Маска Зи

Брюс вваливается в кухню только часа через два – выглядит он уставшим и помятым. Еще бы, вместо крепкого и здорового сна полночи возился с каким-то верзилой. Я молча подвигаю ему чашку кофе и блюдо с оладьями – с некоторых пор я стал большим мастером в приготовлении оладий. - Когда ты улетаешь? – он явно удивлен, услышав этот вопрос, не ожидал, что я попытаюсь выпроводить его так скоро. - Не брал еще билет, но подумывал завтра. - Полетели сегодня, я с тобой. Мне Роб звонил, предложил сотрудничество. - Вот как? – кажется, он искренне рад, но в чертах его сквозит недоумение. Мы выезжаем в аэропорт и берем билеты на первый же рейс в Лондон и за все это время едва ли перекидываемся парой слов. Я стараюсь не смотреть в его сторону, отвожу взгляд от его рук, ведь еще несколько часов назад они… Вот сейчас мы приземлимся и навсегда разбежимся в разные стороны: у нас обоих начинается новая жизнь, стремительно обрушившаяся на нас. И я рад этому, рад больше никогда не видеть его лица, в которое я все равно не смогу больше смотреть без смущения и откровенного стыда. А его, кажется, гложет вина за возвращение в Мейден. Какое нелепое Рождество… самое нелепое за последние годы. В Хитроу мы неуклюже прощаемся, просто пожимая друг другу руки. «А поцеловать?» - крутится у меня в голове, но я не решаюсь даже обнять его. Он отчего-то тоже смущен и довольно быстро исчезает в первом же подошедшем такси. Ну вот, наконец-то, свобода! Возле дома Роба меня вдруг накрывает осознание произошедшего: ты ждал этого двадцать лет, ты мечтал об этом, тебе это снилось, вся твоя студия завалена его фотографиями и записями – что если он отвергнет тебя прямо здесь и сейчас? Ну мало ли как хорошо я звучал на альбомах Брюса – Роб ведь совсем другой человек, и от музыки ждет иного. Ты не покончишь с собой Рой, если он вышвырнет тебя за дверь? А перед глазами только сжимающие тебя волосатые ладони Брюса… Рой, ты точно безумен. Жму на кнопку звонка, покрываясь холодным потом, и дверь открывает мой хрупкий бледный ангел, муза всей моей жизни – лысый и татуированный Роб Хэлфорд. Он тепло улыбается и вежливо приглашает меня войти. Брюс бы не стал так миндальничать, а просто втащил бы меня внутрь. Черт побери, да какая разница, что сделал бы Брюс? - Поедем на студию? – осторожно интересуюсь я. Он качает головой и провожает меня в гостиную. - У меня тут есть комната с неплохой акустикой, попробуемся там. Ты побренчишь, я подпою. Надо проверить, сработаемся ли. Ты же теперь настроен под Брюса – надо изменить твои настройки, слегка их подкрутить, - и Роб весело смеется. Он тащит в меня в подвал, где у него располагается импровизированная студия, подходящая, пожалуй, только для распевок и записи небольших акустических фрагментов. Но нам двоим достаточно и этого. - Давай лирику какую-нибудь, - машет он рукой. – Angel можешь? Глупо задавать мне такие вопросы. Я знаю все альбомы Джудасов наизусть. Перебираю струны и закрываю глаза: вот сейчас этот голос запоет для меня и только для меня. И он поет: сперва тихо, едва слышно, почти шепотом, но с каждым вздохом голос его взлетает выше и выше яркой и свободной жар-птицей, выжигает искры из моих струн, пронзает меня насквозь. Его связки натянуты на мой гриф, и я управляю ими, словно они продолжение моих пальцев. Когда он заканчивает петь, из глаз моих струятся слезы. Я ждал этого всю жизнь и, наконец, дождался. Он тепло улыбается, подходит ко мне и гладит по плечу: - А теперь что-нибудь пожестче, да? Painkiller? Эти риффы я сыграю даже во сне, и Роб вопит во всю мощь своей луженой глотки. Никогда бы не подумал, что один и тот же человек способен издавать столь разные по настроению и тембру звуки. Ты бог, и я счастлив ступать по одной земле с тобой. Волна благоговейного трепета накрывает меня с головой, и я едва сдерживаюсь, чтобы снова не разрыдаться – зачем Робу гитарист-размазня? - Парень, ты еще круче, чем я думал, - одобрительно кивает он. – Значит, пишемся. Я, правда, не все песни еще дописал для альбома, но, не думаю, что это займет слишком много времени. Поживешь пока у меня? – я просто не верю своим ушам. - Если хочешь, я могу помочь тебе, - начинаю было я. - Да-да, я знаю, у тебя богатый опыт работы с моим любимым волосатым монстром, - и Роб коварно хихикает. – Обязательно попробуем. Как думаешь, сможем начать запись уже завтра? Я арендовал студию на месяц – управимся? Целый месяц в роскошной студии, а по вечерам – в доме Роба. Я точно не умер после отъезда Дикинсона? Я ведь в раю… Я все жду, что с минуты на минуту появится таинственный сожитель Роба, о котором в музыкальной тусовке ходят настоящие легенды, но Роб так и проводит остаток дня в одиночестве – смотрит телек со скучающим лицом, жует гамбургеры, даже не вступая со мной в диалог. И тем лучше, мне нужно время, чтобы свыкнуться со своей новой жизнью и своим новым статусом. Он поселил меня на втором этаже в просторной гостевой – и уж я точно не стану покушаться на кровать в его спальне. Подобная мысль почему-то заставляет меня зло расхохотаться: я свободен. И хоть весь вечер мы проводим врозь, я ощущаю присутствие Роба в своей жизни, и мне становится удивительно тепло и уютно, будто я, наконец-то, спустя много лет скитаний вернулся домой. Наутро я вскочил ни свет ни заря, ожидая, что мы сразу же отправимся на запись, однако, Роб смог продрать глаза только к полудню, когда я в полном воодушевлении настрочил целую гору риффов. Надо непременно их ему показать, он должен использовать их для своего альбома. Роб долго завтракал, лениво ковыряясь вилкой в торте, а я костерил себя почем зря, что за четыре часа, что я ждал его пробуждения, так и не решился пожарить своих фирменных оладий. Ну ничего, у меня будет целый месяц, чтобы удивить его. Мне отчего-то все грезилось, что в студию мы помчим на Харлее, как в моем памятном сне, но Роб вызвал такси и всю дорогу тыкал в кнопки телефона, играя в какую-то детскую игрушку. Волнение мое достигло пика, когда мы вошли, наконец, в святая святых. Это была совсем крошечная и весьма посредственная студия – даже похуже моей. Но она вся была в нашем распоряжении, ее выбрал и оплатил Роб, а с ним я готов был играть хоть в подземелье. С барабанщиком и басистом у него был затык, и я с энтузиазом предложил свои услуги по поиску таковых, памятуя о том, что Брюс всегда слепо отдавал этот вопрос на откуп мне. Но Роб хитро улыбнулся: - Посмотрим. Давай хоть ритм-гитару для начала запишем. Вот все, что у меня готово пока. Он протянул мне ноты четырех песен и включил демо. Из динамиков послышался невнятный шум, сопровождаемый характерными воплями Хэлфорда. Все четыре песни слились для меня в единое хаотичное полотно, и я нажал на паузу. - Я ведь теперь твой продюсер? – уточнил я. – И ты даешь мне карт-бланш? Роб молчал. В глазах его читалось вполне допустимое в подобных ситуациях недоверие. - Хорошо, давай так. Возьмем одну песню и сделаем ее сперва так, как это вижу я, а потом запишем твой вариант. Сравним и решим, какой нас устраивает больше. Договорились? - У нас не так много времени, приятель, - нахмурился Роб. – Но, пожалуй, ты прав, нам нужно прийти к общему знаменателю. Так что, валяй пиши свой вариант любой из этих песен, зови кого хочешь на барабаны и бас. Сколько тебе потребуется времени? Я взялся все сделать за два дня, тут же вызвонил двух приятелей, готовых за пару бутылок хорошего вискаря записать для меня трек самого Хэлфорда. Роб обещал никак не вмешиваться в процесс, но остался для наблюдения, и все время моей работы его взгляд сверлил меня из-под темных очков. Мне просто необходимо было завоевать его доверие. Ритм-секцию мы записали за один день, и на следующий я оставил себя с Робом – самое сложное. По дороге домой мы заехали в небольшую забегаловку, набрали самой вредной еды, какую только смогли найти, и весь вечер снова гоняли телек – на этот раз вдвоем. Кажется, Роб почти не пил, по крайней мере, он резко отклонял все мои предложения о выпивке до окончания записи, что не могло не дисциплинировать и меня. На следующий день я принял решение писать гитару и голос одновременно, что делается нынче весьма редко, и Роб сперва тоже сомневался в успехе предприятия, но я настоял, напомнив ему о нашей договоренности. Я вставил туда несколько сочиненных мною ранее риффов, добавил пару интересных соло, а когда просто играл ритм, связки Роба рвались на части, и он издавал поистине космические звуки. Бог шестнадцати разных голосов… Он и в свои сорок семь продолжал потрясать основы мироздания… Следом к записи той же песни приступил уже сам Роб. Точнее сводил все опять же я, но под его чутким руководством и не вмешиваясь в процесс сочинительства. Мне все казалось, что ему нужно чуть меньше визжать и чуть больше утробно рычать, но в вокале Роба все же не хватало некоей плотности звука – какого утробного рычания, в конце концов, можно ожидать от ангела? Оба готовых варианта песни Роб передал своему менеджеру, не предупредив его где чей – для чистоты эксперимента. И менеджер, не задумавшись ни на секунду, выбрал мой. Роб улыбнулся, снисходительно пожал мне ладонь и тепло произнес: - Добро пожаловать в клуб. Я даю тебе карт-бланш. Пока я таскал в студию музыкантов, сводил все партии воедино, Роб не вылезал из своего угла и все время там что-то мычал – вдохновение могло посетить его только среди грохота тяжелого металла. Иногда он все же вмешивался в процесс, нещадно рубил мои риффы, требовал что-то изменить, и я покорно шел у него на поводу: как можно спорить с ангелом? Как можно ему не покориться? Вечерами мы по-прежнему неизменно смотрели телек, ели гамбургеры и играли в тетрис. Под всей своей кожано-заклепочной мишурой он казался мне таким беззащитным, таким хрупким и неприспособленным к этому миру, заточенному под гетеросексуалов, что мне постоянно хотелось как-то поддержать его, укрыть от беспощадного мира и остаться с ним рядом навсегда. Но когда он вставал к микрофону, эта видимая слабость куда-то улетучивалась: передо мной был Тор – грозный, разящий и всесильный, и я замирал с гитарой в руках не в силах поверить в происходящее. Я старался больше не вмешиваться в его творческий процесс и пользовался своим карт-бланшем только в крайнем случае, когда видел, что Роб явно собирается загубить песню. На одной из них – кажется, ее мы сели писать последней – The one you love to hate – я все никак не мог добиться от него плотного мясного вокала. Вокала грубого мужлана, пирата, викинга, пришедшего с поля боя. Мой ангел только визжал, но тяжелого звериного рыка я добиться от него никак не мог и готов был уже опустить руки – в конце концов, Роб соткан из других материй, он не создан для того, чтобы петь так низко и так сурово, несмотря на все свои шестнадцать голосов. В ту минуту мне отчего-то вспомнился рык Брюса, который тот выдавал на-гора с такой легкостью, будто рожден был рычать. - Вот если бы эту песню хотя бы дуэтом с Брюсом… она бы зазвучала по-иному, - задумчиво произнес я, пытаясь навести Роба на мысль, как именно ему надо сыграть голосом. Но Роб сразу ухватился за мою сумасшедшую мысль. - Брюс, говоришь? Это мысль. Надо непременно записать с ним дуэт! Песня ломовая, мы порвем залы. Он ведь придет гостем на мой концерт, как думаешь? Что я могу думать? У него сейчас поди полным ходом идут переговоры о возвращении в Мейден, вряд ли он даже вспомнит, что должен отыграть еще несколько концертов в рамках тура Chemical Wedding, чего уж говорить про твою песню, Роб… Но Хэлфорд не сдавался и тут же набрал номер Брюса. - Привет, мой монстрик! – закричал он в трубку. – Ты подогнал мне совершенно потрясающего чувака! Рой крышесносен, спасибо тебе, друг! В трубке послышался знакомый утробный голос, и я отошел подальше, чтобы только не слышать его. - У нас тут с ним, кстати, родилась гениальная идея. Как насчет дуэта? У меня и песня имеется подходящая. Давай подгоню к тебе Роя с пленкой? Нет, только не это. Поезжай к нему сам. - А, ну и отлично. Видишь, как все удачно сложилось. Значит, Рой приедет к тебе прямо сегодня, ты послушаешь, заодно и прощальный тур обсудите. Ну бывай, дружище! И по его довольной физиономии я уже прочел решение Брюса. - Давай, Рой, только недолго, - напутствовал меня Роб. – Я уже не могу играть в тетрис, не ощущая твое злобное сопение за спиной. Он там еще что-то про концерты мне вещал, но с этим вы уж как-нибудь сами разбирайтесь. Я тебя жду! И он буквально затолкал меня в такси, сунул кассету с одним из наших многочисленных вариантов песни и махал рукой, провожая меня, будто в последний путь. Наверное, боги музыки, личные покровители Хэлфорда решили смилостивиться надо мной: Брюс был дома не один, у него в гостях сидел Эдриан, и разговор наш оказался на удивление коротким. Он послушал пленку, одобрил песню и сказал, что в ближайшие недели обязательно появится в студии для записи вокала, а после снова завел речь про концерты. Я вяло пожал плечами: - Когда тебе их играть? Мейден тебя еще не взяли в оборот? - У них до сентября договор с Блейзом, поэтому я спокойно доделываю все дела. Ты ведь со мной? О, мой бог, как будто я когда-то был не с тобой. Конечно же, я с тобой, Брюс. Надеюсь, в последний раз в моей жизни. Десять концертов. До полной и окончательной свободы осталось всего лишь десять концертов. С Робом мы договорились, что я закончу сведение уже у себя на студии в Лос-Анджелесе, а затем привезу готовый вариант – как раз к тому моменту, как Брюс соберется записывать дуэт. Ну и до той поры мы должны дать еще десять проклятых концертов. Всего десять. Чертово бессчетное количество. В последний вечер перед моим отлетом Роб решил закатить пирушку – купил ящик пива, кучу замороженной пиццы, и мы до глубокой ночи страдали какой-то фигней – смотрели старые американские комедии, распевали дурными голосами. Даже в женщин переодевались – у Роба оказалось несколько соответствующих костюмов. Я никогда еще так сильно не пьянел с пива, и отправился к себе в гостевую в совершенно невменяемом состоянии. Кажется, я отключился еще до того, как моя голова коснулась подушки. Говорят, кошмары имеют свойство повторяться, хотя один снаряд и не падает дважды в ту же воронку. Я проснулся от горячего прикосновения чьей-то ладони к моей груди. Сильные пальцы смыкаются вокруг моего соска, а пьяные губы что-то шепчут мне на ухо. - Брюс! – вскрикиваю я от неожиданности. Мне все это снится? - Брюс? – раздается у меня за спиной тихий голос. Я поворачиваюсь и сталкиваюсь нос к носу с Робом: он лежит рядом со мной в одних плавках, а ладонь его застыла на моей груди. Сказать, что он ошеломлен – не сказать ничего. - Брюс? – снова переспрашивает он, видимо, ожидая объяснений. - Сон приснился, - пролепетал я, - как мы записываем дуэт, а Брюс фальшивит. Мой хрупкий ангел не так уж и хрупок. А еще он невероятно смел и развязен – ладонь его все так же покоится на моей груди, он приближает ко мне свое лицо и тепло улыбается. У меня есть шанс избежать всего этого? Он тянется к моим губам и быстро накрывает их своими во влажном и полном страсти поцелуе. Мне страшно и как-то даже мерзко, и я слегка отстраняюсь. - Прости, Роб, я… Он тут же отодвигается от меня и понимающе кивает. - Да, ты гетеро, я это знаю, извини. Просто не сдержался. Нечасто мне попадались на пути такие потрясающие парни, как ты. Спокойной ночи. И он без малейшего упрека выходит и тихо прикрывает за собой дверь. И я вздыхаю с облегчением. Да что ты девственника-натурала из себя корчишь, Рой? Кого ты обманываешь? Ты же до сих пор лечишь у себя последствия той грязной ночи, чего же испугался на этот раз? Роб не Брюс, он не сделает тебе больно. И уж по крайней мере он хочет тебя, а не свою бывшую жену. Сон мой прерывист и беспокоен, я постоянно просыпаюсь в страхе, что рядом вдруг окажется Роб, и отключаюсь, наконец, уже с рассветом. Наутро я вызываю такси, но тут на плечо мне ложится аккуратная тонкая ладонь Роба: - Не хочешь прокатиться до аэропорта на Харлее? У тебя ведь кроме сумки и гитары с собой больше ничего. Внутри меня взрывается фейерверк, и я киваю в страхе, что он мог обидеться на меня за отказ быть с ним ночью. Какие глупости, Рой, он же все понимает – ты натурал. Да-да, кому ты это рассказываешь… Тонкий, как тростинка, Рой оседлывает свой громадный мотоцикл, я сажусь сзади и прижимаюсь к нему всем телом – пальцы мои смыкаются на его животе, ноги – сжимают его узкие бедра. Он удовлетворенно хмыкает и заводит байк. Если у меня когда-нибудь будут внуки и спросят меня о самом ярком впечатлении моей невнятной жизни, первое, что мне придет в голову – это поездка с Хэлфордом на Харлее. Ветер бьет в лицо, и мои кудри шлейфом летят назад. Мы с Робом настолько слились в своеобразных объятиях, что я чувствую себя с ним единым организмом. На одно мгновение он снимает левую ладонь с руля, подносит ее к моим онемевшим на его талии рукам, берет мою руку и подносит к своим ледяным от ветра губам. Затем оборачивается и улыбается мне одними глазами. В этой улыбке нет ни грамма похоти или наигранности: он действительно рад, что я рядом. Ветер выдувает из меня остатки боли, я раскидываю руки в стороны и призывно кричу, а Роб хохочет. Когда я буду умирать, я непременно вспомню этот момент и осознаю, что жизнь моя прожита была не зря. За поворотом вырастает аэропорт, и Роб тормозит. - Не буду провожать тебя внутрь, - шепчет он, оборачиваясь, - не люблю таких прощаний. Расстанемся здесь. Я киваю и чувствую странную сухость во рту. Он сидит вполоборота и смотрит на меня с такой невероятной нежностью, что я непроизвольно подаюсь слегка вперед в прощальном порыве прижаться к нему напоследок. Он улыбается и целует меня, словно зная заранее, что я не стану сопротивляться. Я не отвечаю на его поцелуй, но и не отворачиваюсь. Он касается меня одними губами, и в последнюю секунду я слегка приоткрываю рот. Он воспринимает это как сигнал к действию, тут же стискивает меня в объятиях и проникает языком внутрь. Я ошеломлен, но не смею сопротивляться: разве не об этом ты когда-то мечтал, Рой Зи Рамирес? Стараюсь не двигаться, не шевелить губами, но мне это плохо удается, и я, наконец, сдаюсь, кладу ладони ему на плечи и отвечаю на его наглый поцелуй, словно проваливаюсь в бездну. Он медленно отстраняется и снова улыбается: - Заканчивай с концертами и сведением и возвращайся. Твоя комната будет тебя ждать. И когда я сажусь в самолет, то понимаю, что исцелен.