Всё по плану, Ваше Преосвященство

      Жить с Иваром — всё равно, что сидеть на ящике с тротилом. Вроде и знаешь, что без огня не рванёт, но спокойствия от этого не прибавляется.       Да и выносить друг друга становится сложнее. Это не считая ситуаций, выбивающихся из размеренной жизни криминального авторитета и его снайпера. Вроде тех, когда Ивара пытаются убить. Или когда не особо умные люди решают, что нужно сначала убить Хемунда, а потом добираться до Ивара.       В любом случае каждый раз Хемунд возносит молитвы Господу, чтобы он пощадил души этих идиотов.       — Ты доволен?       Это первое, что спрашивает Ивар за долгий ужин. Он непривычно задумчив и молчалив. Вопрос выбивает из колеи, и Хемунд так и не доносит бокал с вином до рта.       — Ты о чём?       — Скажи, я хороший работодатель? — Ивар откладывает вилку и нож, тщательно вытирает руки салфеткой. В его доме всегда чисто, и сам Ивар кажется чужеродным элементом. Воплощённый хаос, не умещающийся в границы положенного порядка.       И от его слов веет чем-то нехорошим. Хемунд чувствует, что его к чему-то подводят, как телёнка на убой.       — Вполне. Как человек ты, конечно, то ещё мудло, — он жмёт плечом и всё-таки делает глоток.       — Как думаешь, управлюсь с империей отца?       Ощущение такое, что к ящику с тротилом поднесли бутылку с коктейлем Молотова. Ещё не зажжённым, но дело пахнет жареным.       — Чтобы встать во главе стола, тебе придётся как-то решить вопрос с Лагертой и братьями, — Хемунд вглядывается то в него, то сквозь. — Ну, теми, кто не поддерживает твою тиранию.       Ивар насмешливо фыркает в свой бокал, откидываясь на спинку стула.       — Я их убью. И не останется препятствий. Но я тебя не об этом спрашивал.       Легко. Просто. По щелчку. Хемунд хмурится.       — Это твоя семья. Побойся Бога, Ивар.       Тот округляет в притворном ужасе глаза и охает.       — Я мог бы, — говорит он, и ангельская спесь слетает с него, растворяется в змеиной улыбке. — Но не стану, Ваше Преосвященство.       Хемунд кривится. Каждый раз, когда Ивар так называет его, напоминая о том, сколько заветов он нарушает хотя бы тем, что сидит рядом.       — Проклятый язычник.       Он приподнимает брови, когда Ивар запрокидывает голову и начинает хохотать, как безумный. Только он и есть — безумный, съехавший и чертовски умный ублюдок, которого Хемунду не посчастливилось встретить одним пригожим утром в церкви. Лучше бы в тот день он вышиб себе мозги.       — Ты прав, Хемунд, — Ивар лукаво ему улыбается. — Единственный, в кого я верю, — это я сам. Чем тебе не языческое божество?       Хемунд может представить, не закрывая глаз: каменные идолы, которые не дрогнут под лютыми северными ветрами, и жертвоприношения. Девять смертей за жизнь да милость бога, чья кожа мраморно светла да окрашена рубиновым — и не вином вовсе; чья голова увенчана короной из костей.       У этого бога синие глаза, в которых вся ярость ледяных морских вод, и Хемунд преклонил бы колено, Хемунд бы голову склонил, за что награждён был бы. Не будь у него веры, Ивар сломал бы его по щелчку.       Так чёрт бы побрал Ивара Лодброка, Бескостного, не-языческого бога, проклятого и прокажённого собственной ненавистью.       — Ты придурок, — говорит Хемунд.       — Но ты ведь со мной. Что тоже делает тебя придурком.       В Иваре уживается многое, в том числе и туманное сумасшествие Безумного Шляпника. Или Чеширского Кота с его улыбками, растворяющимися в темноте? Как бы то ни было, Хемунд бы предпочёл быть Красной Королевой, головы рубящей, а не безмозглой Алисой, полезшей в кроличью нору.       — Так справлюсь я, а, Хемунд? — Ивар доливает ему ещё вина. И спрашивает не об этом, как делает всегда, расставляя свои нескончаемые сети.       Хемунд не салютует ему бокалом, потому что нет в нём одобрения. Но и выбраться из этих силков он уже не может. Поэтому он говорит и запивает свои слова, будто это чему-то поможет:       — Справишься. Ведь я с тобой.