Формула любви

Первым делом Эсмеральда как следует умылась и заглянула в зеркало. К счастью, ничего ужасного оно не показало, по крайней мере, она не выглядела, как неудачливый вор, сдуру открывший чужой улей. Может быть, слегка бледная, зато губы — будто всю ночь гранаты ела. На этот раз Эсмеральда злорадно усмехнулась. И правда: что ни делается, все к лучшему. Расчесав волосы, и выдрав из них пару — тройку седых (за которые кое — кто еще ответит), она отправилась в ризницу, которую по распоряжению Фролло временно превратили в костюмерную их мистерии. (Остальная церковная братия, вынужденная теперь облачаться в крохотном чулане, конечно поворчала, но, против епископа, как против лома приема не было, поэтому смирилась) Как уже говорилось, большинство костюмов принадлежало самой Эсмеральде, так что ей без труда удалось найти то, что нужно: цветастую цыганскую юбку, пояс с монетками, ярко — красную косынку и здоровенную шелковую розу. Покопавшись в ящике с реквизитом, она извлекла на свет бубен. Вот он даже был тот самый — из ее трудовой юности, хотя зачем нужно было столько его хранить, она и сама объяснить не смогла бы. Все это (кроме бубна) было перетряхнуто и надето. Роза вставлена в волосы. Эсмеральда с удовлетворением оглядела себя в зеркале. Ну, если и это его не проймет, она распишется в своей женской несостоятельности и уйдет в монастырь замаливать грехи, которые ей не удалось совершить. Подхватив свернутый коврик, она чуть ли не вприпрыжку побежала к выходу. Попавшийся навстречу причетник со все еще стоящими дыбом волосами, выпучил глаза и перекрестился, начав сомневаться в собственном рассудке. Гренгуар уже ждал ее снаружи, держа за рога что есть мочи блеящую козу. При виде Эсмеральды у него упала челюсть. — Слушай, — сказал он, — ты поосторожнее, а то так и впрямь можно довести человека до сердечного приступа. А нам еще бог нужен. Вот, — он подтащил животное ближе, — все что нашел. — Пьер, но это же козел, — сказала она, приглядевшись. — Ну, прости, взял, что было. Это ты его мамашу не видела. Вымя — во! До земли. Совсем на Джали не тянет. А этот сверху вполне за козу сойдет. — Ладно, — вздохнула Эсмеральда, — надеюсь, он хотя бы не бодучий. — Да он агнец, — уверил ее поэт, — я нам еще немного публики собрал, точнее, поклонников, — и он указал подбородком на площадь. Там, радостно подпрыгивая на месте, стояла группа оборванцев, и время от времени принималась хлопать в ладоши. — Ты что, весь Двор чудес сюда притащил? — Ну, не весь, только тех, кто тебя давно знает. Клопен тоже обещал прийти, говорит, что не хочет пропустить такое зрелище. — Господи, зачем? — простонала Эсмеральда. — Ну, они будут хлопать и кричать твое имя громче всех. Учитель точно не пропустит. Эх, немного больше времени, я бы еще и афиши напечатал. Представь: во весь лист твой бубен и надпись: «Эсмеральда. Возвращение. Двадцать лет спустя.» — А про годы — то зачем? — спросила она, смеясь. — Ну, пусть будет просто «Эсмеральда. Возвращение», — милостиво согласился поэт. Они подождали еще немного, пока толпа станет погуще, и, наконец, решили, что пора начинать. — Он точно все еще наверху? — Спросила Эсмеральда, пытаясь незаметно выглянуть из-под галереи королей. — Да точно, если что, там Квазимодо караулит, в крайнем случае дверь запрет. Ладно, держи зверюгу, я пока пойду, тебя объявлю. «Объявление» Гренгуара растянулось на четверть часа. Обретший, наконец, публику поэт никак не мог остановиться. Зато Эсмеральда в его описании превратилась в звезду европейского масштаба, которой рукоплескали от Мадрида до Антверпена, и которая по чистой случайности оказалась в Париже именно в день праздника, чтобы после долгих уговоров все-таки согласиться на единственное выступление. Когда Гренгуар, наконец, закончил, толпа взорвалась аплодисментами. — А ты не переборщил с эпитетами? — спросила Эсмеральда, едва поэт подошел, чтобы торжественно проводить ее в образованный зрителями круг, — что если я их разочарую? Все-таки сколько лет без практики. — Тебе не об этой публике надо думать, — ответил он, указав глазами на собор. Эсмеральда подняла голову и увидела на самом верху темный силуэт, резко выделяющийся на фоне голубого неба. — А что, неплохое местечко учитель себе урвал, — прокомментировал Гренгуар. — все, как на ладони. Эсмеральда слегка покраснела и плотнее запахнула на груди косынку. — Пошли, как там тебя, — сказала она козлу, потянув того за рога, — посмотрим, стоишь ли ты хоть копытца моей Джали. *** Эсмеральда не помнила, когда в последний раз так плясала. Оказавшись внутри круга, в любимой, хоть и подзабытой обстановке, она разом лишилась всех тревог и сомнений. Ее накрыла волна такого сумасшедшего задора, что он передался даже ее рогатому спутнику: при первых звуках бубна козел встал на задние ноги и истошно заблеял, сорвав смех и аплодисменты толпы. Эсмеральда скинула туфли и… понеслось. За первым танцем последовал второй, третий, четвертый под песни и без. Она пела на всех известных ей языках и на неизвестных тоже, вертелась, как волчок и раз даже сделала колесо. Козел не отставал, скача по кругу и тыча мордой в руки тех, кто не бросил ни одной монетки. Как он из выслеживал, непонятно, потому что деньги буквально лились дождем. Эсмеральде даже не приходилось протягивать бубен, на коврике и так росла внушительная горка. Публика визжала, хлопала и улюлюкала. скандируя ее имя и требуя еще и еще. И она весело плясала, точно заколдованная, совершенно забыв о первоначальной причине, хотя Гренгуар давно делал ей знаки прекращать. Очнулась она только когда во время очередного пируэта кто-то схватил ее за юбку, выдрав приличный клок. Потом еще один. Когда чья-то лапа потянулась к ее косынке, Эсмеральда остановилась. Как-то незаметно толпа успела сжать кольцо и она обнаружила себя на малюсеньком островке в море лиц, голодное выражение на большинстве которых ей совершенно не понравилось. Со всех сторон к ней тянулись руки желающих порвать «знаменитость» на сувениры. Ей стало страшно. Просто очень страшно. В этот момент козел с разбега врезался рогами в живот особо рьяного поклонника внушительных размеров, тот с воплем отскочил назад, споткнулся и завалил вместе с собой еще несколько человек. Неистовствующая толпа всколыхнулась, и в ней образовалась небольшая брешь, куда со всех ног устремился козел, а за ним Эсмеральда. Встречаться с рогами никому не хотелось, поэтому люди начали перед ними расступаться, не забывая, тем не менее, выдирать на память клоки из ее одежды и шерсть из животного. Эсмеральда, как могла отбивалась бубном, однако к тому времени, как они добрались до паперти, ее юбка превратилась в решето, а косынка держалась разве что на честном слове. От пояса с монетками вообще ничего не осталось. Козел, не останавливаясь, влетел в двери собора, она за ним. Замыкал бегство Гренгуар, который, как только они оказались внутри, моментально захлопнул створки и заложил тяжелый засов, даже не пожаловавшись на спину. Снаружи тут же донеслись звуки ударов. Лупили не только кулаками, но и ногами. Было слышно, как толпа скандировала: Эс-ме-раль-даааа, Эс-ме-раль-дааааа, свистела и визжала. — Ты что, не видела, что я показывал тебе остановиться? — заорал Гренгуар, — я знаю публику и знаю, когда она начинает сходить с ума! Теперь она будет требовать тебя и не успокоится, пока не получит! Такова цена популярности! (Вообще-то последняя фраза прозвучала слегка ревниво) Эсмеральда потрясла головой, судорожно пытаясь собрать на себе остатки одежды. Ее колотило. — Я… я туда не выйду! — Конечно, не выйдешь, — сказал поэт, — главное, чтобы они сюда не вошли. В это время в центральные двери ударили чем-то тяжелым так, что из косяка полетела пыль. — Эй, иди танцуй, мы ждем!!! И пой!!! — донесся снаружи явно нетрезвый голос. Эсмеральда взвизгнула, Гренгуар схватился за голову, откуда-то из глубины собора испуганно заблеял козел.  — Надо звать остальных, — решил поэт, — давай я за Квазимодо и учителем, а ты оденься, что ли пока. — Н-нет, — возразила Эсмеральда, стуча зубами, я — за ними, а ты скамейки к дверям подтащи. Выдернув из костюмерной первый попавшийся плащ и кое — как напялив его на себя, она рванула наверх. Квазимодо сидел на ступеньке у выхода на крышу и меланхолично жевал яблоко. — Вы чего так долго.? — начал он, но, разглядев Эсмеральду, чуть не подавился, — что случилось? — К нам толпа ломится. Не спрашивай! Иди лучше вниз и помоги Гренгуару. Твой господин там? — кивнула она на дверь. — Да где же ему быть, если только, конечно, он не стал невидимкой и не проскочил мимо. — усмехнулся горбун. Оказавшись на крыше, Эсмеральда едва успела сделать несколько шагов, как попала в вихрь. Это на публике епископ, скорее, носил себя, чем двигался, иногда вполне успешно изображая величие, но когда никто не видел, частенько оказывался в нужном месте со скоростью, говорящей, что перемещается он отнюдь не шагом. Собственно, как и сейчас. Так что в результате произошло примерно то же самое, что и у Мо: Фролло налетел на нее, едва не сбив с ног. К счастью, на этот раз последствия не были столь катастрофическими — каким-то чудом оба удержали вертикальное положение, правда, им пришлось некоторое время выпутываться друг у друга из плащей. Эсмеральда открыла рот, чтобы кратко объяснить, насколько сильно они все попали, но при более внимательном взгляде на епископа слова замерли у нее на губах. Что ж, если бы сейчас ее целью было поймать его на проявлении чувств, она могла бы торжествовать победу, потому что это самое проявление лезло в глаза со всей очевидностью: растрепанные волосы стояли торчком у него на голове, ворот старой рясы, в которой он обычно работал был даже не расстегнут, а разодран до середины груди, на лбу блестел пот, а в глазах… Скажем так: если собрать концентрат всех жадных взглядов, брошенных на нее из толпы и помножить на десять, то вот это было именно то, что в них сейчас читалось. Эсмеральда вдруг со всей остротой осознала, что на ней в данный момент надето, а точнее, не надето, и поняла, что, кажется, слегка перестаралась. Хотя, может быть и не слегка… Видимо, до Фролло только сейчас дошло, что за помеха возникла у него на пути и в каком она виде. Его лицо вдруг странным образом изменилось, приняв совершенно нечитаемое выражение. Эсмеральда почувствовала, как ее поднимает над землей словно в железных тисках. Потом ее несколько раз встряхнули так, что зубы клацнули. — Дура! — прошипел епископ, поставил ее на пол и помчался вниз. Эсмеральда пару мгновений постояла, с сожалением осознавая всю правоту последнего заявления, а потом бросилась следом. — Нет, не открою, — в десятый раз повторил Гренгуар, перегородив собой дверь. — и не просите, учитель, это чистое самоубийство. Квазимодо недвусмысленно потер руки, давая Фролло понять, что если тот и справится с поэтом, то дальше придется иметь дело с ним, а в этом случае шансов на победу практически нет. Мнение Эсмеральды по поводу того, стоит ли епископу выйти и попытаться усмирить толпу, благополучно им игнорировалось. Хотя оно полностью совпадало с двумя другими. Нет, с тремя: при каждом движении Фролло в сторону выхода, козел начинал трагически блеять. Снаружи продолжали бушевать, похоже, теперь уже просто из — за естественного человеческого желания что — то разрушить или разграбить, если появился повод. Периодически звучало имя Эсмеральды, заставляя Фролло скрипеть зубами и делать очередное движение к дверям. — Не знал, что это скажу, но я никогда еще так не ждал королевских солдат, как сейчас, — заметил Гренгуар. — Ты с ума сошел? Там полная площадь мирных жителей! — воскликнула Эсмеральда, - жертвы же будут! — Да я вижу, какие они мирные, — буркнул поэт, сотрясаясь от очередного удара в дверь, к которой он прижимался спиной. — Ну, все, хватит! — неожиданно рявкнул епископ (минус окно, к счастью, без витража) — отойдите все оттуда. — Нет не… — начал Гренгуар. — Из-под розы, идиоты, что-то может попасть вовнутрь! — Что ты хочешь делать? — спросила Эсмеральда, впрочем, и так зная ответ. — Очевидно попытаться отсюда, раз эти два барана перегородили выход, — сказал Фролло, — Только тогда у нас вряд ли что-то останется в рамах. Поэтому давайте все к центру. Квазимодо, обещаю, что тоже отойду. С тихим ворчанием звонарь покинул свой пост, следя за тем, чтобы все время находиться между господином и дверью. Гренгуара особенно уговаривать не пришлось. Наконец, все члены штаба «По спасению национального достояния» сгрудились у последнего ряда скамеек точно в центре собора. — Уши заткните на всякий случай, по разному бывает, — сказал епископ. Он выпрямился, перекрестился и набрал в грудь воздуха. Эсмеральда зажала уши руками. Фролло открыл рот. Но… ничего не произошло, даже его голоса слышно не было. Трое других членов штаба недоуменно переглянулись: епископ говорил абсолютно беззвучно, однако странный гул, который они поначалу приняли за звон в ушах, теперь явственно ощущался даже кожей. Гудело все вокруг. Что-то гулким басом, что — то тоненько и звонко. Однако стекла не взрывались. — Это собор, — прошептала Эсмеральда, — мы как бы в его горле, поэтому ничего не слышим, но те, кто снаружи — слышат. Вдруг стало абсолютно тихо, гул прекратился. Фролло тоже замолчал, если, конечно это слово применимо в данном случае. — Ну, что, проверим? — предложил Гренгуар, — кто рискнет? — Я, — вызвался Квазимодо, — если что, будет секунда, чтобы захлопнуть. Он осторожно снял засов с одной из дверей, легонько ее толкнул и выглянул в щелку. Потом распахнул настежь. Площадь была пуста. Фролло с глубоким вздохом опустился на скамью и потер переносицу. — Почему ничего не повылетало? — спросил Гренгуар, — Что вы им сказали, учитель? — Понятия не имею, почему все цело, — честно признался епископ, — может быть, нравоучения считаются за проповедь. А насчет того, что сказал — это вообще не имеет значения, можно нести любую чушь, но люди послушают, если решат, что с ними разговаривает само здание. — Они, наверное, все нам поломали, — вздохнул поэт, — до вечера хоть восстановить успеем? — Ты не понял, Гренгуар? — епископ поднялся, — Никакой мистерии не будет, вы едва не устроили бунт! Вторично такого скопления народа король не допустит. — Но… — Клод… — Господин… — Мээээ — Разбирайте, что еще осталось! И он ушел, хлопнув дверью так, что собор сотрясся. — Гренгуар, — тихо сказала Эсмеральда, — а ты сможешь достать мне осла? — Ты что, решила зверинец устроить? Я еще от этого рогатого паразита не отошел, он, кажется, решил, что мы его в штаб приняли. — Значит, будет мне заменой. Я уезжаю, Пьер.