Et impera, или Пятый элемент

Человек соткан из пороков. Явных и неявных. Рональда Уизли нельзя было назвать исключением. Зеркало Еиналеж показывало не только желания сердца. Староста, капитан команды по квиддичу, сверкающий золотой кубок в руках. Это была не просто сокровенная мечта одиннадцатилетнего мальчика. Те лучи славы, в котором купалось его отражение, та иллюзия – зачаток порока. Причина – последствие. Рональд Уизли никогда не был глупцом. Глупцы ни к чему не тянутся, а Рона многое влекло. Живость его разума несколько умалялась, когда рядом была Гермиона, но он никогда не затухал. И жажда славы так и осталось зачатком, лишь иногда пускавшим тонкие слабые побеги из краткосрочных обид. Ему не было легко. Пятеро старших братьев. Мама так мечтала о девочке, а родился он. Билл был старшим сыном, ему удалось стать ликвидатором заклятий в банке. Чарли занимался драконоводством. Перси и без чужой помощи оставался бесконечно довольным собой. А близнецы… были близнецами! Что оставалось Рону? Донашивать одежду и учебники. Ему так хотелось выйти из тени братьев. Иногда парню казалось, что, выбравшись всё-таки из этой тени, он попал в другую – в тень Гарри Поттера. Но это было глупостью, а Рон Уизли не был таким уж глупым. На первом курсе он сыграл самую блестящую партию в шахматы. Золотое трио всегда было вместе – неразделимые. Он и Гермиона непременно следовали за Гарри, а Гарри – за ними. Верным спутником Мальчика-который-выжил была отнюдь не удача. Скорее замечательные друзья. Волдеморт не прогадал. Иногда Рон снова переживал гложущее чувство, будто мир становится всё ярче, а он выцветает на искрящемся разноцветном фоне. Но очертания его фигуры не блёкли. Без друзей Рон не стал бы тем, кем был сейчас, но и Гермиона с Гарри не мыслили себя без него. Втроём они горели ярко, и Рон чувствовал, как кипит жизнь, чувствовал, что свет не погаснет, что вокруг будут тени, но он не обернётся одной из них. Семья, друзья, Хогвартс. Приближение войны казалось несмываемым чёрным пятном на такой идиллии, но оно отнюдь не отдаляло – только сближало их всех. Они так и не поняли, что загадывать бесполезно. Крах необратим. Будущее – это даже не то, чего ты ожидаешь меньше всего. Это то, чего ты даже не смел ожидать. Кто знал? Кто знал, что сейчас вместо того, чтобы ехать в Хогвратс-эксперссе с друзьями, поглощать лакрицу и шоколадных лягушек до боли в животе, он будет лежать на полу в бессилии перед будущим и корчиться совсем от другой боли. Круциатус был гораздо большим, чем просто соматикой. Поначалу Рон был уверен, что Гермиону убьют. Эта мысль раздирала душу на мельчайшие ошмётки – почти на молекулы. Дурак! Что магглы, что волшебники бывают такими дураками! Она любила говорить: «Это же очевидно!» А он не замечал и не ценил. Не ценил внимания со стороны такой великолепной ведьмы, как Гермиона Грейнджер. Ни одной девчонке в школе не сравниться с ней. Гриффиндорка была умна, остра на язык, нетерпелива, иногда заносчива, рассудительна и просто… великолепна. Дни и ночи слились в одну сплошную муку. Надобность в понятии «время» отпала. В часы, свободные от пыток, Гермиона почти полностью занимала его мысли. Рональд усиленно перебирал тонкие, бледневшие с каждым днём нити воспоминаний. Они всегда были вместе. Вместе завтракали, ходили на занятия, обедали, делали уроки, ужинали. Вместе смеялись и плакали, радовались и грустили. Какая, к чёрту, Лаванда? В Гермионе таилось не просто скрытое обаяние – её светлая душа и живой ум оберегали мальчишек. Рональд почти похоронил подругу, когда в один из прекрасных энных дней Нарцисса Малфой, которая была добра к пленнику всё это время, мягко сжала его исхудавшее запястье и повела наружу. Свет, тьма – они смешались после заключения. Но зрение обострилось как никогда, когда он почувствовал её. Боль. Острая и жгучая. Но несколько секунд принесли волну величайшего облегчения – лучшее, что он мог ощутить. Жива. Она казалась как никогда живой, стоя рядом с отвратительным, ещё более искалеченным существом. Его чёрная душа поглощала всё вокруг, кроме силы, жившей в её карих глазах. Карие не блекнут. Гермиона устала, ей было больно, но Свет никогда не покидал её – он словно изгонял Тьму, нагнетаемую Волдемортом. Короткая встреча. Череда коротких встреч. Они убеждали друг друга в том, что ещё живы. Они приносили друг другу облегчение, в немом отчаянии цеплялись за остатки растворявшегося, подобно туману, прошлого. Рональд Уизли сгорал от незнания, хоть и был любознательным в меру. Он знал лишь то, что по окончании одной пытки наступит следующая. Затем промелькнёт лучик света. Всё в молчании – немая схватка с отчаянием. Рон никогда не думал, что будет погибать от отсутствия какой-либо информации. Это, однако, пробудило, казалось, почти умерщвлённое желание размышлять. 666 Тот день не был особенным. Рон не мог знать, когда Гермионе позволят взглянуть на него. В тот день всё оборвалось. Дверь камеры медленно открылась, в тусклом свете Рон не успел разглядеть домовика, потому что в одно мгновение бедолагу хорошенько приложили. Он, наверное, обезумел в пытках и заключении, но нет – не верилось. Даже когда она предстала перед ним. Измученная, уставшая, в ужасной полосатой робе, Гермиона всё ещё казалась воплощением света. И этот свет не плавил глаза, не вытягивал слёзы, не вызывал острых болезненных пульсаций – он взывал к жизни. – Рон, – обессиленно, словно, не веря в ответ, произнесла она. – Гермиона, – инстинктивно и ещё более слабо. – Быстрее, Рон, быстрее! – Она ожила так внезапно, будто вспомнила что-то важное, будто её разум пришёл к ошеломительному выводу, и схватила его руку, сжав своей сухой холодной ладошкой его ладонь. – Нам надо бежать! Мы сможем! Ноги не держали. Но тусклый огонёк Надежды помогал сердцу разгонять кровь по ослабшему телу. Они выскочили в коридор. Мышечные подёргивания превратились в нервную тряску – и юные волшебники крепче вцепились в ладони друг друга, унимая эффект нейромедиаторов. Вперёд по коридору через дверь к узкому лестничному пролёту – и вниз, вниз, вниз. – Я не знаю, – зашептала Гермиона. – Не знаю, где выход… Но это единственный шанс. Будем сражаться до конца. Спустившись, они замерли перед очередной дверью. – Чш. – Девушка приложила тонкий пальчик к обескровленным губам. Прислушивались, принюхивались, всматривались аки затравленные зверьки, жизнь которых разрушили с основания – с безопасности. Особняк пах старостью и пылью, стены источали прохладу, выгоняли прочь. Тюрьмы по определению не могут быть гостеприимными, так что нельзя было винить несчастный дом лишь за то, что их заточили в нём. Рон опасливо толкнул дверь, и та без сопротивления открыла им новый путь. Они широко раскрыли глаза, как дети, цепляясь за мать-Надежду, и, осмотревшись, ступили вперёд. Опрометчивая глупость лучше молчаливого ожидания, если только после не явится Смерть. Уизли знал, что Гермиона никогда бы не пошла на такое безумие, не находись они на волосок. Бей или беги. Беги или бей. Но куда? Этого нейромедиаторы не знали. У них не было палочек. Не было доброжелателей. Не было представлений о местности. – Может, через окно? – прошептал Рон. – Мы на первом этаже. – Шумно, – хрипло ответила Гермиона. – У нас нет времени. Вперёд! Мягко ступая, они быстро преодолели небольшой отрезок пути, свернули направо. Планировка особняка казалась несколько странной. Прикинув, Рон подумал, что коридор должен был сплошным «кольцом» опоясывать здание. В середине его разрывала широкая лестница, напротив которой, видимо, должен располагался холл. Сердце сходило с ума, аритмично питая пыл. Чем дольше они находились вне границ своих камер, тем жарче, страшнее и слаще становилось. О Фортуна. Приключения, как мухи на мёд, слетались в сторону трио, и Фортуна явно хоть разочек, но пребывала с ними, иначе тролль раздавил бы ребят ещё на первом курсе. И сейчас они вожделели богиню удачи. Чувства обострились, вышли на истинно животный уровень, и, когда Гермиона замерла и приостановилась, Рон зашуганно дёрнулся. Девушка приложила ладонь ко рту, кивнув вперёд и влево. В нескольких метрах, чуть накренившись, висел громадный потрет, небольшой фрагмент которого предстал перед ними. Рон рассмотрел внушительную тёмную шевелюру и красивые черты аристократа в бог знает каком поколении, которые всё же не позволяли идентифицировать обитателя картины как женщину или мужчину. А, впрочем, идентификация не имела значения в отличие от того, что мёртвый дворянин в идиотской позолоченной раме определял их судьбы. Рон, собрав остатки самообладания в скромную кучку, предпринял попытку воспользоваться невнушительными возможностями своей растяжки, дабы получить более полную информацию о событиях на картине. Фортуна-таки вспомнила про непутёвых друзей – портрет оказался маггловским, что весьма удивило их. Снова сцепившись ладонями, Рон и Гермиона прошмыгнули мимо, пристальней всматриваясь в очертания стен. И вот оно – двери на свободу. Ребятам чужды были нюансы: с каждым шагом решительность и уверенность пускали корни глубже. Им повезло найти чёрный выход, ибо досрочно-нелегальная попытка покинуть место заключения через парадный, имея при себе ничего, – безрассудство даже для гриффиндорцев. Знал бы Рон про подобный опыт своей спутницы! Они снова замерли, вслушиваясь, всматриваясь, внюхиваясь, держа своих внутренних зверьков наготове. Звуков доносилось не больше, чем могло доноситься из нутра старого дома. Непривычно яркий золотистый солнечный свет проникал сквозь витражи в дверях. Справа на кованом металлическом крючке висел изящный чехол из довольно старой кожи, а из чехла торчало древко – древко волшебной палочки! Такие «запасные ключи» были во многих волшебных домах и теперь оставалось лишь… – Нет! – Гермиона пресекла его резкий выпад сторону палочки. – Это ловушка! Он знает! Бежим! Девушка, уже не заботясь о шуме, распахнула двери, готовясь, подобно новорожденному, принять негостеприимность внешнего мира. Леденящий влажный воздух твердил о бесполезности телодвижений. Побег превратился в кошки-мышки, и теперь один лишь страх пинал в спину. Яркое солнце, ослабшие мышцы, боль, невозможность – всё стёрлось, притупилось, остался лишь страх и до предела ускорившееся сердцебиение. Они были слепыми котятами. Они не знали правил игры – могли лишь предполагать исход, неутешительность которого заставляла забыть обо всём. Они выбежали к чистому небу, к холодному зимнему солнцу, они мчались прочь, не оглядываясь на дом, не желая знать, как он выглядит, не желая стопориться. Они мчались через по-издевательски аккуратный сад, будто бы в доме обитала милая пожилая семейная пара, а не ублюдок-психопат. Они мчались босиком по недавно выпавшему снегу. К страху присоединилось крайне невыносимое отчаяние. – Откуда ему знать? – просипел Рон, хватая подругу за руку, утягивая за собой всё быстрее. Мышцы горели, помогали телу справиться со временем года. – Он легилимент, Рон! Вдали виднелась сливавшаяся с горизонтом лесополоса – рубеж их выносливости. Однообразное бесконечное полотно из выцветшей травы, пронзавшей снег, твёрдой тёмной земли, камней и тяжёлого дыхания – без оглядки – всё казалось воплощением потаенных страхов, всё осталось позади. Но голые деревья не принесли спасения – лишь вскрыли очередной сундучок с кошмарами. – Рон, – с мольбой произнесла Гермиона, наконец взглянув на гриффиндорца. Он боялся потерять контроль. Особенно теперь, когда его лишилась она – это пугало больше прочего. – Тш! – Рон отпустил руку подруги, сжав её плечи. – Нам нечего терять, кроме друг друга, отступать некуда, так что давай выбираться. Если и погибнем, то хотя бы не в плену. А для гибели располагало многое – холод, отсутствие провизии, дикая безлюдная незнакомая местность. Но даже та спонтанность, безрассудность, хаотичность, с которой они это проделывали, мутные недолгосрочные перспективы, короткая молодая любовь, вероятная смерть в один день – всё казалось лучшим, чем могло бы быть, не попытайся они… Бежать по лесу они не стали, но шли не останавливаясь, на носочках, предпочитая терпеть боль в икрах. После безумной пробежки босые ноги напомнили о том, что земля усыпана камнями, прутьями, снегом. Саднящая пульсирующая боль не позволяла привыкнуть к себе, не утихала, а лишь усиливалась. Глотку наполнила вязкая не сглатываемая слизь, от которой воздух казался невыносимым. – Нам надо найти людей, иначе… Смотри, сколько следов мы оставили. – Гермиона указала на отпечатки ступней, грязно-алые пятна на снегу. – Здесь должны быть другие дома, но мы можем не успеть… – С чего ты взяла, что он знает? – Парень зашмыгал носом. – Палочка в чехле прямо рядом с выходом, Рон, и маггловский портрет. Это насмешка, жестокая шутка… – Даже от дементоров можно улизнуть. Лес усиливал шёпот, словно желая вернуть гриффиндорцев в логово врага, но порывистый ветер вбирал в себя слова, глушил их, растворял в шелесте деревьев. – Он не дементор! Дементор скорчился бы в муках, попытавшись его поцеловать. Душа его мертва, гнила, источает тьму, но разум… Это очень жестокая игра. Прости меня, Рон, прости за отчаяние и самонадеянность. Гермиона скрывала взгляд, но Рон знал, что влага щиплет её глаза. – Тебе не за что извиняться. Давай забудем про игру, есть она или нет, и просто будем идти. Их путь являлся простой и на первый взгляд заурядной прямой, что банально вела в сторону, противоположную от особняка. Дыхательная система и сердце усмирились, чувствительность пришла в относительную норму и теперь холод стал казаться невыносимым. – Я просто… – произнесла Гермиона, с надеждой устремляя взгляд вперёд. – Словно в момент растеряла всю себя – всю рациональность, рассудительность. Я рассыпалась в момент. Он сказал, что лимит исчерпан, а я впервые знаю, что ответа не найти – безумие и хаос не поддаются. И я не знаю, что могло бы прийти ему в голову. Убить нас вдвоём через пару дней? Или одного? Другого оставить для дальнейшей игры и простого разнообразия. Или лучше двоих? Я не решила эту загадку, потеряла самообладание, и теперь… – Гермиона, – прервал Рон её тираду. – Не надо – это не для оправданий, я пытаюсь… – Гермиона! – Пятернёй он обхватил лицо девушки, заставив осмотреться. Сквозь затейливые извилины-сплетения чёрных стволов просматривалась деревянная постройка, которую с ходу хотелось обозвать хижиной лесничего. Земля поблизости не сохранила следов – ни свежих, не старых. Не найдя веских причин для избегания внезапно возникнувшего объекта, ребята, затаив дыхание, подкрались ближе. Дом оказался весьма скромным, масштабами несравнимый с хижиной Хагрида. Это могло говорить о том, что и обитатель уступал размерами полувеликану и вполне мог быть человеком. Мертвым или живым, магглом или волшебником, сторонником или противником Волдеморта, а может он и вовсе покинул жилище. Вокруг покосившейся постройки из посеревших грубых досок, окружённой зарослями, было некое подобие дворика, старательно поддерживаемое обитателем. У стен, засыпанные тонким слоем снега, стояли вычищенные котлы. Стёкла маленьких окон, хорошо вымытые, хоть и заточенные в неказистые рамы, были целыми. – Похоже на Визжащую хижину, – улыбнувшись, прошептал Рон и заговорщицки продолжил: – Зайдём? Гермиона закатила глаза, как в прежние времена, отчего нечто приятное, как тёплый пунш, разлилось по телу. Хлипкая на вид дверь и подметённое крыльцо прямо приглашали уставших путников внутрь – уютный очаг почти манил. – Не хватает коврика «Добро пожаловать!» – усмехнулся Рон. – Жилище мечты! – Идём? – спросила Гермиона и, получив в ответ утвердительный, но не уверенный кивок, жизнеутверждающе добавила: – Как же глупо мы умрём, если эта хижина рухнет! На раз-два-три они одновременно толкнули дверь, которая, покорно поддавшись, пустила их внутрь. – Здесь точно кто-то живёт, Рон, – сказала гриффиндорка, осмотревшись. – На кровати покрывало, в миске какая-то еда, в камине угли… – Запах здесь так себе. – Кто бы говорил, – цокнула девушка. Несмотря на неприятный букет из запахов копоти, старых досок и невкусной пищи, некто старательно поддерживал это неказистое жилище в порядке. Сквозь чистые окна пробивался приглушённый лесом дневной свет, плохо обработанные доски пола так и норовили всадить в ступню занозу, но всё же были тщательно вымыты, а сундук в углу хозяин, казалось, облюбовал больше всего – он почти сверкал на фоне остальной скудной мебели. – Дивный дом. Вот это больше похоже на ловушку… – Придётся идти дальше – мы не можем ждать. – Здесь может быть одежда – нам бы не помешало… – Мы не воры, Рон. Этот человек сам живёт не в изобилии. И случайная встреча в лесу может оказаться не очень приятной, – строго сказала Гермиона, нахмурившись. – Из-за моей безалаберности и глупости мы и так в беде. – Не начинай, – вздохнул Рон, притянув подругу к себе. – Пусть даже эта прогулка окажется короткой и смертельной, ожидание не спасло бы нас. Посеревшее осунувшееся лицо Гермионы казалось как никогда прекрасным в такой сакральной близости. И Рону очень захотелось её поцеловать – впервые и по-настоящему. Всё располагало к этому: и мерзкая грязная хижина в незнакомом лесу, и промозглый зимний холод, и отчаянный почти романтичный совместный побег… Шух-шух-шух-шух! Ребята замерли, услышав шорохи, сцепились пальцами. Даже самый невнимательный хозяин приметил бы следы ещё до того, как увидел распахнутую дверь. Гриффиндорцы прижались друг к другу, выпучив глаза в ожидании. Удивление, облегчение, недоумение? Сложно было идентифицировать эмоции, возникшие в момент, когда перед ними предстал крошечный и до невозможности худощавый пучеглазый эльф в громадном для него свитере и дырявых ботинках. Обитатель дома, правда, был также поражён до такой степени, что подпрыгнул и издал своим тоненьким голосом протяжный визг. – Стой-стой-стой! – Рон вскинул ладони в успокоительном жесте. – Не бойся, прошу. – Мы не причиним тебе зла, – продолжила Гермиона. – Мы заблудились и хотим попасть домой. Твоя хижина – первое жилище, что попалось на нашем пути. Эльф недоверчиво взглянул на ребят, нарушивших его сокровенный покой. Хотя бы он перестал кричать. – Меня зовут Гермиона. – Гриффиндорка медленно подошла к маленькому хозяину. – Это Рон. А твоё имя? Девушка в приветственном жесте протянула тяжело дышащему эльфу ладонь, на что тот посмотрел ещё более недоверчиво. – Прошу, не бойся. Нам просто нужна помощь, – мягко повторила Гермиона. – Кустос я. Домашний эльф, – выдавил он из себя неуверенный писк, так и не приняв руку. – У тебя есть хозяин, Кустос, где он? – продолжила гриффиндорка. И тут маленькую хижину и, как минимум, целый лес разразили ужасные рыдания. Эльф сдирал с себя кожу, свитер, оттягивал огромные посиневшие от холода уши и вопил. – Перестань, Кустос! – воскликнула Гермиона. – Не надо! – На его крики слетятся Пожиратели со всего материка! – взволнованно отметил Рон. – Прекрати, Кустос! – Строго взглянув на друга, гриффиндорка схватила беспокойного домовика и попыталась встряхнуть. – Не плачь, расскажи, что произошло. – Кустос не уберёг хозяина. Хозяин ушёл в лес и не вернулся. Кустос очень долго его искал, до сих пор ищет, но хозяин исчез, – шмыгая носом, рассказал эльф. – Кто твой хозяин, как давно он пропал? – вмешался Рон. – Мой хозяин – добрый человек. Он всю жизнь служил магглам, которые живут в большом доме: приглядывал за домом, садом, лесом. Они выставили хозяина! Хозяин вместе с Кустосом стал здесь жить. С лета. – Почему твой хозяин служил магглам? И почему вас выгнали? – удивлённо спросил парень. – Кустосу не знать. Хозяин лишь говорил, что это долг, – вытерев слёзы, пролепетал эльф. – С тех пор, как мы здесь, хозяин не позволять покидать хижины. – Значит он занял особняк летом, – сделала мрачный вывод Гермиона. – Кустос, ты ни в чём не виноват, поверь мне. И твой хозяин, и магглы тоже. Помоги нам выбраться отсюда и лучше уходи вместе с нами! – Кустос не может уйти – здесь вещи хозяина. Вдруг хозяин вернётся? Он будет злой, если я уйду. – Эльф с благоговением зашаркал в сторону сундука, аккуратно прикоснулся к тяжёлому замку. – Послушай: ты ни в чём не виноват, – небрежно бросил Рон. – Но хозяин не вернётся… И снова лес и хижина вздрогнули от рыданий глубоко несчастного домовика. На этот раз он принялся биться головой и кулаками о пол, выкручивать себе пальцы, но гриффиндорка тут же сжала тельце бедолаги. – Кустос, Кустос! Ты ни при чём! Не бей себя – не надо! Ты хороший эльф. Давай заберём вещи твоего хозяина с собой, и, когда окажемся в безопасности, подумаем, как отыскать его. Маленький эльф заставил позабыть друзей о собственных невзгодах, о жестокой игре, в которой они увязли, и об опасностях, что шли по пятам. – Кустос не может покинуть дом. Кустос должен искать хозяина! – Мы поможем найти его, – сказала Гермиона, заглянув в большие сапфировые глаза домовика. – Только помоги нам выбраться отсюда или скажи, куда идти. – Кустос может перенести вас, куда пожелаете. Сердца друзей чуть не повыскакивали от ошеломительной новости. Вот так вот – их просто вернут домой! Не дело было думать о ловушках и заговорах, ведь все надежды были ни к чёрту и ожидать большего не приходилось. – Пожалуйста, перенеси нас в «Нору», графство Девон. Эльф неуклюже приподнялся, протянув ребятам маленькие сухие ладошки с покрасневшими от нанесённых собой увечий пальцами. – Юные волшебники готовы? Не успев утвердительно кивнуть, Рон почувствовал, как его сжимает со всех сторон, уши тут же заложило, маленькая хижина закрутилась в водовороте. Хлоп! Родной и такой ласковый ветер родных окрестностей мгновенно привёл в чувства, снял головокружение и тошноту, восторг накрыл с головой, когда вдали Рон увидел неказистую, державшуюся на добром слове и магии, постройку, что была его домом. Выгоревшая земля напоминала о рождественском нападении, но дом был цел и прекрасен! – Теперь Кустос покидает вас, – сказал домовик, отойдя на несколько шагов. – Погоди! – воскликнула Гермиона. – Останься, мы поможем отыскать хозяина. – Домашний эльф не может оставлять дом, – с грустью изрёк тот. – Скажи хотя бы, где тебя найти, откуда ты нас спас? – спросила девушка. – Северная Шотландия, окрестность Дингуолл. Прощайте. – Щёлк! 666 – Скажите, мисс Грейнджер, а иные виды насилия к Вам применялись? Рон вздрогнул от подобного вопроса колдомедика, дёрнулся и Гарри. – Нет, – твёрдо ответила она. – Хорошо. Колдомедик возилась с Гермионой гораздо дольше, чем с Роном, и у мальчишек затекли конечности от продолжительного пребывания в неподвижной позе для подслушивания, ведь миссис Уизли далеко и надёжно запрятала последний экземпляр удлинителей ушей близнецов, дабы избежать всяческих шалостей. – Что же, – протянула колдомедик, являвшаяся миловидной пожилой колдуньей с внушительным носом, – несколько дней режима покоя – и Вы сможете вернуться к повседневной жизни. – Как же так? – встряла миссис Уизли. – Десять дней в плену! – Чем скорее они вернутся к привычной жизни, тем скорее восстановятся. Лёжа без дела в одиночестве или даже в окружении людей, они лишь будут вспоминать о тех днях. С физическими увечьями помогут справиться зелья и заклинания, но душу так не вылечить. Рон почти чертыхнулся: – А я-то надеялся… – Немного пофилонить? – по-доброму усмехнулся Гарри. – Нет уж, дружище, нет для того я провёл взаперти всё время, чтобы вернуться в Хогвартс в одиночестве. – Ты взаправду не мог носа высунуть из «Норы»? – Дамблдор нарисовал черту. Она пинала так, что я отскакивал, как от пружины, долетая до порога дома. Машину мистер Уизли отогнал, камины заблокировали, мантию-невидимку, метлу – даже палочку – забрали! Джордж и Фред кое-что придумали, и ночью я должен был отправиться в путь. – Хорошо, что не отправился. – Рон похлопал друга по плечу. – Если бы не Гермиона… – То что? – деловито вмешалась девушка, появившаяся из ниоткуда. – Мы бы пропали – впрочем, как всегда. Нас бы не нашли, – закончил Рональд. – Так что такого придумали Фред с Джорджем? – Гермиона вопросительно изогнула бровь, усевшись в кресло. – Потом расскажу, – замялся Гарри, посматривая на маячившую поблизости миссис Уизли. – Я не могу сидеть здесь, зная, что вы где-то там в плену терпите пытки из-за меня. Нам стоит прекратить дружбу. – Гарри, ты с ума сошёл? – Рон подскочил на месте. – Кто поможет тебе победить Сам-знаешь-кого? Кто выручит? Так не пойдёт! Даже не думай! Тем более уже поздно. Если ты разорвёшь связи со всеми людьми, которые могут пострадать, со всеми близкими людьми, останешься один. А люди так или иначе будут погибать, и остановить это будет некому: ты же у нас Избранный. – Я не могу так! Они страдают и гибнут из-за меня! – Гарри Поттер! Не верю, что говорю это, но Рональд прав! Тебе нельзя оставаться одному. Знаешь, какая самая слабая сторона у Волдеморта? Он один. На самом деле он один, – строго произнесла Гермиона. – Мы были и будем твоими друзьями – это и наша битва тоже. Наша и всего цивилизованного волшебного мира, тупая ты мнительная башка! Так что не будь эгоистом! Рон кашлянул – и тут же залился заразительным смехом, а за ним и Гарри, и сама Гермиона. 666 Чу-чух-чу-чух. Чу-чух-чу-чух. Хотелось услышать стук колёс Хогвартс-экспресса, увидеть широкую водную гладь за окном, клубящийся дым, горы, холмы. Но они воспользовались камином, который перенёс трио прямиком в кабинет директора. – Пожалуй, – бодро начал профессор Дамблдор, – мне доводилось видеть вас здесь втроём не так часто, как профессору МакГонагалл в своём кабинете. Что же, будем навёрстывать упущенное. Расскажите мне, как ваши дела? Обескураженные ребята, выпачканные порохом, стояли в недоумении перед непосредственностью величайшего волшебника всех времён. – Хотите лакричку? – Дамблдор без помощи палочки переместил стол с конфетами к гриффиндорцам. – Правда, они кусаются. Что же… Мы с мистером Поттером нередко беседовали здесь. Не ожидал я, что вы, мисс Грейнджер и мистер Уизли, вынуждены будете присоединиться, и, как не прискорбно, это совсем не радует. Хотя Гарри наверняка пересказывал вам наши беседы – вы всегда были не разлей вода. Директор подмигнул и тут же лукаво посмотрел на Рона, который, несмотря на предупреждение, пытался совладать с агрессивной, но такой вкусной лакрицей. – Профессор, – не выдержала Гермиона, бросив гневный взгляд в сторону Рона. – Кое-что не даёт мне покоя… – У Вас есть веские причины для этого, мисс Грейнджер, но я догадываюсь, что именно. – Я абсолютно осознаю, что наше возвращение – это не удача и тем более не результат глупейшего побега. Скажите, профессор: почему он нас отпустил? – Знаете, мисс Грейнджер, я знаком с мистером Реддлом дольше, чем кто-либо. Я забрал его из приюта и привёл в этот замок – зло выросло и окрепло здесь, на наших глазах, и все мы в своё время внесли лепту в нынешнюю катастрофу по имени Волдеморт. Том жил и живёт без любви и посему заслуживает лишь жалости. Он никогда не проявлял любви и ничего не делал, дабы её обрести. Его душа черна, полна безумия, а амбиции затмевают высокий интеллект. Но несмотря на всё, он невероятно умён и расчётлив. И каждый шаг его, каждый шаг, повергающий наш мир в ещё больший ужас, тщательно обдуман. Волдеморт мог бы стать весьма недурным политиком, сложись обстоятельства несколько иначе, а, может, напротив. Вы правы в своих догадках, мисс Грейнджер: он позволил Вам с мистером Уизли сбежать – и мне не ясно, почему. А Ваши воспоминания создали ещё больше вопросов и опасений. – Быть может, для этого, профессор? – вновь перебила директора Гермиона, будучи не в состоянии держать в себе родившуюся догадку. – Простите, мисс Грейнджер? – Дамблдор пристально посмотрел на девушку через стёкла-полумесяцы. – Чтобы рассказать о своих планах, привести в недоумение, заставить метаться, отвлечь внимание, – затараторила гриффиндорка. – Возможно, возможно. Только с этой целью он мог воспользоваться другими людьми. Отпустить же двух лучших друзей своего врага – двух самых важных людей в его жизни, его самую слабую сторону – мощнейший рычаг… Для меня это пока остаётся загадкой. Наступила недолгая паузка, задумчивую атмосферу которой нарушало лишь чавканье Рона, так и не оставившего в покое кусачие лакрички. Форсировано выдохнув, Гермиона изрекла: – Я точно знаю: это игра – и она продолжается.