Бесконечно не те обстоятельства

      — Прохладительные напитки! Берите холодные напитки!       Солнце палило так, будто они уже в Суне, спина в белой рубашке потела, сама рубашка теряла белый цвет, а Учиха старался держаться невозмутимо на невозможно шумном перроне. Не получалось.       — Мы только тратим время, — выдохнул Саске.       Тен-Тен сидела на краю единственной скамейки и вот-вот должна была упасть под натиском крупногабаритной соседки. Тен-Тен щурилась под тем же солнцем, что и Саске, но видела ситуацию немного по-другому.       — Спасибо, что скрашиваешь ожидание. Твой позитивный настрой очень помогает.       Саске повернул голову влево и вгляделся в ее лицо. Тен-Тен была вполне привлекательна даже в не самых привлекательных обстоятельствах. Правда, обычно на это Учихе было все равно, да и сейчас он не делал акцент на внешности, если только внешность эта не скрывала за собой технику. У Тен-Тен внешность ничего не скрывала: девушка казалась умиротворенной, такой обычной.       — И когда ты стала похожа на Наруто?       — Ты никогда меня не знал, — она моргнула в попытке сдуть пыль с ресниц.       Тен-Тен не выработала единой линии поведения с Саске, хотя было давно пора.       — И правда, — согласился Учиха. — Долго еще?       — Ты совсем не умеешь ждать?       — Умею. Я всю жизнь чего-то жду.       Саске снова уставился на сверкающие, словно начищенные, рельсы, и Тен-Тен притихла: пусть только на словах, но она знала, чего именно он всегда ждал. В конце концов, это была ее вина. Саске понятия не имел, как устроены новые железные дороги, и ей, конечно, следовало его просветить. Просветить насчет того, как завести в Конохе новых-старых друзей, как не отравиться раменом и как уговорить Хокаге использовать способности Учихи во благо, потому что сам Хатаке, кажется, растерялся и не совсем понимает, что делать с вернувшимся нукенином, да и надо ли с ним что-то делать. В мирное-то время.       Однако вместо помощи товарищу, чуткости к его адаптационным неспособностям, Тен-Тен решила эгоистично бежать. Еще и его пригласила, будто он мало находился по свету.       Со стороны все выглядело чинно, будто по протоколу: магазинчик оружия, который принадлежал матери Тен-Тен, лишился своих поставщиков. Мать у Тен-Тен была женщина грозная, жесткая, вот и не сошлась со старыми товарищами, неожиданно вздернувшими цены. Вполне ожидаемо, на самом деле: прогресс открыл для них новые точки с более щедрыми продавцами. Мать Тен-Тен от нервного срыва слегла, так что и не заметила, что и дочери ее, в общем-то, не легче. А бизнес поднимать надо, от него некуда деться, и Тен-Тен, узнав, что их главный поставщик гостит в Суне, гуляет по оранжереям да скупает яды и стрелы, решила его перехватить. Поговорить по душам. Рассказать, почему не стоит подставлять верных клиентов и почему условия меняют только свиньи. Аргументация была, по меркам шиноби, ерундовая, но по меркам торговцев — весомая.       Тен-Тен было совершенно неважно, как личная миссия скажется на ее карьере или зарплате — помочь семье было важнее.       Тен-Тен было совершенно все равно на бизнес семьи. Она уже не могла видеть Коноху. Она хотела сбежать.       И неважно, куда. Потому что сбегают не куда, а откуда.       В родной деревне все напоминало о неудачах: неудачная девушка, никудышная куноичи, вечно несогласная дочь.       Тен-Тен смотрела на бывших одноклассников и удивлялась, когда они все успели найти или создать себя. Росли же вместе.       Неужели она проспала большую часть жизни и, вот сейчас, к 20-ти годам, она не сделала ничего, даже дерево не посадила?       И вместо того, чтобы взяться за себя, Тен-Тен отправляется в Суну — решать вроде бы важный вопрос с поставкой кунаев, ядовитых игл и сюрикенов — вопрос, до которого ей совершенно нет дела. Но ведь надо что-то делать?       И когда, сутки назад, она мямлит, объясняя Шестому важность грядущей поездки, то сама себе не верит, потому что ей давно уже и не во что верить.       И потому, когда Шестой, которому Тен-Тен была безразлична, как и остальным в деревне, когда Шестой спокойно соглашается, она не удивляется.       Он на нее никогда не рассчитывал.       И потому она удивляется, когда Хатаке заговаривает о неожиданной просьбе, которая имеется у него к ней, кто бы мог подумать, к Тен-Тен.       Удивление окрашивается в черный, когда она слышит, что просьба связана с Учиха Саске.       В последнее время слишком многое в ее жизни связано с Учиха Саске.       Ее зачем-то принудительно и целенаправленно связывают с Саске, а она молчит и почти не брыкается, потому что как и Саске выброшена из мира молодости, которой поражены все, кроме нее. Получается, выброшена случайно и почти добровольно.       Все вопросы об Учиха Саске кажутся ей необозримо глупыми: что она, в принципе, может о нем знать, чтобы утверждать что-то на веру?       Она помнит, как Хатаке хрипло кашляет, как щурит глаза — может, он думает, что сеть морщин вокруг делает его похожим на доброго дядюшку, но Тен-Тен считает, что это не так. Рядом с Шестым ей неловко. А еще ей немного завидно. Наруто учился у саннина, Саске учился у саннина, даже Сакура училась у саннина, а теперь их сенсей стал Хокаге.       А где все это время училась Тен-Тен? У кого тренировалась она?       Гай-сенсей был слишком занят Ли. Любовь к Ли закрыла обзор на Тен-Тен. Может, ей стоило купить зеленое трико?       Неджи учился у Неджи. Тен-Тен с детства завидовала его дисциплине.       Шестой не интересовался Тен-Тен, он разговаривал с ней о Саске. И как бы абсурдно ни звучали его пожелания-приказания, Тен-Тен понимала, что все сделает. Исполнять чужую волю, выполнять чужие планы — это она умела.       Хокаге хочет, чтобы Учиха был в Суне, значит, он там будет.       Будет стоять и мяться на перроне. Саске никогда раньше не путешествовал поездом, и нельзя сказать, чтобы жаждал этого. Гораздо комфортнее ему было передвигаться в одиночку, в пыльном плаще, с минимальным запасом вещей и еды, зато имея перед собой цель, чувствуя, как усталость от приложенных за день усилий растекается по телу, но не ослабляет разум.       Учиха Саске всегда настороже.       И никогда не спит до 11.       Дверь открываются, и Саске нетерпеливо отталкивается от стены. Поезд прибыл.       Саске удивленно оглядывается, когда они оказываются внутри. Внутри должно быть, как в парилке, но нет: по обе стороны открыты огромные окна, ветер забирается в салон. Поезд идет медленно, он никуда не спешит, но априори бежит быстрее человека.       Учиха прикрывает глаза и вслушивается в стук колес: ему нужно привыкнуть, прочувствовать изменения, которых он старательно избегал, и он благодарен Тен-Тен за молчание.       Тен-Тен храбрится перед Учихой, так что он никогда не узнает, что и для нее это первая поездка на поезде. Притворяться у Тен-Тен получается: она выглядит, как заправский путешественник. Только внутри все сжимается, стоит поезду чуть прибавить ход.       На перроне было шумно, а в поезде, к удивлению обоих, оказалось не тесно: вагонов столько, что не успели сосчитать, и пассажиры растеклись, сами распределились, чтобы друг другу не мешать. Тен-Тен оглядела соседей по вагону и отметила, что шиноби среди них нет. Есть торговцы, мамы с детьми, рыбаки, несколько мужчин, занимающих административные посты, — у этих на коленях не дети, а портфели с бумагами — а шиноби-то и нет. Кроме них двоих. А если мысленно — кроме нее одной — ведь Саске явно не с ней, а бродит где-то у себя внутри. Сцепил руки в замок и взглядом вцепился в окно напротив. Пейзаж меняется, а Саске — нет.       Саске сидит прямо, как в академии.       Когда поезд останавливается на границе со страной рек, в вагон заходят мужчины и женщины в штатском — проверяют документы. Тормошат Саске, выпавшего из реальности. А Тен-Тен успокаивает Саске, выдернутого из раздумий так грубо, что его рука уже тянется к кусанаги. Тен-Тен перехватывает руку своей, укладывает на коленку. Протягивает документы.       Тен-Тен предлагает выйти в Таки — осмотреться, прогуляться, купить чего. Но Саске отказывается.       Он напрягается, но после, уже более спокойно, под стук колес предлагает ей сойти одной, если хочется.       — И ты меня подождешь?       — Нет.       Тен-Тен не понимает, почему он холодеет, когда температура за окнами, напротив, поднимается. Тен-Тен не понимает, чем заслужила сухую реакцию, резкое отстранение и так не приближенного к ней Учиха, но Учиха, более близкого, чем неделю или две назад, Учиха, умеющего слушать и даже шутить. Тен-Тен не понимает Саске: он будто поднимает всю воду в стране рек, испаряет ее в водяной пар и превращает в тяжелое облако над своей головой. Тен-Тен не понимает, за что над ней сгущаются его тучи, но, вероятно, она и не хочет внимать.       На остановке в Тани они не выходят.       Недалеко от станции Акацуки извлекали демона из Гаары. А Сакура и Чие спасали Гаару.       Сейчас Гаара и Сакура в Суне.       Недалеко от станции лежит деревня ремесленников. Там жизнь идет неспешно, там изготавливают отличное оружие.       Там можно найти новых поставщиков.       Тен-Тен смотрит, как закрываются двери вагона. В стекле она видит отражение растерянного и одновременно сосредоточенного, будто собирающего себя, Саске.       За окнами мелькает листва. Тен-Тен и Саске приближаются к следующей границе.       И чем ближе, тем больше пересыхает во рту. У Тен-Тен — от осознания, что после этой дороги, предстоит еще и дорога домой.       Саске хмурится. Они едут почти сутки, закрытые окна спасают от ночного холода, и на рассвете они прибудут в пограничное поселение. А дальше пойдут на своих. Через пустыню рельсы не проложены, дайме со своими инженерами носятся со сметами, выстраивая наиболее логичную, безопасную и дешевую систему наземной коммуникации.       Когда они пойдут пешком, Саске обязательно успокоится, говорит он себе. Когда они пойдут пешком, его жизнь будет зависеть от него одного.       И в принципе, ему не важна ни миссия Тен-Тен, ни желания Хатаке, у него есть своя цель.       Месяцы бездействия закончились.       У него, наконец-то, снова есть цель.