FFF

      Ещё один лосось в неравной, но отчаянной борьбе за свои жизнь и свободу сбежал когда леска уже начала сматываться.       Такая жажда воли не могла не восхищать, это было великолепно. Эндрю Уайк, как человек специализирующийся на умении красиво складывать из слов красивые строчки (и даже наловчившийся зарабатывать этим красивые суммы денег на красивую жизнь), хотел уже было рассыпаться в многосложных эпитетах, восхваляющих лососев бунтарский дух. Но во внезапном приступе гуманизма решил пощадить самолюбие Майло.       Сам Майло чертыхался и осыпал ругательствами — именно что многосложными — сбежавшую рыбу, причем ругался он с виртуозностью, которая для кого-нибудь постороннего наблюдателя показалась бы радикально не вяжущейся с почти аристократической внешностью приличного по всем видимым признакам молодого человека.       — Вот поэтому я не рыбачу, — фыркнул Энди, — хлопот на весь день, а результата ноль.       В ответ он был удостоен взгляда полного сочувствия и презрения одновременно — так обычно смотрят на убогих. На Энди Уайка так обычно смотрел один из фазанов, которые в количестве заселяли птичьи вольеры на территории Уайкхолла. Фазана тоже звали Майло.       — Это же ФФФ, — терпеливо, словно умственно отсталому, объяснял в это время Майло-человек, — тут главное удовольствие не в результате, а в процессе. Понимаешь? Удовольствие доставляет сам процесс.       — И что мне это напоминает, — пробормотал Энди себе под нос, очень тихо, но всё равно был услышан: метнув в него укоризненный взор, Майло осуждающе покачал головой:       — Стыдно быть настолько озабоченным в таком пожилом возрасте как у тебя. Хотя может я излишне строг, может это нормальное состояние для старческой деменции.       Энди в один момент перестало хотеться щадить его самолюбие.       — А в таком цветущем возрасте как у тебя, — парировал он, — стыдно быть таким неумехой и бестолочью. Вон, посмотри, даже вот те детишки на катамаране полный садок наловили, и уходят готовить свой улов, а ведь они всего часа полтора назад пришли. А ты весь день ловишь, а у тебя ничего. Да, и вот как раз в твоём возрасте положено быть озабоченным, только совсем не рыбой.       Майло расхохотался. Почему-то его смех показался очень обидным. Да прекрасно понятно почему: недолго же циничный нарцисс Эндрю Уайк сумел играть равнодушие и безразличие, которые, что теперь очевидно, крайне беспокоили его молодого спутника. Ну вот, теперь Майло может выдохнуть, всё в отношении к нему Энди осталось по-прежнему. Вон как малыш радуется, что так легко и быстро заставил пожилого почтенного человека скатиться вот в этовсё. Вывел из равновесия. Завёл с пол-оборота. День прожит не зря.       Энди осознал, что закипает, постепенно теряя над собой контроль — а он терпеть не мог, когда такое с ним происходило. Удивительно, насколько (и как) Майло всегда на него действовал. Этот ураган, вносящий в устоявшуюся рутину будней пряные нотки хаоса и непредсказуемости, баламутил душу. Как осадок поднимая к поверхности со дна всё худшее, что там было. Энди прямо физически ощущал как пробуждаются самые прискорбно негативные качества его натуры — когда она, эта натура, натыкается на вздорное противостояние упрямого и независимого характера синьора Тиндолини. Ни один другой человек никогда за всю жизнь не вызывал у Эндрю Уайка такого сильного раздражения — на грани желания (почти потребности) сломать, подчинить себе, и одновременно ни один человек в жизни Эндрю Уайка не обладал для него такой притягательностью. Иногда у Энди возникало параноидальное подозрение, что главная цель существования Майло Тиндла — это заставить некоего престарелого писателя-детективщика (и по совместительству миллионера и уважаемого обществом человека) сорваться с привязи цивилизованных манер и избить одного давно потерявшего все берега нахального полуитальянца. Вот и сейчас — Энди больше всего на свете хотелось пойти и столкнуть Майло за борт. После чего завести мотор и уйти в порт, бросив светловолосое чудовище с бесстыжими прозрачными глазами тонуть в холодных августовских водах темзенского эстуария.       Но светловолосое чудовище обернулось, глянуло из-под красиво спадающей на лицо романтической, чуть влажной прядки, закусило задумчиво губу… и тонуть начал сам Энди — как раз в тех самых бесстыжих прозрачных глазах. Глазах эльфа, ночной Жути-с-Церковного двора, феанора из Холмов, любой другой нежити с той стороны: кого угодно из Волшебного народца, но только не человека. У людей просто не бывает настолько прозрачных и светлых глаз. Хотя метафорически можно было считать, что Майло и правда побывал по ту сторону, а потом вернулся назад, в мир живых. Но ведь никто не возвращается оттуда прежним, не так ли?!..       Каждый, даже самый сильный и волевой человек имеет право хотя бы на одну слабость. Слабость Эндрю Уайка сидела на корме его яхты, подвернув штанины и подложив под задницу свёрнутую рулетом куртку, и мерцала на хозяина яхты своими невероятными глазами.       Грёбаный фейри, грустно констатировал Энди про себя, в очередной раз попав всё в ту же ловушку, у этого чёртова итальянца (хорошо, пусть полуитальянца) точно были русалки в роду. Это у него в крови — врождённая тяга завлекать людей на погибель. Основной инстинкт, так сказать. Инстинкт морской сирены, завораживающей своим пением моряков с мимо проходящих кораблей.       — Энди… — позвал Майло тем самым голосом, который Энди равно и обожал и ненавидел: тихим и смиренным, почти кротким, почти робким, неуверенно хрипловатым и очень проникновенным.       Энди обязательно должен был немедленно начать таять в умилении, и начал бы, если бы уже не узнал на горьком опыте, что с подобными трогательными интонациями голос Майло звучит исключительно в преддверии какой-нибудь особо мерзкой гадости, которую тот собирается высказать одному (всегда! всегда одному-единственному!) конкретному человеку.       — Энди, — повторил Майло ещё более проникновенно, и хотя Энди очень старался себя контролировать, но по позвоночнику против воли пробежали мурашки от удовольствия (ну ведь любому человеку приятно слышать когда произносят его имя, нет?), — прости. Я всё время забываю, сколько тебе лет. Ну какие тебе рыбалки и уловы. Тебе бы под пледом с грелочкой в кресле-качалке лежать, да подагрические телеса греть, вот и все удовольствия. А я пристаю с совершенно неинтересным тебе занятием, смысл которого для тебя остался в навсегда ушедшей молодости. В твои годы уже положено думать только разве что о вечном. О бессмертии души там, о том что никто не уходит в полное небытие. Ну в общем о всяком таком.       Ну в общем ожидаемо, да.       Столкнуть Майло в воду стало хотеться с удвоенной силой. Столкнуть и огреть по голове веслом или багром, для надёжности.       — У меня нет подагры. И… какое ещё кресло-качалка, ты что, пересмотрел полувековой давности фильмов?! Да, ну и так, к слову, улова-то у тебя до сих пор не наблюдается, может, это тебе лучше стоит где-нибудь лежать и греть телеса, а не силиться влезть в костюм не по размеру, — излишне резко возразил Энди. — Кроме того, с твоим умением находить приключений на свою задницу даже просто выйдя из дома за кофе, ты ещё, чего доброго, вытянешь из воды акулу, Несси, или немецкую подводную лодку времён Второй Мировой.       Он успел уловить нехорошую ухмылку, промелькнувшую на принявшем печальное выражение лице, выматерил мысленно сам себя: зачотно выставился, поистине зачотно. Теперь Майло в курсе, что все старания были не напрасны и что ему удалось таки достать своего противника — гляньте-ка, как старика бомбит, вот-вот рванёт прямо.       Соберись, дрожащее желе, скомандовал себе Энди, не раскисай тут у него на виду. Тебе прекрасно известно что понятие сочувствия ему абсолютно чуждо, он не умеет сострадать, и не рассматривает ничего и никого из того, на чём единожды поставил клеймо слабости. Ему не интересны жалкие и несчастные. Тебе прекрасно известно, что с тобой он всегда бьёт по самому больному. И веселится как дитя, когда ему удаётся причинить тебе боль. Зато. Ты тоже знаешь, как сделать больно ему. Знаешь, где точки его повышенной чувствительности, и знаешь, что является для него невыносимым. А не выносит он, когда его игнорируют, не выносит холодного равнодушия в сопровождении насмешливо-безразличной ироничности. Его могло бы напугать то, что ты способен разочароваться в нём, остыть к нему навсегда, потерять интерес. И ты уже убедился в том, как это на него действует. Только поэтому он сегодня здесь, с тобой. Потому что не собирается отпускать тебя на волю, не хочет давать тебе свободу от себя. Его тревожит, что ты утратишь эту свою зависимость от него. Так не позволяй ему расслабляться. И не расслабляйся сам.       Энди оперся о рейлинг, принимаясь усиленно любоваться Темзой, через немогу заставляя себя успокоиться и вернуть на себя маску, которая так не нравилась Майло. Да, день выдался не тёплый, хотелось кутаться в свитер и плед, а вместо подаренной Майло фуражки натянуть на голову шерстяную шапку. Но всё равно это было ещё лето, оно утекало, просачивалось сквозь пальцы, и, как всегда, его дни пролетали в четыре раза быстрее любого другого времени года. Время вообще неслось слишком быстро, а Энди не мог позволить себе роскоши бездарно разбрасываться им. И не мог позволить Майло выдерживать принципиальную дистанцию между ними. У Энди просто не было времени на преодоление этой дистанции. Равно как и на длительные осады и взятие измором.       …После подписания контракта и короткой полуофициальной встречи на четверых с режиссёром и продюсером, Энди больше с Майло не разговаривал, видел пару раз на студии, когда заезжал по делам: согласовать поправки в сценарии или заценить каст ГГ и друга ГГ. Да, он замечал Майло, вежливо кивал издалека в знак приветствия, и никак более собой не досаждал, не делал попыток ни приблизиться, ни поболтать. И это реально сработало. Если на первый раз Майло, похоже, лишь просто удивился, что к нему не пристают и вообще даже как-то и внимания особо не обращают, то на второй раз он уже смотрел с ожиданием и интересом, и явно заготавливал мешок ядовитых комментариев и колкостей, которыми отбреет назойливого старичка, в энный раз полезшего на завоевание его «родственной души». А Энди не полез, поприветствовал доброжелательным кивком и продолжил оживленный трёп со сценаристом, более никак на исполнителя одной из трёх основных ролей не реагируя. И вот вчера было уже можно пожинать плоды грамотно выбранной стратегии. Как автору, Энди предоставили почётное право первого единоличного просмотра первого рабочего материала. А через пять минут после того как Энди приехал, в просмотровой нарисовался как ни в чём ни бывало и Майло Тиндл собственной персоной. Во плоти. Во всей своей прекрасной и грешной полуитальянской плоти. Вздохнув, утомлённо пожаловался на загруженность работой и полное отсутствие нормального отдыха, после чего, хотя размеры дивана где расположили почетного гостя вполне позволяли свободно разместить и троих человек, уселся едва ли не на коленки к Энди, и с неподдельным увлечением посмотрел вместе с ним отснятый пробник. А Энди пришлось все девять с половиной минут тестера сидеть не шевелясь, ибо любое его неосторожное движение было бы незамедлительно превратно истолковано.       — Что скажешь? — спросил Майло с нескрываемым любопытством, когда они досмотрели.       Что ты отсидел мне большую часть левого бедра и прилегающие к нему области, мрачно подумал Энди. Но правила посреди игры не меняют, во всяком случае пока эти правила позволяют тебе обыгрывать противника, так что приходилось придерживаться прежней тактики. Майло с детской непринуждённостью обтирал его собой, не забывая время от времени пошире распахивать светящиеся наивным удивлением глаза, Энди, и бровью не ведя на эти откровенные поползновения, с непроницаемой физиономией могиканина листал свой экземпляр сценария, выискивая в нём только что отсмотренные сцены, и делал пометки на полях страниц.       — Ты что-то нечасто появляешься здесь, — Майло с предельной непосредственностью вытянулся в струнку, заглянул через плечо Энди, читая его записи, и на это же плечо и всё с той же непосредственностью уложил подбородок.       — Вы снимаете фильм, я написал книгу. Это разные вещи. — Энди старательно не замечал что они соприкасаются щеками.       — Ты и в Лондон сейчас нечасто приезжаешь?       — Август же, — Энди писал убористым почерком, сосредоточенно хмуря брови и шевеля губами, — сплошные праздники и фестивали, в Лондоне слишком людно. Самые смекалистые жители города наоборот, стараются выехать из него в поисках спасения от толпы. В Уилтшире сейчас много таких беглецов из городов. Солсберийская равнина вся в них, идёт пора звездопадов, каждую ночь настоящий дождь из метеоров.       «Приезжай ко мне смотреть на них с крыши, будем слушать сверчков и загадывать желание на каждую упавшую звезду» — едва не брякнул он. Ужаснулся сам себе и сконцентрировался на поддержании видимости своей незаинтересованности в персоне Майло Тиндла.       — Ммммм, — покивал Майло, и мягкие, чуть вьющиеся прядки его волос пощекотали Энди шею, — а что «Тамесис»? Ты его уже поставил на зимнюю стоянку, или продолжаешь выходить на нём? Я просто имею в виду, я реально совсем света не вижу со всей этой предсъёмочной суетой, и если ты вдруг когда решишь сходить по реке…       Сердце победно скакнуло, как двадцатилетнее. Нет, хладнокровно сказал сам себе Энди, ты не будешь подпрыгивать и торжествующе вопить «да, да! выходим хоть прямщас!». Нет, ты не можешь показать ему как приятны тебе и его просьба и само его желание проводить время с тобой. Да, ты будешь притворяться и дальше, если конечно хочешь не потерять его.       — Ну, не знааааю… — протянул Энди с сомнением. — Я, разумеется, ещё не отводил его на зимовку, но я сейчас тоже что-то закрутился со всеми связанными с этой экранизацией хлопотами… В принципе было бы полезно для здоровья сходить куда-нибудь вверх по течению. Взять с собой путеводитель по достопримечательностям, выяснить, наконец, что за строения разбросаны по берегам и какие места боевой славы там расположены…       Майло аж сбледнул и осунулся от перспективы проводить время в осмотре достопримечательностей.       — А может, лучше как в прошлый раз, опять поближе к морю? — поспешно предложил он. — Там лосось часто заходит, можно было бы порыбачить. Это очень расслабляет. Это полезнее для здоровья чем строения и места. И потом, — вкрадчиво добавил он, прибавляя бархата в голосе, — близость моря, высокие приливы, солёный воздух… это же так романтично, правда?!..       …Заходы Майло начал делать как только поднялся на палубу. То с одной, то с другой стороны осторожно тыкая в Энди острой палочкой — сначала слабенько, потом сильнее. Но Энди удавалось удержать себя в руках и не скатиться в пререкания и базарные перепалки, хотя и хотелось. Майло знал куда метить, знал, что заставляет его спутника беситься, что его злит, на что он среагирует. Тем не менее Энди довольно успешно какое-то время делал вид (хотя это было далеко не так-то легко) что его не задевают якобы рассеянно-мимолётные замечания Майло, однозначно имевшие целью спровоцировать, вызвать на эмоции. Внутренне Энди даже злорадствовал: его мирный и подчёркнуто неконфликтный настрой сбивал Майло с толку, побуждал нервничать и терзаться непониманием. Когда Майло вытащил на палубу шезлонг и объявил что собирается загорать, Энди, состроив нейтрально-скучающую мину, сразу же с головой ушёл в работу на заранее припасённом для такого варианта развития событий ноутбуке. Только уточнил:       — Топлес?       Недоумевающий, почему вдруг его персона перестала восприниматься как вызов, Майло откровенно напрашивался на подъёб. Предоставлялся просто отличный повод съязвить, что загорать на реке в прохладный ветреный день (да ещё и когда солнце практически не выныривало из-за оккупировавших с самого утра всё видимое пространство неба облаков) могут лишь либо сильные духом, либо слабые умом. Конечно, была ещё одна категория людей способных отважиться на подобные мероприятия по закалке — одержимые маньяки вроде Майло. Которых, в их настырных попытках достижения цели любой ценой, пусть даже самой высокой — ценой собственной жизни, можно остановить лишь разве что вынудив заплатить эту самую высокую цену. Например подстрелив их. Это Энди и Майло уже проходили. Они оба были такими одержимыми, не способными уступить победу сопернику. Но, собственно, таких можно как раз в первую очередь отнести к сильным духом. У Энди аж губы с языком начали неметь от подавляемого желания потроллить Майло с его загорательными планами. Но он не стал давать оснований поймать себя на том что замечает хоть что-то связанное с Майло Тиндлом. Он усиленно демонстрировал полную погружённость в себя-любимого и в свои мысли. Язвительность и сарказм равнодушию и безразличию противоречат, поэтому от них временно было необходимо отказаться. Максимум что себе было можно позволить — это немного сдержанной иронии.       — Что-то я в последнее время тяготею к нудизму, — сладко промурлыкал Майло, впрочем остался в плавках, а потом и вовсе, видя что на него даже не смотрят, прекратил смешить людей, оделся, унёс шезлонг, и взялся за удочки и рыболовные снасти, оставшиеся на яхте с прошлого выхода.       Конечно у него ни черта не ловилось, и за прошедшее время ни одной рыбы так и не попало в садок. Равно как и ни одной строчки текста нового романа не вышло из-под клавиш ноута Энди: самый раскупаемый писатель года с умным видом раз за разом набирал и стирал одну и ту же фразу. Хотя он по-прежнему изображал погружённость в работу и прикидывался что не замечает ничего и никого вокруг. А вот одного из этих «никого» такой расклад не устраивал. В принципе Энди не сомневался в настойчивости своего мальчика, он просто не ожидал что Майло добьется желаемого так быстро. Чёртов маленький манипулятор. Сто процентов — сейчас гордится собой как если б премию «актёр года» получил. О, кстати. Вот еще одна акупунктурная точка через которую у некоторых излечивается чрезмерная гордыня, наглость, хамство и ехидство. И неуважение к старшим. Главное — выбрать иглу подлиннее и вогнать её в эту точку поглубже.       — …Ладно, — огорчённо махнул рукой Энди, — пойду дальше работать, надо внести кое-какие корректировки, чуть переместить акценты в будущем фильме, вчерашний отсмотренный тестовый материал мне понравился, но у твоего персонажа с главным героем идет какая-то совсем не такая химия, как я прописывал в книге.       — Что значит — «не такая»?! — Майло насторожился. — Ты сам говорил что внезапно увидел в своем герое меня, словно ещё до знакомства со мной вложил образ, образ человека, которого тебе не хватало в твоей жизни, в персонажа книги. Не твои ли слова, что Росси — это тот, кого ты написал, думая обо мне, когда ещё не знал меня?       Он даже удочку отложил, развернулся, провожая пробирающегося назад к ноуту Энди пристальным взглядом.       — Ну понимаешь ли, — отрывисто проговорил Энди, — есть некая разница между моим представлением о тебе и реальностью, то есть между тем, каким я предпочитаю тебя видеть, и тем, как ты выглядишь на самом деле. Улавливаешь, о чём я говорю?       — Не совсем, — зазвеневшим голосом отчеканил Майло.       — Вот-вот, — сокрушённо согласился Энди, — а Росси бы понял, о чём я толкую.       И он вновь взялся набирать и стирать.       Майло плотно сжал губы.       — Ну, — помолчав, наконец выдал он, — эту партию мы с тобой уже отыграли однажды. Когда я неделями выслушивал от режиссёров по кастингу, какой я зажатый, развязный, болтливый, молчаливый, напряжённый, расслабленный и невнятно говорящий. И прочее, очень лестное, что они мне старательно выпевали, истово следуя, как выяснилось потом, полученной от тебя директиве. Итак, мы снова играем в драму «Майло Тиндл — бездарность и никто не хочет иметь с ним дела»?       — Да нет, — пожал плечам Энди, — как к актёру у меня к тебе претензий не имеется. Ты действительно актёр от бога, но, просто…       Он печатал и стирал, печатал и стирал, исподтишка следя за растерявшим боевой задор Майло — тот выглядел сбитым с толку и пребывающим в замешательстве. Энди даже почти был готов сдать назад, но велел себе не быть размазнёй.       — Ну ты может как-то конкретизируешь? — Майло, хмурясь, кусал губы. — Я постараюсь создать другую химию, и изобразить то, что ты там предпочитаешь во мне видеть.       — Легче кое-что переписать, — сухо ответил Энди, краем глаза проверяя реакцию, и отмечая, что Майло дёрнулся, как от удара.       Бросив свое занятие окончательно, Майло прошёлся вдоль леера. Он думал довольно долго — для него, секунды три-четыре, не меньше.       — Ладно… ничего нового в этой жизни и в этом мире, — произнёс он очень медленно, но спокойно, приблизившись, и Энди пришлось свернуть страницу, чтобы Майло, не дай бог, не увидел чем там автор детективов занимается на самом деле, — я, правда, больше привык, что в сфере кино это обычно кастинг-режиссёры практикуют. Но я уловил, да. И насчёт химии, и насчёт предпочтений. Кажется, кто-то решил, что мне нужно преподать урок... да, Уайк?!       Энди даже не успел удивлённо вскинуть брови на эту странную речь. Стремительным и изящным движением Майло скользнул к нему в кокпит. Порочная грация, иначе подобную пластику и не охарактеризовать. Нечто завораживающее... и одновременно отталкивающее. Нечто, от чего писательская фантазия начинает создавать апокрифические теории. Например, о том, что не все дети человеческие происходят от Адама. О том, что, вполне вероятно, часть ныне живущих наследуют тому самому Змею, повторяя за ним его практики обольщения, опробованные ещё на самой прародительнице рода людского. Майло всегда была свойственна эта несколько чрезмерная пластичность при перемещениях, когда он входил в модус соблазнителя. Забравшись в кокпит, Майло втиснулся между столом и самим Энди, и, обвив его шею руками, занял позицию на его коленях, крепко обхватив их бедрами.       — Ты этого добивался, Уайк, ведь правда? — улыбнулся он одной из своих самых сумасшедших улыбок.