Ответы Кошатницы

(в соавторстве с Рыжим — Amat-A) — Залезай! Залезай! Залезай! — коляска стучит о кровать, этот звук отдаётся гулом железного основания под матрасом, ноющей болью в позвоночнике Выпи. — Никуда я не хочу! Что я там не видела? У меня и так всё болит, а ты стучишь. Отстань! Но Рыжая не собирается «отставать», она подпрыгивает и бьет коляской о корпус кровати еще сильнее. — Залезай, там уже начинается! Это и фильм, и мультик одновременно, представляешь?! Там люди и мультяшки живут вместе! Давай, лезь, а то, вон, на тебе уже плесень растёт!       Выпь — девочка, которую в будущем будут звать Кошатницей — нехотя перелезает в подставленную коляску, решив не сопротивляться, себе ведь дороже. Выпь давно научена общением с Рыжей, знает — та ни за что не отстанет, если уж что-то взбрело в эту полыхающую кипучими идеями голову. Лицо у Выпи и правда такое кислое и бледно-зеленоватое, будто она всю жизнь провела в болоте. В целом это недалеко от истины, если учесть, сколько слёз выплакано в этих стенах. — Только укрой одеялом, чтобы не пугать людей моими кривыми коряжками. — Ой, кого ты этим удивишь, дурында?! Ладно, сейчас так тебя замотаю, как младенчика, вот, одна башка теперь торчит. Довольна?       В закутке, где смотрят телевизор, темно, лишь экран бросает блики света на стены и лица смотрящих. Рыжая плюхается на диван рядом со Смертью, Выпь ёжится под одеялом от ноющей боли в шее и спине, смотрит в экран. Там и правда показывают какой-то мультфильм. Безумного вида белый кролик и малыш в подгузнике носятся по комнате как ненормальные, в характере Тома и Джерри. Многие смотрящие хохочут. Выпь не может понять, что тут смешного, и, наоборот, хмурится. — Уж лучше живой уголок, чем такая компания, — задумчиво произносит Смерть, когда несчастный длинноухий получает разряд тока.       Выпь оборачивается и долго смотрит на рыжего мальчишку, его глаза словно впитывают в себя свет экрана и разгораются, но, наверно, ей это кажется из-за ярких вспышек в телевизоре. Все заняты просмотром, а тем временем главный герой пробирается между мельтешащими мультяшками, наталкивается на них и недоумевает от обилия прыжков и ужимок. Тут уж ей самой становится смешно, до того вся эта суета и бардак похожи на хлопоты Пауков между выздоравливающими бесящимися домовцами, которые так и норовят разбежаться от них в рассыпную. А уж в самом Доме, вне Могильника, наверно, еще больше сходства. Лицо Выпи вытягивается от удивления, когда Смерть произносит вслух её же мысли: — Это похоже на наш Дом. — Ага, эта бегемотиха — вылитая Бедуинка, вы бы видели, как она выпендривалась, когда стащила у Клизмы помаду и тени, и вся такая намалевалась! — Рыжая смеётся, изображая Бедуинку, её кривляния вызывают новый приступ смеха у ребят. Фильм идет своим чередом. Герои быстро перемещаются, детектив то преследует, то сам спасается бегством, у экрана зрители тоже не сидят неподвижно — кто-то из Старших принес шахматы, девчонка из соседней палаты сбегала за тёплой кофтой, парень с куцыми дредами незаметно передает другому початую бутылку. Выпи внезапно становится до ужасного тоскливо, так, что боль в шее уходит на задний план, почти теряясь среди сдавливающих грудь эмоций. Хоть вой и реви во весь голос, оправдывая в очередной раз данную ей кличку. Ведь все они, по обе стороны экрана, не задумываются о своём счастье. Счастье — иметь возможность совершать такие обыденные, простые движения, двигаться, куда они захотят. Даже колясникам намного-намного легче, чем ей. Они все гораздо свободнее и независимее, могут протянуть руку и потрогать, взять что хочется… Уж лучше бы она сидела в своей палате. Не видела бы всего этого. Рыжая, словно поддразнивая мысли Выпи, вскарабкалась на спинку дивана, заплетает длинные пряди Смерти в мелкие косички, заметно, что ему это очень нравится, довольная улыбка преображает бледное лицо мальчишки. Огненные волосы мерцают в лучах экрана. Выпь задыхается от болезненной зависти, крепко зажмуривается и пытается восстановить дыхание. Чей-то локоть толкает в бок. — Тебе худо? — спрашивает Смерть оглушительным шепотом, склонившись к самому ее уху. Гром музыки и звуки погони заглушают его голос. Острые концы косичек утыкаются в щеку Выпи. С этой прической рыжий мальчишка похож на индейского вождя в национальном головном уборе. Девочка остервенело мотает головой, закусив губы и ещё больше сжавшись в комок. Смерть бросает взгляд на экран, где злобный тип, похожий разом на всех самых худших взрослых, когда-либо переступавших порог Дома, топит трогательно-милого мультяшку-башмака в бочке с растворителем. Мальчик кривится от этой сцены. — А, вот ты почему. Мне тоже его жалко. Гад же, да? Самого бы в эту бочку…       Контрабандная бутылка добирается до рыжиков, и те, сдвинув головы и пригнувшись, делают по глотку. Замирают, когда жидкость обжигает горло. Смерть всеми силами изображает невозмутимость бывалого, затем сдавленно кашляет. Рыжая хихикает — тихо, но торжествующе, а затем бутылка стукается о бедро Выпи. Смерть показывает на нее одними глазами, стараясь не палиться. Выпь смотрит на бутылку, потом поднимает взгляд на Смерть. Сейчас в её глазах столько боли и в то же время жёсткости, что она посоревнуется с любым злодеем из фильмов. Она хочет сказать Рыжей, чтобы та отвезла её обратно, но не успевает. Рыжая тянет Смерть в свою сторону и что-то долго шепчет ему на ухо. — И что ж делать? — громко спрашивает мальчик, когда она замолкает. Рыжая неопределенно поводит плечами. Бутылка отправляется в путешествие по задним рядам, где вскоре поднимается шум и начинается оживление. Головы, сдвинутые в кучу, одновременно поднимаются и опадают. Мелькает седая челка. Смерть с досадой оглядывается на компанию, занятую чем-то поинтереснее опустевшей бутылки, но с места ничего рассмотреть не может. — Чего у них там? — спрашивает он у Рыжей, которая одновременно успевает смотреть фильм и слушать разговоры в зале. — Зубр своего Морковку выставит! А Волк — Робин Гуда! Это, оказывается, не завтра, а сегодня, в пятой палате будет, через десять минут начало, — захлебываясь от восторга, сообщает Рыжая. Не очень понятно, о чём она говорит, но по всему видно, что пропускать это загадочное мероприятие непоседа не намерена и уже готова бежать туда. — Они к ночи только раскачаются, как всегда. Ты не знаешь их, что ли? Один что-то забудет, другой, а я хочу фильм досмотреть, — небрежно отвечает Смерть. Сквозь деланное равнодушие слышатся нотки глубоко похороненной обиды. — Я только гляну на Морковочку, он такой классненький, рыжий-прерыжий, прямо нашенский. Понимаешь? И усы у него такие большущие! А если победит, представляешь, сколько мы выиграем? Только чуть-чуть погляжу и вернусь, ладно? Или вместе давай пойдём? — Рыжая тараторит, переминаясь с ноги на ногу от нетерпения, косясь в сторону поднявшихся ребят, выруливающих в коридор колясников, готовая сорваться с места и побежать со всех ног догонять Волка. Слышны его выкрики и стук в двери палат: «…благородных донов сошлись, чтобы испытать удачу! Их верные скакуны рвутся в бой! Достойнейший одержит победу! Ставки принимаются…» Голос отдаляется, а следом ущербным эхом тянется унылый бубнёж Шнурка: «Тараканьи бега… тараканьи… бега тараканьи в пятой палате…». — Иди, Рыжик, я потом подтянусь. Поставь за меня ту бронзовую штуку, которую мы под паркетом нашли! — кричит Смерть. Оставшиеся смотреть фильм — сплошь старшеклассники — шикают на него, и он, скорчив рожу, все-таки замолкает и отворачивается к экрану.       Рыжая уносится вслед за остальными кипучим вихрем, что-то кричит на ходу, а Выпь, провожая ее кисло-колючим взглядом, понимает, что сидеть ей теперь тут до конца фильма, и уже без всякого интереса, а скорее от безысходности, тоже глядит в телевизор. На экране кипят страсти по завещанию, решается судьба мультяшного города — его либо снесут, либо отдадут во владение местным жителям, и всем понятно, что у любой сказки должен быть хороший конец, но Смерть все равно грызет ногти и вздрагивает, когда пушка с растворителем медленно ползет в сторону привязанных героев. — Да не могут его снести. Такого бы никто снимать не стал, — бормочет он, непонятно, кого успокаивая — Выпь или себя. — И эти спасутся… А Джессика похожа на Ведьму немного. Знаешь Ведьму? — Нет. Я почти никого не знаю, всё время тут, — голос Выпи чуть дрожит, она смеряет Смерть укоряющим взглядом, но тут же опускает голову, вспоминая из рассказов Рыжей, что он сам еще недавно был совсем лежачим и таким же несвободным в плане перемещения, как и она. — Это старшеклассница. Она недолго этой зимой тут лежала. Гадать умеет и может рассказать про будущее, если захочет… — он вдруг хмурится, вспомнив что-то. — Она сказала, что Дом закрывать хотели, но пока передумали. Это она не нагадала, это кто-то подслушал. Смерть пинает свои костыли, опустив глаза. — Вот бы нам тоже кто-нибудь Дом завещал. — Кому это нужно? — на экране торжествует добро, герои-победители читают отыскавшееся чудесным способом завещание, в котором говорится, что Мульттаун теперь принадлежит им — мультяшкам; Выпь вздыхает. — Кто нам напишет такое завещание? Смерть пожимает плечами. — Не знаю. Может… может, еще одно завещание Тарантула отыщется? И какая-нибудь приписка, типа: «Открыть через сто лет после моей смерти». Это ему Дом раньше принадлежал, мне Рыжая рассказывала, а ей один из старшаков. Он завещал свое состояние Дому — не тот парень, а Тарантул. Он замолкает, побежденный скептическим молчанием собеседницы. По экрану бегут титры, остальные узники Могильника потихоньку начинают расползаться по палатам. — Ну просто так, если представить… Вот ты что бы сделала, если бы Дом завещали тебе? Выпь долго молчит, сначала сокрушаясь тому, во сколько тайн Дома её не посвятила Рыжая, а потом уже размышляя над тем, что бы она сделала, будучи наследницей Дома. — Я бы разрешила жить в нём всем выпускникам, если бы они захотели. Это справедливо. — Было бы здорово… Представляешь, сколько народу тут будет жить?! Целый город! Можно будет построить еще корпус. Маленький Домик, сынок старого Дома… — Смерть аж жмурится от удовольствия, представляя, как новое, пахнущее свежей краской здание постепенно матереет, обрастает мхом, надписями, рисунками и легендами, как в его подвалах прокладывают ходы крысы, а на чердаке поселяются привидения из числа тех, кому стало тесно в их прежнем жилище. — А старшаки будут на нас смотреть снизу вверх, разинув рот. Ну, то есть будущие старшие, которых только наберут через два года. Ты бы тогда была Хозяйкой нового Дома. Это круче, чем Мавр с Черепом вместе взятые.       Про Черепа Смерти рассказывали, а Мавра он видел вживую. Вожак был жутким, и дело тут вовсе не во внешности, хотя многие бы действительно ужаснулись, увидев то существо, что иногда проглядывало сквозь рыхлую плоть колясника. Он словно бы источал ауру власти. Смерть спрашивал себя, заметил бы он эту ауру, если бы не знал, кто задыхается и булькает в очереди на процедуры. Может быть, ничего такого в этом старшекласснике и не было. Чудовище, слепленное самими домовцами из мифов и догадок. Выпь прерывает его мысли вопросом, в голосе слышится крайнее удивление: — Я? Почему я — Хозяйка? — Ну как, мы же представляем, что Дом тебе завещали. Кто ж ты тогда будешь? — пожимает плечами Смерть.       Обитатели Могильника неторопливо расходятся. На экране мелькают шоколадные батончики, бульонные кубики и наружный хлам непонятного назначения. Скоро придет строгая Паучиха и выключит телевизор, разгонит спать оставшихся младших, а старшие так и будут рубиться в шахматы в углу. Им многое можно. — Вообще я не очень-то знаю, кто такой этот Хозяин и кто им бывает. Может, и не бывает никакого Хозяина. — И я точно не знаю. Наверно, я не смогла бы быть Хозяйкой. Хозяин — это кто-то типа капитана корабля, кто крепко держит штурвал и знает, куда плыть. А я… никогда не смогу ничего держать, — голос Выпи дрожит, когда она заканчивает последнее предложение шепотом. Выступившие слёзы предательски заискрили глаза отражениями экрана телевизора. Бледное лицо Смерти вспыхивает яркими пятнами, он порывисто хватает Выпь за руку сквозь одеяло. — Да ты чего! Откуда ты знаешь? Посмотри на меня: меня пять лет назад еще похоронили, я сидеть не мог, не то, что стоять, а сейчас вон как шастаю! — он кивает на костыли. Шастает, по правде говоря, он пока неважно, но по сравнению с годами, проведенными в белом саване могильного одеяла, это кажется чудом. — И ты когда-нибудь тоже пойдешь, точно тебе говорю. Даже самые хиленькие лапки могут стать здоровыми! — Нет! Ты не знаешь. Такие — не смогут, не смогут! Я ничего не чувствую, они мёртвые! Сухие корешки, совсем сухие! — Выпь мотает головой, всхлипывая. В разрезе одеяла появляется тоненькая ручка. Пальцы скрючены в болезненный кулачок, ссохшиеся мышцы почти не видны, лишь одни кости, обтянутые кожей. Рука и правда больше всего похожа на белый кривой корень. Смерть как-то неуверенно и осторожно трогает искривленную руку. — Если не сдаваться — смогут, — произносит он с прежней убежденностью и кивает в подтверждение своих слов. — Если верить, всё возможно. Отрастить руки, ноги… крылья. Мальчик замолкает, будто на миг пугается того, что сказал. — В Доме и не такое может быть, уж поверь мне, — тихо, на грани слышимости, добавляет он и сжимает ее холодную лапку в своей горячей ладони. Выпи так хочется верить его словам… Что-то в голосе рыжего мальчишки заставляет её оторваться от разглядывания немыслимого события — как она решилась-то показать свою позорную конечность? Теперь её трогают, а Выпь... она ничегошеньки не чувствует. Зато она может видеть. И слышит. Выпь поднимает взгляд и заглядывает мальчишке в глаза. — Правда? Смерть встревоженно смотрит в синие глаза девочки. Они как распахнутое в небо окно. Таким глазам нельзя врать. От таких глаз нельзя отделаться пустым приторным утешением, а Изнанка не прощает ни лжи, ни правды о себе. — Ага, — очень серьезно говорит мальчик. — У тебя получится. Я знаю. …Так или иначе у нее получится. Он не обманывает. Он знает, каким бывает взгляд Прыгунов. Даже если они сами этого еще не поняли. Выпь завороженно всматривается в тёмные омуты радужки и вдруг уверенно кивает Смерти, её губы трогает улыбка. Что она увидела в его глазах? Себя, шагающую по мягким подушкам мха? Их общее будущее? Или, может, свои самые сильные стороны, которые помогут ей «встать на ноги»? Она не расскажет. Но с этого дня больше никто не услышит её слёзных стонов из палаты, а меньше чем через год она выберется из Могильника и станет Кошатницей.