FFF

      Самый продаваемый писатель Великобритании последнего десятилетия Эндрю Уайк среди всех прочих своих, безусловно, выдающихся качеств, свойств и характеристик выделял как повод для обоснованной гордости свою способность сохранять самообладание даже в самых чрезвычайных ситуациях.       Прямо сейчас эта способность помогла ему выдержать каменное выражение лица, не дрогнув ни единым мускулом, когда на колени в прямом смысле слова свалились сто сорок фунтов абсолютного счастья с нежными губами, разомкнувшимися как для поцелуя (что было сомнительно, хотя и не исключалось) и ласковыми (нет, но они умели хорошо и верибельно притвориться) руками, тут же принявшимися трогать и наглаживать.       Где Майло Тиндл всего этого набирался, вот в чём вопрос. Над этим стоило бы подумать. Соль в том, что когда вот это всё внезапно и без предупреждений вытряхивалось на избранного в жертвы Эндрю Уайка, тот как-то сразу впадал в малоподходящее для подобных аналитических изысканий состояние.       И Эндрю Уайк ещё только переводил задумчиво взгляд с наспех набранного в текстовом документе заголовка «сцена на крыше, монолог Росси» на губы Майло очень розовые розовые как лепестки роз бутонов роз немаловажное уточнение на рассвете это тоже важно в мае пока роса не сошла и это было непроизвольное действие, просто запрыгнувший на него Майло заслонил собой экран ноута, и слишком сильно прижался, оказавшись слишком близко слишком тесно       Ну и да, наверное, это было обусловлено итальянскими генами, этот необычный оттенок губ, и очень чёткий контур, и красивый рисунок линий, потому что у соотечественников-мужчин такого не наблюдалось, хотя, положа руку на сердце, Энди не помнил, чтобы его когда-либо занимали губы кого-либо из мужчин настолько, чтобы вдумываться в их форму или цвет. Но, в конце концов, он же здравомыслящий, рациональный человек, и как человек, беспристрастно и трезво оценивающий реальность, он знает, что есть такое понятие, как объективность. Вот именно объективно — у Майло Тиндла попросту очень красивые губы. Вот и всё. И оттенок чайной розы, и рисунок линий — и кажется, что губы вступают в противоречие со своевольным, адски упрямым подбородком, но противоречия нет — об этом красноречиво говорит верхняя губа. «Лук Купидона», отражающий ярко выраженную потребность добиваться своего виски пожалуйста       Энди до сих пор не понимал, как тогда удалось удержаться и не прибить его, зашкаливающая наглость и беспредельное хамство просто требовали этого, но он совладал с членовредительскими позывами. Или… Да уж, это точно Лук Купидона. Впрочем, подобная связь — между формой верхней губы и способностью достигнуть поставленной цели — ничуть не фантастична. Вы просто в деталях представляете, что вам нужно, а потом легко реализуете свои мечтания. Вам каким-то образом всегда удаётся получить желаемое. Если вдуматься, то этот талант осуществления реализации собственных идей понять нетрудно. Чтобы ваши идеи воплотились в жизнь, вам прежде всего нужно, чтобы окружающие услышали вас. Этот маленький уголок на верхней губе действует на подсознание слушателей как неоновая вывеска, притягивая всё их внимание. Да вот, пожалуйста, полюбуйтесь только — семидесятилетний писатель, обладатель множества премий и наград, лично знакомый и с королевой, и со знаменитостями мировой величины, и с небом, и с аллахом, в момент растерял все мысли и зачарованно, как под ведьминским колдовством, сидит и пялится на губы чёртовой полуитальянской бестии, и готов потратить полдня на теоретизирования о связи их формы с характером и поведением.       …а в голове у Эндрю Уайка на мысленную кафедру умозаключений уже поднимался неспешно вразвалочку мысленный же очкастый лысоватый лектор неопределенной внешности и возраста. Расправляя листочки с докладом, он монотонно-занудно загнусавил:       — Тема сегодняшней лекции — эректильная функция, джентльмены. Рассмотрим данный немаловажный для любого мужчины вопрос на примере нашего сегодняшнего добровольца. Поприветствуем Энди Уайка, господа, и обратимся к его случаю. Вот взгляните, данный джентльмен пребывал в спокойно-расслабленном состоянии, но, стоило прицельно применить действия из области нажатия и трения, стимулирующие…       Ох, нет, опять же — мысленно — замычал Энди. Главное — не думать про белую обезьяну.       Но было поздно.       — Я — что? Добивался? — сохраняя невозмутимый вид Энди приподнял брови в сдержанном удивлении.       — Добивался, — улыбаясь всё так же по-шальному, подтвердил Майло, порождая смутное подозрение, что данное слово имеет какое-то своё значение в лексиконе итало-англичан (англо-итальянцев?!.. роумэн-бритишей?!.. как назвать дивный — адский — меланж, подобный Майло?!.. хотя как бы ни назывался такой вид полукровок, вполне возможно, что Майло Тиндл заслуживал вынесения в отдельный подвид, состоящий из одной-единственной особи и подчиняющийся каким-то своим законам, с полным игнором общевидовых признаков).       — Добивался?! — с нажимом повторил Энди.       А кожу уже знакомо покалывало ледяными иголочками — первыми брызгами подступающей волны холодной ярости.       — Добивааааался, — едва слышно выдохнул Майло.       И Энди укрепился во мнении, что это дитя итало-британского союза вкладывает во вполне невинное слово какой-то свой смысл, скорее всего, однозначно пошлый, и, вполне вероятно, близкий к понятию «домогался». Нет, даже «грязно домогался». И ещё надо добавить «в извращённой форме». Вот в такой формулировке вероятно это будет ближе к истинному значению. Во всяком случае, презрительная мина, демонстрируемая Майло и его чуть нервически подрагивающие губы, готовые выгнуться привычной плаксивой скобкой, говорили за то, что Майло рассматривает произнесённое именно в таком варианте.       Вновь мысленно Энди сначала закатил глаза, потом — тоже мысленно — похихикал, потом — опять же мысленно — схватился за голову.       «Он же это несерьёзно, да?!» — промелькнуло у него.       Что может быть несерьёзнее запрыгнувшего на твои колени и оседлавшего их парня, вдвое моложе тебя, чью внешность в двух словах можно описать как «ходячий секс», а темперамент — как «тропический ураган». И чья зашкаливающая, запредельная чувственность и страстность сносит все барьеры условностей, приличий и норм поведения, срывает твои покровы цивилизованности, заставляя обнажиться животное начало, которое ты годами тщательно драпировал самоуверенностью манер, снобизмом и высокомерием. И все этические установки и личные принципы — порождения ледяного разума — обращаются в труху одним диким взглядом отражающих лазурь неба и аквамарин моря глаз, сумасшедших, прозрачных, заполняющих весь мир…       Несерьёзно же. Энди тихонько выдыхает, сообразив, что не делал этого, наверное, с полминуты. За эти полминуты он успел мысленно накатать пару страниц текста, причём сплошь состоящего из жутких красивостей. Ага, да. Тот самый ледяной разум, неотключаемый механизм. Никакие прозрачные глаза и светлые локоны не нарушат его работы, конечно. Хотя всегда интересно анализировать их воздействие. Когда вот так близко. Когда ближе если только снять одежду. А что, близость разумов, душевная близость, логично проистекающая из них близость физическая…       Ну вот куда, чёрт его дери, мысли текут.       Ты же это несерьёзно?! Несерьёзно.       И Майло — Майло же тоже несерьёзно. В том и дело. В том, что Энди мог бы отпустить себя в это опасное путешествие, если бы с той стороны это намерение не было от и до продуманной провокацией. Причём если бы Майло хотя бы рассматривал возможность покушения на свою драгоценную персону — чёрта с два бы его удалось вытащить на прогулку вдвоём. или нет       Или он действительно решил устроить тотальную «проверку системы безопасности»?! Но ведь Энди даже повода не давал. Он и виделись-то полноценно со времён прошлого яхтенного путешествия всего один раз — взаимные приветственные кивки друг другу с разных сторон студии не в счёт. Или как раз в этом всё и дело?       Неужели он и правда не понимает, чего я от него хочу?! — затосковал Энди. ты хоть сам-то понимаешь       По-кошачьи блаженно щурясь, Майло гипнотизировал его немигающим взглядом (наш девиз всегда один — возбудим, и не дадим), и впору было посылать молитву небесам, дабы не позволили оступиться, удержали от неосмотрительных движений. А то захочешь чихнуть, или икнёшь ненароком, и не отмоешься потом, доказывая, что совсем не пытался изнасиловать.       Но молиться Энди мало что не умел — и не считал нужным учиться — он не верил что там, наверху, находится кто-то, кому есть дело до людей-человеков и их примитивных проблем. И оставался всё тот же старый проверенный способ — перестать сдерживаться, разрешить себе разозлиться.       Потому что это реально злило. Он не давал повода, чёрт всё побери, не давал! Как Майло вообще смеет себя вести так, словно Энди когда-нибудь… как-нибудь… что-нибудь       Я ни разу не тронул тебя с какими-либо намерениями, кроме как с дружескими! — мысленно проорал Энди, невольно начиная зеркалить и копируя улыбку Джоконды с лица Майло. — Я никогда не давал оснований усмотреть в моих действиях какой-то не тот интерес!       Не давал, вот именно. Поэтому эти провокации так и оскорбительны. И поэтому Майло и действует именно так. О, он понимает, он очень хорошо понимает, насколько болезненно для гордости Эндрю Уайка сознание, что его возвышенно-интеллектуальные мотивы принижаются до уровня банального физического вожделения. Пока Майло использовал подобные обвинения для дежурных привычных взаимных перепалок, для подначек, Энди мог смеяться над ними или возмущаться, и это тоже была игра, их игра на двоих. Повысьте градус серьёзности, и они станут восприниматься просто как плевок в лицо. Майло всегда знал куда бить у Энди Уайка — а Энди знал это, но постоянно забывал. Забывался, рядом с Майло — так вернее. Энди Уайк всегда гордился тем, что чувства у него находятся в полном раболепном подчинении разуму. Ничего не могло уязвить его сильнее, чем одно только допущение мысли, что желание быть с Майло — это не потребность в обществе близкой по духу личности, а банальное желание удовлетворить сексуальные позывы.       Вот только у Майло есть собственная гордость. И ей, этой гордости, в своё время несказанно польстило что пресыщенный миллионер, писатель-интеллектуал, который мог бы проводить время за завтраком хоть с королями, или в общении с селибритес любых сфер развлечения либо науки — этот холодный и безразличный ко всем сукин сын вдруг отметил его, именно его, Майло Тиндла, ум. Выделил именно его совершенно не типичный стиль мышления. Просил именно его общества. И это так погладило гордость Майло, что — вон она, до сих пор кверху пузиком катается и лапками сучит от восторга.       Какой же ты всё-таки наивный, малыш, почти с жалостью подумал Энди, и почти застыдился сам себя и того, как беспардонно всегда использует эту точку уязвимости Майло. Но что было — то было: ему это нравилось в Майло — иррациональное сочетание циничной наглости, непрошибаемой уверенности в собственной неотразимости и одновременно непритворной, едва ли не детской невинности и чистоты. Ни в одном другом человеке Энди не встречалось столь противоречивого сочетания, и иногда ему казалось что Майло сам толком не осознаёт, где кончается одно и начинается другое, и сам не всегда с уверенностью знает, руководствуется ли он в данный момент расчётом, или чувствами. Вот как раз проблема последних была, в связке Энди-Майло, в большей степени проблемой для Майло — в нём чувств и эмоций было на десятерых, временами ему было чисто физически тяжело выносить этот взрывающий его изнутри микс переживаний.       — Майло… знаешь, главная проблема жизни в альтернативных реальностях заключается в том, что как бы ни фантазировал выдумавший их, его физическое тело все равно пребывает в настоящем всеобщем мире, куда всё равно приходится время от времени возвращаться. — Энди говорил очень сухо и едва ли не желчно. — И самая большая ошибка — это пытаться подогнать под какие-то свои фантазии реальных людей и их действия или мотивы.       — Твои мотивы как раз предельно ясны, — фыркнул Майло.       — Да ну?       — Ну да. Или скажешь что ты не этого хотел?       — Вообще если я чего-то и хотел, то это поработать, — вежливо заметил Энди, уже сориентировавшись и взяв себя в руки (и не забывая при этом держать их подальше от расположившегося на нем провокатора 80 левла), — надо привести кое-что в соответствие с той картинкой что увидят зрители. И с тем что они неминуемо домыслят когда будут наблюдать за взаимодействием главного героя и твоего персонажа.       — Дада, я понял, — Майло ёрзал (не сказать, что Энди это было так уж неприятно), стараясь устроиться поудобнее в ограниченном краем стола пространстве, придвинулся ближе, Энди чисто из упрямства не отклонился назад ни на полдюйма, — понял уже, что моя бесталанность доставляет тебе лишние хлопоты, а моё исполнение роли выбивается из того, что было задумано.       — Нет, не так, — спокойно возразил Энди, — и ты прекрасно знаешь что ты не бесталанный.       И не в первый раз задался давно маячившим на периферии осознания вопросом: учитывая, НАСКОЛЬКО на самом деле талантлив его невыносимый полутальянец, учитывая, как быстро он считывает правила любой игры и готов и подхватить её, и выиграть в неё — как много настоящего было в старательно демонстрируемой им неумелости при очередной «проверке системы безопасности»?! Каждое новое его представление из цикла «а теперь на арене нашего блядского цирка величайший соблазнитель всех времён и народов» — это был просто испанский итальянский стыд, просто отбить лицо фэйспалмами и необратимо травмироваться психикой. Начиная с его дебюта в данной роли, когда он, хорошо поставленным голосом профессионального театрального актёра, выразительно выделяя интонацией особо значимые эпитеты, приступил к своему «мне всегда нравились богатые и властные мужчины». Тогда — в их трагично закончившуюся вторую встречу — Энди подумал что это выступление просто днищенское днище само по себе, но. Он вполне мог бы согласиться, что нет ничего невероятного в неспособности человека изобразить несвойственное ему поведение при полном отсутствии соответствующей практики. Мог бы, если бы часом ранее инспектор Эдди Блэк блистательно не доказал бы ему, что в случае с Майло отсутствие практики в какой-либо сфере успешно компенсируется великолепной актёрской игрой, смелостью в импровизации, природными наглостью и самоуверенностью, и способностью к полному перевоплощению в совершенно другую личность. Всё это, помноженное на сверхчуткость к реакциям противника в выборе манеры действий, и склонность к бесстрашным и безрассудным поступкам при отработке незнакомой поведенческой модели, делало Майло Тиндла идеальным феноменом, уникумом, способным на недостижимое для обычного человека.       — Ну да, — усмехнулся Майло, — осталось только убедить в этом тебя, да? Продемонстрировав свои таланты.       — Ты уже это сделал, — кротко заметил Энди, не позволяя себе отвлекаться и тем более что-то там воображать лиричное относительно лениво перебирающих завитки волос на его затылке пальцев Майло. — В самую первую нашу встречу. Я сказал правду твоему инспектору Блэку. Мне понравились и твой авантюризм и твоя решительность. Ну, а вторая встреча открыла те твои таланты, которые я не разглядел в первый раз. Да и всё последующее наше… взаимодействие лишь доказывало что мы одного сорта люди, одной породы.       — И потому ты меня так упорно добиваешься? — Майло прищурился, пытливо и напряженно всматриваясь о господи ЧТО ты там стараешься увидеть в лицо Энди.       — Кажется, мы по-разному понимаем мой интерес к тебе, — Энди не скрывая улыбки окинул выразительным взглядом композицию, которую они являли вдвоём.       — Разве?       — Да точно тебе говорю.       — Ннуууууу, — Майло снова гротескно улыбнулся, — ты начал с того, что заявил «инспектору», что любовник жены тебе понравился, а потом ты выразил уверенность что вы даже могли бы подружиться.       — Точно так, — подтвердил Энди, — я был тогда в начале пути.       — Какого пути?       — Пути познания тебя.       Майло ядовито засмеялся:       — Полагаешь, ты меня познал?       — Сложно сказать определённо, — вообще говоря, даже похудевший за период своего безденежья Майло не был такой уж пушинкой, и вес его Энди ощущал всё более ясно, вот только не мог позволить себе хотя бы пошевелиться, дабы это не было воспринято ненужным образом. — Иногда мне кажется, что я должен быть способен предсказать твои слова и твоё поведение, ибо мы одного сорта люди, ибо я знаю как ты действуешь, а главное — как ты мыслишь в разных ситуациях. Потом ты совершаешь что-то непредсказуемое, в очередной раз удивляя меня нестандартностью своих реакций, и я опять начинаю думать, что ты — невероятная, увлекательнейшая загадка, которую я готов разгадывать до конца жизни… — «Даже зная заранее, что никогда не смогу разгадать её полностью.» — А потом я задумываюсь, может, я излишне романтизирую твой образ?       — О, да, — вновь закривлялся Майло, — ты таааак романтичен!       — Нет, к счастью. А то страшно представить, что бы я тогда мог о тебе нафантазировать, — Энди запнулся, потому что Майло, явно чувствовавший себя на чужих бедрах совершенно вольготно и свободно, принялся резвиться в своей обычной непотребной манере.       — Малыш, из нас двоих недотрах явно не у меня, — Энди изобразил уголками рта вежливую улыбку. — А я что, произвожу впечатление настолько изголодавшегося по физическому контакту?       — А ты разве не изголодался?       — А должен?       — Ты же развёлся с женой.       — Так. Из данного аргумента, включая логику и учитывая твою душераздирающе отсутствующую личную жизнь, вывод, надо полагать, один: ты считаешь что вне брака секса нет. У меня, правда, всё было с точностью до наоборот.        Энди опять ощутил привычный прилив злости, глядя на скептически и презрительно одновременно прищурившегося Майло. Привычно испытал желание сделать ему сильно больно.       — Неужели? А как же любовницы, управляющие саунами и спа-центрами, все эти милашные или роковые дамочки, в конце-концов, содержанки и кокотки?       — Ты начитался дамских романов начала двадцатого века? Когда я был женат, моя жена бегала трахаться на сторону с молодым полутальянским прощелыгой, а у меня был период вынужденного целибата. Ибо. Хотя и не составляло никакого труда найти себе кого-нибудь, но меня бесила уже сама мысль, что приходится добирать требующееся организму у каких-то левых баб, это при наличии законной супруги-то, которую я содержал всем и обеспечивал уже как второй десяток лет.       — Ну да, — усмехнулся Майло, — ты-то считал её своей собственностью, был уверен что купил её.       — Но она и была моей собственностью. И да, я её купил. То что она, наигравшись тобой, поспешила вернуться ко мне, говорит о том, что и она так считала.       В момент Майло перестал улыбаться, и лицо его застыло.       От этой болезненной реакции на упоминание Маргарет у Энди были смешанные чувства. С одной стороны это его забавляло, и он использовал этот приём чтобы задеть, вывести из равновесия, пробить защитную броню, надавить на болевую точку. Это была зона чувствительности Майло. Но — с другой стороны — что лежало в основе таких реакций? Какие-то не угасшие до сих пор страсти и любови?! Или просто уязвлённое самолюбие давало себя знать?       Майло плотно сжал губы. Несколько секунд он безотрывно, не моргая, пристально и испытующе глядел глаза в глаза, и — как обычно, как и всё что он делал на преодолении: резко, без подготовки, без постепенности, без переходов — отпустил себя. Поспешно отстранившись, едва ли не отшатнувшись, так же резко соскочил на пол, только что не передёрнувшись от слишком быстро скинутого со своей воли напряжения. Его даже повело так, что он пошатнулся, качнулся, как если бы его через «кротовую нору» вышвырнуло в секунду с Земли на планету с гораздо меньшей силой тяжести. И Энди тут же осознал, что опять погружается в слабодушие, позволяя жалости возобладать над всем остальными эмоциями (на которые он имел законное право, да!.. не он лез на чужие колени, и не он тут исполнял номер «приват для одинокого мужчины»!)       — Ты в порядке? — насмешливо, но сдержанно осведомился он. — Тебя прямо потряхивает. Если что, в баре есть виски, но только сам налей себе. И на меня не рассчитывай. Не жди что я буду бегать тебе за бутылкой и отпаивать тебя после «стресса».       — О… какая досада. — Майло как в любимый домашний халат внырнул в образ «высокомерный принц крови общается с плебсом». — Не льсти себе, Уайк, я уже очень давно ничего не жду и ни на что не рассчитываю в твоём отношении.       И, одарив напоследок Энди надменным и отчуждённым взглядом, выскользнул из кокпита, направившись к трюму.       — А когда-то ждал и рассчитывал, да?! — фыркнул Энди ему вслед.       — А ведь и верно, — спокойно подтвердил Майло, — никогда. И не ждал, и не рассчитывал.       Ма-ла-дец, похвалил себя Энди, прямо всё_сделал_правильно. Если он сумеет взять себя в руки и успокоиться, то он тебя ещё с месяц теперь к себе не подпустит. Ты же ведь этого хотел, да?       Он посидел ещё немного, побарабанил пальцами по осиротевшей без Майло коленке. И отправился за ним в трюм.       — Согласно данным статистики, мужчины старше 65 лет занимаются мастурбацией в среднем 5 раз в месяц, — известил его Майло громко, с интересом изучая неосмотрительно оставленный на виду журнал, и Энди споткнулся на ступеньке, а Майло вскинул брови: — Что? Вот, тут так в статье написано. Надеюсь, ты свою норму за прошедшие недели августа уже отработал? А то вдруг мне опасно находиться рядом с тобой. Мало ли что. Трах, бах, и очнулся уже мордой в подушку.       — Да, конечно. — Энди хмыкнул. — Я же каждый раз, когда мы остаёмся наедине, то за задницу пытаюсь тебя ухватить, то завалить на какую-нибудь поверхность, то на колени поставить. Боюсь разрушить твои тайные эротические мечты, в которых тебя насилуют, доминачат и принуждают, но на меня в этом смысле тебе абсолютно точно не стоит рассчитывать. Я слишком люблю и ценю себя. Брать то, что мне не хотят давать — о, нет, я не согласен. Я Эндрю, мать меня, Уайк, я дороже стою. Чтобы я взял, за мной ещё побегать надо.       — Ой, откуда мне знать, — поморщился Майло, рассеянно листая журнал и выразительно гримасничая на отдельные заголовки, — может ты устриц за завтраком переел, и у тебя гормоны скакнули, а потенция в космос стартовала, и тебя теперь на шалости потянуло. Ты у нас старичок-то озорной.       Вообще в журнале он мог бы долистать до чего-то чересчур интересного. Энди, стараясь делать это незаметно, зашёл чуть сбоку, чтобы видеть страницы.       — Ты так детально изучал вопрос повышения потенции? А тебе не рановато ли беспокоиться об этом? — заботливо поинтересовался он.       — Главное, чтоб не поздно, — отбрил Майло, ни мало не смутившись.       — Малыш, тебе срочно надо обзавестись личной жизнью, у тебя от недотраха уже все мысли только о сексе, а в твоём возрасте о нём не думать — им заниматься надо, — грустно покачал головой Энди.       — Великолепно, — иронично откомментировал Майло, — уж не с тобой ли ты предлагаешь мне им заняться?!       — Вот уж не думал что ты будешь рассматривать мою кандидатуру! — Энди рассмеялся. — Неужели всё настолько запущено?! Я вообще-то имел в виду, что могу познакомить тебя с очень перспективной девушкой…       — Не надо знакомить меня с девушкой! — Майло почти сорвался на крик, явно против воли, разозлившись так, что, похоже, даже самому было удивительно.       — Ну, — ровным голосом продолжил Энди, — в принципе могу познакомить и с перспективным мужчиной, если девушки тебе совсем неинтересны. Есть достойные образчики… подходящего тебе типажа.