Маска Зи

Самолет улетает в три, но глаза я открываю только в полдень, когда слышу, как кто-то настойчиво барабанит в дверь. Брюс раскинулся на кровати в позе звезды и, кажется, даже почти не дышит. Он давно сумел адаптироваться к гастрольной жизни и может заснуть, наверное, даже стоя. Плетусь к двери и вижу на пороге взволнованную Падди, за спиной которой возвышается грозный Эдди. - Ноги в руки и в аэропорт! – командует он, заглядывая мне за плечо. - Я уже собрала его вещи, - лепечет Падди. - Пятнадцать минут, - хриплю я и тащусь в ванную, чтобы обдать лицо ледяной водой. Падди тем временем принимается трясти Брюса, но это, пожалуй, дохлый номер. Кидаю шмотки в сумку, затем сгребаю бездыханное тело в охапку – животом себе на плечо, окидываю изувеченный номер прощальным взглядом и решительным шагом направляюсь вниз, где нас уже ждет грузовик. Брюс приходит в себя только в самолете, осматривает салон осоловелым взглядом и тут же тянется к Падди, чтобы поцеловать. Она не отстраняется, хотя от него за версту разит перегаром от дешевого портвейна. Джейн бы ему сейчас влепила… Стоп, причем здесь Джейн? В Рио нас встречает толпа восторженных фанатов, и Брюс расцветает и с довольным лицом раздает автографы, хотя на дворе уже ночь. Я устал и мечтаю о теплом душе и спокойном двенадцатичасовом сне, но он подхватывает меня под локоть и бормочет: - Я во время полета кое-что написал, посмотришь? О боже, так оно всегда и бывает: только пытаешься расслабиться, как к тебе вваливается Дикинсон, сует к лицу текст или ноты и буквально требует подняться с койки и дописать песню вместе с ним. Черт меня дернул дать ему ключ от моей квартиры… Теперь моя спальня под завязку забита его бумагами и дисками… Помнится, когда писали Accident of Birth, он сутками не вылезал от меня – мы глушили литрами кофе и колу, мы перепачкали все комплекты постельного белья, которые я только смог найти у себя в закромах: мы тут же ели, спали, писали, пили…и не только кофе… Падди звонила, и я врал ей, что Брюс в душе, когда он сидел, обнимая унитаз. На полу валялась вся оккультная литература, которую только мы смогли нарыть в Лос-Анджелесе. Я не понимал и половины из того, что там было написано, но Брюса вся эта писанина дико вдохновляла. Он отшвыривал мою гитару и часами зачитывал мне цитаты из книг этого своего Кроули, а потом строчил, строчил. - Жестче! – кричал он мне. – Я хочу, чтобы эта песня звучала так, словно ее написал и сыграл сам дьявол! Еще бы, он и был этим дьяволом. Этим он очень напоминал мне Пейджа. Разве в Мейден одобрили бы эти его заскоки? Только верный Рой сидит с ним ночами и копошится в оккультной литературе, чтобы получился, наконец, лучший альбом всей его жизни. Он гордится им едва ли не больше первых альбомов Мейден. Мы вваливаемся в мой номер, и Падди провожает нас укоризненным, но все же понимающим взглядом. Представляю, что бы сейчас устроила Джейн: ее визги слышны были бы за версту. А скорее всего она вообще не поехала бы с нами. Не понимаю, зачем он приволок с собой Падди – всегда можно найти девчонку на ночь. Не хочет же он дать всем понять, что стал примерным семьянином? Ха, я видел его вчера в туалете. Примерный семьянин, как же. - Вот, погляди, - он швыряет на постель блокнот с сумбурными записями и выдирает у меня из рук акустическую гитару, с которой я не расстаюсь даже в гостиницах. – Это Блейк. Я решил переделать его стихотворение «Иерусалим». И мелодия сразу родилась. Смотри, что получилось. И он запел, перебирая струны. Гитарист из него так себе, но подыграть себе что-то примитивное мог и он. Патриотические стихи Блейка об Англии – новом Иерусалиме – идеально легли на созданную им мелодию. Все-таки он чертовски любил баллады, хоть их и было у нас исчезающе мало, но все они были такими яркими и пользовались таким успехом у публики, что некоторые газетчики пустили слух, будто Брюс ушел из Мейден только потому, что Стив не пропускал его мелодичные баллады на альбомы или старался максимально увеличить темп, из-за чего у них с Брюсом были вечные стычки. Теперь-то он вырвался на свободу и может писать столько баллад, сколько вздумается. - Это роскошно, - я перехватил гитару, на секунду зажав его крупную ладонь в своих пальцах, - но дай все же мне. Моя гитара и его голос вновь слились воедино. Не об этом ли я мечтал когда-то? Вряд ли мне когда-нибудь удастся вот так же в домашней обстановке плюхнуться на кровать рядом с Робом и перебирать струны, пока он поет что-то романтическое… Наверное, мечта и не должна сбываться никогда – так она не потеряет своей прелести и некоего трагизма… - Я останусь здесь на ночь, - даже не пытаясь выяснить, не против ли я, заявляет он. – Мне так лучше спится, думается и сочиняется – когда рядом мой гитарист. - Ты мог бы пойти к Эдриану, - бормочу я. Эдриан – его гитарист, не я. Он дает это понять на каждом концерте и в каждом клипе. - Ты ревнуешь что ли? – со смехом буквально рычит он, скидывая с кровати покрывало. - С чего бы? Ты ведь не Роб, - подыгрываю я и отправляюсь в душ. Когда я выхожу, Брюс на мгновение впивается в меня жадным взглядом, потом вдруг издает победный клич и принимается что-то строчить в блокноте. С моих мокрых кудрей стекает вода, вокруг бедер обернуто ядовито-красное гостиничное полотенце… Я подхожу ближе – пол холодит голые мокрые ступни… Заглядываю за его плечо. - King in Crimson. У тебя родился новый текст? - В зеркало на себя посмотри, - бросает он мне, даже не повернувшись. - Что ты имеешь в виду? Он вдруг отрывается от блокнота и принимается корчить рожи, падает на пол и подобострастно начинает бить поклоны. Я не понимаю, что происходит, и с недоумением продолжаю наблюдать за импровизированным спектаклем. - О, великий государь! – лопочет он с рабским выражением лица, но с дьявольской усмешкой в глазах. – Кажется, я нарушил ваш божественный покой, - бух лбом об пол! – Мы с Эдрианом – простые смертные металлисты – желаем усладить ваш слух тяжелой музыкой. Как вы на это смотрите? - Я смотрю на это… - протянул я, - отрицательно. Мое величество желает провалиться в сон. - Ах так! – кричит Брюс и обезьяной запрыгивает на меня сверху, сдирает с моих бедер полотенце и в мгновение ока оборачивает его тюрбаном на своей голове. Я накидываю на себя покрывало, но он даже не смотрит на меня. Натуральный шимпанзе, я всегда это говорил. Бешеные обезьяньи скачки продолжаются несколько минут, пока он, окончательно выдохнувшись, не падает на пол, обнимая гитару. - Идите поскачите с Эдрианом, а я пока… - Ну уж нет, - он по-свойски устраивается на моей постели, так и не приняв душ. От него разит потом, и я морщусь, поворачиваясь к нему спиной. Только бы уснуть. Он выключается моментально, и я придвигаюсь ближе, чтобы рассмотреть его лицо. Растрепанные каштановые волосы, подрагивающие темные ресницы, крупный нос, кривые зубы, выглядывающие из приоткрытого рта… Густая щетина… Ребята прикалываются, что его мама наверняка согрешила с гориллой – волосы покрывают все его тело, кроме спины и ягодиц – густая темная шерсть, которая вызывает во мне странные неведомые ощущения. Маленький, вертлявый, волосатый англичанин со звериным нравом… Как же ты вошел в мою жизнь… Коротышка с комплексом бога… Я вдвое крупнее тебя и мог бы с легкостью сейчас сотворить с тобой все, что угодно, но я знаю, чем все это чревато. Ты чертов Брюс Дикинсон, с тобой невозможно не считаться. Мои пряди свисают, касаясь твоего лица, я опускаюсь еще ниже, пока мой слух не улавливает твое ровное дыхание. Ты чертов альфа-самец, но спишь отчего-то сейчас не рядом со своей преданной блондинкой Падди и даже не рядом с твоим гитарным богом Эдрианом. Ты торчишь в моем гребаном номере, не давая мне уснуть! Именно это имела в виду Джейн, когда назвала тебя диктатором? Ты ни на кого не давишь, но тебе невозможно противиться. Кажется, мне все же удается заснуть, и мне снится Роб – хрупкий, тонкий и прекрасный, как смерть. Весь в коже и заклепках, на Харлее и с микрофоном – визжит так, как это умеет только он. А сзади него на все том же Харлее восседаю я, обнимая его стройный стан. Пальцы мои потеют на тонкой коже, сердцебиение учащается. Я тыкаюсь носом в его светлый затылок, вдыхая аромат парфюма, и бормочу какие-то милые глупости. Пальцы мои скользят выше, касаясь его сосков, я прижимаюсь все крепче, ощущая, как твердеет моя плоть. Роб оборачивается и призывно улыбается мне, словно приглашая продолжать в том же духе. Я зарываюсь в его волосах, но вдруг в нос мне ударяет острый запах мужского пота, вместо тонкого парфюма Роба. Я изумленно отстраняюсь и…просыпаюсь, сжимая в объятиях своего волосатого мучителя. Он продолжает крепко спать, не замечая, что мои руки обвились вокруг его крепкого стана, а член упирается прямо в его круглые ягодицы. От него разит потом сильнее, чем прежде, но я не в силах отпустить его. Я принимаюсь медленно тереться об него членом, и возбуждение мое нарастает. Если Брюс сейчас проснется, я не жилец больше на этом свете, но и остановиться я уже не могу. Его треники уже основательно испачканы белесой смазкой, и я издаю сладостный стон, впиваясь ногтями в его мускулистые руки. Его дыхание все такое же ровное и спокойное. Просто поразительно, что он ничего не ощущает. Или ему снятся ролевые игры с Падди? Вряд ли бы Падди стала выступать в активной роли со страпоном наперевес. На такое способна только Джейн. А, может, она уже и проделывала нечто подобное? Иначе почему он так спокойно лежит, позволяя делать с собой все, что угодно? Я решаюсь пойти чуть дальше и запускаю ладонь под его треники – он практически никогда не носит нижнего белья, разве что на пляже да в качалке, и это существенно облегчает мою задачу. Моя ладонь смыкается вокруг его члена, и я начинаю ласково его поглаживать, впиваясь поцелуем в шею и продолжая тереться об его округлые ягодицы. Боже, видел бы он меня сейчас – придушил бы, как тогда в туалете Джейн… Рой, что ты делаешь? Ты же никогда не спал с мужчинами, никогда их не хотел. Да не лги самому себе-то! Тогда на выпускном пьяный одноклассник зажал тебя в углу, и ты таки возбудился, когда он делал тебе минет. Ты стонал, как чертова шлюха, и толкался ему в рот и даже, наверное, трахнул бы его или позволил трахнуть себя, если бы вас не застал учитель и не разогнал. С тех пор прошло много лет, но ты до сих пор не можешь общаться с тем одноклассником и именно из-за него не хочешь ходить на встречи выпускников: боишься смотреть в его глаза. Но еще сильнее ты боишься снова оказаться с ним наедине. Кажется, он уже женат и обзавелся детьми, а ты все кукуешь в полном одиночестве, считая себя молодым и свободным и коротая вечера в обществе пакетиков с заветным порошком. Брюс перехватывает мою руку, направляя ее, но по-прежнему не просыпается, и я смелею. Я приспускаю на нем треники, оголяя его упругие ягодицы, и схожу с ума от этого зрелища. Боже, Рой, ты безумец. Я глажу их одной рукой, другой продолжая ласкать его наполовину теперь уже возбужденный член. Он вздыхает и толкается мне в ладонь. - Джейн… Так и есть, ему снится она. Это значит, что я могу продолжать? Я спускаю треники еще ниже, прижимаясь к нему всем существом. Я не посмею пойти дальше, и я прекрасно это знаю, но само ощущение этой близости на грани сводит меня с ума. Я кончаю, лишь только моя головка касается его теплых ягодиц. Боже, надо успеть все вытереть, пока он не проснется… Я провожу ладонью по его волосатому животу, хватаюсь за ягодицы и громко стону. Невыносимая сладостная мука… Он перехватывает мою руку и вновь подносит ее к своему члену. Мерзкая волосатая горилла… как же я оказался у тебя на крючке? Несколько быстрых резких движений, и он кончает. Я тут же вскакиваю и бегу в ванную, чтобы смочить полотенце и убрать следы всего этого безобразия. В комнате стоит острый запах спермы и секса, которого не случилось. Когда он просыпается, я уже умылся и сижу в кресле, наигрывая «Иерусалим». Мне пришли в голову несколько аккордов, и я дорабатываю их, чтобы сыграть Брюсу готовую песню. Он садится и ерошит волосы, морща лоб. - Чего только не приснится, - бормочет он. Я весь обращаюсь в слух. – Мне снилась Джейн. Будто она пыталась меня изнасиловать полицейской дубинкой. Благодарю за комплимент, Брюс – я едва сдерживаюсь от смеха. - И у нее почему-то были твои волосы. Так, Рой, больше в твоем номере ночевать я не стану, - смеется он и идет принимать душ. Наконец-то – его потным телом пропахла вся комната. Я открываю настежь окно. Когда он возвращается – мокрый, пахнущий фруктовым шампунем и с полотенцем, обернутым вокруг бедер, я говорю ему, что довел до ума его песню. И тут же играю ее. Он подходит к окну. Когда звучат финальные аккорды, он вдруг оборачивается: - Я уже говорил тебе, что ты мой гитарист? - Твой гитарист – это Эдриан, - смеюсь я. Он качает головой. После концерта они с Эдрианом отправляются в паб, и я отчасти рад этому: хотя бы сегодня ночью я высплюсь. Но едва только я ложусь в ванную, полную ароматной пены, как раздается стук в дверь. - Я в ванной! – кричу я, не желая пошевелить ни единым пальцем. - Рой, это Падди! – слышится за дверью робкий голос. – Я всего на минутку. - Заходи, открыто, - лениво тяну я и прикрываю глаза. Что она голых мужчин что ли никогда не видела? Да и за слоем пены все равно ничего не разглядеть. Из-за двери осторожно показывается ее милая мордашка с умопомрачительной прической. Миссис Дикинсон в любой ситуации выглядела сногсшибательно – именно так, как и должна, наверное, выглядеть его жена. Перед глазами у меня вновь возникла памятная сцена в туалете – растрепанная Джейн с задранным платьем и душащий ее Брюс с выглядывавшим из штанов возбужденным членом. Все это как-то не вязалось с вошедшей в мою ванную шикарной Падди. Да и, кстати, зачем она здесь? Она мнется на пороге не решаясь войти, и я киваю и машу рукой, приглашая ее. Санузел тут, как обычно, совмещенный, и за неимением других вариантов, Падди усаживается на унитаз, опустив крышку стульчака. Нелепая сцена, но что поделать, она сама зачем-то возжелала моего скромного общества. Изучаю ее из-под полуприкрытых век – временами она невероятно хороша, да и вкус у нее отменный, всегда одета безупречно – маникюр, педикюр. Пытаюсь вспомнить, видел ли я ее хоть раз в обычной домашней одежде, и не могу. - Рой, - тихо начинает она, наклоняясь в мою сторону и сложив ладони в молитвенном жесте – видно, что она сильно нервничает, - тогда в Сантьяго, когда я осталась в гримерке и не вышла в зал… там ведь была Джейн? Конечно, я могу прикинуться, что не понимаю и спросить, кто такая Джейн, но в таком случае наш разговор затянется, а я не планировал сегодня ложиться слишком поздно, поэтому я медленно киваю. - Я видела, как ты выносил ее из туалета. А за пару минут до этого оттуда же вышел Брюс… там что-то произошло…между ними? – Падди очень встревожена и опечалена – сложно быть женой такого человека, но она справляется вот уже семь лет и родила ему троих детей. За четыре года их брака с Джейн не родилось ни одного. Что ей ответить? Сказать правду и подставить Брюса? Вряд ли она закатит ему скандал, скорее будет молча страдать, чего я тоже не желаю. Молчание затягивается, надо хоть что-то ответить, но, как на зло, ничего путного не приходит в голову. - Не мучайся, Рой, - спокойно продолжает она. – Я понимаю, что соврать ты не можешь, но и сказать правду тоже. Я догадываюсь, что там было – вероятно, за этим она и пришла на концерт. Знала, что Брюс не сможет сдержаться… Как женщины любят оправдывать своих мужчин и обвинять в их любовных похождениях других женщин! Я вожу пальцем по наслоениям пены, и она медленно тает. - Что ей нужно, Рой? – Падди дрожит, я понимаю, что еще немного, и она разрыдается. Я пожимаю плечами. - Видимо, именно из-за этого поведения Брюс с ней и развелся. Терпеть такую женщину рядом с собой невозможно… - А заниматься с ней сексом в туалете, когда в нескольких метрах от них сидит его законная жена? Я молчу. Что я могу ей ответить? Что я в жизни не встречал ни одной женщины сексуальнее Джейн, несмотря на ее явное несоответствие идеалам красоты? Она пришла на концерт без макияжа с растрепанной прической в вызывающем мини, и Брюс, не моргнув глазом, впечатал ее в стену. Наверное, с тобой он так ни разу не поступал? Радуйся. Лучше иметь то, что имеешь ты. Но все женщины таковы – все беспрестанно завидуют друг другу, все считают, что у другой дела обстоят значительно лучше. Джейн презрительно смотрит в сторону Падди, в глубине души завидуя ее семье и стабильности, а Падди отвечает ей взаимностью, ненавидя ее за то, что Брюс хочет ее сильнее. Есть ли на этом свете хоть одна полностью довольная жизнью женщина? Сомневаюсь. - Падди, - наконец, начинаю я, - если бы он предпочитал ее тебе, он бы и был сейчас с ней. Мало ли кто с кем сексом занимается… - О да, все мужчины таковы! – устало выдыхает Падди. – В семье они ищут комфорта, а любви – на стороне. - Стал бы он заводить с тобой детей, если бы не любил! Побойся бога! – восклицаю я. - Что если нам развестись?.. – задумчиво протягивает она. – Тяжело будет с детьми, конечно, но зато никто мне не будет мотать нервы. - Дурочка, - мотаю я головой. – Он-то найдет к кому приткнуться, а вот ты с детьми можешь до конца жизни остаться одна. Не вздумай даже! - То-то и оно, что он с легкостью найдет мне замену, - она роняет голову на руки, и по щекам ее струятся слезы. Я не знаю, что сказать, и хотел бы спровадить ее отсюда, но она, кажется, окончательно размякла и готова выплеснуть душу кому угодно. Жаль, не нашлось поблизости никого лучше меня. - Хочешь выпить? – устало спрашиваю я и указываю на сброшенную в прихожей сумку, в которой спрятана бутылка виски. Она снимает свои ярко-красные шпильки и шлепает босиком к сумке, достает бутылку, открывает ее и принимается пить прямо из горла. Я замираю с открытым ртом: я впервые вижу Падди такой. Сделав несколько глотков, она возвращается на унитаз и протягивает бутылку мне. Я тоже немного отхлебываю. От голода и усталости алкоголь довольно быстро ударяет мне в голову, и я глупо улыбаюсь, не понимая, как мне теперь вылезти из ванной, не потряся Падди своими формами. - Может, отвернешься? – спрашиваю я. – Мне надо вытереться. Она мотает головой и игриво смотрит на меня. У меня екает сердце: что у нее на уме? Ну что ж, в конце концов, у меня нет ничего такого, чем бы не обладал ее муж. Я вынимаю пробку из ванной и встаю. Ароматная пена стекает по моему телу, оставляя длинные мокрые дорожки. Я пытаюсь дотянуться до полотенца, но боюсь поскользнуться и прошу Падди помочь мне. Она снимает мягкое махровое полотенце с крючка, подходит ко мне и вдруг принимается вытирать меня – сперва волосы, которые я забыл отжать, потом плечи, по груди спускается к животу. - Дальше я сам, - сглатываю я комок в горле и перехватываю ее руку. Она с готовностью уступает, но не отходит и не отворачивается, вместо этого ее любопытный взгляд скользит вниз и задерживается на моем пенисе. Мне ужасно неуютно под этим взглядом, и я стараюсь побыстрее закончить. Одежда, как назло, осталась в комнате, и я делаю шаг к выходу, но Падди вдруг хватает меня за запястье, пытаясь удержать. Я поворачиваюсь к ней и с ужасом вижу, как она расстегивает верхнюю пуговицу на своей блузке, а другой рукой укладывает мою ладонь на своей груди. - Падди, перестань, - бормочу я. – Скоро вернется Брюс. Ты хоть представляешь, что нас ждет, если он все это увидит? - Скажи, ты спал с ней? – шепчет она. – Не мог не переспать, я же знаю. Если вызвался провожать ее, значит, не устоял. Переспи теперь со мной. Я хочу знать, чем конкретно я хуже ее, - бормочет Падди, а ее пальцы уже смыкаются вокруг моего члена. Она опускается на колени и берет его в рот, но возбудиться у меня никак не получается: Брюс может ворваться сюда в любую минуту, и я полечу в окно, как натуральный Икар. Падди чувствует мой страх и запирает дверь в ванную. Как будто это может что-то изменить. Несколько неуверенных движений ее ласковых губ, и вот я уже хватаю ее за волосы, разворачиваю спиной к себе и швыряю на пол. Раздевать ее не имеет смысла – пусть получит то же, что получила тогда Джейн. Я задираю ее элегантную юбку, стаскиваю явно дорогие стринги и резко вхожу. Все кончено уже через несколько минут, и я быстро оборачиваюсь полотенцем и подаю ей руку, помогая оправить одежду. Как-то все нелепо и искусственно. Как я смогу смотреть в глаза Брюсу после такого? Ее роскошная прическа разрушена, но она лишь улыбается, забирая волосы в пучок. Что я могу ей сказать? Что я не мог уйти от Джейн всю ночь, пока не отдал ей все, что во мне накопилось? А с Падди я кончил за несколько минут и не имею никакого желания продолжать этот спектакль. Кто из них лучшая любовница? Ответ очевиден, но разве в этом счастье? - Хочешь еще? – шепчет она, но я уверенно мотаю головой: не нужны мне эти проблемы, не стоит оно того. Она смотрит на меня умоляюще, вероятно, прося объяснить, в чем дело и что не так, а я молча вытираю лужицы на полу и иду в комнату, намереваясь лечь спать. Дальнейшее общение с миссис Дикинсон не входит в мои планы. - Я была девственницей до Брюса, - произносит вдруг она. – У меня не было ни единого мужчины. Странно, да? Я ведь не намного его младше, всего на пять лет. Мне было двадцать шесть, когда он впервые вошел в меня. По-моему, мы занимаемся этим слишком редко… И это ненормально для молодого и здорового мужчины. Рой, у него кто-то есть? Откуда я знаю? Об этом тебе лучше спросить самого Брюса, со мной он такими вещами не делится. - Тебе не понравилось, да? – бормочет она, подходя совсем близко. – Ты даже меня не поцеловал. Еще чего! Зачем тебе это нужно? Тебе мало твоего мужа? Но она жмется ко мне всем телом, запуская ладони под полотенце, и я не хочу грубо отстранять ее: отчего-то мне становится очень ее жаль. И да, по законам жанра, именно в этот момент в мой номер без стука вваливается пьяный вдребезги Брюс.