Четвертая

      Загораются лампочки на каком-то незнакомом аппарате, и пол под моими ногами начинает дрожать. Машина приходит в движение. Меня ослепляет молния. Где-то вдалеке, у подножия горы слышится взрыв. Он гораздо слабее, чем предыдущий, который на время лишил меня слуха. До нас доносятся лишь его тихие отголоски.       Все заканчивается так же быстро, как и начинается. Плита под ногами перестает дрожать, а лампочки на технике гаснут. Наступает звенящая тишина.       То же самое я наблюдала в джунглях, прямо перед нападением Филиппы. Только звук был гораздо мощнее и последствия куда разрушительнее. Скорее всего, рабочая зона завода хорошо оборудована звукоизоляцией. Пазл в моей голове начинает складываться.       Идея Грега организовать цунами все еще кажется нереализуемой, однако контролируемые взрывы завода по добыче мрамора впечатляют. Если каким-то невероятным образом ему удастся воплотить в жизнь свои фантазии, большую часть трибутов ждет мучительная смерть.       Пахнет чем-то гнилым и кислым. Мне кажется, что с заводом что-то не так. На деревянных поверхностях блестит жижа. Здесь ее гораздо больше, чем в том доме. И она выглядит потревоженной. Будто кто-то пытался соскрести ее со столов и пола. Отсюда и запах.       Грег кое-как привязывает меня к железной перегородке. Его кожа обжигает. Моя рука ноет так сильно, что приходится прикусить щеку изнутри. Рот наполняет вкус крови.       Грег выглядит гораздо хуже. Его лихорадит. Несколько часов пути совершенно его вымотали. Безумные глаза то и дело закатываются. Со стороны это выглядит как нервный тик.       Конечно, он выглядел больным и вымотанным еще во время перехода по джунглям, но это не идет ни в какое сравнение с тем, что происходит сейчас. На него как будто надели маску с отравленным газом.       Меня так пугают эти внезапные изменения, что я замираю и стараюсь не привлекать к себе внимание. Мне кажется, что узел на моих запястьях настолько слаб, что едва держит их вместе, но я боюсь пошевелиться.       Начинает происходить нечто очень и очень странное. Грег то кричит, то переходит на шепот. Он смахивает какие-то железки со стола в мой рюкзак. Половина падает на пол, но он не обращает на них внимание.       Грег касается какой-то склянки с прозрачной жидкостью и издает почти звериный рык. Кожа на его запястьях начинает пузыриться. Он кричит. Я пячусь к стене.       Он прижимает раненную руку к груди и продолжает свои сборы. Грег с трудом соединяет провода внутри коробочки, которая должна стать пультом управления минами. Из нее вылетают искры. Наросты на его коже кровоточат. Они буквально на глазах становятся бурыми, на них появляются темные пятна.       Я пытаюсь ослабить узел, но малейшее движение причиняет боль.       События разворачиваются слишком быстро. Грег уже не стоит на ногах. Он оседает на пол рядом с железным столом. По моим рукам что-то ползет. Я чувствую, что едва могу дышать. Не обращая внимания на боль, тяну веревку на себя. Узел распадается.        На моих руках кровь и по ней движутся огромные насекомые. Гибриды жуков-носорогов с улитками. Слизь, которая попадает на серебристые чешуйки, почти мгновенно меняет их цвет на грязно-бурый, а тонкий хоботок насекомых собирает выступившую кровь. Я никогда не видела ничего подобного.       Я кричу.       Пытаюсь сбросить переродков, но жуки так крепко держатся на коже, что приходится сдирать их вместе с ранами. Боль невыносимая.       На Грега тоже напали насекомые, но в куда больших количествах. Они облепили почти все открытое пространство кожи. Он не пытается с ними бороться, он ищет что-то на дне моего рюкзака. И находит.       В руке блестит что-то стеклянное. Ампула.       Вторая ампула, которую прислала мне Мэгз. Лекарство, которое стоило ей и спонсорам огромных денег. Лекарство, которое могло унять нечеловеческую боль в моих, уже не существующих, пальцах.       Внутри меня поднимается протест. Я не могу позволить ему воспользоваться ею. Я не могу позволить ему выжить.       Ампула выпадает из его ослабевших рук еще до того, как я успеваю преодолеть расстояние, что нас разделяет.       Грег хрипит. Почти вся его кожа покрыта жуткими насекомыми. Он продолжает шептать что-то о взрыве и о победе.       Я едва держусь на ногах. Опускаюсь на четвереньки. На миг туман освобождает сознание, мысли просветляются. И решение само находит меня. Дрожащими пальцами поднимаю веревку, которой были связаны мои руки и, стараясь игнорировать то, как каждое движение отдается болью, ползу вперед.       Я кашляю кровью.       Когда я добираюсь до Грега, он еще жив. Его тело дергается в конвульсиях, а глаза безумно бегают, но он дышит. Пока.       Я кладу его голову к себе на колени. Глажу выступившие, набухшие вены на шее. Когда я накидываю веревку поверх собственных теплых прикосновений, я смотрю Грегу в глаза. В них нет ничего человеческого, в них отражается лишь животная ярость. Мои пальцы с трудом гнутся, но я преодолеваю боль и затягиваю веревку. Руки Грега тянутся к моим рукам, но он слишком слаб для сопротивления. Прямо, как я сегодняшней ночью. Мне хочется кричать.       Я низко-низко наклоняюсь. Мои губы почти касаются его уха. Мое послание не предназначено для камер, оно только для него, только для моего мучителя.       — Это я поимею их всех, Грег. Как поимела тебя.       Последний воздух со свистом выходит из его легких. Его безумные глаза останавливаются. Я слышу, как гремит пушка.       Насекомые вдруг уползают, создавая омерзительный шум. Будто бы они исполнили свою миссию. Я смеюсь. Дышать становится чуть легче. Я с трудом отнимаю его пальцы от своих рук и замечаю, что они оставили глубокие кровоточащие царапины чуть выше запястья.       Я вытягиваю свой рюкзак из-под его тела, складываю туда пульт управления. Отыскиваю под завалами разбитых склянок и прочего мусора, на счастье, целехонькую ампулу. Снимаю грязную повязку и вкалываю лекарство прямо у основания безымянного пальца. Запах гнили бьет в нос. Я едва сдерживаю рвоту. Стараюсь не смотреть. Меняю повязку, и от легкого медицинского аромата становится чуть легче.       Даю себе несколько секунд, чтобы отдышаться и подумать. Лекарство действует почти молниеносно, туман в голове окончательно рассеивается, и боль становится терпимой. Холодные волны проходят от макушки до кончиков пальцев. Я дрожу. Ощущение, будто все клетки моего тела обновляются.       Я понимаю, что пора уходить отсюда, но не могу сдвинуться с места. Мое тело тяжелеет. Меня будто бы пригвоздило к полу ощущением бесконечного счастья. По моим венам разливается удовольствие. Мне хочется смеяться. И я смеюсь. Я больше не тревожусь. Я испытываю эйфорию.       «Нездоровую эйфорию», — мысль проскальзывает где-то на краю сознания.       Перед моим лицом облако белесого дыма, оно пахнет сахаром и корицей, оно пахнет маминой выпечкой. Мне хочется вдохнуть поглубже. Какой-то голос шепчет, что за этим облаком я отыщу покой.       — Тебе больше не будет больно, Лайбри. Никогда. — Голос внутри меня, голос шепчет на ухо, голос везде. — Не двигайся. Отдыхай.       И я подчиняюсь. Закрываю глаза и на мгновение растворяюсь в своих волшебных ощущениях. Я не чувствую боли. Ни физической, ни той, что поселилась возле сердца и заставляет его жалобно сжиматься при одном воспоминании о доме. Исчезла злость на Грега. Исчезла жалость к самой себе.       Я теряю связь с реальностью, теряю сознание. Я плыву по течению. Я падаю. Голова касается чего-то мягкого, но это не приносит удовольствия, это вызывает омерзение.       Холодная волна вновь проходит по всему моему телу, но теперь она не убаюкивает, а отрезвляет. В мой мир возвращаются звуки. Нарастающее гудение неизвестного аппарата прорывается даже через звон в ушах.       Затем возвращается способность чувствовать.       Я лежу на теле своего насильника. Его рука, поросшая коростами, касается моей щеки. Тошнота вновь подступает к горлу. То ли от отвращения, то ли как реакция на высокий звук, заполнивший помещение. Я зажимаю уши, чтобы не слышать писка аппаратов.       Машины вновь приходят в движение, из трубочек в основании вырываются клубы пара. Или дыма? Кислый запах усиливается.       Я надеваю рюкзак на плечи и переворачиваюсь на живот. Голова кружится.       Я пытаюсь ползти быстро. Насколько это возможно. Под прикрытыми веками пляшут темные пятна. Комната и в реальности наполняется белесым дымом. С каждой секундой дышать становится все сложнее. Но я продолжаю ползти, оставаться на заводе опасно.       Взрывы, переродки, едкий дым… Какие еще смертельные тайны он скрывает? И почему Грег считал, что это место связано с деятельностью Тринадцатого? Мысли помогают мне сосредоточиться, они отвлекают от боли и страха.       Для чего Капитолию был нужен графит? Подтягиваюсь на локтях, боль пронзает предплечье. Что это за жижа, которая поражает кожу? Я уже вижу приоткрытую входную дверь. Возможно ли устроить контролируемый взрыв? Свежий воздух целебной волной входит в мои легкие. Что можно использовать в качестве бомб? Моя рука касается чего-то влажного и холодного. Я переползаю железный порог.       Захлопываю дверь и приваливаюсь к ней спиной. Даю себе отдышаться.       На улице глубокая ночь, но темнота не мешает увидеть изменения, которые произошли за то время, что я находилась в стенах завода. Джунгли покрылись снегом.       Нет, не так. Правильнее будет сказать, что джунгли превратились в смешанный лес, укрытый белоснежным покрывалом.       Всхлип вырывается из моей груди. Я заливаюсь смехом. Снег хлопьями падает на волосы. Я не могу перестать смеяться. Слезы наворачиваются на глазах. Живот режет, но я продолжаю хохотать. Приходится зажать рот рукой.       На то, чтобы прийти в себя, уходит немало времени. Дыхание тяжелое и рваное. В теплой кофте, в которой я совсем недавно страдала от жары, теперь очень холодно. Но только ветер, который продувает меня насквозь, по-настоящему отрезвляет.       Мне необходимо найти убежище. Нельзя возвращаться на завод, но и ночевать в снежном лесу тоже плохая идея.       Пальцы почти мгновенно замерзают и с трудом мне подчиняются. Открываю рюкзак и молюсь, чтобы Грег не выкинул оттуда мою одежду. Мне попадается лишь куча железок, один банан, пачка салфеток, нож и деревянная фигурка лошади, которую я забрала из того дома. Почти отчаявшись, вытряхиваю содержимое. На самом дне, сбившись в комок, лежит окровавленная одежда. Кофта стоит колом, я с усилием отрываю прилипшую ткань. Меня тошнит от запаха, но я задерживаю дыхание и надеваю тонкий костюм прямо поверх плотного. Скоро он промерзнет, и смертельный аромат станет терпимым.       Сама не знаю, зачем, но сгребаю все содержимое рюкзака обратно. Кусок провода царапает раненую руку. Охаю от боли, но продолжаю складывать награбленное. Разберусь с этим позже, если выживу. Вдруг Грег был не настолько сумасшедшим, и что-то из этого может мне понадобиться.       Одна мысль о цунами вызывает у меня странные ощущения. Меня бросает в жар. Смесь надежды, волнения, радости и ужаса.       Пальцы покраснели, щеки начинает щипать от холода, дыхание тяжелеет.       Нужно двигаться.       Забрасываю рюкзак на плечи и начинаю спускаться по лестнице. Я хочу найти многоэтажки, которые послужили мне убежищем в первые дни на Арене, но я не уверена, что помню, в какой именно стороне их искать. Нет, скорее, я не уверена, что они до сих пор стоят именно там, где я помню. У меня есть подозрение, что распорядители путают не только погоду и время суток.       Где-то в груди зреет опасный комок. Страшные события следуют одно за другим, но шок, который защищал меня и мою психику рассеивается. Однако на смену ему приходит другое чувство. Ощущение, будто лекарство не только сняло физическую боль, но и помогло очистить сознание.       Я продолжаю идти и молюсь, чтобы направление оказалось верным.