Формула любви

На последнем перед вылазкой заседании Штаба мы, пожалуй, останавливаться не будем, тем более, что там было повторено то, что Гренгуар с епископом уже обсудили, скажем лишь, что миссия Квазимодо прошла успешно, о чем он подробно отчитался, скалясь при этом, как полоумный — не мог забыть выражение лица мэтра Оберта, когда тот услышал о призраке. Сам — то звонарь во время визита к ювелиру, понятно, пытался излучать вселенскую скорбь. От денег и благ, которые ему предлагали, с поклоном отказался, ссылаясь на то, что «мне теперь без господина даже золото не мило». Судя по последним словам подмастерья (больше напоминавшего шпиона короля), ему поверили, потому что фразу «Да пусть Фролло теперь хоть в аду горит, главное — камни у нас», которую Квазимодо ухитрился прочитать по губам в зеркальном отражении, вряд ли можно было истолковать иначе. Внесла свою лепту в План и Эсмеральда, найдя в квартале от цели ветхий домишко, чья еще более ветхая хозяйка согласилась за монету на эту ночь уйти к сестре в предместья, чтобы не мешать, как она думала, тайному любовному свиданию. К согласию прилагалась скабрезная улыбка. Так что, для вылазки все было готово (включая временную базу) и несколько раз проверено. Когда стемнело, на свое задание отправился и Жеан, провожаемый тяжелым взглядом Фролло, который явно не поверил обещанию младшего брата к утру быть «как стеклышко». *** Ровно в четверть двенадцатого, согласно графику, рассчитанному епископом, весь состав Штаба (кроме новенького) стоял под окнами дома Шармолю. Здание казалось бы вымершим, если бы не свет, мерцающий в окне мансарды — судья предпочитал спать при свечах. Улица тоже была темна и пустынна: и адвокаты, и лавочники мирно храпели в своих кроватях, не подозревая, что у них под носом, можно сказать творится история — все-таки епископ Парижский был не последним человеком в королевстве. И уж конечно им не могло прийти в голову, чем этот уважаемый господин в данным момент занимается. А занимался он тем, что осторожно поворачивал прикарманенный ключ в замке входной двери Жака Шармолю. Настроение у него, как и у остальных было приподнятым, музыканты в душе наигрывали бодрую мелодию, зовущую к подвигам во имя любви, ( почти что марш Мендельсона) а кто — то даже уже приготовил фанфары. Ключ сделал один, второй, третий оборот и музыка взвизгнув, умолкла. Дверь не открылась. Фролло подергал за ручку. Заперто. — Пьер, — спросил он через плечо, — а ты уверен, что Жеан действительно договорился с теми двумя, а не просто решил погулять за мой счет? Тут засов изнутри. Вместо ответа поэт вдруг хлопнул себя по лбу. — Ах, да, дверь в сад! Вечером слуги выходят через нее, как раз, чтобы не отпирать засовы, потому что так безопаснее. — И об этой маленькой детали ты сообщаешь мне только сейчас? — елейным голосом осведомился епископ, — как теперь вовнутрь попадем? Отвлечем собак? Знаешь, а из тебя, пожалуй, выйдет отличная приманка! Гренгуар слегка спал с лица. Фролло отошел на несколько шагов и задрал голову, рассматривая стены. Все окна не первом этаже действительно были забраны частыми решетками, через которые не пролез бы и ребенок, на втором они представляли собой наглухо закрытые ставнями высокие бойницы, боковое мансардное было слишком высоко, к тому же неизвестно, куда оно вело, возможно, тоже в спальню судьи. — Я могу забраться, вон туда — сказал Квазимодо, показывая на бойницу, — и даже поднять защелку на ставне, но вовнутрь не протиснусь. — Я пролезу, — подала голос Эсмеральда, — и открою засов изнутри. — Нет, — отрезал епископ, — хватит и одного раза! — Но это же не разбойничье логово,  — возразила она, — там никого нет, кроме спящего старика. — Теперь мы этого не знаем. — Жеан бы сказал, если бы ему не удалось… — Это если он еще способен говорить! — повысил голос Фролло, и за домом тут же залаяла собака. Все замерли. К счастью, несколько раз гавкнув, пес успокоился. Так они шепотом препирались до тех пор, пока часы вдалеке не пробили половину двенадцатого. — Мы выходим из графика, — констатировал очевидное Гренгуар, и получил в ответ сердитый взгляд учителя, но это стало последним аргументом в споре — епископ сдался. — Ладно, — сказал он, — Квазимодо тебя подсадит. Забравшись на решетку первого этажа, звонарь подал Эсмеральде руку, и она, как обезьянка, залезла сначала ему на колено, потом на плечи, но не дотянулась даже до балки между этажами. Тогда он осторожно начал подниматься вместе с ней все выше и выше, цепляясь за хм. особенности фартверхтовой архитектуры. Фролло топтался внизу, как нервная наседка, только что не кудахтая, давал ненужные указания Квазимодо и явно готовился ловить падающее тело. Впрочем, падать Эсмеральда не собиралась и вообще, похоже, хорошо знала, что делает: скорость, с которой хрупкая женщина умудрилась открыть тяжелый ставень, просунув в щель кинжал, впечатлила даже Гренгуара, но дальше шло окно, и вот тут начались сложности — железный переплет витража защищал не хуже решетки. Промучившись какое — то время, и уже подумывая слезать, Эсмеральда в сердцах толкнула раму, и та неожиданно открылась, засыпав подоконник мелкими щепками. Не теряя времени, она проскользнула в проем, благодаря бога, что додумалась одеться, как мальчик — юбку Квазимодо не пережил бы. Фролло застыл на месте. Поэт мог поклясться, что следующие пять минут, пока изнутри не раздался скрежет отодвигаемого засова, он вообще не дышал и очень даже напоминал то, что собирался изображать — тень погибшего насильственной смертью. — Там никого нет, а темень такая, что даже фонарь не… — начала Эсмеральда, появляясь на пороге, но в тот же миг была поднята в воздух внезапно ожившим епископом, которому, видимо, казалось, что он спасает ее из пасти голодного льва. — Боже мой, Клод, ну что со мной могло случиться? — прошептала она, не делая, однако, попыток вырваться. — Могу рассказать первые пятнадцать версий. И больше ты никогда никуда без меня не полезешь! — А кто говорил, что почти смирился с тем, что однажды я сверну шею? — Я был не в себе. — И обещал терпеть, когда я лезу в пекло? — Я не обещал, это ты предложила! — А ты согласился. — Не хотелось бы вам мешать, — вмешался Гренгуар, однако хочу напомнить, что мы выбились из графика. — Благодаря твоей забывчивости, — огрызнулся Фролло, но нехотя поставил свою драгоценную ношу на землю. — Что ж, похоже, теперь моя очередь. *** Первое, что он сделал, оказавшись внутри дома — машинально закрыл засов. Потом, двигаясь почти на ощупь, поскольку его самодельный потайной фонарь еще не разгорелся, пробрался в кабинет, через который залезла Эсмеральда, запер ставень, окно и выкинул в камин щепки. За последней возможной уликой — выпавшим из рамы гвоздем пришлось нырять под стол, но результат епископа удовлетворил — никаких следов взлома не осталось, если не считать нескольких мелких выщербин на притолоке. Он снова воспрял духом. Теперь нужно было только подняться в спальню и уговорить судью. Первая же ступенька, на которую Фролло поставил ногу издала скрип, похожий на вопль раненной чайки, и он в страхе отпрянул. Подождал немного и, не услышав сверху никаких посторонних звуков, попробовал снова, но теперь начал со второй и прежде чем на нее наступить, слегка нажал рукой. Все тихо. Третья, четвертая и пятая ступеньки тоже не собирались его выдавать. А вот дальше… Слишком сосредоточившись на том, что у него под ногами, епископ чуть не задел головой растянутую на уровне перил веревку, на которой болтался с десяток колокольчиков. — Неужели старый параноик пытается так защититься от призраков? — пробормотал он, распластался и протиснулся под растяжкой, только чтобы едва не угодить носом в мышеловки без сыра, расставленные на следующей ступеньке. — Еще лучше! Неудивительно, что уговорить слуг отлучиться было так легко — они просто боятся спятить, как их хозяин. Оставалось тихо радоваться, что на двух первых этажах не было ловушек, в которые могла бы попасть Эсмеральда. К тому времени, как епископ добрался до верха лестницы пот катил с него градом. Но и там его ждал сюрприз — целая завеса из колокольчиков, под которой нельзя было пролезть, да и отодвинуть беззвучно тоже не получилось бы. Единственный путь пролегал по узкой балке у противоположной стены как раз над провалом глубиной в два этажа. — Теперь понятно, почему ваши призраки предпочитают собираться на улице, Шармолю. Будет чудом не сломать здесь шею, — проворчал Фролло, прикидывая расстояние, которое ему придется пройти над пропастью. Расчеты оказались неутешительными. Мягко скажем. — Вот уж действительно, «войти и выйти». Вытерев взмокшие ладони о плащ, он полез через перила. Схватиться можно было разве что за потолок, но для этого до него надо было еще дотянуться, и несколько мгновений, показавшихся епископу вечностью, он балансировал безо всякой опоры на доске шириной в несколько дюймов — не тот опыт, который ему хотелось бы повторить. А уж сколько времени он убил, пытаясь не свалиться с балки, на которую даже ногу невозможно было нормально поставить. Ничего удивительного, что добравшись, наконец, до площадки и едва не задев край звенящей шторы, он сполз по стене на пол и долго так сидел (о графике речь уже не шла), уговаривая сердце перестать выскакивать из горла. Оно сопротивлялось, объясняя это тем, что его хозяину уже давно не двадцать и даже не тридцать пять. Радовало епископа только то, что Эсмеральда не видела его очередных игр со смертью. Оставался последний рубеж — дверь в спальню. Фролло нехотя признался себе, что находится на грани, и если эта деревянная гадина сейчас не откроется, то он начнет лупить по колокольчикам, наплевав на последствия. В ожидании, пока этот иррациональный порыв пройдет, он посидел еще немного, пытаясь дышать медленно, и поднялся, только когда понял, что уже может мыслить здраво. Вроде бы. И тут судьба наконец — то преподнесла ему один небольшой подарок: оказалось, что дверь открывается в коридор, а значит, петли находятся снаружи и их можно смазать — епископ был уверен, что при открывании они тоже издают какой-нибудь адский звук. Хорошенько налив в них масло, которое он предусмотрительно захватил из лаборатории, Фролло накинул капюшон, перекрестился и потянул за ручку. Дверь приоткрылась, слабо пискнув. Он осторожно заглянул в щель — вокруг внушительной кровати с балдахином прямо на полу в три ряда стояли свечи. На каминной полке тоже горели свечи и на столике у кровати, и в люстре под потолком. Комната была залита светом. При этом, судя по храпу, колыхавшему занавеси, судья крепко спал. Прежде чем войти, епископ осторожно потрогал ногой пол за порогом, чтобы убедиться, что тот не скрипит. Оказавшись внутри, первым делом он решил избавиться от свечей, потому что тень, отбрасывающая тень, это как — то… да и вообще призракам негоже шататься при свете — вся таинственность исчезает. И Фролло начал осторожно тушить свечку за свечкой, периодически останавливаясь и прислушиваясь, к руладам хозяина спальни — не дай бог, тот проснется раньше времени и обнаружит нездешнего гостя с медным гасильником в руках. Но все прошло на удивление гладко. Оставив горящей только лампу на камине, епископ занял позицию рядом с дверью, откуда собирался вещать, и принялся ждать, когда непривычная темнота судью разбудит. Опыт подсказывал, что это должно произойти в течение нескольких минут. Опыт ошибся — Шармолю продолжал спать, не обращая внимание на изменение обстановки. Проклятье. Фролло позвал его по имени — ничего. Постучал по двери — результата ноль. Позвенел своими склянками, монетами, даже уронил на пол колокольчик для вызова слуг, но максимум чего добился, это невнятного бормотания. Судья категорически отказывался покидать объятия морфея. Это показалось епископу странным. Чтобы проверить возникшие подозрения, он начал обыскивать прикроватный столик и наткнулся на бокал с остатками напитка, в котором с легкостью опознал маковый отвар. Все встало на свои места — видимо, таким образом бедняга усыплял своих демонов. — Знал бы раньше, не стал бы изображать обезьяну на лестнице, — пробормотал Фролло, извлекая тот самый пузырек с мятным маслом, — А вот от этого, друг мой, вы точно проснетесь! Отвар ли оказался очень ядреным или его количество, но шевелиться судья начал только после того, как епископ, без толку поводив флаконом у него перед лицом, просто мазнул ему нос. Дело пошло быстрее, только когда бывший служитель закона приоткрыл один глаз и обнаружил себя в темноте, зато настолько быстрее, что епископ едва успел отскочить. Старик издал придушенный всхлип и сел в кровати, дико озираясь вокруг. Разумеется, в конце концов его взгляд наткнулся на безмолвную фигуру у двери. В этот момент Фролло по — настоящему испугался, что не откачает беднягу, если что — его лицо стало абсолютно белым даже в желтом свете лампы. — Это мне мерещится, — сказал вдруг судья, — они не могут сюда войти, — и он со вздохом откинулся обратно на подушки. — Для таких как я, уже нет преград, — осторожно произнес епископ, — но не бойтесь, мэтр Жак, я не причиню вам вреда. Мне нужна ваша помощь. Старик замер, потом приподнялся на локте и попытался разглядеть говорившего. Фролло ему помог, направив голубоватый луч спрятанного в руке фонаря себе в лицо. — Так это правда… Они сказали правду! Боже, мой, вот что означала та лужа крови у меня под окном! Вы мертвы, господин епископ! Последняя фраза прозвучала, как обвинение, брошенное в лицо рецидивисту — убийце, к тому же судья еще и направил на Фролло указующий перст. — Увы, — не стал отпираться тот, хотя понятия не имел при чем тут лужа, — виновен! И, признаюсь, что конец мой был не из приятных. Так вы поможете мне? — Но как? — спросил Шармолю, в котором любопытство, кажется, пересилило страх, — чем человек, вроде меня, может помочь духу, вроде вас? — Освободите меня! Я покинул этот мир весьма болезненным способом без причастия, без покаяния и теперь вынужден вечно скитаться, пугая живых, — епископ снова горестно вздохнул и заломил руки, надеясь, что его страдания растрогают старого друга, — я пришел к вам, потому что лишь вы обладаете даром не только видеть, но и слышать нас и потому, что вашим словам поверят. Я смогу обрести покой, только если прочитать заупокойную молитву в том самом месте, где закончился мой жизненный путь. Судья снова сел на постели, однако теперь его лицо вместо страха выражало задумчивость. — Что я получу взамен? — спросил он вдруг, — за услугу, которую окажу? — Взамен? — переспросил Фролло, слегка сбитый с толку, — вы хотите получить что — то взамен от призрака? — Почему нет? — пожал плечами Шармолю, весь вопрос в том, что вы можете предложить. — Вы уже со всеми из нас заключили сделки? — не удержался от сарказма епископ, — и что же вам пообещала повешенная цыганка? — О, она не умеет говорить, как и остальные, но вы, Фролло… Вам всегда нравилось казаться самым умным, так напрягитесь и подумайте, чем ваша призрачная сущность может помочь мне. — Я больше не буду вас навещать, — неуверенно произнес епископ. Разговор явно начал заходить не туда… — Ну почему же, навещайте, — сказал судья, — лучше я поговорю с вашей тенью, чем со слугами или с хитрым мерзавцем — племянником, который, кажется, пытается под меня копать. — Я могу навсегда избавить вас от остальных визитеров, — озвучил Фролло внезапно пришедшую мысль. Он решил, что поскольку все призрачные гости (кроме него) находятся исключительно у Шармолю в голове, то уверенное обещание от них избавить (из его уст), действительно всех разгонит. — Хм, — потер подбородок старик, — уже лучше. Они навязчивы и скучны. И, как я вижу, хваленая система защиты, которую мне продали бродячие проповедники, их не останавливает. — Потому что мы проходим сквозь стены, — поддакнул епископ, — боюсь, вас обманули. — Это я уже понял, — кивнул судья, — что ж, ладно, так что я должен сделать, чтобы ваша душа успокоилась? Кстати, почему здесь так пахнет мятой, вы почили на грядке в аптекарском саду? Фролло скрипнул зубами. Следующий час он рассказывал о своих злоключениях в разбойничьей пещере. Так долго, потому что Шармолю через слово его перебивал и требовал подробностей, типа точного описания цвета волос Гийома, что делало процесс похожим на допрос. Неудивительно, что к концу повествования епископ чувствовал себя, как после сегодняшнего прохода по балке шириной в два дюйма, то есть абсолютно выжатым. — Да, не повезло вам, мой друг, — изрек старик, когда Фролло, наконец, закончил. — я бы рад помочь, оповестив судей и архиепископа о вашей участи, но, боюсь, мне не поверят. Сами подумайте, поверили бы вы человеку, который утверждает, что получил сведения от призрака? — Конечно, нет, — ответил Фролло печально, но при этом ликуя в душе, — однако у меня есть вполне себе живой свидетель, которого я послал к вам с письмом, когда еще надеялся выбраться из логова живым. И он рассказал о разбойнике, заблудшей душе, которую ему удалось обратить к свету, не забыв упомянуть о его честности, преданности и о том, каким замечательным слугой он мог бы стать, если бы не трагические обстоятельства. — Что ж, это меняет дело, — произнес судья, — если ваш свидетель действительно существует, думаю, я смог бы… — Он доберется до Парижа завтра, — быстро сказал Фролло, — только не говорите пока бедняге, что он опоздал. А мне, боюсь, придется сейчас исчезнуть, эта видимость, а особенно слышимость страшно выматывают, знаете ли. — Значит, вы обещаете, что никто из ваших экхм… коллег больше меня не потревожит? — уточнил Шармолю, подняв бровь. — Обещаю! — уверенно заявил епископ, — Как только моя освобожденная душа достигнет высших сфер, я замолвлю за вас словечко перед Всевышним, и ни один потерянный дух больше не приблизится к вам на пушечный выстрел. Судья тонко улыбнулся, словно говоря: «Даже лишившись тела, Фролло, вы не разучились торговаться!» Исчез епископ, как полагается, в клубах дыма, пожелав другу спокойно спать до утра. Честно говоря, он и сам был бы не прочь в ближайшее время устроить свидание с подушкой, но впереди маячила перспектива гимнастических упражнений на лестнице, причем на этот раз нужно было быть вдвойне осторожным, чтобы не разрушить все одним тихим «дзынь». Фролло размял пальцы и сделал шаг к парапету… В этот момент дом вдруг взорвался истошным звоном. Епископ аж присел, в ужасе пытаясь сообразить, что такое он зацепил, но звон явно исходил из спальни судьи. Видимо, тот призывал слуг, чтобы они снова зажгли ему свечи. Этого Фролло не предусмотрел, но делать было нечего, и он решил побыстрее убираться, пока Шармолю не пришла в голову мысль выйти из комнаты. Он уже собрался было лезть на балку, когда внизу вдруг хлопнула дверь и раздался топот быстро бегущих ног. На лестнице замелькал свет. Епископа окатило холодом: стало ясно, что слуги либо вернулись раньше, либо все это время крепко спали в своей каморке, незамеченные ни им, ни Эсмеральдой. Он начал судорожно озираться, ища пути к спасению и кроя проклятиями бестолкового брата. Выход вырисовывался только один — через маленькое боковое окно. Фролло кинулся к нему, задев по дороге еще две «сторожевые» веревки, которые он не заметил в темноте. К счастью, слабое звяканье потонуло в неистовом звоне судейского колокольчика. Когда свет фонарей осветил дверь спальни, он был уже наполовину на улице и изо всех сил цеплялся пальцами за деревянный наличник. Когда всколыхнулась и задребезжала завеса, он умудрился вытянуть наружу свои длинные ноги и даже найти опору на балке, в два раза уже предыдущей. Когда две гороподобные фигуры бывших тюремных охранников появились в коридоре, он вжался в штукатурку рядом с окном, которое даже не успел толком закрыть. Один из слуг сделал это за него: в проем высунулась бритая голова, покрутилась в разные стороны и, ничего не заметив, убралась. Потом две волосатые ручищи захлопнули и заперли изнутри ставень и рамы. Теперь назад пути не было. Фролло остался висеть в позе богомола в пятнадцати пье над каменной мостовой, прекрасно понимая, что падение — только вопрос времени. И даже, если он не разобьется насмерть, то станет калекой, потому что переломы половины костей в теле ему обеспечены. На стене соседнего дома, куда выходило окно спальни, заплясали желтые отсветы, видимо слуги снова зажгли свечи. Подождав, пока стихнет их хорошо слышимый топот, епископ сделал попытку пробраться к ставню и открыть его, но старая балка с треском осыпалась — теперь ему оставалось держаться одними пальцами за маленький выступ над головой. — Клод! — донесся снизу шепот Эсмеральды, и взглянув через плечо, Фролло увидел три размытые тени на освещенной луной улице. — Клод, — повторила она, — в доме старухи должна быть лестница, длинная, мы сейчас ее принесем, только держись. — Мы быстро, учитель, туда — назад, — добавил Гренгуар, — пять минут! — Я останусь, — сказал звонарь, — без меня они быстрее вернутся. «Думает, что может что — то сделать», догадался Фролло. Он затряс головой и постарался хотя бы не пыхтеть через слово. — Иди… с ними, Квазимодо, помоги. Я никуда не денусь… в ближайшее время. Не говорить же им было, что держится он уже только ногтями и пять минут не протянет в любом случае. А так, хотя бы никто из них не станет свидетелем… Ему было обидно, просто до крика обидно, вот так глупо оступиться в самом конце, и из — за кого! Из — за брата, которому он решился раз в жизни довериться! — Дай только слезть, и я убью тебя, Жеан, — процедил он сквозь стиснутые зубы. В это время часы пробили час и, прежде чем затихла последняя протяжная нота, в нее вплелся скрежет металла и лошадиный топот. Приближался патруль, которому было предписано с особой тщательностью проверять дом судьи и его окрестности. Какое же феерическое зрелище их ждет! — Господи, — прошептал Фролло, утыкаясь лбом в беленую стену и закрывая глаза, — пожалуйста, пусть они дольше ищут лестницу, хоть до утра. Топот копыт неожиданно стал ближе, словно лошади одним прыжком пересекли пол квартала. Епископ мысленно перекрестился, готовясь к худшему. Пальцев рук и ног он давно уже не чувствовал, и каждую секунду ожидал падения, машинально отсчитывая оставшееся ему время по ударам сердца. Он настолько ушел в себя, что не сразу услышал, когда его окликнули снизу: — Эй, Клод! — позвал голос, — долго вы собираетесь там висеть? Сюда скоро толпа солдат нагрянет, неужели хотите поздороваться? Фролло посмотрел вниз из — под руки, и обнаружил стоящую прямо под ним набитую сеном повозку. На козлах сидел Жеан. — Прыгайте! — шепотом заорал тот, — а то попадемся! Да прыгай же, Клод, черт тебя дери! Бряцание кольчуг раздавалось уже прямо за углом. Епископ разжал руки (правда, разогнуть пальцы удалось лишь со второй попытки) и немного оттолкнулся от стены. За пару коротких мгновений до этого он успел прикинуть траекторию и высчитать, что при такой высоте телеги и количестве сена, ему грозит перелом максимум двух — трех второстепенных костей, скорее всего лодыжки и запястья. Также возможег сдвиг пары позвоночных дисков. Но всегда есть особая переменная — обычно люди забывают ее учитывать. Некий «икс», который может быть чем угодно, от скорости ветра, до чьего — то несвоевременного кашля. На первый взгляд — чепуха, но последствия… В этот раз такой переменной оказался плащ епископа, как — то уже сыгравший с ним не слишком веселую шутку. Так вот, когда Фролло пролетал второй этаж, вышеназванный предмет одежды слегка зацепился за трещину на ставне, который открыла Эсмеральда, и изменил траекторию падения своего хозяина на какой — то несчастный градус. Но это привело к тому, что приземлился епископ не в центр стога, как планировал, а чуть в стороне, и на спину, а не на ноги. В следующее мгновение его затылок соприкоснулся с деревянным бортиком, и мир погас, рассыпавшись на тысячу звезд, что хоть и звучит поэтично, но на самом деле чертовски больно и опасно для здоровья. *** Когда Фролло открыл глаза, вокруг было темно. Но не так темно, чтобы совсем ничего не увидеть, нет, кое — где горели свечи, вернее, их было всего две, обе — оплывшие огарки, прилепленные прямо к каменному своду, который навевал смутные воспоминания своей необычной формой и белесой блямбой на потолке. Голова казалась чугунной, но когда епископ поднял руку, чтобы потереть саднящий затылок, раздался металлический скрежет, и по полу, как змея, проползла цепь. Запястье пронзило болью. Следующие пару минут Фролло недоуменно обозревал кандалы, силясь поверить собственным глазам. Его ноги также оказались скованными. Гнилая солома, на которой он лежал, источала запах всего, что попало в нее из тел его предшественников, с потолка не переставая капало. Кстати, именно потолок, с грубо замазанной дырой по — середине, и подсказал, наконец, где он находится: — Санте, — прошептал епископ, — и та самая камера. Но почему? Словно в ответ на его вопрос, невидимая до этого дверь вдруг со скрипом открылась, и яркий свет резанул его по глазам. Он попытался закрыться рукой, но у вошедших были с собой фонари, и первый из них сунул свой прямо ему в лицо. — Вы глядите — ка, очнулся, — сказал некто с плохо скрываемым сожалением, — что делать — то с ним будем? Тогда вперед выступил второй, в котором епископ внезапно узнал Антуана Шармолю — племянника старого судьи, хитрого интригана, готового ради цели идти по трупам. — Клод Фролло де Тиршап, епископ Парижский, — провозгласил он, — вы обвиняетесь в государственной измене, заговоре против короля и убийстве моего дяди, мэтра Жака Шармолю! — Это сон, — пробормотал Фролло.