Формула любви

Гренгуар истошно заорал и принялся дуть на палец. — Давай лучше я, — предложил держащий стремянку Квазимодо, — а то ты себе все рабочие инструменты отобьешь. — Ну, нет! — возразил поэт, снова замахиваясь молотком. Это моя мистерия, я должен пройти все от начала до конца! Еще один истошный вопль. — Ладно, давай ты, — согласился на этот раз Гренгуар, слезая с лестницы. Декорации они начали возводить заранее. Когда Фролло утвердил, наконец, вариант, написанный еще до последнего романа, поэт, преисполнившись собственной значимости, решил создать мистерию целиком от первого гвоздика до последней ниточки, не прибегая ни к чьей помощи. За неделю. Но сдался уже через час, получив скрупулезно написанный Эсмеральдой список необходимых дел. Кстати, тогда же выяснилось, что он уже давно помилован и может беспрепятственно покидать собор, просто Фролло забыл ему об этом сообщить. В конце концов, им с Квазимодо выпало сбивать декорации и строить трибуну для почетных зрителей. Несмотря на желание Гренгуара совершить эпичное в одиночку, на худой конец, с помощником, рабочие все-таки, были наняты, но проводили дни, напиваясь и зубоскаля над идиотами, один из которых не мог забить ни одного прямого гвоздя, а второй отличался неземной красотой. Веселье, впрочем, продолжалось до тех пор, пока о нем не узнал епископ… После этого Гренгуару остались только декорации, представляющие собой две большие рамы на ножках. Вот, собственно, с ними, привыкший в основном работать языком поэт, возился до сих пор. Решили, что в этот раз сценой станет паперть собора, а задником главный портал, что было символично, в конце концов, мистерия игралась ради сбора средств на вышеупомянутый храм. На сюжете этого замечательного произведения поэтической мысли мы сейчас останавливаться не будем, скажем только, что там присутствовали: ад, рай, добро, зло, преступление и наказание. Короче, ничего нового. Все дело было в постановке. Вот на нее не жалели ни сил, не средств. Откуда, точнее от кого поступали средства и так ясно, силы, впрочем, тоже… Два дня Квазимодо, как макака, лазал по фасаду, украшая его полосами голубой ткани, призванной изображать небеса, и крепил ко всем возможным выступам веревки и тросы, которые потом протянули к близлежащим домам. На веревки предполагалось вешать облачка, по тросам должны были кататься небожители. Но по ним по окончанию работ несколько раз с улюлюканьем съехал звонарь, за что получил нагоняй от Эсмеральды, без обиняков заявившей, что если, не дай бог, потенциальная публика увидит такого ангела, все скопом перейдут в язычество и нужно молиться, чтобы про выходку не узнал епископ. Забегая вперед, скажем, что молитвы не помогли. Самой Эсмеральде, кроме «осуществления общего контроля в отсутствии Главного» пришлось заниматься костюмами. Она до тошноты ненавидела шить, зато так поднаторела в камуфляже за те полгода, что почти круглосуточно находилась в соборе, (ни у кого до сих пор не возникло никаких вопросов о присутствии женщины, поскольку она меняла образы по несколько раз в неделю от старухи- крестьянки до мальчика — пажа) что только в своем гардеробе отыскала детали для трех ангелов и пяти демонов, не говоря уже о людях. Для ввергнутого в ад Люцифера Фролло с ворчанием снова пожертвовал свой пучеглазый костюм с пальцами — ножами. Ну, и главное — свет и спецэффекты. Вот уж где епископ отвел душу. Закрывшись в келье и вывесив табличку, прозрачно намекающую, мол, не влезай, убьет, он несколько ночей делал что — то громкое и исключительно вонючее. К счастью, внутрь собора ни звук, ни запах не распространялись, зато они прекрасно ощущались снаружи. В окне снова мерцал зловещий свет. По городу начали ползти слухи, за много лет почти утихшие, что в башне нашел себе приют чернокнижник. Заслуженный принц парижских улиц чуть язык себе не стер, объясняя направо и налево, что волноваться не стоит, происходит подготовка к грандиозной мистерии, какой Париж еще никогда не видел и вряд ли когда-нибудь увидит. Работать языком у него действительно получалось не в пример лучше, чем руками — общественное мнение успокоилось и начало готовиться к празднику.Только теперь у собора чуть ли не круглосуточно толклась внушительная кучка любопытных и фанатов мистерий. И, как выяснилось, не зря: на четвертую ночь в полночь на балюстрадах главного портала вдруг зажглись тусклые огоньки и начали разгораться, пока не стали во много раз ярче свечей. Незваная публика загудела, но, как оказалось, это было только начало: из каждого огонька вниз ударил тонкий луч, и вся паперть на мгновение вспыхнула, после чего по площади и домам закружились сотни разноцветных пятен, словно несуществующее солнце светило сквозь витражи. В это же время с тихим шипением собор окутал белый туман и заклубился гигантским облаком сквозь которое лучи пробивались снопами божественного света. В довершении пронзительно и радостно зазвенели самые маленькие колокола, а по натянутым Квазимодо тросам пробежали голубоватые молнии. И все стихло, свет погас. Раздались восторженные крики, у двух, стоящих снаружи членов штаба отпали челюсти, Гренгуар, кажется, впервые в жизни выразился неизящно, Эсмеральда, как девчонка, запрыгала и захлопала в ладоши. — Вот же Квазимодо — мерзавец, — с обидой в голосе сказал поэт, — скрыл, что тоже участвует в демонстрации. — Пошли, — Эсмеральда схватила его за руку и потащила в собор. На лестнице они догнали звонаря, тоже направляющегося в келью. — Ты! Я тебе это припомню! — Гренгуар ткнул Квазимодо в бок, но тот только счастливо осклабился. В лаборатории все еще клубился белесый дым, исходящий из необъятной реторты, чей длинный хобот был направлен в открытое окно. Все столы оказались заставлены сферическими устройствами с фитилями и зеркальцами. Фролло в вальяжной позе сидел в кресле с кружкой в руках и выражением крайнего удовлетворения на осунувшемся лице. — Как ты это сделал? — выпалила Эсмеральда, забывшись, и тут же конфузливо добавила: — Монсеньор. У нее за спиной раздалось злорадное хихиканье. Епископ усмехнулся в кружку и кивнул на стоящие на столе приборы: — Свет, — Потом на реторту: — Облако, — Потом на Квазимодо: — Звук. Ничего сложного. Особенно звук. — А молнии? Фролло загадочно улыбнулся. Гренгуар взял было в руки странную полусферу, пытаясь сообразить, что в ней, собственно, делает свет, но устройство у него тут же с тяжелым вздохом отобрали. Епископ задул все свечи, кроме одной, поднес ее к фитилю, и тот ослепительно вспыхнул. Потом несколько раз повернул торчащий сбоку прибора ключ. Маленькое зеркало начало вращаться, рассылая лучи сквозь линзу, по потолку и стенам побежали яркие отблески. Фролло подставил кусочек витражного стекла и они поменяли цвет. Эсмеральда взвизгнула, едва не оглушив Гренгуара, который стоял с открытым ртом до тех пор, пока завод в механизме не кончился. — Снимаю шляпу, учитель, — прочувствованно произнес поэт, — публика нам обеспечена, те поклонники, что были снаружи всему городу разнесут. Только… — добавил он, почесав нос, — кажется, у нас небольшая проблема… — Какая? — хором спросили остальные. — Боюсь, что бога нет. Повисла пауза. Удивление отразилось на всех лицах кроме епископского. — В каком смысле? — осторожно спросила Эсмеральда. — А в таком! — голос Гренгуара подскочил сразу на несколько октав, — Что вчера наш бог, то есть Жан, который всегда у меня играл всяких Зевсов, свалился после попойки в Сену и теперь так хрипит, что тянет разве что на Вельзевула! — Ну так замени, — пожал плечами Фролло, отхлебнув из своей кружки. — Не на кого! Я уже десятерых прослушал, едва ушей не лишился, даже у Клопена спрашивал, может кто-то из цыган сможет, но они только про любовь и под гитару… Бог у меня в мистерии под гитару петь не будет! — Тогда пусть говорит, — предложила Эсмеральда. Услышав это, поэт едва не выдрал себе все волосы. — Говорит?! Говорит?! Херувимы поют, ангелы поют, архангелы поют, а бог говорить должен? Там даже Люцифер поет, как ты себе представляешь, они должны общаться? Как… Видимо, в этот миг поэта посетила какая-то мысль, потому что он вдруг замолчал на полуслове и повернулся к Фролло. — Учитель, а давайте вы? Епископ подавился своим напитком. — Ты совсем спятил, поэт? — просипел он, откашлявшись. — Ну, а что? — Спросил Гренгуар, явно захваченный идеей, — Голос у вас есть, вон, аж до Лувра слышно. Ну и… сами ведь жаловались, что только рушите, а так… — Нет! — отрезал Фролло, грохнув кружкой об стол. Он поднялся и чуть ли не бегом покинул келью, лишь на мгновение запнувшись в дверях, чтобы схватиться рукой за косяк. Взгляды Квазимодо и Гренгуара мгновенно обратились на Эсмеральду. — Знаю, знаю, — вздохнула та. — Мы горим. Погодите, пока до низа спустится. Ее не было почти час. За это время поэт успел изгрызть себе все ногти, а Квазимодо пять раз горестно схватиться за голову. Когда она вернулась, то первым делом плюхнулась в кресло и минут пять молчала. — Ну как? — не выдержал звонарь. — Да согласен он, — устало ответила Эсмеральда, — только знаете, ребята, теперь у нас другая проблема. — Ну, что еще? — взвыл Гренгуар. — Если мы не заставим его спать, все сорвется. — Квазимодо, дай-ка мне его кружку. Звонарь кинулся исполнять просьбу. — М-да, — сказала Эсмеральда, попробовав несколько оставшихся капель на вкус, — это определенно не лимонник. Не знаю, что это, но, видимо, оно способно заставить двигаться даже мертвого. Квазимодо, сколько дней твой господин не спал? Горбун пожал плечами и его еще больше перекосило, — Не знаю, четыре, пять, может больше. — Это невозможно, — выпучил глаза Гренгуар. — Без этого — она подняла кружку выше, — невозможно, но ты помнишь, что писал про эликсир бессмертия? Так вот тебе реальность. Еще день в таком темпе и он отключится не на две минуты, как только что внизу, а надолго. Как раз на праздник и тогда… — Нам крышка, — пробормотал Гренгуар, — Он что, сам этого не понимает? — Он тут мне сказал, чтобы я не беспокоилась, потому что он собирается жить до ста лет. Не удивительно, что с таким самомнением он и без сна готов неделю держаться. Потому что «некогда на чепуху время тратить». — Что ж, придется усыплять, — вдруг заявил Квазимодо.- Дадим ему тройную дозу маковой настойки… Я тут видал в одной его книге рецепт, валит часов на восемь гарантировано. С поправкой на господина — на пять. — Как дадим? Насильно? Тогда он проснувшись собор разнесет. Готов рискнуть? Нужно так, чтобы он даже не понял, что мы что — то сделали. Троица приуныла. — Вот что, — сказал Гренгуар, — пойдемте — ка сами спать, завтра что — нибудь придумаем, у меня уже голова не работает. На следующий день и впрямь стало хуже. Фролло начал ненадолго отключаться в самых неожиданных местах и позах, даже не замечая этого. Картина, надо сказать, была жутковатая. Гренгуар вообще чуть не поседел, когда, открыв дверь на лестницу, нос к носу столкнулся с застывшим на месте епископом: рука протянута к ручке, глаза абсолютно стеклянные. Зачем-то извинившись, поэт захлопнул дверь и лишь тогда заорал. Нечто подобное произошло и на колокольне, где Фролло в очередной раз распекал Квазимодо. В какой-то момент он замер, замолчав на полуслове. При этом его указательный палец так и остался направленным прямо в нос звонарю. Выбравшись из-под пальца, Квазимодо легонько дернул за веревку Большой Марии, надеясь, что громкий звук приведет господина в чувство. Не сработало. Через какое-то время епископ отмер сам и продолжил распекать беднягу с того места, на котором остановился, даже не замечая его ошалевшего взгляда. Также попались несколько дьяконов и причетник. У последнего после встречи с епископом в ризнице волосы встали дыбом вокруг тонзуры, как деревья вокруг полянки и, кажется, на концах побелели, что придало его макушке удивительное сходство с зимним лесом. Из всех из них, впервые столкнувшись с такой отключкой Фролло накануне, не испугалась только Эсмеральда. Вернее, испугалась-то она до визга, только не за себя, а за него. В голову ей сразу полез последний Гренгуаров роман. Но потом, поразмыслив и вспомнив собственное состояние, когда ей пришлось разрываться между тремя детьми и лавкой, она смогла определить причину ступора, а Квазимодо только подтвердил догадку. Подгоняемый поэтом, который драматично заявил, что если он еще раз увидит подобное, они его потеряют, Квазимодо нашел нужную книгу почти мгновенно. Подобрать ингредиенты тоже труда не заставило — шкаф с травами сделал бы честь кладовой королевского лекаря. Вот на препирательства какой крепости делать состав они потратили уйму времени. Гренгуар настаивал на пятикратном, чтобы нейтрализовать действие епископского снадобья, Эсмеральда стояла за тройной, так как считала более сильный опасным. Победил Квазимодо, ткнув в книгу, где было написано, что крепость зависит от массы объекта. Еще час они потратили, высчитывая массу епископа, потому что каждый раз у всех получались разные значения. Быстрее всех считал Квазимодо, точнее — Эсмеральда, а Гренгуар… как сейчас бы сказали: «Что возьмешь с гуманитария». В результате взяли среднее арифметическое. Пока Эсмеральда готовила настойку, другие двое заговорщиков караулили на лестнице, один наверху, другой внизу, поскольку Фролло умел ходить абсолютно бесшумно, внезапно появляясь за спиной виновного со всеми вытекающими для того последствиями. Закончили, когда день уже начал клониться к вечеру, так и не придумав, как, собственно, будут заливать состав в «объект». Эсмеральда ушла проветриться, в надежде, что свежий воздух разбудит начавший дремать мозг. Она нуждалась в совете, но парадокс состоял в том, что единственного, кто мог бы его дать, она спросить не могла, а ее собственная изобретательность предательски молчала. Пришлось возвращаться так и не нагуляв решения. Прямо за дверями собора ее уже поджидали: она и пискнуть не успела, как поэт схватил ее за руку и утащил за ближайшую колонну, где, как лазутчик на вражеской территории, залег Квазимодо. Эсмеральда хотела было возмутиться, но Гренгуар приложил палец к губам и прошептал: — Тсс, спугнешь. — Кого? — спросила она недоуменно. — Смотри! Она осторожно выглянула из-за угла, но никого не увидела, собор казался пустым. — Давно уже тихо, — сказал Квазимодо, — Может, все? — Да в чем дело-то? — Квазимодо умудрился подменить кружки, и учитель вместо своего снадобья выпил наше, — вкратце объяснил поэт. — Правда? — обрадовалась Эсмеральда, — И что, даже не заметил? — Думаю, у него из-за недосыпа и обоняние, и вкус отключились, другого объяснения не вижу. — Так он спит? — Уже час пытается этого не делать, бродит все, Квазимодо, вон, все бока уже отлежал. Говорил же я, что отвар нужен покрепче. Теперь еще и денег лишился. — Каких денег? Поэт поджал губы. — А он со мной поспорил, что господин в первые четверть часа свалится, — подал голос Квазимодо. — Другого развлечения не нашли? — зашипела Эсмеральда. — О, о, глядите, опять пошел. Да когда же кончится завод у этого вечного двигателя? И правда: высокая фигура епископа, покачиваясь, перемещалась по собору согласно траектории броуновского движения. Вдруг он замер, немного постоял и довольно твердым шагом направился к двери на башню. — Что-то мне это не нравится, — сказал Гренгуар, — что ему там понадобилось? Ты весь запас его зелья извел? — Все, что нашел. Епископ уже исчез из виду. — Ставлю десять су, что до верха не доберется, — сказал Гренгуар. — Пятнадцать, что еще и сварить что-нибудь успеет! — У тебя денег таких нет. — Просто имей в виду, что я поставил. — Да вы совсем с ума посходили! — заорала Эсмеральда, — Лучше бы думали, как сделать, чтобы он с лестницы не скатился! — она выскочила из-за колонны и бросилась бежать между рядами скамеек. — Куда? Спугнешь же! — крикнул Гренгуар. — Да плевать! Поэт со звонарем переглянулись и устремились следом. Наверху все трое оказались почти одновременно. Дверь в келью была открыта настежь. Фролло обнаружился крепко спящим прямо на полу рядом со своим креслом. Подушкой ему служил толстенный том, длинное латинское название которого терялось под его головой. — Ты гляди — ка, дополз все — таки, — прокомментировал эту идиллическую картину Гренгуар, — Но больше ничего не успел. — И чьи в этом случае деньги? — Идиоты, — буркнула Эсмеральда, — его надо на кровать перенести. — А разбудим? — А простудится? Поняв, что женщину не переспорить, они перетащили епископа на кушетку. (При этом Гренгуар успел пять раз пожаловаться на спину.) Тот даже не пошевелился. Все трое выдохнули. — И что теперь? — спросил Квазимодо. — А теперь, вы оба отправитесь заниматься подготовкой, а я покараулю пока, надо убедиться, что он больше не пойдет бродить и не сломает себе шею по дороге. — Ну, да, конечно, — пробормотал Гренгуар и хотел добавить что-то вслух, но Квазимодо ухватил его за рукав, вытащил из кельи и прикрыл за собой дверь.