Формула любви

Что ж, скажем так: если бы Гренгуар стал свидетелем того, что произошло этой ночью, он бы охотно расписался в собственной несостоятельности, как поэт, жестоко усомнился в своей хваленой фантазии и ушел бы, посыпая голову пеплом, с обещанием никогда, никогда больше ничего не представлять насчет учителя, поскольку тот ухитрился побить, кажется, любые представления о себе. Разве удивительно, что вулкан, начавший дымиться и погромыхивать еще двадцать лет назад в конце концов рванул? Оставалось лишь радоваться, что взрыв оказался мирным, иначе, скажем так: «Помпеи бы посчитали, что счастливо отделались», поскольку такой Везувий локального масштаба нанес бы разрушения, о которых потом долго бы вспоминали с проклятиями. Начал Фролло, как и собирался — с пения. И пошло — поехало. Разумеется Эсмеральда, как никто была в курсе его вокального дара, уже полгода, словно Сизиф, надрываясь, чтобы епископ не уронил витражи и своды прихожанам на головы. Она также слышала об экспериментах, которые тот ставил над своим голосом, пытаясь доискаться причины его пагубного воздействия на архитектурные элементы. Вот чего она не предполагала, так это то, что, дорвавшись до места, где просто нечего было бить и ломать, он решит результаты этих экспериментов озвучить. Причем с помощью цыганского репертуара. Оказалось, что ее старая песня, была вовсе не единственной, которую он помнил. Это означало, что перед тем, как начать с проклятиями гнать ее когда — то с площади, он долго и внимательно слушал, похоже, даже записывал. Масла, а точнее травяной настойки в огонь, подлила Мария, очевидно сама того не желая. То ли епископ, никогда, по его словам не пивший, совсем поступился принципами, то ли старуха уверила его, что это тоже лекарство и последствий не будет, но после второй кружки ее варева за певцом — экспериментатором перестала угоняться гитара, а потом на ней вообще лопнула половина струн, и дальше исполнение продолжилось, а капелла. Эсмеральда стала всерьез побаиваться, что также, как некогда жители Парижа, цыгане заподозрят во Фролло колдуна, поскольку даже она уже начала сомневаться, что подобные звуки способно издавать человеческое горло. К счастью, обитатели табора не были суеверны и приняли вызов, выставив в импровизированном турнире сначала своего певца — гитариста, жаждущего отомстить за инструмент, потом, когда тот понял, что еще одна песня и у него тоже что — нибудь лопнет, на епископа вокально навалились скопом. Не прошло. И тут в Эсмеральде взыграло чувство противоречия: ее бывшие сородичи, дети природы, чьи песни шли прямо от их горячих цыганских сердец, кипели в их крови и в… не важно, с треском проигрывали человеку с холодной головой, для которого музыка была лишь поводом для опытов. Это казалось, как минимум, обидным. Она вообще сомневалась, что Фролло, сравнивший закат с витражами, а не наоборот, понимал что — то дальше слов. Хотя уже само его присутствие здесь говорило о том, что он не до конца безнадежен, и существует один способ с ним разделаться, правда, не совсем честный. Впрочем, на войне, как на войне. Она отобрала бубен у ближайшей к ней цыганки и вскочила на ноги. Табор притих и, как сказали бы сейчас, «запасся попкорном». Все глаза устремились на нее, включая, разумеется, глаза епископа. Хорошо. Эсмеральда подняла бубен над головой и ударила в него… О выборе песни она подумала заранее: это была баллада о страстной любви цыганки к чужаку, содержащая кучу страданий, но, как ни странно, заканчивающаяся счастливо, по крайней мере, для кавалера: цыганка уходила с ним в закат, махнув на прощание ручкой сердитой родне. Эсмеральда не просто сопроводила песню танцем, хотя он один мог бы лишить епископа голоса, что явно читалось на его лице, в которое она неотрывно смотрела. То, что она сделала, вложив в исполнение частицу своей любви, оказалось для соперника - собственно, причины этой самой любви, коварным ударом под дых. Как и предполагалось. Поначалу он пытался ей противостоять, потом подстроился и так удачно, что какое — то время они даже пели в унисон, но первый же запрещенный прием в виде сорванного на лету поцелуя, заставил его голос дрогнуть, второй — страстное признание, пропетое в комплекте с пристальным взглядом прямо в глаза — откровенно сфальшивить, ну и «контрольный выстрел» — замолчать. Часть табора завопила от восторга, остальная — умилилась, кто — то прослезился. — Ты сжульничала, — еле выговорил Фролло, когда она, наконец, дала ему дышать, — ты на чьей это стороне, предательница? — Я предупреждала, что навсегда останусь в душе цыганкой, ты не слушал, так что расхлебывай, — сообщила Эсмеральда, с расстояния в несколько парижских дюймов наблюдая за борьбой остатков разума с только что раздутым ею пламенем, — нужно вкладывать больше чувства в песню, красавчик, иначе всегда будешь мне проигрывать, а теперь я танцевать пойду! — Нарываешься, ведьма! — почти прорычал епископ, сделав безуспешную попытку поймать нахалку прежде, чем она, махнув юбкой прямо у него перед носом, исчезла среди цыганок, вышедших к костру поплясать. Вот уж когда Эсмеральда смогла отвести душу, больше не боясь ни похотливой публики (поблизости не наблюдалось даже Марко), ни всяких злобных карликов, грозящих явиться в самый неподходящий момент и испортить всю обедню. Фролло же ясно дал понять, что в ближайшее время не собирается прекращать грешить, так кто она такая, чтобы идти поперек воли самого Епископа Парижского, который, к слову, вскоре собирался перестать им быть? А нет сана, нет и обетов. И она наматывала круг за кругом, одновременно вертясь вокруг своей оси в разноцветной толпе. Ярко полыхал костер, истошно ржали на лугу кони. В общем, картинка была более чем романтичная. И с каждым витком пружина все больше закручивалась. Вскоре она должна была лопнуть вместе с терпением Фролло, а потом… пусть только попробует заикнуться про «не время». Но пролетая в очередной раз мимо места, где сидел епископ, она, к своему разочарованию и недоумению обнаружила его пустым. От неожиданности Эсмеральда остановилась прямо посреди танца, не зная, что теперь делать. Это было… это было уже чересчур. — Клод! — позвала она снова, обойдя, кажется, по пятому разу весь табор. Ни слуху, ни духу, епископ как сквозь землю провалился. Поначалу она рассердилась, решив, что он снова умудрился усомниться и включить режим священника, но теперь по ее спине поползли тревожные мурашки: Эсмеральда вспомнила мрачный многообещающий взгляд Марко. А где Марко, там кони, и она направилась к табуну, пытаясь выкинуть из головы все неприятные предчувствия. Прямо над лугом в небе висела полная луна, у земли стелился туман, из которого торчали напоминающие гаргулий лошадиные головы, да и тишина стояла абсолютная. Сглотнув, Эсмеральда полезла в туман. Внятно объяснить себе зачем, она не могла, скорее из — за ощущения, что если поискать там, где раньше не искала, пропажа обнаружится сама собой. Добравшись до середины луга и ничего, вернее, никого не найдя, она уже повернула было обратно с намерением в шестой раз обойти табор, когда ее босой пятки вдруг коснулось что — то невидимое, мокрое и холодное. Эсмеральда с визгом взлетела на ближайшую к ней не самую низкую лошадь, поджала ноги и скорчилась на ее спине, чувствуя себя как на маленьком острове посреди океана, полного акул. Флегматичное животное повернуло к ней морду и окинуло более чем недоуменным взглядом. Кажется, если бы оно могло, то пожало бы плечами или постучало копытом по лбу. Но Эсмеральда была в таком ужасе, что даже не сообразила использовать его, как корабль, способный доставить ее на безопасный берег, а просто сидела у него на спине, боясь пошевелиться. Вниз она старалась не смотреть, подозревая, что то, что там обитает, съело и Марко, и Фролло. Почему при этом чудище не обглодало коням ноги, она не задумалась. Позже она вообще не могла понять, что это такое на нее нашло, что вызвало настолько бредовый страх. Хотя нет, поняла: трудно не рехнуться, снова лишившись объекта своих мечтаний в двух шагах от вожделенного счастья, особенно зная, чем может грозить такое исчезновение. Неизвестно, сколько бы еще она просидела на лошадином крупе, вероятно, до утра, если бы в какой — то момент ее оттуда не сняли, причем прямо так — в форме улитки. — Может объяснишь, что ты там делала? — со вселенской усталостью в голосе спросил Фролло, — Собиралась окуклиться? — Тебя искала, — прошептала Эсмеральда, как ни странно, не испытывая никакой радости от того, что потеря объявилась сама. — Где? На лошади? По твоему, я — блоха? — Там что — то было, в тумане, — всхлипнула она, — оно хотело меня утащить… — Пес старика? Да он крысу утащить не в состоянии! Что с тобой такое? С этими словами епископ ее чувствительно встряхнул и попытался заглянуть в лицо. — Эсмеральда, что случилось? Вот имя, после упоминания которого каждый раз происходило что-то плохое, ее и разбудило. — Ты меня бросил! — взвилась она внезапно, попробовав вырваться из его рук. — Просто исчез, что я должна была подумать? — Ты так самозабвенно плясала, я решил, что ты не заметишь, если я ненадолго отлучусь решить одну небольшую проблему. — А для кого я плясала?! Для кого… Какую еще проблему? — спросила она подозрительно. — Возможно, в этом Марко для тебя и не было проблемы, но для меня… Эсмеральда похолодела. — Клод, что ты с ним сделал? — Что я с ним сделал? Мне казалось, ты обо мне беспокоишься. — Вот именно! Но ты — то здесь! А цыгане, если что, будут мстить! — За взаимовыгодную сделку? Вряд ли. — Что? — Эсмеральда потрясла головой, уже решительно ничего не понимая. Фролло на мгновение остановился, чтобы перехватить ее поудобнее. — Еще днем я сказал Марии, что где — то в лесу бродит мой конь, и она пообещала послать внука поискать. Я же не мог знать, что ее внук и твой горячий поклонник — одно лицо. Ну так он его нашел и заявился как раз во время плясок, чтобы сообщить мне об этом и предложить сделку. — Какую сделку? — Обменять тебя на коня. — Что значит обменять? — То и значит, — пожал плечами епископ, — я отдаю ему тебя и забираю собственный транспорт. Честно говоря, меня немного не устроили условия. — Да что ты, а по — моему, очень даже выгодные, — съязвила Эсмеральда, сделав очередную безнадежную попытку вывернуться. — Поэтому я предложил ему свои, — будто не замечая ее усилий, продолжил епископ, — я отдаю ему своего коня, а он оставляет тебя в покое. Эсмеральда задохнулась. — Ты решил купить права на меня за лошадь у какого — то цыгана, которому я даже не принадлежу? — За коня. Кони дороже. Он его явно хотел, а Мария заставила бы вернуть. К тому же, другого способа решить дело мирно не было. Но согласился он не сразу, пришлось объяснять ему преимущества: что в отличие от тебя кони не упрямы, не сумасбродны, делают, что им говорят, а не прямо противоположное, не сбегают при малейшей возможности, не лезут в каждую неприятность и обычно не падают с обрывов. К тому же, на животном можно заработать, и это оно носит тебя, а не ты его, — добавил Фролло, слегка ее встряхнув. — К счастью, у парня оказалось больше здравого смысла, чем я думал, поэтому он решил взять коня… — Ты! — завопила Эсмеральда, вне себя от ярости, — Ты приравнял меня к лошади!!! — К коню, и не совсем приравнял. А ты бы предпочла, чтобы Марко выбрал тебя? — Пусти!!! — И дело бы дошло до ножей? — Ты бы не… — О, еще бы как да! Неужели ты думаешь, что после всех этих лет, я позволил бы какому — то молокососу тебя отобрать? Хотя бы попытаться? — Как будто я бы согласилась, — неожиданно тихо сказала Эсмеральда. — Значит, я была права, ни один из вас не успокоился. И ты все еще удивляешься, почему я тебя искала? — Боюсь, это ты не понимаешь, что в следующий раз Марко уже не стал бы спрашивать, — вздохнул Фролло, — но раз все довольны, то, полагаю, о нем можно забыть. — А ты уверен? — Да. Эсмеральда выдохнула. — Тогда, может, ты меня уже опустишь? — И не надейся, вдруг там, внизу, кровожадные шавки мечтают разорвать тебя на части? — Клоод! — Тем более, мы уже пришли. — Пришли куда? — Сюда, — с этими словами епископ приподнял ее выше и, посадив на козлы усовершенствованной бабкиной кибитки, сам забрался следом. — А я думала еще потанцевать, — покосившись на него сквозь ресницы, сказала Эсмеральда и принялась с интересом ждать результата. — А мне кажется, ты уже наплясалась, — не поддался Фролло, — тем более, что ты, вроде бы, делала это для меня. Так вот мне — вполне достаточно. Поэтому залезай, — и он приподнял полог. На этот раз ей не нужно было повторять дважды. Но оказавшись внутри кибитки, она застыла, уронив челюсть. Было от чего. Начнем с того, что там больше не пахло лошадиным потом, поскольку, как уже упоминалось, при модернизации епископ в первую очередь избавился от попон, а во вторую — от кучи старого тряпья, так что теперь пол в несколько слоев устилала трава вперемешку с полевыми цветами. Под потолком болтались, вероятно, собранные со всего табора фонари, горящие голубоватым цветом, что также наводило на мысль, что к свечам внутри приложил руку алхимик. В углу громоздилась, похоже, половина содержимого бабкиной кладовой, включая и ту самую настойку. Ну и старая кибитка теперь не скрипела от каждого движения, а мягко и беззвучно покачивалась. — Так ты этим целый день занимался? — прошептала Эсмеральда, поворачиваясь к Фролло. Довольная улыбка на его лице слегка потускнела. — Нет, не только, а что, что — то неправильно, нужно было иначе? — спросил он почти со страхом. — я подумал… Эсмеральда затрясла головой — Нет, я-я-я (она вдруг поймала себя том, что впервые в жизни заикается), просто мне никогда никто… я и не подозревала, что ты… ты же… вот. Фролло облегченно вздохнул. — Ясно. Слава богу, а то я совсем в этом не разбираюсь. — И не скажешь, — пробормотала она. — У меня были советчики, — признался епископ. Эсмеральда подняла брови. — Мария объяснила кое — что, насчет, ну, насчет того, что тебе может понравиться. — Мария объяснила? Ты спрашивал совета у Марии? И сказал ей, кто ты?! — Разумеется нет, только то, что до встречи с тобой был монахом. Впрочем, она и сама уже догадалась. Но до дуг, она бы, конечно, не додумалась, — добавил он самодовольно, — получилось почти, как та кровать в пещере, даже мягче. — Так значит, они не для езды? — спросила Эсмеральда (справедливости ради заметим, что в этот момент в ней слегка некстати проснулась унаследованная от матери коммерческая жилка, и она прикинула, сколько можно заработать, делая такие гигантские кровати — повозки для знати. То есть, даже если все их планы пойдут наперекосяк, голодать им не придется) — Для езды тоже, но это побочный эффект, надо же было как — то уговорить цыган поднять кибитку и поменять раму. — А зачем., — начала было она. — Нет погоди, это не все! — поспешно сказал епископ, кажется, с намерением завалить ее чудесами, пока опять не сбежала, и достал из мешочка с монетами какой — то круглый предмет, который тут же зажал в ладонях, чем чуть не сломал ей орган, отвечающий за любопытство. — Ты говорила, что принято спрашивать, а я так и не спросил, как следует, — сказал Фролло смущенно, — таким способом можно? С этими словами он раскрыл ладони, и Эсмеральда увидела блестящую астрономическую сферу*, размером с орех — уменьшенную копию той, что стояла в лаборатории в башне. Вот тут она окончательно потеряла дар речи, внезапно вспомнив, как епископ выпиливал что — то из монеты еще в пещере. (правда тогда у нее были другие подозрения) Ее молчание лишило его остатков куража, происходящего, по всей видимости, от тех самых двух кружек настойки. Он неловко взял ее руку и скатил в нее шарик, пробормотав: — Боюсь, мой долг вырос еще на три экю… Не зная, что ответить, она дотронулась до одного из ободов сферы и чуть не подпрыгнула, когда с тихим щелчком та вдруг сложилась в тонкое золотое кольцо.** Эсмеральда ойкнула, медленно взяла его с ладони, надела на палец и лишь тогда подняла на Фролло потрясенный взгляд… только чтобы тут же попасть под несущийся во весь опор табун бешеных коней, (катков тогда еще не придумали) которых епископ уже явно не мог никакими силами сдержать. Пружина, наконец, лопнула, вулкан рванул. Все, что последовало дальше шло исключительно с приставкой «раз». Потом она уже и не вспомнила, кто с кого что быстрее снял или вернее сказать сорвал. Фролло сбил при этом два фонаря. К счастью, они сразу погасли, не вызвав пожара, а то в кибитке и без них все горело адским пламенем. Нет мы не будем устраивать здесь дамский роман и писать о невероятных любовных подвигах человека, дожившего до седых волос девственником и едва не загнувшегося накануне. Тем не менее, он снова умудрился Эсмеральду удивить, настолько, что она задалась вопросом, где он так просветился, не у вездесущей ли Марии. Но потом у нее перед глазами встала книга, которую он читал в пещере, с арабской вязью и орнаментальным изображением на обложке, значение которого дошло до нее только теперь. Видимо, внутри были достаточно подробные миниатюры, как минимум одну из которых вечный студент не постеснялся применить на практике, Хотя она бы не возражала, даже если бы он просто вымесил ее, как тесто, потому что тоже впервые за двадцать лет ощутила, насколько «с кем» важнее, чем «как». Уже задним числом Эсмеральде пришло в голову, как им повезло, что цыгане продолжили плясать и петь, производя ровный звенящий шум, потому что ее вынесло так, как никогда в жизни не выносило, а выразить радость по этому поводу молча она не смогла. Фролло, собственно, тоже, потому что, вот такая она — радость познания. Так что пророчество Гренгуара про хоровое исполнение, правда не совсем под гм… гитару, в какой-то степени сбылось. Вместе с епископом боевое крещение в ту ночь прошли и дуги — рессоры, надо сказать, с не меньшей честью. Вымоталась Эсмеральда, как та лошадь после многодневной скачки. Фролло так вообще поплыл, она даже испугалась, когда, отдышавшись, заглянула ему в лицо: епископ смотрел мутными глазами прямо на висящий над ними фонарь, абсолютно не мигая, и если бы не сила, с которой он продолжал прижимать ее к себе, она бы заподозрила, что он снова перешел в режим камня. — Клод, — спросила она осторожно, — ты живой? — К-кажется, да, — шепотом отозвался он, наконец, моргнув, — Точно не знаю, но даже если нет, мне плевать. Думаю, я только что получил философский камень. — Скорее, эликсир жизни, — фыркнула Эсмеральда, — и не ты, а я. Ох, Клод, — добавила она, — только ты мог сравнить с наукой… только ты… — она хотела рассмеяться, но неожиданно для себя расплакалась. Это подействовало на Фролло, как живая вода на невинно убиенного героя русской сказки: его взгляд обрел осмысленность, он подскочил, схватил ее лицо в ладони и безуспешно попытался стереть льющиеся потоком слезы. — Что, все настолько плохо? — спросил он упавшим голосом. Эсмеральда замотала головой. — Все настолько хорошо, — выговорила она сквозь рыдания, чем вторично вогнала беднягу в ступор. Несколько мгновений Фролло таращился на нее с выражением жестокого когнитивного диссонанса на лице, потом повалился обратно на траву и начал смеяться. — Кажется, я догадался! — радостно сообщил он, — это как обратная реакция! И воспринимать все надо наоборот, тогда поймешь женщину! Если, конечно, раньше не спятишь! Смеялся он так, что вскоре у него из глаз потекли слезы. К этому времени Эсмеральда прекратила плакать и, найдя его «научное» объяснение спорным, разумеется, принялась возражать. Угомонились они только когда уже дольше не могли удержать глаза открытыми. Как ни странно, но на этот раз первым сдался епископ — отключился прямо на середине очередного аргумента, уткнувшись лбом Эсмеральде в плечо. -Ага, — прошептала та злорадно, — теперь я знаю, как заставить тебя не только замолчать, но и спать ночами безо всяких маковых настоев. Сама она тоже долго не продержалась, хотя изначально давала себе слово всю ночь следить, чтобы на этот раз Фролло никуда не делся, но сморило ее, кажется, уже на пятой минуте бдения. Правда, и просыпалась она потом раза три: первый раз потому что ей снова что — то нехорошее приснилось — но все оказалось на месте, включая епископа все также тихо сопящего ей в плечо, второй раз потому, что зверски затекла спина — опять же из — за Фролло, вздумавшего обхватить ее рукой — попытка изменить положение привела к тому, что он придвинулся ближе и еще сильнее в нее вцепился. (Забегая вперед скажем, что потом у нее еще неделю щелкало в шее) Ну, а в третий раз она проснулась от того, что чихнула. Причиной оказалась, что уже неудивительно, лохматая морковная шевелюра, лезущая прямо ей в нос. Эсмеральда представила какими были бы лица церковной братии, увидь они сейчас своего патрона, и ей пришлось, зажать рот обеими руками, чтобы не лопнуть от смеха. После этого, с радостной улыбкой поцеловав грозного епископа в макушку, она счастливо заснула до утра. Хотите, расскажем, каким чудесным и романтичным было следующее утро, как прекрасен был рассвет, как они проснулись в объятиях друг друга и как… что там еще бывает в любовных романах? (Неее, с кофе в постель в те времена были проблемы.) Так вот. Не расскажем. Все оказалось иначе. Ну, кроме того, что они действительно сплелись, как две лозы, и в результате у обоих намертво затекло все, что только можно и что нельзя. А при той побудке, которую оба получили уже где — то ближе к полудню, это, мягко скажем, вызвало неудобства. Потому что разбудили их вопли, визги, крики, то есть, звуки драки совсем рядом с кибиткой, и пришлось поспешно друг из друга выпутываться, судорожно пытаясь разобрать, кому какие совершенно онемевшие конечности принадлежат. То, что в хоре возбужденных цыганских голосов четко слышался яростный рёв Квазимодо, делу совершенно не помогало… Наконец, сбив головой два последних фонаря, Фролло принялся напяливать на себя то, что осталось от его одежды после вчерашнего, пока Эсмеральда, действуя пятерней, как расческой, пыталась заставить волосы хотя бы не стоять торчком. — А это, случайно, не моя юбка? — осведомилась она, подергав за то, что епископ с проклятиями натягивал на себя через голову, — боюсь, тебе не пойдет — цветочный узор — слишком вызывающий. В ответ раздался зубовный скрежет. В общем, к тому времени, когда каждый предмет одежды с грехом пополам оказался на своем месте, и они выбрались из кибитки наружу, потасовка была уже в самом разгаре. В центре ее действительно оказался звонарь, смачно раздающий тумаки направо и налево. В этот самый миг, его кулак как раз летел, чтобы расквасить нос Марко, поэтому прежде чем рявкнуть на весь табор «Квазимодо!», Фролло совсем немножко подождал, пока субъект и объект встретятся. Совсем немножко… Но тут случилось непонятное: подпрыгнули и замерли от его вопля все, кроме звонаря, который, хоть и был глух, но уж голос господина обычно различал даже через три стены. Однако на этот раз, он остановился лишь потому, что вдруг прекратились сыпавшиеся на него удары, а соперники дружно отпрянули в стороны, оставив его победителем в центре круга. Квазимодо оглянулся с ошалелым видом, его единственный глаз сначала прищурился, безуспешно пытаясь вместить в себя картину — рыжеволосого, босого епископа в красной разорванной рубашке — потом выпучился и едва не выпал. — Господин! — прохрипел звонарь, грохнувшись на колени, — господин… — Какого дьявола ты здесь делаешь, Квазимодо? — загремел Фролло, — я же ясно написал Гренгуару, чтобы вы не вздумали даже нос высовывать из собора, пока я не вернусь! Эсмеральда улыбнулась, поняв, что несмотря на бдительность Гийома, епископ все — таки сумел передать в Париж тайное послание под видом списка ингредиентов. — А я ему говорил разобраться, прежде чем лезть в драку! — раздался позади подозрительно знакомый голос, и из — под повозки вылез Пьер Гренгуар собственной персоной, одетый как бродяга, и с лютней за плечами. — Приветствую, учитель, интересный образ! Здравствуй, жё… Эсмеральда. — А тебя кто звал? — процедил Фролло сквозь зубы, — ты что, читать не умеешь? — Умею, но кое — что произошло, и нам пришлось отправиться на ваши поиски. А тут Квазимодо заприметил вашего коня в табуне, ну и решил, что эти цыгане вас похитили. А я ему говорил, сначала спросим… — Хватит! — рявкнул епископ, — ступайте оба вон туда, — он кивнул в сторону небольшой рощицы на краю поля, — и хорошенько подумайте над объяснениями, пока я буду за вас извиняться! При этих словах Квазимодо втянул голову в плечи и попытался отряхнуть стоящего рядом цыгана, которого до этого от души извозил в пыли. Цыган в страхе от него шарахнулся. Решив, что фарса на сегодня довольно, епископ резко махнул рукой в сторону рощи, и парочке незваных спасителей ничего не оставалось, как безмолвно (ну, почти — Гренгуар тихо ворчал) последовать в так неприветливо указанном направлении. — Смотрю, суров ты со своими слугами, Клод, — сказала незаметно подошедшая Мария, — бедолаги — то за тебя, поди, волновались. — И один из них наставил синяков половине твоих людей, — напомнил Фролло, — я компенсирую, как смогу, прости. Не знал, что они нарушат приказ… Внезапно слово «приказ» в сочетании со словом «слуги» так его покоробило, что епископ поморщился — у него перед глазами встал образ Клода — по — прозвищу — Жаба, с пеной у рта доказывающего, что карлик — ему не хозяин. — Они не слуги, — сказал он со вздохом, — просто с некоторыми друзьями и врагов не нужно. *** — Ну? — спросил Фролло, усевшись на пень, словно в свое лабораторное кресло и вздернув подбородок, — так что у вас там такого стряслось, что я срочно понадобился? — Про то, что вас ищут по всему Парижу и за его пределами можно не упоминать? — уточнил Гренгуар. — Не надо, я догадываюсь. — Тогда… — поэт полез за пазуху и вытащил порядком измятое письмо, — вот, принесли в тот же день, когда вы уехали, но вскрыть его я решился только вчера… — Подожди — ка, ты вскрыл мое письмо? — Так почти неделя прошла, от вас ни слова, кроме того шифрованного послания, а вдруг там что — то срочное? Я же знаю, что просто так ваш брат писать бы не стал. Фролло резко выпрямился. — Оно от Жеана? — Ну, да… — И что там? Гренгуар молча протянул ему письмо. — Ладно, говори, раз все — равно прочел, — сказал епископ, покосившись на бумагу, как на ядовитую змею. Поэт пожал плечами. — Если кратко, он вскоре намерен жениться на богатой девице, хочет попросить вашего благословения и чтобы вы их венчали. Для этого завтра он прибудет в Париж с суженной и ее семьей. Как я понял, они собираются купить дом где — то недалеко от ваших поместий. И… Не дожидаясь «и», Фролло со стоном опустил голову на руки. Эсмеральда закрыла глаза. * Имеется в виду армиллярная сфера, вроде этой: http://i004.radikal.ru/1601/61/56e6f8aacce7.jpg ** вот это вот. Моя прелесссть: https://f3.mylove.ru/Bs33pp3MJB.jpg