чего она может не успеть сделать. Метаморфозы пугали – Гермиона Грейнджер превращалась в отчаянного зверька. Было время, когда кровь леденела от одной перспективы встречи с Волдемортом, от одной мысли, что придётся узреть Того-чьё-имя-боятся-произносить-вслух во плоти. И давеча она вцепилась в эту самую плоть в бесстрашной борьбе при заведомом осознании бессмысленности любого своего телодвижения. Она трепыхалась лишь оттого, что в действительности не имела понятия, как быть. Её поверг, буквально оглушил вселенский вопрос: действовать или бездействовать. Гриффиндорка никогда не умела принимать мгновенные решения. Но она действовала, пусть даже неумело, глупо и неосознанно. Гермиону не разбудил свет. Не разбудила и тьма. Это могла сделать верная спутница боль, терзавшая её в бессознательности. Ворочаясь, девушка сквозь сон осознавала: ни одна поза не принесёт облегчения. Боль изводила, но не будила. Это был Пятый элемент. Гермиона так явно почувствовала его присутствие, что проснулась моментально без прелюдий и первородного знакомства с миром. Голубоватый свет коснулся её век раньше, чем она успела их разомкнуть. – Госпожа Самоотверженность очнулась! – хрипло, но довольно восторженно объявил старый добрый Эскулап. С полминуты Гермиона слушала, смотрела, принюхивалась и осязала. Тело ныло от макушки до пят. Под собой, вокруг себя она чувствовала влагу и камень. Девушка потрогала затылок, нащупала несколько шишек и спустилась ниже. Шейные позвонки покрывала сухая запёкшаяся корка крови. Розовое платье, мокрое, рваное, сплошь в следах от встречи с океаном, но всё же осталось при ней. Корки, вот-вот готовые воспалиться, были и на коленях, и даже на ступнях. Кожа ощущалась липкой, шершавой, отчего гриффиндорка казалась самой себе ужасно грязной и неприятной. – Вы разговариваете со мной, – с максимально возможной радостью констатировала Гермиона. – Вот уж диво, – прокряхтел врачеватель, видимо, ожидавший более многообещающего ответа. – Что произошло с Вами за… – Гермиона запнулась, почувствовав, как сжимается сердце. – За время моего отсутствия. – Время не мой термин, девочка. Эфир въелся в мою душу как никогда, и это тяготит, особенно после следовавшего ранее облегчения. Я словно облачён в свинец. Я ощущаю металл на языке, в гортани, в лёгких. Он сжимает моё сердце, наносит сокрушительные удары по разуму и не позволяет обрести покой. Приложив немало усилий, девушка приняла полувертикальное положение, твёрдо намереваясь преодолеть расстояние, разделявшее её и врачевателя. – Как такое возможно? – Ни черта ему не удалось, – с некой гордостью произнёс Эскулап. – И не удастся. Хоть метаморфозы и добивают старика, но мы не позволим этому узколобому болвану взять… её. Квинтессенция освещала его тело изнутри. Он напоминал светлячка в коробочке. Вечно погибающего светлячка, принуждаемого к существованию, обречённого светить. Он страстно желал освободиться, но был не состоянии отпустить чарующее творение. Чарующее творение, пленившее своего Создателя. Приблизившись к врачевателю, Гермиона с противоречивым удовлетворением и глубокой жалостью отметила, что смрад по большей части источал старик, а не она, и теперь запах её измученного тела смешался с острыми тошнотворными запахами пота, грязи и испражнений гораздо более измученного Эскулапа. – Что же, – продолжил он. – Вдвоём всяко лучше делить невзгоды, чем одному, верно? Мне вот уже не так тяжко. – Это пока он не вернулся, – слабо улыбнувшись, ответила Гермиона. – И то верно. Только к великому моему удовольствию давно он уже не навещал старого Эскулапа – никто не навещал. И лежал я в сыром подвале, пока не явился крысёныш этот и не кинул меня в другой подвал. – Визит не за горами, – протянула Гермиона. – Я не знаю, чего ожидать. Волдеморт абсолютно и точно амбивалентен. – Стало быть, жди неожиданного, – изрёк Эскулап. Живот Гермионы скрутило. Тело напоминало: несмотря на то, что пирамида разрушена целиком и полностью, в основании всё же простая физиология. – Органические потребности – бремя человеческого существования, – заметил старик. – Вы ведь тоже едите. – Не от нужды. Чревоугодие – мой излюбленный грех. Здешняя пища, однако, откровенно паршивая. Когда Эскулап разговаривал, его серая кожа, казалось, мялась подобно тряпке, которая вот-вот слетит, обнажив таинственное нечто. Но кванты света, голубого, синего, белого, заставляли забыть и о немощности, и о телесности. – Я спрашивала в школе про эфир, – сказала Гермиона и, несмотря на издевательскую усмешку собеседника, продолжила: – Последний диалог напомнил об одной простой истине: подобное растворяется в подобном… – А то я не знал! – воскликнул старик, тут же закашлявшись от переизбытка эмоций. – Жизнь была бы проще и вовсе не была бы жизнью, поддавайся она так запросто человеческим теориям. На заметку, девочка: квинтессенция уже растворилась в подобном – в моей душе. – А если сделать вытяжку? – не сдавалась гриффиндорка. – Великолепная мысль! – разозлился Эскулап. – Хочешь душу из меня вытянуть? – Именно. Ответ принадлежал не Гермионе. Тёмная сущность и тьма подвала незаметно слились, скрыв появление Волдеморта. – Тергео, – безучастно произнёс маг. – Не выношу грязь, поэтому, мисс Грейнджер, для улучшения результатов вы поможете нашему гостю принять ванну. Гермиона в это время сосредоточенно пыталась вспомнить, как варила оборотное зелье на втором курсе. Она возвела в своём разуме туалет для девочек, выстроив пол и стены из серого камня, красивые белые умывальники вокруг широкой колоны и шаткие деревянные кабинки. На пол она поставила горелку и котелок, поместив рядом ящичек с ингредиентами. Напротив котла Гермиона усадила саму себя – сосредоточенную девчушку в школьной форме с копной каштановых волос и несколько крупными передними зубами… – Так-так, грязнокровка. – Шипящие въедливые интонации его голоса были предвестником боли. – Кто-то освоил окклюменцию. Не усмирив дикий темперамент, ты решила усмирить разум. Игнорируя присутствие Эскулапа, а то и вовсе отводя для него роль расходного материала, Волдеморт обратил взор к чему-то в его представлении гораздо более бесполезному – к грязнокровке. Он встряхнул Гермиону, до отнимающей боли сжав её плечо. – Скажите, мисс Грейнджер, как долго вы намереваетесь продолжать эту прозаичную и бессмысленную схватку? – До смерти, – уверенно ответила она, не отрывая взгляда карих глаз от алых и словив насмешку, добавила: – До твоей смерти, Реддл. – Какая самонадеянная грязнокровка! – процедил тот, тут же разразившись гортанным сатанинским смехом. – Целеустремлённая, – удовлетворённо закончила гриффиндорка. – О да, а теперь, целеустремлённая, – издевательски пропел Волдеморт, после чего тут же влепил ей пощёчину, – помой старика. Можешь гордиться своим заданием – для такой грязи, как ты, это великая честь. Незнакомый эльф провёл их по подземелью в крохотную комнатушку с довольно приличной на вид ванной и раковиной. Оставив на полу керосиновую лампу, ни сказав ни слова, домовик тут же удалился, заперев пленников. Так и не дождавшись, пока Гермиона преодолеет крайнее смущение, Эскулап заговорил первым: – Наполни ванну и раствори зелья, девочка, а уж помыться старик и сам в состоянии. – Ненавижу, – шептала Гермиона, пытаясь победить неподдающиеся латунные краны. – Ненавижу. – Я не считаю тебя грязью, – сказал врачеватель, наблюдавший в холодной полутьме за действиями гриффиндорки. – Ты славная девушка. – Я ненавижу его, – почти рыдала она. – Я всегда трудилась, как никто. С тех пор, как в одиннадцать лет получила письмо из Хогвартса. Я всегда хотела быть быстрее, выше, сильнее. И я была, но не потому нуждалась в бесконечных доказательствах. И всё равно находились те, кто считал меня недостойной нахождения в этом мире. – Послушай, девочка, каждая жизнь важна. Жизнь маггла, жизнь мага: полукровки, магглорождённого, чистокровного. Пока ты в этом убеждена, пока хотя бы одно живое существо в это верит, ему не победить. А теперь отойди и дай мне залезть в эту чёртову ванну! 666 – Грязнокровка, ты глухая или тупая? – спросил Волдеморт, вновь снизошедший до подземелий. – Кажется, я приказал тебе помыть его. – Смысл был в том, чтобы он принял ванну, – равнодушно ответила девушка, хоть ей и не нравилось говорить об Эскулапе в таком тоне в его же присутствии. – Смысл был в том, чтобы указать твоё место, грязнокровка. – Можешь продолжать свою политику – мне плевать! Гермиона собиралась было развернуться, но маг схватил её за локоть, выворачивая его почти до вывиха, другой рукой он до того натянул волосы, что, казалось, ещё немного – и в его пальцах останется скальп. – Что я вижу? – спросил маг, упиваясь её болью и оттого натягивая и сжимая ещё сильнее. – Слёзы грязнокровки. Запомни, Гермиона, любое твоё неповиновение, любое проявление невежества, неуважения будут караться. Она беззвучно стонала от боли – он ведь не мог обойтись одной физикой, без магии. Комбинация потенцировала ощущения, будоражила рецепторы. Гермионе было почти смешно, ведь он полагал, что такая кара всё ещё актуальна. – Ты будешь подчиняться, – прошептал Волдеморт ей на ухо, освободив волосы, и, скользнув ладонью к шее, принялся её собственнически поглаживать. – У подчинения много перспектив, долгосрочных и краткосрочных. Долгосрочные перспективы – это твои глубоко обожаемые друзья и родители. Ты всегда будешь помнить о них, скучать. А я всегда смогу напомнить тебе, что их жизни в твоих руках. – Такие… перспективы… предполагают должное доверие, – ответила Гермиона, будучи не в состоянии контролировать тремор, бесконечное отвращение и мучительный ужас, провоцируемые его движениями. – Молчать! – Он приставил кончик своей тисовой палочки к её виску, наконец освободив локоть. – Подчинение! Доверие предполагает чувство равенства. Мы с тобой не равны, грязнокровка, пора бы это уяснить. – Ещё чего! – боролась Гермиона, вновь выбирая между действием и бездействием действие даже при том, насколько очевиден был её страх. – А вторая перспектива краткосрочная, – продолжил маг, сжав шею так, чтобы она понимала: даже поток кислорода под его властью. – Зато более забавная… интригующая! Ты сдашься и подчинишься.