Бесконечно не те обстоятельства

      Коленка у Сакуры — гладкая, кожа — нежная, — как Гаара и думал.       Гаара никогда не воспринимал женское тело в рамках эстетической категории. Его эстетика ограничивалась кровью на разорванных тканях, на треснутых костях, но с Сакурой все было по-другому. Он хотел исследовать то, что было у нее внутри, исследовать двумя совсем иными путями.       Во-первых, ему было любопытно, о чем она думает в конкретный момент. Прямо в настоящий момент, а с ней любой момент был умопомрачительно настоящим.       А во-вторых…       Казекаге не стыдился этого — Сакура привлекала. Неумолимо влекла за собой по узким улицам к зданию научного центра, до которого он ее провожал, встречая с утра на пороге дома и молча, упорно игнорируя ее выпады… Говорит, будто нельзя. Лжет, ему можно все.       Он покажет ей, что с ним и ей можно все.       В деревне его до сих пор боялись, и многим он был не по нраву, но прятать ее Казекаге не собирался. Он и помыслить не мог, чтобы прятать Сакуру, и неважно, что скажут, и неважно, как посмотрят.       Открыто быть с Сакурой — значит не только поддаться детскому упрямству, но и следовать той единственно верной стратегии, которую он выработал еще в Конохе, когда много курил и еще больше наблюдал со стороны, как она, погрузившись в бумаги, устало морщит высокий лоб, как она чешет запястье, когда нервничает, как она намеренно не смахивает пряди с лица, когда смущается…нет, он определенно не будет скрывать Сакуру. Дайме он ее не отдаст.       Не зря он убедил Цунаде согласиться на управление новой больницей. Не зря он убедил сильного человека в необходимости создания новой больницы в чужой стране. Уговорил песком.       И точно не зря он немного открылся Цунаде. Приоткрыл кокон.       Ведь Сенджу никогда не была глупой женщиной. Даже в самом нетрезвом состоянии она держалась на ногах и за свой трезвый рассудок. Цунаде разгадала план двух самых влиятельных и упрямых дайме, правителей Страны Огня и Страны Ветра.       В войнах сами дайме участвовали, не вставая с кресел, и потому войны не могли их ничему научить. Потому они вновь питали надежды на главенство над остальными, менее крупными и развитыми.       Сенджу прельстила идея разработать медикаменты совершенно нового уровня — такие, что способны восстанавливать здоровье шиноби за несколько секунд и многократно увеличивать поток чакры в организме. Сенджу захватила мысль о возможной регенерации и среди гражданских. Гипотеза, основанная на перевливании живительных потоков, гипотеза, отдающая кислотностью экспериментов Орочимару, что ни разу неважно, ведь главное — куда эти результаты приложить.       Мир, где не будет больниц, в которых люди лежат неделями-месяцами, а вместо них будут научные центры, в которых и шиноби, и гражданские не задержатся дольше, чем на несколько часов.       Регенерирующая медицина, восстановление и последующее бесконечное здоровье пока не отменяет старения и, естественно, не входят ни в какой открытый спор со смертью.       Смерть неизбежна, но почему человек должен страдать на протяжении всей своей недолгой жизни? Он же может прожить ее здоровым. А когда люди здоровы, они могут жить более полно, качественно, насыщенно… Немощь уйдет, а вместе с ней и боль, и зависть, и ненависть, — Цунаде понимала, что это утопия, но есть ли смысл идти в медицину, если не даешь себе верить, не умеешь мечтать?       Наверное, нет.       Цунаде Сенджу не была идеалисткой, она просто понимала, что в белом халате сделает гораздо больше, чем в шляпе Хокаге.       На пост главы деревни смогут претендовать сразу несколько человек: есть среди них и достойные кандидаты.       А вот в больнице ей не было равных, не было конкурентоспособных, разве что Сакура… значит, деревню Листа есть на кого оставить.       И Цунаде решилась.       Она с самого начала допускала, что полагаться на дайме Страны Ветра — опрометчиво и наивно, пусть эксперимент одобрен самим дайме Страны Огня. Взрослые то мирятся, то бранятся, а отдуваться простым смертным, — подумала Цунаде, когда согласилась.       Как говорят, кто за девушку платит, тот ее и танцует.       Дайме Страны Ветра улыбался своим восковым лицом, и улыбка его была липкой, такой, что выдает мгновенно. Выдает что-то темное и дешевое, только не пойми что. Однако Цунаде решила это пропустить. Научный центр, построенный в кратчайшие сроки, всего за пару месяцев бессонной работы, выглядел лучше, чем она могла ожидать.       Деньги способны выписать специалиста из любой точки мира.       Впервые Цунаде почувствовала, что что-то идет совсем не так, когда пришел третий день.       В тот день в научный центр зашел Казекаге, что сторонился ее с самого приезда. Оправдывался бумагами, укрывался за бумагами. Экскурсию для бывшей хокаге проводил Канкуро, который, вообще, в медицине не смыслит, и Мацури, которая явно не смыслит в мужчинах.       Казекаге предложил пройтись, и по его виду Цунаде поняла, что от прогулки не уйти, и она будет не из тех, что вспоминают с улыбкой.       Сенджу тогда поежилась, но не под взглядом Гаары, а от очень мрачного предчувствия, которое посетило ее во сне и не отпускало днем. Она хотела бы списать тревогу на акклиматизацию или тоску, но знала, что тревога ее не беспочвенна, а оправдания и прочие эвфемизмы, по сути, трусость.       Гаара тоже идиотом не был.       С самого детства его пытались удержать на привязи, поэтому он сразу чуял, когда готовят капкан, будто капкан этот — полевая кухня.       Откровенно говоря, Гаара никогда не понимал, зачем стране дайме. Формально — да, все обосновано, но разве не легче, если основная власть будет у того, кто обладает чакрой? Будет лучше и проще, — такой человек сможет защитить.       Не надо бояться силы, нужно ей грамотно распоряжаться.       Гаара мог защитить. Правда, он никогда не стремился к власти. К силе — да, но к власти — никогда раньше.       Мало ли, что было раньше.       И потому Гаара начал действовать, и обо всем договорился. Сам понимал, что нужно немного потерпеть, поулыбаться, насколько возможно, чтобы показать первые результаты.       Смертность среди гражданских будет снижена, сила шиноби — увеличена. Кто потом скажет, что его жертвы не ради людей? Напротив, Казекаге давно живет только для людей, что бы они о нем не думали.       Он поможет и докажет, но сперва ему нужны бойцы. Лишь те самые бойцы, о которых мечтают дайме, но только дайме он их не отдаст.       И Сакуру он им не отдаст. Правда, согласится ли Сакура на его предложение?       Возможно, она скажет, что это неправильно.       «Это неправильно», — решила Сакура.       Решила и как-то сразу оступилась, и кинулась мыслями назад, к предыдущему повороту, где размышления казались куда более невинными.       Она так и застыла перед зеркалом и с расческой в руках. С расческой в волосах. С разрушенной прической. Ну кто расчесывает уже забранные волосы, а?       «Почему это неправильно?» — задалась вопросом Сакура, опускаясь на стул.       Сидя у зеркала, она не могла не заметить, что новый нежно-сиреневый халат необычайно ей шел — не девушка, а ходячая карамель. Гаара должен оценить.       А с каких это пор Гаара должен оценить, — спросила одними губами Сакура. Отражение издевательски молчало. И молчанием своим лишь подтверждало: а ты будто не понимаешь.       Их отношения буксовали, огромным кораблем сидели на мели достаточно долго, а потом вдруг — да, слишком вдруг — как сорвались с места и понеслись, да и кто знал, что он так упоительно целуется.       В первый раз Сакура и не разобрала, насколько, но затем — во второй, третий — о боже, четвертый — а был ли пятый? — или она сбилась еще на втором, они же были такие долгие? — да к черту оно.       «Ками-сама, — Сакура все-таки положила расческу на стол, — слишком много рая и ада в одном предложении».       Слишком много рая и ада на одного Гаару.       Это неправильно, что они несутся так быстро, будто к оазису в пустыне, но ведь они же, и правда, в пустыне, и что теперь, когда ей настолько жарко и настолько жадно, причем всегда?       Неправильно, что она купила этот халат, у нее ведь и кошки нет, ну кто будет на нее смотреть?       Неправильно, что она неосознанно останавливается у магазинов с бельем.       И совершенно точно неправильно, что она чуть было не спросила Матсури, каково это. Матсури, твою мать. Нашла кого.       Хорошо, что Матсури не устраивает сцен, но Сакуре все равно неуютно рядом с беременной невестой его брата. Беременной. Почти женой. Почему ей неловко? Ей стыдно, что она чувствует? А что она чувствует?       Сакура не выдержала и дальше рассматривать себя: вскочила со стула и затянула халат потуже, чтобы как можно меньше всего выглядывало, хотя разве такое возможно. Куда там.       Она прошла к холодильнику, хотя вовсе не была голодна: просто к дверце примагнитился календарь — как сперва думала Сакура, однозначно бесполезный подарок Канкуро на новоселье.       Вовсе не бесполезный.       Кажется, это произойдет сегодня.       Не просто так он заставил ее взять выходной. Гаара ничего не делает просто так. Гаара что-то плетет и, как бы он к ней ни тянулся — Сакура же не слепая, — всего ей не говорит. А насколько объемно это «всего»?       Как девушка сообразительная, Сакура понимала, что Гаара точит клык на дайме не только на словах. Она еще не разобралась, какой, но Гаара явно готовит маневр. И если да, а она знала, что да, то что в этой ситуации делать ей?       Война закончилась.       И новой Сакура не хочет.       Сакура больше не хочет видеть, как люди методично и с нескрываемым удовольствием ломают друг друга.       Как бы утопично это ни звучало, Сакура хотела другого будущего.       А готова ли она к тому, что предложит Гаара? Учитывая их скорости.       Или он снова удивит ее, сделает круг и сдаст, скинет на повороте?       «Что, развратит и бросит?» — усмехнулась Сакура.       Нет. Почему-то она ему доверяла. Но не рано ли?       «По крайней мере, он еще ни разу тебя не вырубил, — напомнила себе Сакура, и во рту стало кисло. — Стоит еще раз почистить зубы», — решила она так и не открыв холодильник.       У Гаары во рту разлеглась пустыня пострашнее той, что вокруг Суны, но ни пить, ни есть, ни, тем более, к алкоголю припадать он не мог. Не сегодня. Он непривычно для себя нервничал с самого утра, и чувство, неизвестное или, нет, совсем было позабытое, неприятно въедалось в его ткани. Чувство, напоминающее слабость или беспомощность, но имеющее другое название, а какое — Гаара подобрать не мог.       Приближая Сакуру к себе, он впутывает ее политические игры. Она увязает все глубже, не осознавая того. Но разве не этого он хотел? Присвоить себе. Прижать к себе. Показать — моя.       Думал, точно покажет. И в обед так тоже думал. И зачем только в обед, которого и так не было, сокол с письмом прилетел? Подождать один день не смогла, а, Цунаде?       И Матсури на месте не было. Беременным не здоровится. Что-то слишком рано, но вникать Казекаге не стал.       Он решил, что во всем необходима последовательность: ответить Цунаде — отправиться в душ — смыть стресс — направиться к Сакуре. Нервы укрыть бумагами, пусть поспят на рабочем столе. Подождут до завтра. Все подождет.       К сожалению Гаары, ждало всё, кроме одного.       Ждали все, кроме одного.       Гаара написал письмо Цунаде, отправил, как добропорядочный каге, выдохнул, наконец. Расслабился немного.       И потому чуть ли не взвыл, когда на пороге его кабинета появился Учиха Саске. Что забыл в резиденции Учиха Саске, когда все идет по плану?       Саске не предупредили, и он рассудил просто: раз никого в приемной нет, значит, можно заходить без стука. Позабыв, что Гаара — это не Какаши.       — Учиха, какими ветрами? — Гаара старался держаться относительно вежливо, на ходу прикидывая, известно ли Сакуре об этом визите.       — Тебе ли не знать? — Саске огляделся, усаживаясь в кресло, в которое его не приглашали.       Для человека, проведшего в пути последние сутки, он выглядел вполне прилично. Практически выходной образ. Хотя на Саске и грязь сверкала драгоценными камнями, он же Учиха.       Гаару аж скрутило, как он вспомнил все эти фанатские вопли, среди которых был четко различим и фальцет Сакуры.       Интересно, когда же она скажет «Гаара-кун»?       — Зачем тебе Сакура?       Учиха застал отвлекшегося Казекаге врасплох, что было совершенно неочевидно, потому что политика научила последнего следить за лицом внимательнее, чем когда-либо до. Гаара не спеша вернулся в кресло: сидя за рабочим столом, он чувствовал себя больше каге и меньше человеком.       — Сакура в Суне по рабочему контракту, — Гаара для вида стал перебирать бумаги, которые только что разложил и, не прерываясь, поднял на Учиху презрительный взгляд, который даже изображать не пришлось. — Теперь хотелось бы узнать твою причину.       Саске неприязнь его не тронула, как не трогала и сама жизнь, и ответил он уже спокойнее, расслабившись в кресле:       — Тен-Тен тут закупается. Я ее сопровождаю.       Гаара решил, что он издевается:       — Такахаши оружием не владеет?       — Это вопрос не ко мне.       — И сколько вы планируете пробыть в Суне?       — А когда Сакура вернется в Коноху?       В сложившейся ситуации самого Казекаге изумляло то, что нервничает он явно больше Учихи.       Ему было, что терять. Уже было.       — Полагаю, нескоро.       — Значит, я пробуду тут немало, — Саске зачем-то размял пальцы. Гаара и так видел, что они у него длинные. Аристократия, мать ее. — Что у вас с тренировочными полигонами? — продолжил Учиха. — Разумеется, они крытые?       — Для тебя — перекрытые. Мы не пускаем посторонних.       Саске хмыкнул не по-добрососедски:       — Я — ваш гость.       Тут рассмеялся уже Казекаге, он буквально заставил себя:       — С чего бы? Официального извещения о твоем приезде я не получал, а ты, как я понял, и миссию не получал. Учиха, у тебя отпуск?       — Бессрочный, — парировал Саске. — Я не нашел Сакуру в научном центре.       «Быстрый скот», — отметил про себя Гаара.       — Потому что у нее выходной. У нас вечером важное мероприятие.       — У вас?       Саске, наконец, удивился, даже недоверчиво приподнял одну бровь, чего Гаара никогда не умел. Казекаге больше не нужен был стол, он поднялся и прошел к окну, осматривая свои владения. Он быстро нашел ее дом. Его владение.       — Да, ты не ослышался.       За спиной Гаара различил какое-то копошение, но мысль, что Саске затеет драку прямо в резиденции, показалась ему откровенно детской и не стоящей внимания. Саске же просто игрался с кусанаги, нужна парню уверенность, и он ее подобрал:       — Раз Сакура сейчас свободна, проводишь меня к ней? — голос, излишне бодрый, прозвучал фальшиво. — А, лучше, подскажи адрес. Она будет рада.       — В прошлый раз ты ее едва не убил.       — Прошло много времени.       — Всего восемь месяцев, — заметил Гаара, поглядывая на Учиху. Тот развалился в кресле, закинул ногу на ногу. Вряд ли собирался уходить.       А лишнего времени у Гаары не было.       — Целых восемь месяцев, — растянул фразу Саске, а потом вдруг, наконец, подобрался и сел по-человечески, сказал серьезно. — А ведь ты сам едва не убил Сакуру. И сколько тебе было, 12?       Казекаге обернулся. Саске уже не выглядел дружелюбно.       Квартира Сакуры маячила где-то за стеклом, где-то за спиной, — это Гаара закрыл ее собой.       И ему нужно было срочно что-то придумать. Как-то отвлечь.       Правда, Гаара понятия не имел, что может быть интересно такому парню, как Учиха Саске.