Всё по плану, Ваше Преосвященство

— Мне кажется, когда ты перестанешь быть сукой, — говорит Хемунд, пока они шагают через ирреалистично пустое фойе. Стук трости утопает в мягком чёрном ворсе, как и звук их шагов. Следуемых по их следам громил, не имея вшитой в затылок чуйки, можно было бы и не заметить вовсе. Хотя Хемунд до сих пор не может понять, таскает ли их Ивар для своей защиты или же для банального вербального устрашения? Зная весь этот северный гонор, тваризмом закалённый в противоположность, наверное, в жерле только продравшего глаза вулкана, Ивар вполне может разнести всякого своей тростью, не сбиваясь со счёта до десяти. Сам Хемунд считает всегда, когда спускает курок, чтобы знать, сколько ударов нанесёт себе в порицающей тишине священных стен. — То мир просто не поверит своему счастью и рухнет, — заканчивает он, прикуривая на выходе. Ветра Стокгольма немилосердно треплют его воротник пальто, забираясь внутрь, сжимая холодными тисками горло. Поймать огонёк зажигалки получается не сразу, и Хемунд чувствует какое-то злобное облегчение, наконец затягиваясь. Они стоят на пороге выпотрошенного ими отеля, словно бы вот-вот возьмутся за руки перед взрывами небоскрёбов. Видал Хемунд такие культовые сравнения. Ивар посмеивается. Крутит тростью в руке, будто боль в ноге его не мучает вовсе. Словно бы эта утяжелённая палка — всего лишь аксессуар. Приглядевшись, можно заметить кровавые брызги на рукояти. На щеках Ивара. И воротнике его легкомысленно расстёгнутой рубашки. — Тогда мир может спать спокойно, — всё так же усмехаясь, слишком сыто, он тянется пальцами к лицу Хемунда и рисует кровавые полосы на его острой скуле, срывается в сторону и почти цепляет губы. Хемунд каменеет вместе со своим сердцем, вдруг рухнувшим то ли в желудок, то ли поднявшимся к горлу. Ивар — больной. Съехавший на голову кретин с дурными, такими же больными наклонностями, бесчеловечными методами, такими хитровыебанными, что они всё равно продолжают работать. Но дать ему по лицу, разбить губу, сломать челюсть, выхватить трость и перекрошить все кости под этот достойный шакалов хохот, не получается. Потому что Ивар вдруг тянется сам. И запечатывает свою метку губами. — Это ты так сейчас свою клятву загнать меня в могилу закрепил? — Хемунд понятия не имеет, почему даже не отталкивает его. Ивар опускает веки. Играет бровями задумчиво. Снова расцветает вспарывающей саму реальность усмешкой. — Вполне. Тебе-то априори спокойный сон не светит.