***
-Вер, привет! Ты где? Я тебя весь день ищу! У тебя окна тёмные и дверь закрыта... У меня под затылком мертвецкий холод казённого кафеля. Вокруг что-то постоянно происходит: снуют каталки, люди, капельницы, врачи в развевающихся белых халатах... Черно-белый артхаус в замедленной съёмке. Устало закрываю глаза, сглатываю. Хлипкие двери с мутными стёклами живут своей жизнью, нагоняют студёный лестничный воздух, пахнущий хлоркой и табаком. Я не курю, но при мысли о сигарете рот наполняется горькой слюной, будто у меня и правда никотиновый голод. Отворачиваясь от беззубого дверного проёма, чувствую, как выпирающие кости на затылке пересчитывают швы между плитками на стене. - Привет, - сквозь смеженные веки зрачки режет белый искусственный свет, - я в больнице. Между его и моим привет проходит целая вечность. Мы словно кричим друг другу с разных концов земли и терпеливо ждём, когда эхо наших голосов целиком обогнёт глупый голубой шар. - Стали пускать к Нине Васильевне? - оживляется Миша. Я смотрю на грязно - белый плафон с бурым словом "реанимация", криво выведенным по трафарету. - Нет, всё ещё не пускают... Наверное, я должна что-то спросить у него в ответ, хотя бы узнать, как дела. - Как тренировка? В голосе наждак, потому что я долго молчала, время от времени проваливаясь куда-то между сном и явью. - Отполировал лёд, не мог сосредоточиться. Слышу, как гулко пискнула сигнализация мишиной машины. - Что врач говорит? - Чтобы я шла домой. Устало тру ослепшие глаза, слушая и не слыша, о чём говорит Миша в телефонной трубке. - Вер, ты слышишь меня? Я сейчас приеду. До меня наконец доходят его слова. Чужой голос, лишённый красок и эмоций вопрошает: - Зачем? - Заберу тебя домой, - щелчки поворотника на фоне, перебивающие нелепую рекламу по радио, и его голос, такой родной в этом хаосе. - Я не поеду, я должна быть здесь, - упрямо цежу сквозь зубы, понимая, что от меня здесь нет никакого толку. - Сколько ты там уже? - Как ты меня привёз... - Я уже еду. Я уведу тебя силой, если сама не пойдёшь, слышишь? Я отключаю телефон, чувствуя горячую влагу на щеках. "Забери меня, пожалуйста" - шепчу сама себе в опустевшем коридоре,закрываю глаза и вновь проваливаюсь куда-то, где пугающе тихо. -Вера, я здесь... Да, я заберу её. Пожалуйста, держите нас в курсе, звоните в любое время!.. Миша сидит передо мной на коленях, за его спиной белое безликое пятно медицинского халата.. - Который час? Как бабушка? Я срываюсь с места, но оказываюсь зажатой в его руках, как в силках. - Тяжело, но стабильно, - отвечает доктор. Кажется, его фамилия Пирогов, и он уже не раз подходил ко мне, чтобы попробовать уговорить поехать домой. - Вера, я Вас прошу, идите домой, поспите нормально. От вас здесь ничего не зависит, мы делаем всё, что необходимо. Я вам сразу позвоню, если что-то изменится, обещаю. -Вер, ты слышишь, что доктор говорит? Я тупо смотрю то на доктора, у которого под распахнутым халатом зелёная форма расстёгнута на три пуговицы и видно золотой крестик на густой поросли волос, то на Мишу, сжимающего мои руки в своих. На его куртке блестят свежие капли то ли дождя, то ли растаявшего снега, а руки холодные и жёсткие, будто он долго гулял без перчаток. - Вера, я настаиваю, чтобы вы поехали домой, - ещё раз повторяет доктор, который сам порядком устал и тоже не прочь отсюда уехать. - Хорошо, - наконец отвечаю я, замечая, как проясняется мишин взгляд и разглаживается глубокая скорбная морщина у него на переносице. Он помогает мне встать и, придерживая за талию, ведёт к выходу, о чём-то беседуя с доктором, но я их не слушаю.***
На улице уже больше весна, чем зима, поэтому снег на подлете к городу превращается в дождь, и улицы снова грязные и унылые до травы. В машине тепло и сладко пахнет кокосом; я сажусь на пассажирское сидение впереди и чувствую, как усталость давит на мои плечи грузом прошедших суток. Мишины руки на руле мелькают в темноте салона как бледные вспышки. Раньше мне безумно нравилось,смотреть, как он водит, но сейчас я больше думаю о конечном пункте назначения, чем о самом пути. - Когда родители прилетят, известно? Миша нарушает тишину первым. Мы стоим на длинном светофоре, поэтому он смотрит на меня, не отвлекаясь на дорогу; по его лицу мечутся огни неоновых реклам. - Утром должны прилететь, - неуклюже переворачиваюсь на левый бок, чтобы лучше его видеть. Я скучала все эти недели с тех пор, как он поцеловал меня в прихожей, но гордость не позволяла сказать об этом вслух. - Во сколько? - В семь, кажется... Миша бросает взгляд на часы, выгибает бровь. -Ещё не скоро, вся ночь впереди, - заметив мою ухмылку, смущается и поясняет - успеешь отдохнуть, я это имел в виду. Кстати, ты ела что-нибудь? Я отрицательно мотаю головой:наспех выпитый утром кофе был моей единственной едой за весь день. Была ещё шоколадная конфета от доктора, но я даже не помню её вкуса. Миша одной рукой держит руль, а другой копается в спортивной сумке, брошенной на пол за водительским креслом,а затем кладёт мне на колени питьевой йогурт и банан. - Cъешь, пока едем. Надо заехать в магазин, купить чего-нибудь готового. Что хочешь? Мишин бодрый тон не даёт мне раскисать, но я всё равно лишь безразлично пожимаю плечами в ответ. - Что купишь, мне все равно.,-но банан я все же съедаю, к его удовлетворению. Город проносится за окном машины, я узнаю и не узнаю его. Вроде бы люблю, но чего-то не хватает, хотя в Москву теперь тянет всё реже. Когда перестало тянуть? Самой интересно... - Валентина Михайловна сильно ругалась? - голубоватая подсветка приборной панели отражается на мишином лице и делает его почти мистическим. В программу бы ему такое освещение... - За прогул нет, а за прыжки... - смеётся Миша, - давно я такой трепки не получал. - Да и прогул её не порадовал, я уверена, - слабо улыбаюсь в ответ, - ты просто мне не говоришь. - Я всё объяснил, с этим нет проблем. Валентина Михайловна такие вещи понимает... Я не стала уточнять, какие именно вещи понимает Валентина Михайловна, просто закрыла глаза на секунду, а когда открыла снова, оказалось, что мы стоим у круглосуточного супермаркета, и я в машине одна. Немедленно проверяю телефон в страхе, что пропустила звонок из больницы, но телефон молчит. Я бесцельно листаю ленту новостей, пока наконец Миша не приходит с большим пакетом какой то еды и не садится обратно за руль. - О, проснулась? Я думал, успею сгонять, пока ты спишь. - Давно сплю? - интересуюсь я, зябко кутаясь в куртку и поджимая ноги. Заметив это, Миша включает обогрев на максимум, деловито трогает мою руку, чтобы убедиться, насколько я замёрзла. От этих проявлений заботы меня начинает знобить ещё сильнее, потому что я всё ещё держу в памяти эти его слова о том, что отношения ему не нужны. Глаза начинает щипать от обиды. Я не злюсь на Мишу, я обижена на обстоятельства, которые вынуждают нас отказаться от очевидных и важных вещей. - Ты плачешь что ли? - он обеспокоено заглядывает мне в лицо, едва смотря на дорогу. - Не отвлекайся! Я тру ладонями глаза и отворачиваюсь к окну, потому что я действительно плачу, кусая губы, чтобы он не слышал. - Вер, я же обещал, что всё будет хорошо, обещал? И врач сказал... - Да-да, я помню, ладно... Я буду держаться... Мы останавливаемся на парковке и выходим прямиком в сырую промозглую ночь. Миша забирает из машины все сумки и пакеты и медленно двигается к дому, я следую за ним, бросая короткий взгляд на наши чёрные окна. - Открывай, - Миша в ожидании останавливается у моей квартиры. Я, не колеблясь, прошу : - Можно к тебе? Я не хочу домой, мне страшно быть там одной. Миша улыбается, будто с облегчением, ставит сумки на пол и открывает дверь своим ключом. Знакомый запах мишиного пространства окутывает меня с головы до ног и я впервые за день вдыхаю спокойствие.***
Когда я выхожу из ванной с чистыми руками, Миша суетливо разбирает покупки , а на столе шумит закипающий чайник. - Помочь? - Конечно! Может омлет сделаешь? Ну тот, который только ты умеешь - с мукой, пышненький такой. Миша жестом объясняет, каким должен быть омлет, и я принимаюсь за дело, пока он ставит на стол тарелки и заваривает чай. - Слушай, а это не перебор - такой стол спортсмену в десять вечера? - интересуюсь я, окидывая взглядом мясную нарезку, сыр, ржаной хлеб и омлет, состоящий наполовину из простых углеводов. - Не знаю, - Миша беззаботно пожимает плечами, - может и слишком, но жрать, простите, есть хочется сильнее. - Чай без сахара будешь? - Ещё чего, - возмущается он, - две ложки, как обычно. О, главное-то забыл! С этими словами Миша достаёт из сушилки два коньячных бокала, а из холодильника - бутылку армянского коньяка. - Вот это поворот, - изумляюсь я, - спортивный режим окончательно вылетает в трубу! Я не буду, сразу говорю, и тебе не дам. Миша откручивает крышку и наливает тёмную жидкость в бокалы. - Я даже спорить с тобой не буду, ты просто выпьешь его и всё, ага? Он убирает бутылку в холодильник и садится на своё место,а я смотрю на него во все глаза и, кажется, уже пьяна, не сделав ни глотка. - Ты чего так на меня смотришь? - прищуривается Миша, поднося к носу коньяк и вдыхая его терпкий аромат. Тонкие ноздри трепещут, глаза прищурены и смотрят строго на меня, не отвернуться. Хочу сказать, что скучала. Так сильно, что выходила из дома под любым предлогом в надежде случайно встретить его. Часами гуляла возле академии и по его любимым местам. Слава богу, хватило гордости не поехать в район, где живут его родители. Хочу сказать, что его забота, искренняя и простая, разворотила мне всю душу, и я боюсь не пережить мысли о том, что это только дружба и сочувствие. В голове так много всего, что хочется сказать, а вслух произношу : - Думаю, как часто ты тут коньяком балуешься один. Я неумело вру , и по его взгляду понятно, что он об этом знает. - Редко, не переживай, - улыбка одним уголком рта выходит слишком тёплой,- давай, пока не нагрелся... Он поднимает свой бокал, я легко касаюсь его края своим бокалом. - Коньяк вроде тёплым и пьют, - умничаю я совершенно не к месту и пригубляю острую жидкость. - Ну, не знаю, каким его пьют, но знаю, что для терапевтического эффекта надо его залпом опрокинуть. Давай, до дна! Он первым опрокидывает свою порцию, кривится, отставляя в сторону пустое стекло. Я набираю воздуха в лёгкие и выпиваю свой коньяк не дыша. Пищевод обжигает едкий напиток, я закашливаюсь, утирая выступившие слезы. - Ой, вот не надо мне тут... - иронизирует Миша над моей реакцией, - я помню, как ты со своими экскурсоводами по осени усугубила шардоне, или чего там пьёт творческая интеллигенция? Я невольно смеюсь, вспоминая, как мы ехали в лифте полгода назад - Миша, порозовевший от тренировки и шуточек нашей компании, и мы - четыре перспективные студентки, получившие сертификат норёку сикэн и едва стоящие на ногах от счастья. - Не люблю то, что пьется залпом, - парирую я, и неожиданно замечаю, что меня больше не душит тревога за бабушку. Я думаю о её выздоровлении как о решенном вопросе. Мы ужинаем омлетом, запивая его сладким чаем и растягивая время. - Оставайся у меня, - вдруг говорит Миша. Эти интонации в его голосе, когда сначала чувствуешь сказанное каждой клеткой тела, а только потом слышишь... Я с облегчением киваю, соглашаясь остаться.***
Я прошу Мишу постелить мне на диване в зале, хотя он настойчиво уговаривает меня занять его кровать. - Может, кино посмотрим? - он бросает на диван подушку и толстый плед и вопросительно смотрит на меня через плечо. Я валюсь с ног от усталости, но не хочу засыпать, поэтому цепляюсь за это предложение. - Давай посмотрим, если силы есть. Мы выключаем свет и в одежде ложимся на диван, выбрав из длинного списка знакомую от первого до последнего кадра "Полицейскую академию". - Твои - то завтра как из аэропорта поедут? - невзначай интересуется Миша между подвигами сержанта Махоуни. - На такси, наверное, - отвечаю я заплетающимся языком, - а ты завтра тренируешься? - Угу, - подтверждает он, но тут же добавляет - не знаю, правда, во сколько. - М... Хорошо, что завтра выходной, на учёбу не надо, только к бабушке. Слушай, - спохватываюсь я и лезу через Мишу за телефоном, - может, врачу позвонить? - Ты с ума что ли сошла? Дай человеку отдохнуть от тебя, - с этими словами он отбирает мой телефон и бросает его на на пол подальше от дивана, не принимая никакие аргументы. - Если не звонит сам, значит, всё хорошо, - увещевает Миша, укладывая меня обратно,и я быстро перестаю сопротивляться, веря каждому его слову. Мне хорошо от коньяка ровно настолько, чтобы млеть от его близости и не позволять себе лишнего, Миша же совершенно спокоен и старательно делает вид, что заинтересован фильмом. Когда я начинаю клевать носом, он выключает телевизор и пытается тихо ускользнуть с постели, но в последний момент я отчаянно хватаю его за руку : -Останься. Пожалуйста... Я вижу, как в темноте блестят Мишины глаза. Лицо серьёзное, почти непроницаемое. Не знаю, о чём он думает в этот момент, но я слегка тяну его за руку и повторяю свою просьбу. Я знаю, что мне будет больно, но если он сейчас уйдёт, мне будет больно вдвойне. Пусть он обнимает меня, пусть держит за руку или просто лежит рядом - всё равно, пусть только будет здесь, чтобы я могла заземлиться, почувствовать себя чуть менее одинокой, чем обычно. - Это то, о чём я думаю? - Миша пытается шутить, укладываясь обратно рядом со мной. - Нет, - коньяк и осознание происходящего греют мои щеки, - просто поспи со мной. Ты будильник завёл, кстати? - Опять проза жизни... - бормочет Миша и тянется за телефоном, чтобы установить часы на пять утра. После нескольких минут лежания на спине без сна, ещё и на пионерском расстоянии, он тяжело вздыхает и выдаёт : - Чё-то фигня какая-то, я так не усну, - он возится, придвигаясь ко мне и перекидывая руку поперёк моего живота, - повернись, я тебя обниму. Можно? Миша спрашивает разрешения ради приличия, запоздало, тогда, когда уже подмял меня под себя. Я затихаю, стараясь не шевелиться, и нервно облизываю пересохшие губы, чувствуя, как душит вмиг ставшая тесной чёрная водолазка. - Мне так жарко, свитер тёплый и от тебя тепло, как от печки, - наконец заявляю я. Миша быстро находит решение : - Разденься, в чём проблема? - его дыхание щекочет мне шею. Я знаю, он не пытается меня соблазнить, но даже это знание не спасает от фиолетовых мушек перед глазами. - Мне не во что переодеться, как я разденусь? - Я бы дал тебе футболку, но мне лень вставать, - он напряжённо сопит, затем предлагает : - Хочешь, эту дам? Миша имеет в виду белую домашнюю футболку, в которую он сейчас одет. Я зажмуриваю глаза со стойким ощущением, что это всё мне просто снится, но тем не менее отвечаю согласием : - Хочу. Давай. Мы садимся на постели лицом друг к другу, чтобы переодеться. Где-то далеко за горизонтом брезжит здравая мысль, что надо соблюсти приличия и выйти из комнаты или хотя бы отойти в тень, но мысль быстро отвергается как нечто лишнее, формальное, не стоящее возможности смотреть друг другу в глаза. Миша чисто мужским жестом берётся рукой за воротник сзади и одним движением стаскивает с себя футболку. Я пытаюсь не смотреть на его обнажившееся тело, отводя взгляд и неизбежно возвращая его обратно. Дрожащими руками стаскиваю водолазку и застываю, как соляной столб из старинного предания. С минуту мы сидим так в полной тишине и бездействии. В этот момент мне в голову лезут непрошенные воспоминания о поцелуе, от которых перед глазами плывут белые круги. От размышлений отвлекает движение в темноте: Миша буднично протягивает руку и поправляет лямку розового лифчика у меня на плече. - Перевернулась... Его голос опавшей листвой шелестит в темноте, а моё сдавленное, куцее "спасибо" звучит так жалобно, потому что это всё слишком интимно, слишком близко, слишком желанно. Слишком. Без лишних слов и уточнений Миша берет меня под локти и притягивает к себе, заводя мои руки себе за спину. Меня ведёт от прикосновения его кожи к моей, от того, что его губы так близко, от того, как он смотрит на меня. Я стыдливо отвожу глаза, но кладу ладони ему на спину, чувствуя под пальцами гладкую, слегка влажную кожу. - Что сейчас будет? - напрямую спрашиваю я, чувствуя, как начинают дрожать на ресницах фонари. В ответ Миша накрывает мои губы своими губами, вырывая из моей груди удивлённый вздох, и комната вдруг начинает таять и куда-то плыть. Я пропускаю сквозь пальцы русые пряди у него на затылке и обмираю от ощущения его рук на моих плечах. - Больше ничего не будет, - он переводит дыхание и откидывает волосы со лба. Ощущение времени ещё не вернулось, но комната за его спиной постепенно начинает проявляться и нести в своих чётких очертаниях следы едва позабытых проблем. -По той же причине,? - я начинаю задыхаться от обиды, ощущая себя дважды униженной. Миша опускается на подушку, утягивая меня следом, кладёт мою голову себе на грудь, преодолевая моё сопротивление, и спокойно поясняет : - Нет, не по той же. Забудь ту причину, её больше нет, - он качает меня в своих объятиях, а его голос звучит прямо у меня над ухом, - просто ты устала, ты сегодня ничего не поймёшь. Не хочу, чтобы это произошло вот так, понимаешь? Я киваю, едва сдерживая слезы, и утыкаюсь лбом в мишину грудь, ловя тёплый запах его тела. - Мы выспимся, Нине Васильевне станет лучше, приедут родители, - перечислял Миша, разглаживая пальцами мои волосы за ухом, - тогда можно будет перейти к самому интересному, согласна? Он тихо смеётся, целуя меня в макушку. - Миш, почему ты такой? - говорю, касаясь губами его плеча, от чего слова искажаются так, что понять их смысл можно лишь со второй попытки, но Миша понимает меня без труда. - Такой - какой? - кокетливо уточняет он. - Самый лучший! - выдыхаю куда-то в острую ключицу. - У мамы спроси, как так вышло,, - снова смеётся он, дергая плечом, - не холодно? Может всё же футболку? - Нет, мне хорошо. Ты даже представить не можешь, насколько мне хорошо, думаю я, а вслух говорю: -спокойной ночи!