***
Миша злился. О, как он злился! Я боялась звонить ему, боялась снова слышать его бесцветный уставший голос, видеть воспаленные потухшие глаза и знать, что я бессильна. Я бросала всё, приникая к экрану, прижимая к губам маленький крестик и умоляя Господа быть к нему добрее. Я мчалась туда, где был он, чтобы просто быть рядом. Я сносила смотрящую мимо меня мрачную тень с бледной кожей на заострившихся скулах и терпеливо ждала, когда закончится чёрная полоса. Но с каждым днём мои надежды таяли, как дым, а сердце оплетала вязкая паутина безысходности. До темноты в глазах меня бесили эмоциональные качели, на которых он раскачивал нас обоих, а вместе с нами и всю страну. Он игнорировал прессу - он давал расслабленные интервью, он готов был заплакать - он смеялся от души. Кажется, только несколько самых близких человек знали, что за этим смехом прячется истерика, ждущая лишь удобного момента, чтобы вырваться наружу. Но я отчаянно продолжала верить. Бывали дни, когда мы просто молчали, сидя в разных концах комнаты. Порой он даже не смотрел в мою сторону, пряча глаза в телефон, словно боялся встретить в моём взгляде немой укор. После неудачных прокатов он уходил в себя, и я не могла пробиться через эту каменную стену. Сложнее всего было неделями не видеть его улыбки... Декабрьским утром, за неделю до чемпионата, позвонил Миша. Сам позвонил. - Вер, ты только не пугайся, - начал он издалека не своим голосом, естественно, до смерти меня напугав, - я в больнице, но уже всё хорошо! Пару секунд на осмысление, минуту на разговор, пятнадцать минут на сборы, полчаса на дорогу - и я на пороге его палаты. В палате чисто и светло, в окно заглядывают снежинки, а я заглядываю в Мишины глаза. Тёпло-серые с голубыми искрами, ласковые и совсем не колючие. И сам Миша удивительно робкий и послушный, будто всегда таким и был. - Как же так, Миш? Мы сидим за столом друг напротив друга. Положив подбородок на сложенные руки, я смотрю, как Миша пьёт тёплый чай, морщась от боли. - Да чего уж теперь, - с улыбкой отмахивается он, но всё же рассказывает, как оказался на больничной койке за неделю до старта. Он полон решимости поправиться и выступать, я твёрдо намерена помочь ему в этом. В его положении это кажется безумием, но я готова совершить невозможное, если это невозможное вернёт ему улыбку и блеск в глазах. Наверное, он и сам этого хочет, потому что больше не спорит со мной, выполняет все указания врача и не протестует против проявлений моей заботы. - Вер, - тихо зовёт Миша, когда я думаю, что он уже спит. - М? - я наклоняюсь ближе к его кровати, чтобы он не напрягал голос. - А ведь не зря в соседней квартире поселилась Вера, правда? Он смотрит на меня из-под полуопущенных ресниц, трогательный и сонный. Его открытая, искренняя улыбка бьёт в самое сердце. Глаза начинает щипать и заволакивать дымкой, поэтому я спешу отвести взгляд, чтобы не выглядеть сентиментальной дурой. Только не могу удержаться от того, чтобы не сжать его прохладные пальцы в своей руке. - Правда. Конечно, правда. Ты только спи и поправляйся, хорошо? -Ладно, - обещает Миша, послушно закрывая глаза и сплетая свои пальцы с моими. Его "серебро" на чемпионате спустя несколько дней - настоящее чудо, в которое не верил никто. Никто, кроме нас.***
- Да посиди ты уже! Миша встаёт со стула и тянет меня за пояс джинсов назад. Я не успеваю понять, как оказываюсь на его коленях. - Расскажи, как прошёл твой день? Что у тебя нового, как ты вообще? У нас за плечами столько всего... Не жизнь, а мясорубка, перемалывающая дни в мелкий фарш. Соревнования, сессии, курсовые, тренировки, поезда и самолёты -ни увидеться, ни наговориться. Километров сообщений и часов разговоров не хватает, чтобы рассказать обо всём, но весна приносит на мокрых крыльях новое время, которого хватит для всего, что важно. Я стараюсь лишний раз не дышать, чтобы не спугнуть момент. Сидя на мишиной кухне, на коленях у её хозяина, я рассказываю ему свои незатейливые новости. Миша придерживает меня за талию левой рукой, а правой размешивает ложечкой сахар в горячем чае. Я стараюсь не смотреть на него, но то и дело невольно останавливаю свой взгляд на его губах. Они подрагивают, складываются в улыбку, что-то спрашивают и что-то отвечают, на щеках играют ямочки, и я чувствую, что стою на краю пропасти. Мои руки безвольно лежат на коленях-я сама не смею до него даже дотронуться. Вдруг всё застывает:ложечка в стакане чая, мой рассказ, его улыбка... Даже воздух замирает, когда у Миши получается так вывернуть голову, чтобы встретиться со мной взглядами, глаза в глаза. Пока я проваливаюсь в эти серые омуты, как под мартовский лёд, он касается моих губ. Мягко, тихо, осторожно. Я не дышу. Воздух застревает где-то в горле, не опускаясь в лёгкие. Силюсь вдохнуть, но не могу, и тогда единственным верным решением кажется взять его лицо в свои ладони и вернуть поцелуй - уже не робкий, но чувственный, серьёзный, без шансов на побег. Пальцы покалывает лихорадочный румянец, пока его руки блуждают по моему телу в поисках края футболки. Я вздрагиваю и тут же обмякаю в его объятиях, под настойчивыми пальцами, изучающими меня сантиметр за сантиметром. По окну и по крыше барабанит дождь-гроза распугала электричество и квартира погрузилась во мрак, но мне кажется, что это я одна упала в черную бездну. Кислород совсем заканчивается, когда его пальцы скользят под кружево белья, касаясь напряжённой груди. На обратной стороне век, в полной темноте танцуют звезды, дыхание обрывается на вдохе, и я, словно в бреду, дергаю вверх его футболку, обнажая смуглую кожу рельефного торса. Руки путаются в его пшеничных волосах, все чувства обострены до предела,но я не смею ни прекратить, ни продолжить, положившись на судьбу и на него. - Если ты скажешь, что не надо, я перестану, - Миша жарко шепчет мне в губы эти слова, - я подожду, если ты только скажешь... Я качаю головой, сгорая от тепла его тела и собственного огня, который он во мне зажёг. Как никогда, я уверена в правильности происходящего. - Тогда не здесь - Миша всё таки отстраняется и переводит дыхание. Он обхватывает мою голову ладонями, растрепав волосы, прижимается лбом к моему лбу, смотрит пристально в глаза, - не здесь, но сейчас... родители не будут тебя искать? - Нет, они знают, что я у тебя... Он молча ставит меня на пол и решительно берёт за руку. В звенящей тишине комнаты мы вдвоём. Присев на край узкой кровати, Миша притягивает меня к себе, вновь усаживая на колени. Я не сопротивляюсь - в сущности, мне всё равно, где сидеть, важно лишь, чтобы он находился в преступной близости от меня. Но сидеть у него на бедре, одним коленом упираясь в матрас, а другим в недвусмысленно напрягшийся пах, оказывается лучше всего. Мишины руки скользят по моим рёбрам и проворно стаскивают с меня футболку, пока я дрожащими пальцами невпопад пытаюсь справиться с замком на его джинсах. Он замирает, как несколько минут назад на кухне, отводит мои руки, крепче обхватывает меня за талию, немного отстраняя от себя. Я растерянно хлопаю ресницами, словно пытаюсь понять, что происходит. - Ты маленькая такая, - нежные руки плавно очерчивают контур моего тела, влажно блестящие серые глаза повторяют этот путь вслед за руками, - маленькая, тонкая, хрупкая... Каждое новое слово Миша выдыхает вместе с поцелуем, скользя горячими губами по моему солнечному сплетению. Он впервые не шутит, не улыбается, напротив, серьёзен как никогда, и от этой серьёзности дрожат натянутые струны у меня внутри. Я всё ещё не верю, что он мог думать обо мне вот так, представлять, что однажды я буду трепетать в его руках и сходить с ума от поцелуев, но он с жаром убеждает меня в этом. Миша не даёт мне додумать - мысль обрывается на полуслове. Тихий щелчок, и следующий за ним короткий миг, за который я едва успеваю ощутить кожей прохладу ночного воздуха, а сразу после - его тёплые ладони на моей груди. Вдох, похожий на всхлип, рваное дыхание, спятивший пульс, сотни попыток выпутаться из джинсов и только одна успешная. - Тебя ведь только оберегать, на руках носить маленькую такую... маленькую... мою... Он опрокидывается на спину, утягивая меня за собой и бережно устраивая на своей груди. Я, наверное, для того только и рождена, чтобы вот так прижиматься к нему, слушая, как он шепчет мне в волосы о том, как долго ждал этого дня... Когда я на мгновение отрываюсь от него, а затем прижимаюсь снова, напряженными сосками я ощущаю гладкость его кожи, и каждый раз от этого ощущения темнеет в глазах, а в висках стучит кровь. - Миша... - сдавленно шепчу я, в очередной раз теряя контроль от этой бесконечной пытки лаской. - Что-то не так? - совсем серьёзные серые глаза, почти трезвый, незатуманенный возбуждением взгляд. - Давай... поменяемся, - я не нахожу других слов и сгораю от стыда, произнося эти. Миша ничего больше не спрашивает, осторожно укладывая меня на постель. Его тонкое тело приятной тяжестью накрывает меня, отгораживая от ночной темноты. Когда между мраком и мной есть Миша, мне уже совсем не страшно. - Скажи мне, если вдруг что-то будет не так. - Всё хорошо... Не бойся, - с трудом выдыхаю эти слова и хочу прижаться лбом к его щеке, но Миша ловит мои губы и целует так, что становится нечем дышать. Мои руки скользят по его шее, зарываются в волосы, гладят сильную спину и плечи. Я впиваюсь в его кожу пальцами, ощущая как сливаются в единое целое русла наших с ним рек. - Тише... - каждый раз шепчет он, то ли спрашивая, то ли успокаивая, а я только отрицательно мотаю головой:не надо, так - хорошо... Мы друг к другу так близко, что кожа плавится от его дыхания на моих ключицах. Таю ноябрьским первым снегом, впитываюсь в него, как вода впитывается в землю. Внезапный импульс выгибает мою спину навстречу ему, когда горячие губы смыкаются вокруг моих сосков, а Миша подхватывает меня под спину, прижимает к себе так крепко, что кажется, будто рёбра хрустят. - Миша... - зову я снова, тяну его вверх, чтобы его лицо было рядом с моим. Он понимает всё без слов, берет меня за руку, сплетает наши пальцы. Его сверкающие сотнями молний глаза - единственный источник света этой ночью. Я как мотылёк лечу на этот огонь. Миша всё читает правильно, ловит ритм, встраивает меня в него - тонкая хореография тел. - Ты же меня не отпустишь? - сам по себе вырывается вопрос, и я испуганно замираю. Доля секунды, что длится как вечность. Внимательный взгляд небесно-серых глаз. - Теперь никогда, маленькая... моя. Такая идеальная впадина на его плече, и я утыкаюсь в неё лицом, судорожно вдыхая аромат горячей кожи. Крепко сжимаю Мишины пальцы в своих, чувствуя дрожь, что сотрясает его тело. Прерывистое дыхание у моего виска как приговор-мы оба знаем, что нам друг от друга никуда не деться... Глаза у Миши всё ещё туманные, в глубине зрачков догорает огонь, но он уже улыбается усталой улыбкой. Пальцем касаюсь ямочки на его щеке - он тянется ближе к моей руке, пока я не обхватывают ладонями его лицо и целую в нос. - А чаю мы так и не попили - смеюсь я. - Утром попьём, - Миша улыбается, всё ещё глядя на меня сверху вниз, - теперь у нас будет много чаепитий. И обедов, и ужинов, - перечисляет Миша, заправляя мне за ухо спутанные волосы. - Неужели обещаешь? - поддеваю я. - Клянусь.***
Слишком яркий для этой ночи фонарь бесцеремонно разбрызгивает свой свет по сонной комнате. Я разбужена то ли назойливым электричеством, то ли щемящим чувством где-то под сердцем. Приоткрываю глаза и пытаюсь взглядом отыскать ядовитый циферблат электронных часов, чтобы узнать, как долго я пребываю в этом двухкомнатном кирпичном раю. Спустя две безрезультатные попытки вспоминаю, что имею дело с человеком из прошлого, и с этим осознанием сразу же перед взором предстают механические часы на стене, а я с удивлением начинаю различать монотонный ход дрожащих стрелок. Пять утра. Вставать ещё рано, идти домой бессмысленно - уже нет разницы уйду я сейчас или останусь ещё на пару часов, потому что ночь я провела не дома. Что там думают родители? Наверное, они всё понимают. Я осторожно переворачиваюсь на бок. Осторожно, потому что кровать слишком узкая, и я боюсь разбудить Мишу, лежащего на спине и широко раскинувшего в стороны руки, будто приглашающего в свои объятия. Сон уходит, стоит мне посмотреть на его безмятежное лицо. Так сложно удержаться, чтобы не коснуться его, и я невесомо скольжу кончиками пальцев по этим тонким чертам, рисуя в воздухе его портрет. Он очень похудел, так, что щёки запали и потерялись на фоне острых скул. Касаюсь их губами, и чувствую тёплое сонное дыхание на своём лице. У меня от него звезды в голове, но я ему не скажу об этом, потому что он обязательно спросит: как это? Я не смогу ничего ответить, потому что сама не знаю, как объяснить это чувство, просто знаю, что это похоже на воздушную яму при взлете, когда сердце ухает вниз и тебе так беспричинно хорошо, что ты не хочешь, чтобы самолёт выровнял курс. Ты хочешь навсегда застрять в этой эйфории свободного падения для сердца. Я не знаю, что он сделает, когда почувствует, что я смотрю на него и откроет глаза. Может быть, поцелует меня первым делом, или усмехнется уголком обветренных губ, или рассердится и будет ворчать, что спать под таким надзором невозможно. Я хочу узнать, что он сделает в этом случае, поэтому решаю больше не спать и дождаться, но Миша спит так крепко, словно не спал очень давно. И я лежу рядом ещё час, глажу пшеничные волосы, целую прохладный лоб, любуюсь тонкими пальцами. Иногда он открывает глаза, неосознанно улыбается, и засыпает снова, а я продолжаю водить ладонями по его груди и животу, запоминая каждую впадинку и каждый изгиб. Сумрак в комнате тает, и я почти отчётливо вижу, как стрелки подползают к шести. Спускаю ноги с кровати, босыми ступнями ощущая остывший пол. В суматошном нагромождении вещей с трудом нахожу своё бельё, одеваюсь, не спеша влезать в свои джинсы. Не хочу. Надеюсь, он будет не против... В шкафу- стопки футболок и джемперы на вешалках. Достаю футболку цвета морской волны и первое, о чем думаю: "Как она подходит к его глазам". Футболка пахнет порошком и Мишей. Не его одеколоном или гелем для душа, не дезодорантом или шампунем, а именно им самим: тёплой кожей, льдом, мягкими волосами, любимым кофе и ароматизатором из машины. Я наспех натягиваю на себя футболку и крадусь на кухню, чтобы в компании черно-белого питерского рассвета заварить нам чай. Рассвет красит двор в розовый цвет и золотит ещё сонные окна. Фонарь обиженно закрывает свой стеклянный глаз и засыпает до вечера, видя сны о подсмотренных ночью историях, среди которых есть и наша. Я ошиблась, решив, что утро будет чёрно-белым. На самом деле оно состоит из крупных мазков лилового неба, красного солнца, умбры промокшей от ливня земли. Утро имеет запахи:запах чая в прозрачном заварнике, заветренного зефира, в суете оставленного на столе, запах тёплой мишиной кожи на шее, по линии роста волос. От живота и выше закручивается спираль, когда я мыслями возвращаюсь к сегодняшней ночи. Улыбаюсь, думая, что в конце коридора, зябко кутаясь в одеяло, спит человек с глазами цвета неба. Я бесцельно слоняюсь по кухне, пока заваривается чай. Мою брошенную с вечера посуду, расставляю её по местам, выбрасываю суп, сожалея лишь о том, что не успею сварить свежий и Миша останется без обеда,но тут же представляю, как он скажет смешным голосом своё любимое: "Это пустяки, дело - то житейское!" Миша... Интересно, он ещё спит или проснулся и ищет пропажу? Я крадусь на цыпочках по сонному, тонущему в рассветной неге дому, где в каждом углу всё ещё прячутся тени грозы. Золотые лучи путаются в мишиных волосах, беспорядочно рассыпанных по подушке, спутанных, смятых в жарких объятиях ночи. Солнце крадётся от кончиков пальцев стройных сильных ног, мягкими лапами ступая всё выше, и совсем скоро достигнет успокоенного сном лица. Я тихо закрываю шторы и опускаюсь на колени у изголовья кровати. - Сколько же ты не спал... - смотрю, как подрагивают во сне светлые ресницы. Теперь я вижу, какие они на самом деле длинные. Осторожно убираю со лба льняную прядь и касаюсь прохладной кожи губами, стараясь не разбудить. - Родной... - я шепчу нежные слова, радуясь, что он их не слышит, потому что я ещё стесняюсь той мысли, что теперь принадлежу ему целиком, без остатка. Миша хмурит брови во сне, шевелит тонкими пальцами, словно наигрывает мелодию, отбрасывает с ног одеяло и снова замирает, не в силах покинуть сонное царство. Мне ужасно нравится его загар, такой беззаботно-калифорнийский на фоне серой питерской суеты. Синие простыни и выжженные солнцем светлые волосы красиво оттеняют смуглую кожу, которая словно напрашивается на прикосновения и ласки. Поддаваясь порыву, я целую мишино плечо и снова оказываюсь под магическим действием его близости, мысленно возвращаясь в минувшую ночь и ощущая сладкое напряжение внизу живота. Через силу поднимаюсь с колен и иду в ванну в надежде если уж не отрезветь, то хотя бы охладиться. Зубная щётка в прозрачном стакане только одна, как и полотенце, поэтому Мише придётся меня простить... Маленькая ванная комната быстро наполняется горячим паром,от которого большое зеркало над раковиной и серая плитка на стенах покрываются испариной. Я проскальзываю в душевую кабину и блаженно прикрываю глаза, подставляя лицо и тело под упругие струи воды. - Доброе утро! Я медлю, прежде чем повернуться на звук любимого голоса. Внутри меня завязывается тугой узел возбуждающего предвкушения. - Теперь я знаю, как должен начинаться хороший день, - шепчет Миша над моих ухом, прижимая меня спиной к своей груди и медвежьей хваткой заковывая мои плечи. - Чай снова мимо? - я пытаюсь шутить и не поддаваться нарастающему возбуждению, но, кажется, шансов у меня нет. - Может, нужно перейти на кофе? - низкие ноты в мишином голосе ласкают слух и заставляют меня теснее прижиматься к его груди. - Думаешь, поможет? - я откидываю голову назад, устраиваясь на его плече, незаметно для себя теряя нить разговора, когда он прикусывает мочку уха, успев перед этим шепнуть : - Понятия не имею... Сердце несётся на бешеных горках, когда я чувствую мишины пальцы, без колебаний скользнувшие по моему животу и задержавшиеся между бёдер. Кажется, достаточно пары прикосновений к эпицентру, чтобы я сошла с ума в его руках, но Миша знает об этом, чувствует меня и не собирается заканчивать начатое так скоро. Мне отчаянно не хватает поцелуев. Поворачиваю голову в надежде сорвать с его губ поцелуй, но лишь хватаю ртом воздух, потому что мишины пальцы знают слишком много обо мне и моих желаниях. - Это не слишком?.. Миша скользит губами по моей щеке, спускаясь по шее к плечу, кончиком языка прокладывая пунктирную дорожку на моём теле. Я накрываю рукой его руку, намекая на продолжение, чувствую, как Миша довольно ухмыляется уголком рта, не прекращает меня ласкать, но теперь делает это мучительно медленно. Вот же хитрый лис, думаю я про себя, а вслух прошу о поцелуе. - Потом, - от этого голоса тают кости и в голове образуется кристальная пустота, - потом- сколько хочешь, а сейчас будь послушной... С этими словами он прижимает меня с стене душевой, и напрягшимися сосками я ощущаю холод стекла, а спиной - горячую кожу на мишиной груди. Помимо всего, что он сейчас проделывает со мной, я схожу с ума от того, как по-хозяйски он наваливается на меня, давая ощутить всю силу натренированного тела и его влияние на мою волю. Я начинаю двигать бёдрами в такт его движениям, пытаюсь ускорить его, навязать свой ритм, но он не преклонен, и мне приходится с этим мириться. Живот каменеет и вся я вытягиваюсь по струнке, когда под мишиными пальцами начинает разгораться огонь. Он безошибочно определяет степень моей готовности к финалу и неожиданно резко прекращает ласки, поворачивая меня лицом к себе и подхватывая мою ногу под коленом. Мне кажется, взгляд у меня сейчас больше затравленный, чем возбужденный, но Миша только этого и добивался. - Может, теперь хоть поцелуешь? - я сцепляю руки в замок у него на шее и тяну на себя. Чем ближе становится мишино лицо, тем сильнее его улыбка напоминает ухмылку Чеширского Кота. - Теперь поцелую, - шепчет он уже мне в губы, и наш поцелуй смешивается с льющейся сверху водой. Кровь в висках стучит так громко, что оглушает и дезориентирует меня во времени и пространстве. Мне кажется, Миша целует меня так долго, что утро за окно плавно перетекло в вечер, но проблески разума говорят мне, что это не так. Теперь я жду, когда он опустится ниже, к горящей груди, и Миша будто читает мои мысли - красиво завершает поцелуй и скользит вниз, минуя шею и ключицы, обхватывая рукой правую грудь и лаская языком левую. Я сильнее вжимаюсь лопатками в холодное стекло и выгибаюсь ему навстречу, зарываясь пальцами в мокрые потемневшие волосы. Воздуха становится так мало, что мозг отправляет по телу сигнал о наступившей эйфории. Мне становится мало этих чувственных прикосновений, я желаю большего - материального, понятного, инстинктивного. - Мы же на этом не остановимся? - каждое слово даётся мне с трудом. Миша поднимает глаза на меня, смотрит снизу вверх, от чего его взгляд кажется абсурдно невинным в сложившейся ситуации. - Здесь нет презервативов... Я обхватываю ладонями его лицо и притягиваю к себе, шепчу Мише на ухо : - Ты же взрослый мальчик, опытный, понимаешь, что можно и так? Понимаешь? От бесноватого блеска серых глаз меня охватывает внутренняя дрожь. Я жду, когда же он привычно ухмыльнется и скажет какую-то колкость, но ничего не происходит. Я боюсь, что сказала что-то лишнее, но следующие его действия убеждают меня в обратном. Тягуче - медленные толчки в сопровождении нежных поцелуев... Я начинаю привыкать к тому, что Миша состоит из контрастов. Одной рукой он всё так же держит меня под коленом, а другой прижимает к себе,пока я в это время глажу его поясницу, спускаясь к ягодицам, очерчивая руками идеальную линию бёдер. - Всё хорошо? - неожиданно спрашивает Миша, заставая меня врасплох. - Да, - киваю в ответ. - Не страшно? - улыбка выходит несколько нервной. - А чего я с тобой могу бояться? - Меня? - Тебя я уже приручила... - мы оба понимаем, что это правда. Поэтому нам не страшно. Наш диалог между делом сильно возбуждает не только меня, поэтому темп начинает меняться, нарастать до той степени, когда мы оба можем его поддерживать. Отчаянно хочется впиться ногтями в мишины плечи и спину, но я сдерживаю себя, понимая, что лишние вопросы в раздевалке ни к чему. Рваное дыхание, одно на двоих, приближает развязку. Я пытаюсь не закричать, утыкаясь лицом в мишино плечо, но из груди всё равно вырывается стон. Успеваю подумать о соседях (интересно, что они там думают о том, что в соседней квартире всё утро льётся вода?) прежде чем лишаюсь возможности думать в принципе, поглощаемая пучиной наслаждения, и совсем скоро Мишу накрывает та же волна. Мы медленно стекаем на пол душевой, Миша - привалившись к стене, я - на его груди. Шум воды едва ли заглушает наше тяжёлое дыхание. Он гладит мои волосы, целует нежно в макушку, и мне кажется, что от всей моей любви и нежности к нему меня может разорвать на куски. Обхватываю его обеими руками за талию, прижимаюсь ухом к груди, чтобы лучше слышать, как бьётся это родное сердце. - Я заварила чай, пока ты спал, может, позавтракаем? - Давай позавтракаем,-соглашается он, - Вер? - М? - поднимаю глаза и встречаюсь с ним взглядом. Не скажет, сразу понятно. Я улыбаюсь собственным мыслям. - Вера... Люблю... твоё имя... - Я знаю. Я твоё тоже... люблю - Может, помоемся, раз уж пришли? Я смеюсь в ответ на Мишины слова, а он тянется за гелем и круглым шариком нейлоновой мочалки. Пары сантиметров не хватает, чтобы схватить флакон мокрыми руками, и Миша, чертыхаясь, вынужден встать в полный рост. Я поднимаюсь следом, цепляясь за него в районе талии и болезненно морщась от ощущения иголок в затекших ногах. - Маленькая у тебя душевая, - жалуюсь я, выжимая Мише на спину мыльную пену и распределяя её мочалкой. - Десять минут назад тебя всё устраивало, - парирует он, отбирает мочалку и проделывает те же манипуляции со мной. - Мне было не до её размеров, - смеюсь я. - Начинается! Кровать у меня узкая, кабина маленькая... Спиной повернись! - командует он. Я послушно поворачиваюсь спиной к Мише, подбирая наверх мокрые волосы. - А это что? Мишины пальцы останавливаются на глубоком шраме на моем плече. - Качелями прилетело, - беспечно поясняю я, - лет пять мне было. У нас такая игра была с ребятами: раскачиваешься на качелях посильнее и прыгаешь, кто дальше. Я вот раскачалась и не вовремя спрыгнула, тут меня железные качели и догнали. - Сильно плакала? - Ещё как! Всю дорогу до больницы и там, пока зашивали. - Ты моя хорошая... Миша нежно касается губами шрама, который до сих пор пульсирует на непогоду. Он скрещивает руки у меня на животе и крепко прижимает к себе, кладёт голову мне на плечо. Сверху мне видно его тонкий профиль, падающие на скулы тени от ресниц, трогательный румянец на щеках... Я накрываю ладонями его руки на моем животе и щекой прижимаюсь к мокрым волосам, от которых исходит бодрый ментоловый аромат шампуня. - Завтракать пойдём? Мой голос тонет в шум воды. Миша ещё раз коротко целует меня в плечо и поворачивает кран. - Идём, конечно! - он берётся за ручку двери, чтобы открыть кабину, но я перехватываю его руку. - Там холодно, не хочу выходить! Протяни мне полотенце! - Давай-давай, привыкай к холоду! Миша раскатисто смеётся, резко отодвигает в сторону стеклянную дверь и тянет меня за собой. Я хохочу вместе с ним, падая ему на руки и едва успевая захватит единственное большое полотенце.***
- Ух ты! Так вот чего не хватало этой футболке! Миша появляется в кухне, когда я набираю в электрический чайник свежую порцию воды. Я смотрю на свои голые ноги, на край футболки, едва прикрывающий всё интересное и немного смущаюсь. - Хотела ощутить себя героиней мелодрамы, которая рассекает по дому в мужской рубашке на голое тело. Миша смеётся, усаживаясь на широкий пустой подоконник,чтобы быть ближе ко мне, пока я разбиваю яйца в сковородку. На нём чёрные шорты и белая растянутая майка. Вырезы на ней такие глубокие, что я вижу очертания рёбер, вырисовывающиеся под карамельной кожей. - Чай остыл, суп испортился, - докладываю я, - всё из-за тебя. Ты сегодня без обеда. Я ставлю на стол тарелки и кружки под пристальным взглядом смеющихся глаз. - Как же круто! - наконец произносит Миша. Я поворачиваю голову, чтобы понять, о чем именно он говорит. Солнце преломляется на его плечах и подсвечивает силуэт золотым. - Круто что? - уточняю я, - что ты без обеда? - Круто, что ты тут бегаешь по моей кухне, в моей футболке, кипишуешь из-за испорченного супа, трешь мне спинку в душе, - он мечтательно закатывает глаза, а я не удерживаюсь от того, чтобы не растрепать его ещё влажные волосы, когда пробегаю мимо, - Это так... - Так - как? Бело-жёлтые ромашки глазуньи соскальзывают на тарелку. - По-домашнему, что ли, - пожимает плечами Михаил, а потом ловит меня за футболку и притягивает к себе. - Утренний поцелуйчик? - он игриво приподнимает бровь и целует меня в губы, легко касаясь пальцами моих обнажённых ног. Когда у меня в голове проскакивает мысль, что чаю мы снова не попьём, Миша вдруг резко отстраняется от меня со словами : - Вер, ну сколько можно ко мне приставать? Накорми уже наконец, у меня, кажется, истощение. -Ну и сволочь же ты, Коляда! Я бью его ладонями в грудь и, смеясь, отхожу к холодильнику. - М, как моя фамилия звучит из твоих уст! - мурлычет Миша. - Уст? Ты серьёзно? Питер такой Питер! - смеюсь в ответ. - Я серьёзно про фамилию, - настаивает Миша, - свыкайся с этой мыслью. - Ты мне угрожаешь что ли? - стараюсь быть серьёзной, но губы сами расплываются в улыбке. - А то! Миша хитро прищуривается и садится за стол, с видимым наслаждением склоняясь над дымящейся тарелкой. - Сахар положить ? - Конечно, две ложки. Миша готов отказаться от чего угодно, но не от сладкого чая. Я это знаю, но всё равно спрашиваю каждый раз. - Ты не перестанешь со мной общаться после этого? - я киваю на кусок белого хлеба в моей руке, на который я щедро мажу сливочное масло и укладываю ломтик сыра. - Перестану, если ты не положишь сверху колбасу и не сделаешь мне такой же, - заявляет Миша, быстро расправляясь с яичницей и отставляя в сторону пустую тарелку. - Приходи сегодня ужинать к нам, хорошо? - Думаешь, твои родители будут мне рады? - Миша намекает на сегодняшнюю ночь. - Ну вот и ответишь заодно перед ними, как я у тебя оказалась и почему ты меня домой не вернул. - Сложный денёк предстоит, - наигранно вздыхает Миша, откусывая трёхэтажный бутерброд. После завтрака Миша провожает меня до двери нашей квартиры,но перед этим мы долго целуемся за мусоропроводом, хихикая и вздрагивая от каждого шороха, как восьмиклассники. Реальная возможность быть застуканными щекочет нервы. - Всё, я пошла, - я отстраняюсь от Миши, хотя он всё ещё держит меня за талию. - Ты сегодня идёшь на занятия? - интересуется он. - Иду, только не к первой паре. К первой лень, - я зеваю, прикрывая рот ладонью, - поеду к третьей. Наверное.. - Да ты бунтарь! - У тебя научилась, - я легонько щелкаю Мишу по носу, - удачи на тренировке, не валяй там. - Ну... Не могу обещать, я всё же был лишён сегодня полноценного отдыха... - Ты невыносим, - я закатываю глаза и, вырвавшись из кольца мишиных рук, бегу к своей квартире. - Во сколько заехать? - Не раньше четырёх. Я позвоню, чтобы сказать точнее. Сегодня ужинаешь у нас, у тебя нечего, - напоминаю я и проскальзываю домой, оставляя Мишу наедине с мусоропроводом и его блаженной улыбкой. В коридоре я первым делом сталкиваюсь с бабушкой. Родителей не видно и не слышно, поэтому я отчаянно надеюсь, что их уже нет дома. В кухне на плите свистит чайник, а бабушка взглядом изучает меня, устроившись на деревянной скамейке в прихожей. - Доброе утро. Голос мой звучит неуверенно - я сразу пытаюсь понять, что меня ждёт, потому осторожно интересуюсь у бабушки : - Ты одна? Её глаза смеются, но голос совершенно спокоен. Ещё довольно рано, но бабушкины волосы собраны в причёску, стрелки на своих местах, а изумрудный домашний халат сменило льняное платье. - Одна, одна. У меня, в отличие от некоторых, нет кавалера. - Ба! - я смущённо улыбаюсь, - вообще-то я про родителей спрашиваю. - Ушли час назад. - А чего так рано? - удивляюсь я, стоя посреди коридора и натягивая домашние шорты и футболку. - Куда-то они сегодня едут в область, надо быть там пораньше,-поясняет бабушка и тут же спрашивает : - Полагаю, чай ты со мной пить не будешь? - Ну отчего же... - мурлычу я, стоя в дверном проёме кухни, прислонившись виском к косяку, - почему бы не попить с тобой чаю? - Я думала, тебя уже в другом месте напоили. - Там тоже поили, но я ещё хочу. Пятна солнечного света разбросаны по всей кухне, на столе -мятный чай, сладости и бабушкина традиционная овсянка. В приоткрытое окно тонкой струйкой вползает робкая северная весна. - Чего-то родители мне не звонили, не искали... Не знаешь, почему? Я ковыряю кашу ложкой, хотя есть её мне совершенно не хочется. - Я запретила, - отвечает бабушка, убирая тарелки - свою, пустую, и мою, с едва тронутой порцией каши. - Серьёзно?! Что ты им сказала? - Чтоб оставили тебя в покое. Сказала, что девушке двадцать лет и она имеет право на самостоятельность и личную жизнь. Я наблюдаю, как в тонкие белые кружки льётся янтарный терпкий чай и не верю своим ушам. - А как же их любимый аргумент в лице Артёма? - Слишком много чести Артёму и совершенно никакой - твоим родителям, если мы будем о нем постоянно вспоминать, - резонно замечает бабушка, разворачивая свои любимые трюфельные конфеты. На часах уже девять, первая пара в самом разгаре, а мне так хорошо, что идти в институт нет никакого желания. -Ба, я позвала Мишу на ужин... Чай обжигает язык, я дую в чашку, ожидая бабушкин ответ. - Прекрасно, я очень рада! Он давно не заходил. - Правда? - радуюсь я, - а то он сегодня и так без обеда. - То есть, ты всю ночь варила суп, а на обед в итоге ничего нет? Неплохо. Ироничный бабушкин тон вызывает смущенную улыбку. - Ну как-то так вышло... - Я так понимаю, нашлось занятие поинтереснее приготовления обеда? От неожиданности чай идёт не в то горло, и я с трудом выдавливаю из себя : - Ба, а это ничего вообще, что мы с тобой такие вещи обсуждаем? - А с кем тебе это обсуждать? С родителями твоими узколобыми или с завистливыми подружками? Бабушкина тактичность дала сбой не иначе как под мишиными чарами. - Почему сразу завистливыми?-смеюсь я, понимая при этом, что бабушка права. - Потому что даже я завидую, - вздыхает она, - но у меня хотя бы есть шанс заполучить Михаила в качестве зятя, а у них - нет. Мы смеёмся до слёз. Это было бы абсурдом, если бы не было правдой. - Кстати, есть такая вероятность, что гордость нации войдёт в состав сборной нашей семьи? Я хитро улыбаюсь из-за чашки и пожимаю плечами : - Всякое может быть... - А Япония твоя как же? - интересуется бабушка. - Ну а что Япония? Поеду, конечно. Миша сам там часто бывает, тем более, это только на год. - И то правда,-соглашается бабуля, - в институт едешь, прогульщица? - Выбора нет, - вздыхаю я, поднимаясь из - за стола, - Миша обещал меня забрать.