Маска Зи

Я открываю глаза и несколько минут ошалело озираюсь. Кажется, я снова дома. Очередной альбом Пристов мы писали так долго, что я успел забыть запах Лос-Анджелеса, шорох собственных простыней, вкус своего любимого виски… Они опять укатили в тур, и первой моей мыслью снова было потянуться к бутылке. Только вот что если на этот раз Джейн рядом не окажется? Что если всем им придется меня хоронить? И как это перенесет Роб? Представляю его сутуловатую фигуру, склонившуюся над моим хладным трупом, и мне отчего-то вдруг хочется хохотать дико и безостановочно. Уж кто-кто, а Роб – единственный, кто будет меня оплакивать. Это Брюс лишь разочарованно покачает головой: вот он и остался без своего верного продюсера. Продюсера? Да последний наш с ним альбом мы записали уже 8 лет назад! И с тех пор от него ни слуху, ни духу. Он таскается к Джейн стабильно раз в квартал, и изредка я даже вижусь с ним, но он больше не заводит речи о новых альбомах. Совсем недавно Мейдены выпустили новую пластинку. Совсем бездарную. И от его голоса уже мало что осталось. А как же здорово все когда-то начиналось тогда, в 94-м, любимый… Любимый? Я действительно произнес это хоть и мысленно? Рой, ты же любишь Роба, что ты несешь… Пытаюсь хоть как-то сформулировать ответ самому себе, но в этот момент в пьяную тишину квартиры врывается телефонный звонок. Джейн, кто же еще это может быть… Наверное, опять нужно куда-то сводить Ники. Лениво снимаю трубку: - Алло! - Рой, срочно приходи! Мне нужна твоя помощь! – задыхаясь, кричит она. - Ну что там опять? – ворчу я, не желая выходить за порог. - Брюс хочет увезти Ники! Я не справлюсь с ним одна, приходи! Опять он! Он когда-нибудь исчезнет из нашей жизни? Хватаю куртку и выбегаю из дома. Рой, только держи себя в руках. Однажды ты уже довел его до реанимации, а он даже не написал на тебя заявление в полицию. Он все понял. Понял, но продолжает вести себя как ни в чем не бывало! Понял он! Черта с два! Ненависть закипает во мне, бурлит и выплескивается через края. Когда за поворотом показывается, наконец, дом Джейн, я уже не чувствую собственных ног. Во мне живет и разрастается всего одно желание – еще раз начистить рожу этой волосатой горилле. Я ускоряю шаг и вижу вдруг, как у стоящего на обочине автомобиля хлопает дверца. Тут же раздается истеричный женский вопль: - Нееет! Брюс, не делай этого! – и по газону, спотыкаясь и рыдая, бежит Джейн – растрепанная, в рваных колготках и свернутой набок юбке… Брюс решительно обходит автомобиль, не обращая внимания на крики, и в этот момент я хватаю его за шиворот: - Сперва удочери ее, а потом решай вопрос цивилизованно. Или ты хочешь загреметь за решетку за похищение ребенка? – голос мой дрожит от ярости, но Дикинсон ни капли не напуган. Или забыл, как я сломал гитару о его крепкий череп? - Отпусти ее, - уже спокойнее говорю я. - Она не хочет за меня замуж, она не хочет говорить Ники, кто я такой, она не позволяет нам с ней видеться наедине, она не отпускает ее ко мне на каникулы… Так какого черта она вообще рассказала мне о ней?! Его волосатые кулаки сжимаются, и я чувствую, как в горле моем застревает плотный горячий комок. - Оставь их, Брюс, - бормочу я. – Подумай о своей семье. О своем новом сольнике, например! Или ты забыл, что мы уже восемь лет ничего нового не писали?! Давай лучше займемся этим, а не бесконечными разборками на тему Ники! - Плевать мне на сольник! – орет вдруг он. – Мне и с Мейден хватает забот. Я и для их-то последнего альбома ни одной песни написать не смог из-за этой вот сучки! – и он злобно тычет пальцем в сторону распластавшейся на газоне Джейн. - Так не думай о ней. Пойдем выпьем, обдумаем наш новый альбом… Брюс… - я сжимаю его плечи и мягко тяну к себе, но тут же получаю удар в живот. - Отвали, - грубо и холодно бросает он и снова подходит к автомобилю. Джейн не сводит с меня отчаянного взгляда. Несколько секунд я бездумно смотрю на то, как Брюс открывает дверцу, готовясь сесть за руль, и делаю последнюю попытку: - Брюс, тебя же посадят… Пойдем со мной, я помогу тебе! - Знаю я твою помощь, - машет он рукой, а в голосе и взгляде сквозит презрение. И это больнее удара в живот. Больнее того изнасилования. И я чувствую, как в душе моей снова пробуждается зверь. Прыжок – и я уже у дверцы, легким движением вытаскиваю Брюса из машины и швыряю его на асфальт. Он пытается встать, но я ставлю ему подножку, ударяю кулаком в нос и, точно мешок с песком, закидываю на плечо. - Уводи Ники домой, - бросаю я напоследок Джейн, не оборачиваясь, и иду к своей машине. Теперь ты в моей власти, Дикинсон. В полном моем распоряжении. Швыряю его на заднее сиденье и завожу мотор. Он вытирает рукавом кровь с лица, затем усмехается: - Чего ты добиваешься, Рой? Я не буду писать с тобой альбом. - Потому что трахнул меня тогда? А теперь стыдишься этого? Он молчит, но лицо его перекосило от ненависти. Когда мы подъезжаем, я резко торможу, и Брюс от неожиданности ударяется лбом о переднее сиденье. Этого мне и нужно. Мой кулак еще раз опускается на его нос, а затем я тащу его в дом и крепко запираю дверь изнутри. Ты не будешь писать со мной альбом, Дикинсон? Ну что ж, это мы еще посмотрим. Швыряю Брюса на кровать, сам достаю гитару и дрожащими пальцами принимаюсь перебирать струны. Он медленно поднимается, потирая ушибленный лоб и хлюпая окровавленным носом. - Я вот тут несколько мелодий накатал. Может, послушаешь? – как ни в чем не бывало улыбаюсь я. - Рой, я пошел, - он встает и направляется к выходу. Но ты сам выбрал свою участь, Брюс. Я с разбегу толкаю его ногой в спину и оседлываю, когда он неуклюже валится на пол. - Ты оставишь Джейн в покое, наконец? Ты вернешься к нормальной жизни?! Ты будешь писать новый сольник?! – кричу я, ударяя его головой об пол. - Рой, ты сошел с ума, - бормочет он. - А ты не сошел с ума? Почему ты все никак не можешь ее отпустить?! - Может, потому что я люблю ее, а? – он поворачивается ко мне, приподнимаясь на локтях, и с вызовом смотрит мне в глаза. – Люблю и хочу. - И поэтому крадешь у нее единственную дочь? - Кого из нас ты сейчас ревнуешь, Рой? – усмехается Брюс, и я чувствую, что падаю в бездну. – Ты же бросил Роба и ради чего? Ради кого ты предал его? – он готов расхохотаться, и я просто не могу ему этого позволить. Чувствуя, что дрожу с головы до ног, я резко швыряю его на живот и рывком срываю с него спортивные треники. Под ними на удивление обнаруживаются простенькие серые плавки, и я на мгновение замираю. - Слабо тебе, - слышу я насмешливый голос снизу. Слабо? Плавки трещат по швам, и до Брюса, кажется, начинает доходить весь ужас ситуации. Он пытается остановить меня, развернуться и сбросить с себя, но я действую быстрее – хватаю его за плечи и изо всех сил прикладываю лбом об пол. По стенам летят брызги вязкой крови, а на полу растекается аккуратная густая лужица. Наверное, на какое-то время он отключается, и я как раз успеваю стащить штаны и пошире раздвинуть ему ноги. Готовься, Дикинсон, сейчас будет не только больно, но и стыдно. Мне никогда еще не доводилось никого насиловать. Да и вспомни, Рой, когда у тебя вообще в последний раз был секс? Не с тем же ли Брюсом? Ну вот мы и поменяемся местами. В конце концов, я заслужил это за все годы моих мучений и унижений. За эти три года нашей с Робом «дружбы» я растерял последние лубриканты за ненадобностью. Ну что ж, Дикинсон, придется тебе обойтись оливковым маслом. Поверь мне, оно даже лучше любой аптечной смазки – скользит лучше и без запаха. Мы с Робом частенько на нем практиковались. Наливаю полную ладонь и слышу, как Брюс кряхтит, постепенно приходя в себя. - Рой… - бормочет он, отрывая голову от пола и протирая залитые кровью глаза. – Ты хочешь опять отправить меня в реанимацию? Куда хуже, Брюс. Поверь мне, через минуту ты будешь умолять меня проломить тебе череп. Ты еще плохо соображаешь от боли и не сразу улавливаешь смысл моих действий. Но когда до тебя все-таки доходит, зачем я поливаю твой зад маслом, ты тут же вскакиваешь, и твой волосатый кулак прилетает мне прямо в челюсть. Мне больно, но где-то в груди еще больнее, и тебе на голову опускается увесистая бутылка оливкового масла. Звон разбитого стекла, золотистая лужа на полу и радужные осколки, запутавшиеся в твоих седеющих волосах. Глаза твои сперва округляются, потом радужку заволакивает мутной пеленой, и ты падаешь прямо в масляную лужу. Пожалуй, тебя надо обездвижить, чтобы мне не пришлось больше калечить тебя. Тащу тебя в спальню и возбужденно озираюсь по сторонам. Ну разумеется веревки в моем доме не сыщешь, поэтому я, не раздумывая, обматываю тебе запястья скотчем, а затем приматываю их к спинке кровати. Обездвижить ноги сложнее, и я просто обматываю их скотчем в несколько слоев и сажусь сверху. Ты обнажен и полностью беззащитен передо мной. Пожалуй, я мог бы уже и начать, пока ты все еще без сознания, но я просто не могу отказать себе в удовольствии слышать твою брань, поэтому я терпеливо жду еще несколько минут, пока ты снова не начинаешь стонать, ощущая ноющую боль в затылке. - Рой, в этот раз без полиции точно дело не обойдется, - бормочешь ты и пытаешься шевелиться. Лишь спустя пару минут до тебя, наконец, доходит весь ужас твоего положения, но ты все же поворачиваешься по мере сил, стараясь посмотреть мне в глаза. - Ты правда собираешься это сделать? Я ужасно возбужден. Мой каменный член упирается в его напряженные ягодицы, а он еще сомневается, действительно ли я хочу его изнасиловать? - Это же не из-за сольника? – спокойно продолжаешь ты. И из-за него тоже. Куча причин, Брюс, озвучивать их все и дня не хватит. Я ложусь сверху, накрывая его своим телом – такого маленького, такого сильного, но такого сейчас беззащитного перед моей жестокой волей… Он молчит и снова не сопротивляется, словно, наконец, понимает мои мотивы. Его лодыжки крепко стянуты скотчем, поэтому раздвинуть ему ноги не выходит, но я справлюсь и так – мы с Робом слишком много экспериментировали когда-то. Мне хотелось бы войти в него жестко и решительно, бескомпромиссно наказать его за все мои муки, но что-то внутри у меня безнадежно сломано и просит любви – даже от обездвиженного и насилуемого… Я медленно ввожу в него указательный палец, а он по-прежнему лежит неподвижно, лишь ягодицы его напрягаются чуть сильнее. Второй палец – и он вздрагивает. Мне кажется, я слышу, как он закусывает губу, стараясь ничем не выдать свои страдания. Под моими пальцами скользят и шелестят грубые темные волосы, и это сводит меня с ума. Я добавляю третий палец и слышу, как он принимается грызть подушку. Он быстрее сдохнет, чем замолит о пощаде. Я убираю пальцы и касаюсь языком его круглого крепкого зада. Как же давно я об это мечтал, из года в год наблюдая его рельефные формы из-под лосин, треников и просто джинсов. Кладу ладони на его ягодицы, слегка раздвигая их, и зарываюсь лицом в темных волосах в его промежности. Внутри меня все сломано и раздавлено, я даже не могу его изнасиловать, это причинило бы мне куда большую душевную муку, чем ему самому – физическую. Покрываю страстными поцелуями его ягодицы, прижимаюсь к ним щеками, скользя ладонями вниз по мощным спортивным бедрам. Я хотел бы обладать этим телом не по принуждению, хотел бы ласкать его и видеть в его глазах ответное чувство, а не насиловать его, замотанного скотчем… Мой язык скользит все ниже, все глубже, пальцы мои впиваются в тугую плоть ягодиц, и я стону от возбуждения. - Ты не сможешь, - слышу я его хриплый голос. – Просто не посмеешь. Не посмею… Наверное, ты прав. Я чертова тряпка под твоими ногами, о которую ты вытираешь их вот уже целых семнадцать лет. И ради возможности оставаться этой тряпкой я даже бросил Роба, отказался от собственного счастья, от взаимной любви и полного взаимопонимания – и все ради того, чтобы продолжать стелиться ковриком под твоими волосатыми ногами. Я не посмею взять тебя силой? Да ты сломал мне жизнь. Если бы не твой бесконечный чертов эгоизм, я был бы сейчас с Робом, а теперь… Мне нечего терять, Дикинсон, ты все равно заявишь на меня в полицию. Так пусть им хотя бы будет за что упечь меня за решетку. И я резко вхожу в него – через несколько секунд после его властного заявления о том, что я не посмею. Он явно не ожидал ничего подобного и вскрикивает от неожиданности. Но мне вдруг становится плевать. Я не посмею? Я ковром готов стелиться под твоими ногами, но не стоит мне указывать, чего я не посмею сделать. Он гораздо уже Роба, да и слишком сильно напряжен, мне приходится преодолевать чудовищное сопротивление, и сперва я двигаюсь очень медленно, но потом плюю, наконец, на все и вбиваюсь со всей силы и во всю длину. Вбиваюсь жестко и быстро, а Брюс замер и, кажется, даже не дышит. Пальцы мои впились в его ягодицы так, что побелели костяшки. Наверное, у него останутся синяки. Интересно, как он объяснит Падди их появление? В первые несколько минут я не ощущаю ничего, но постепенно я замедляю движения и вдруг каким-то шестым чувством осознаю, что он немного расслабился, что ему уже не так больно, что зов простаты все же дает о себе знать. - Любимый, - не выдерживаю я и шепчу ему на ухо, склонившись над его мускулистой спиной. Кудри мои ниспадают ему на шею и, наверное, ужасно его щекочут, но он по-прежнему не двигается и не издает ни звука. Я чувствую, как приятное тепло разливается по моему телу, скапливаясь в конечностях, и двигаюсь еще медленнее, ощущая близость оргазма. Узость Брюса, его круглый зад и волосатые ноги буквально сводят меня с ума, заставляя хотеть его еще сильнее. Кажется, если я сейчас кончу, то тут же возбужусь опять. Боже, как же ты прекрасен… Тянусь к сброшенным джинсам и достаю из кармана крошечный перочинный нож – не могу больше смотреть на его стянутые скотчем запястья и лодыжки. Хочу кончить в свободное и расслабленное тело, в его порозовевший от моих прикосновений и ласк зад. Пара ловких движений, и скотч летит в сторону. Я слегка ускоряюсь, предвкушая оргазм, но в тот самый момент, когда сперма моя, наконец, изливается в Брюса, он резким движением сбрасывает меня с себя, а затем ударяет меня пяткой в челюсть. Мой член еще подергивается, извергая остатки спермы – основная ее часть все равно осталась у него внутри. Я лежу на полу и блаженно улыбаюсь, замечая мокрое пятно на постели: не издав ни звука, не пошевелившись ни разу, ты, чертов Дикинсон, кончил минимум дважды, пока я имел тебя. - Иди вызывай полицию, - бормочу я, приподнимаясь на локтях и расставляя ноги пошире. – Теперь и причина имеется куда более солидная чем в прошлый раз. Брюс вдруг поднимает на меня свои карие глаза и отчего-то задумчиво щурится. - И ради этого ты расстался с Робом? Оно того стоило, Рой? - Да, если ты вернешься. Если мы снова будем писать, - я натягиваю боксеры и штаны. Брюс уже одет, но уходить не спешит. - Признайся. Признайся хоть сейчас, - шепчу я, пожирая его глазами. Он поднимает на меня вопросительный взгляд. - Признайся, что тебя тянет ко мне так же сильно, как и меня к тебе. Признайся! Признайся, что Джейн – это твоя сублимация меня! Признайся хотя бы самому себе! Я выкрикиваю все это и сам не верю своим словам, а Брюс лишь усмехается. - Если доживу до завтра, приду, и будем сочинять альбом. - Ты никуда не уйдешь, - спокойно говорю я, зная, что все ключи от дверей надежно спрятаны. – Твои раны нужно обработать, с тебя нужно смыть стекло и кровь и… - я не могу оторвать взгляда от его паха, подползаю к нему на коленях и обхватываю губами его мягкий член прямо сквозь ткать спортивных треников. И в этот миг мне на затылок ложится его сильная ладонь. Я поднимаю глаза: голова его закинута назад, веки прикрыты, на губах блуждает полубезумная улыбка… Я продолжаю ласкать его сквозь ткань штанов и ощущаю, как на них все явственнее проступает небольшое пятно просочившейся смазки. Пальцы мои смыкаются не его ягодицах, и он непроизвольно расставляет ноги пошире и едва ощутимо толкается мне в рот набухшим членом. Я намеренно не снимаю с него штаны, желая, чтобы он сам попросил меня об этом или сам стащил их с себя. Но он замер, опершись левым локтем о стену, а из груди его вырывается вдруг вздох облегчения, когда я пытаюсь взять в рот его член. Рваные плавки валяются рядом, и тонкая преграда в виде треников даже почти не мешает мне. Я вожу языком по напрягшейся головке и слышу частое и прерывистое дыхание Брюса. Отрываюсь от своего сладостного занятия и поднимаю на него глаза. Несколько мгновений он молча ждет, а затем опускает на меня вопросительный взгляд. - Скажи это, - требую я, сдавливая его ягодицы. – Признайся хотя бы спустя семнадцать лет! Хватит мучить меня и себя, скажи это! Но он снова молчит, и я снова сдаюсь – как и всегда прежде: беру в рот его член, насколько мне это позволяют треники, и слегка посасываю его. Он кончает уже через пять минут, и несколько капель его пахучей спермы попадают мне на язык. - Кажется, я придумал песню, - заявляет вдруг он, гладя меня по волосам. – Пойдем я напою, а ты подберешь аккорды. Называется If Eternity Should Fail – Если вечность оборвется. - И ты придумал этот текст, пока я делал тебе минет? Или пока ты лежал связанный на кровати? – хохочу вдруг я, а Дикинсон хмурится, но в глазах его все равно пляшут задорные черти. Когда мы, наконец, засыпаем, как это обычно с нами бывает – Брюс на моей постели в позе звезды, а я – прикорнув рядом, я вдруг ощущаю такой прилив счастья, который не накрывал меня даже в самые светлые и яркие моменты с Робом. Нет, Брюс не со мной – никогда не был и никогда не будет – но я лежу рядом с ним, вспоминаю его расслабленные розовые ягодицы и невольно улыбаюсь. Вряд ли кому-то еще он простил бы такое. Вряд ли с кем-либо еще он стал бы после такого еще и писать песню про вечность, которая грозит оборваться… С кем же ты, Дикинсон? Сразу со всеми и ни с кем? И не потому ли ты выбрал Падди, что она никогда не ставила тебе условий? Никогда не заставляла выбирать между ней и кем-то еще. И просто любила тебя. А мы с Джейн, видимо, так и останемся рябью на поверхности твоей жизни имени самого себя. Перед тем, как окончательно провалиться в сон, я прижимаюсь к нему и целую в лоб, а он что-то бормочет себе под нос, и из всего потока бессвязных выражений я разбираю лишь одно имя – Ники.