Just love

       Обычно, когда что-то рядом с тобой постоянно, ты так привыкаешь к этому, что перестаешь замечать это. Воспринимаешь это как должное. Перестаешь ценить, бояться, что оно исчезнет. Перестаешь считать это что-то чем-то особенным. Это может быть любой предмет, явление, даже человек. Но стоит лишь на некоторое время этому чему-то пропасть из твоей жизни — намеренно или случайно, — и ты уже не можешь обойтись без этого и страдаешь, что не можешь получить это прямо сейчас.        Для Дженсена этим чем-то очень важным было прикасаться к Мише. Его Мише. И нет, это не поцелуи, какие-то обжимания или еще что-то серьезнее, что там выдумывают фанаты. Просто касания. Дотронуться до плеча, сжать его. Закинуть руку на шею. Провести кончиками пальцев по бедру или колену. Приблизиться, чтобы прошептать что-то на ухо, и прижаться на доли секунды щекой к щеке так, что чужая щетина царапнет кожу. Просто стоять рядом, ощущая плечом, бедром, спиной присутствие другого человека.        При каждом удобном и неудобном случае Дженсен старался коснуться Миши. На съемках, в перерывах, на конвенциях на сцене, во время фотоопов, даже на автограф-сессиях. Будто бы заявлял на него свои права, ставя невидимые метки, как сделал это Кас, прикоснувшись когда-то к плечу Дина. Мой Миша. Только Мой! Дженсен жутко злился, когда видел, как кто-то касается Миши помимо него самого, какими бы целомудренными ни были эти касания. Злился и ревновал, хотя и сам прекрасно понимал глупость этого. Миша не вещь, он не принадлежит Дженсену. Но все же.        Эклз не замечал, как ему нужны эти прикосновения, до тех пор, пока в один прекрасный день — был хиатус, и они не виделись с Мишей уже больше месяца, — не понял, как скучает по этим касаниям, по теплу родного тела под пальцами. Не понял, как хочет этого сейчас. Не понял, как часто делает это, когда Миша рядом. Его рука машинально гладила его собственное бедро — эффект присутствия, — пока он смотрел выдержку с какой-то их панели, где на экране были он сам, Миша и Джаред. Смотрел и видел, как он каждую минуту так и норовил коснуться Миши. Сесть ближе, дотронуться до него, прижаться, заставив приблизиться, зашептать на ухо. Увидел — и испугался. Неужели он так зависим от Миши? Нет, не может быть, он тут пьян, это все Даниэла и ее яблочный «сок», это просто… случайность. Но пальцы уже набивали в строке поиска название другой конвенции. То же самое. В телефоне он ищет фото со съемок. Несколько сделаны Джаредом: на них сам Дженсен и Миша. И везде — рядом. Вплотную. Касаясь друг друга. Дженсен почувствовал покалывание в пальцах и посмотрел на свою руку, как на чужую. Он до сих пор гладил свое бедро, как часто делал с Мишиным, когда они сидели рядом. Никакой сексуальной подоплеки, но заявка — «мой!». Стало жутко.        Дженсен никогда не анализировал их отношения, позволяя всему идти, как идет. Не стараясь разложить все по полочкам, дать всему определение, впихнуть все в какие-то рамки. Они просто были. Он. Миша. Они вместе. Уже много лет. А оказывается, все гораздо глубже, чем ему казалось. Интересно, что думает по этому поводу сам Миша? Нет, не интересно. Лучше не знать этого. Вдруг у него нет этой зависимости, этой потребности быть рядом…        Это было уже давно, годы назад, когда Дженсен сделал для себя это открытие о необходимости Миши в своем личном пространстве. И до сих пор эта необходимость никуда не исчезла. Очередной хиатус, они по разные концы штатов. Он — дома, погряз в делах пивоварни. Миша занимается своими делами, кажется, опять организовывает что-то благотворительное, тоже с семьей. Они давно не виделись, пару раз созванивались только. Но это и понятно — дела. Только вот с каждым днем все труднее обходиться без касаний, без ощущения Миши рядом. Дженсен начинает кукситься, нервничать, рычать на домашних без повода. Данни, мудрейшая женщина, пытается сгладить острые углы и облегченно выдыхает, когда муж уезжает на очередную конвенцию. Увидит своего Мишу — домой вернется человеком, а не невротиком.        А Дженсен летит в буквальном и переносном смысле к нему, к Мише. Самолет приземляется, авто везет его в гостиницу, где и будет проходить конвенция. Первый вопрос встречающим его организаторам — приехал ли Миша. Приехал. Кинуть сумку в свой номер, умыть лицо и руки и, даже не переодеваясь, к нему, к Коллинзу. Он тоже в номере, открывает дверь и тут же расплывается в улыбке, видя друга:       — Здравствуй, Дженс!       Дверь захлопывается, и Миша моментально оказывается в родных объятиях. Крепких, жадных. Дженсен вдыхает знакомый аромат, утыкаясь носом в растрепанные волосы Миши, гладит по спине, вспоминая каждую мышцу, каждый позвонок под тонкой футболкой. Это только на сцене и на людях Миша как капуста, в одиночестве он не любит много одежды на себе...       — Миш… я скучал, — шепотом говорит Дженсен, опять сокращая и так короткое имя до одного выдоха. Он получил, что хотел, и сразу полегчало.        Потом они пьют кофе, к ним заваливается Джаред, после — Роб и Ричард. Потом они все расходятся по разным местам: кто на панель, кто на фотооп. Мишу и Дженсена сейчас стафф тоже разведет в противоположные стороны, но пока они в коридорчике, ожидают, когда их «заберут», и вновь жмутся друг к другу.       — Попугайчики-неразлучники, — тихо и беззлобно усмехается Клифф, обращаясь к организатору конвенции, что тоже улыбается виду этих двоих.        Миша что-то шепчет Дженсену на ухо, и тот смеется своим жутким смехом единорога, как говорят фанаты. Заразительно, запрокинув голову, до выступающих слез. Сжимает Мишино плечо, потом рука ползет на загривок, путается там в волосах — Коллинз жмурится.        Им нет ни до кого дела, и потом, если кто-то снимет этот момент, и кадры попадут в сеть, их будут мусолить неделями, строить предположения, изучать их позы, жесты по книгам по психологии. Как и те кадры с панелей, что есть в открытом доступе, и которые разлетаются по интернету моментально. Но этим двоим плевать. У Дженсена сейчас самое важное — ощущение Миши под рукой. А у Миши — любовь Дженсена, которую он чувствует в каждом касании. Just love.