Настоящий Малфой

Broken Iris - Colorful Mind       Первично, конечно, разочарование. Отец являлся его авторитетом всю жизнь, начиная с сознательного возраста Драко и заканчивая подростковым. Дальше - лишь преданность. Он слышал (и его так учили), что Малфои - одни из величайших чистокровных волшебников. Кровь - внушали ему с пяти лет - вот, что важно. Наследие. Род. Достоинство. Тот, кто порочит и мешает свою кровь с магловской, - не может называться человеком.       Малфой слушал, впитывал и запоминал проповеди отца. Правда, он никогда не видел его за занятиями сложной магией, эти дела он поручал своим менее именитым слугам и помощникам.       Разочарование обрушилось на него впервые, когда отца исключили из совета попечителей школы. Но Драко со стыдом отметил вовсе не сам факт, а то, что отец ошибся. Его всемогущий отец ошибся. И он действовал исподтишка, что слегка не вписывалось в мировосприятие Драко, который видел своего отца величайшим магом.       “Настоящий Малфой - непревзойденный волшебник”, - слышал он не раз. Очередная сокрушительная волна разочарования настигла Драко, когда он понял, что для его отца существует другой авторитет. И это Лорд Волан-де-Морт. Теперь Люциус не единственный, на кого стоит равняться.       Будучи ребенком, Драко не мог, не смел признаться себе, что Лорд его пугает.       “Настоящий Малфой никого не боится”...       Он вызывал у мальчика настоящий ужас, и, если бы у Драко был выбор, он бы держался от него подальше.       Окончательное, как провал в бездну, разочарование пришло на старших курсах, на заре второй проклятой магической войны, когда Лорд начал набирать силы, питая новую телесную оболочку. Драко впервые увидел, что отец лебезит, боится. Он ничтожен. Он в опале. Внезапно он не всесилен, защиты нет, игры закончились. И кончились очень жестоко, разрывая иллюзорный мир, центром которого всегда был Драко Малфой…       Он в последний раз посмотрел на себя в зеркало ничего не выражающим, отстраненным взором, надел на голову шляпу. За окном стучал дождь, но он не заглушил негромкого постукивания в дверь.       - Входи, - пробормотал Драко.       Прошелестев подолом мантии, Астория аккуратно вошла в комнату и взглянула на жениха с удивлением:       - Я думала, мы сегодня вечером едем в город.       - Так и есть. Я вернусь раньше, - он легко поцеловал ее в щеку. - Прости, ты же знаешь, мне действительно нужно ехать.       - Школа позади, но ты всё так же любишь книги, - улыбнулась она с печалью. - Если задержишься, ничего страшного, я знаю, как ты занят.       - Исключено. Я буду вовремя, - сказал он с несколько шутливой строгостью на своём обычно неподвижном лице. - Можешь подбирать платье.       - То синее, возможно? Оно тебе нравилось.       - Как скажешь… - он уже собирался уходить.       “У меня нет синего платья”, - подумала печально Астория, но промолчала.       Они были нужны друг другу, хотя почти ничего не испытывали один к другому, кроме легкого сочувствия и понимания. Ни на что иное у них просто не хватало сил и желания.       Драко не собирается повторять ошибок отца, который видел в даваемых им заповедях только фикцию. Он - Драко - будет сильнее всех. Он - наследник рода - будет гордо держать голову, даже если у него нет на это никаких причин. Ни малейших. И он знает это…       Поправил перчатки и, развернувшись, ровным шагом вышел из гардеробной. Он предпочитал сам ездить за книгами. Маршрут от поместья до лавки был им давным давно выучен, но он не отказывал себе в этом почти стариковском удовольствии. Если он не пропадал на бесконечных выездах, если он не занят деловыми балами и приемами, еще множество раз если… то Драко находил время посетить именно этот магазин. И дело вовсе не в том, что там продаются нужные ему редкие издания.       Он помнил себя в двенадцать лет так, словно это было на прошлой неделе. Наглый, капризный, избалованный, самоуверенный мальчишка, чья сила держалась только на авторитете отца. Драко жил в воображаемом мире, где он - и есть истинное добро, а всё остальное пытается почему-то ему помешать.       “Настоящий Малфой не стыдится своих поступков”.       И он не стыдился того, что издевался над Грейнджер. Он по-прежнему с прохладной неприязнью воспринимал Гриффиндор. Если он просто слышал это слово, его верхняя губа чуть капризно приподнималась. Едва заметное микродвижение отвращения.       Вроде бы, он уже не мальчик, но, боже, как живы воспоминания…       Он считал долгом издеваться над ней и искренне находил в этом удовольствие. Он ненавидел ее с первой встречи. Вся какая-то нелепая со своими космами, торчащими в разные стороны, да еще и рождена простыми маглами. Она смела быть лучше всех на курсе, отличница, зазнайка. Нонсенс. У грязнокровок не бывает таких способностей, и точка.       Никто не знал этого, но Драко пытался превзойти в магии не Поттера - это было не слишком сложно, - а ее. Превзойти ее - значило доказать правоту парадигмы, на которой он вырос. Гермиона не должна быть лучше и сильнее, это ходячее недоразумение на теле мира и магического сообщества.       Вместе с тем, как он разочаровывался в отце, приходили и перемены в отношении Золотого Трио. Война всё изменила. Ему поручили убить Дамблдора. Ему сказали - ты должен. Ты обязан. Ты - Драко Малфой, пожиратель смерти, наследник чистокровной семьи магов. Ты сделаешь это.       “Настоящий Малфой непревзойденный волшебник”...       Но он не был убийцей. В шоке он воспринял данное открытие как позорную слабость. Он помнил, как дрожали его руки. Как в полном одиночестве он рыдал, осознавая ненависть к себе, ужас и понимание того, что мир попросту рушится. Глупое привидение дурнушки было единственным существом, способным его выслушать. И Драко схватился за эту возможность, он выговаривался. Он исповедовался часами, взахлеб, почти кричал, ходил из стороны в сторону, его глаза порой сверкали настоящим огнем, какой в нём никто не замечал, потому что он запирал его на все замки.       “Настоящий Малфой всегда себя контролирует”.       Пока он ехал в магазин и перед глазами, расплываясь в дожде, неторопливо протекал пейзаж, пытался ответить на вопрос.       Когда же это началось?       Наверное, со Святочного Бала. Приглядевшись, в толпе народа он с трудом узнал Гермиону. Дело было не в том, что она оказалась ослепительна. И не в том, что Виктор Крам, заметив это, пригласил ее танцевать с ним. Его поразило, что вместо черной ненависти от ее триумфа он испытал легкий, едва ли понятный, но вполне отчетливый страх. Страх коснулся сердца и тихонько, вкрадчиво испарился…       Сейчас-то Драко прекрасно понимал причину, но не тогда. На секунду он увидел не Гермиону, другую девушку, не рожденную простыми родителями, прекрасную волшебницу, которую ждет… что?       Вспомнив, что Грейнджер - грязнокровка, он мысленно пожал плечами с досадой. “Да, какое мне дело? Нынче в мире всё с ног на голову. Улыбайся, улыбайся, Грейнджер. Мы еще посмотрим, кто улыбнётся последний”.       Всё окончательно переменилось и во время и после войны. С конца шестого курса и весь седьмой Драко переосмысливал происходящее, находясь в сонном, паралитическом нокауте. По пунктам: заповеди отца ничего не значили, сам его отец ничего не значил, положение в обществе утеряно, они в опале, и Лорд поселился у них в поместье, как у себя на кухне.       Он уже не ненавидел Гермиону, потому что видел ее на войне, когда стало кристально и безжалостно ясно, кто и что из себя представляет. Он видел ее, Рона и Гарри. Там, на магическом фронте, стерлись границы, и его накрыла жуткая, черная пелена осознания, что сказка, в которой он жил, являлась иллюзией. И отныне он обязан, во-первых, выжить, спасти семью, а во-вторых, вернуть себе себя. Настоящего Малфоя.       Он не жалел ни о чём, потому что запретил себе. Ни о том, что издевался над ней. Ни о том, что пытался убить Дамблдора. Он выполнял свой долг, точка, никаких обсуждений. Надо жить дальше. У него нет никаких причин стоять с гордо поднятой головой, но он будет, пусть и выглядит бледнее обычного, как стоик перед казнью.       Вся его жизнь теперь - казнь.       За тот проклятый седьмой курс, где он воочию увидел, кто он и кто истинный Выживший. Кто Гермиона и кто Лорд, которого он ненавидел до дрожи в теле гораздо сильнее, чем кого бы то ни было.       Он прекрасно понимал с одной стороны, что Рон - лучшая пассия для Гермионы. Большинство видят Уизли эдаким увальнем, который толком ни на что не годен, но Драко осознавал, что Рон опаснее и сильнее, чем кажется. У Грейнджер всё-таки есть некоторый вкус, ее привлекает истинная сила духа.       Иногда - очень редко - он встречается с ней на улицах города. Драко позволяет себе немногое - касается края своей шляпы, кивая девушке, и она, едва взглянув на него, отвечает так же кивком. Потом они не видятся пару месяцев. Вернее, так думает Гермиона, которая полюбила один уютный, но тесный книжный магазин.       Да, Рон, несомненно, ей подходит, и Драко хладнокровно понимал данный факт.       Постучав кончиками пальцев по коленке, он снова спросил себя: когда… когда точно это началось?       На седьмом курсе или раньше, еще до Святочного Бала? Прикрыв глаза, он вспоминал ее лицо и то, как оно менялось с течением времени. Хитрая, ловкая, сильная, опасная, бесконечно нежная и женственная… Зависть и ненависть помогли Драко довольно долго укрываться от того, что он к ней чувствовал. Всё вскрылось позднее.       Спокойное, неотвратимое и ясное, как день, восхищение ею… Он целенаправленно душил его. Четко понимал, насколько далеко находится от той, кого любит. Он не оставил себе ни намека на надежду, он уважал Асторию и смирился с жизнью в компании той, что его не интересует, но хотя бы отчасти понимает.       Правда, колол в сердце странный страх, когда он видел Гермиону. Как тогда, когда он мельком заметил ее расстроенной из-за Рональда Уизли на балу.       Он наблюдал волшебницу, которая могла бы быть чистокровной. Он видел дом, троих детей, располневшего Рона, сорокалетнюю Гермиону в аккуратной, полуделовой мантии. В одной руке бумаги из министерства магии, в другой ребенок, на глазах очки. И эта вот картина повергала его в ужас. В голове на секунду темнело.       Гермиона ассоциировалась у него совсем с иной картиной. Он видел ее более свободной. Он видел в ней сокровище, которое должно принадлежать себе и достойнейшему. Он видел, как она совершает нечто великое, и твердо понимал, что с ее талантами она вполне способна на невероятные магические открытия. К чести его будет сказано, он не имел в виду себя, говоря о “достойнейшем”, потому что был слишком далек от каких-либо бессмысленных и бесплодных мечтаний. Он бы не желал ей замужества, вообще, и искренне считал, что семья убьет со временем ее магические способности. Также он был уверен, что сама Гермиона с Роном будет исключительно счастлива. И именно это пугало его больше всего. Как существование огромной природной, нелепой аномалии, которую он физически не в состоянии изменить.       Этот страх вынуждал ездить в книжный магазин, где она часто бывала, но не замечала Драко.       Он почти не следил за ней. Зайдя в лавку, он спокойно направлялся конкретно к заинтересовавшим его книгам, выбирал несколько, садился в кресло и листал их, а потом шел к кассе. Он прекрасно знал, что любимый отдел Грейнджер с историей находится слева и внизу под лестницей. Ему хватало одного мимолетного взгляда на нее и простого факта, что конкретно сейчас она рядом. Какие-то минут двадцать или пятнадцать. Он не вызывал в Гермионе ничего, кроме сильного отвращения, и прекрасно это знал.       Драко взглянул на часы, вышел на улицу, надел на голову шляпу и прошел в холл магазина. Ни на ком не останавливая взора, поднялся по винтовой лестнице к разделу редких чар и полчаса просматривал корешки книг в поисках новинок. Под ноги ему упал белый лист бумаги, на котором ровным почерком значилось: “Удивительные истории создания артефактов. Том 2, издание отредактированное, дополненное”.       Он обернулся. Грейнджер поспешно покидала магазин, видимо, заметив Драко. Он пошел за ней.       - Гермиона.       Она не ответила.       - Гермиона…       “Не смей произносить моё имя после того, как шесть лет я была исключительно грязнокровкой”. Она, тем не менее, развернулась - медленно, карие глаза излучали несвойственный им холод. Драко протянул ей лист бумаги, и девушка кивнула ему.       - В этом издании нет того, что ты ищешь, - не выдержал он.       Она остановилась, словно услышала, как заговорил шкаф. Повернувшись к нему, сдвинула брови. “Ты пытаешься со мной общаться? Серьезно?”       - Полагаю, это не твое дело.       - Четвертое издание, пятидесятая страница. Только намеки, - сухо произнес он, почти не глядя на нее. - У меня есть пара мыслей, но едва ли ты сочтешь их интересными.       - Едва ли, - подчеркнула она.       Поджав губы, он почти насмешливо кивнул ей:       - Доброго дня… мисс Грейнджер.       Ей стоило огромного труда, чтобы не выплюнуть ему вслед: “Интересно, почему ты имя моё до сих пор помнишь? Проклятый лицемер”.       Она содрогнулась и смяла в руке листочек. Ей казалось, что одно прикосновение Драко осквернило его. Ей не нравилось это испытывать, и Гермиона поспешила избавиться от непрошеных негативных эмоций. Стройная фигура Малфоя в его обычном черном костюме уже давно скрылась за шкафами, а она всё еще стояла на месте.       Гермиона умела держать себя в руках по-настоящему хорошо. Просто так Драко не стал бы говорить с ней. Тем более о книгах. Она выдохнула и неторопливо прошла обратно к полке. Вытащила оттуда четвертое издание и открыла пятидесятую страницу.       “Глава восьмая. Невероятная история создания маховика времени. Основы временных парадоксов, случай Элоиз Минтамбл”.       Откуда Драко узнал, что она интересуется этим? И почему ему известны ее мысли, учитывая его предупреждение - “только намеки”. То есть - лишь намеки на интересующие ее вопросы. Гермиона никому не рассказывала об этом. Пожалуй, лишь Гарри был способен толком ее понять, она старалась не забивать голову Рона подобной чепухой. По его словам, ему хватило уроков трансфигурации еще в Хогвартсе.       Она неторопливо взяла книгу с полки и отправилась к кассе.       Уже дома Гермиона раскрыла томик, рассеянно поднимаясь по лестнице к себе в комнату.       Рона еще не было, он помогал брату в магазине с Вредилками. Сейчас Джорджу как никогда необходим именно Рон, и она не удивлялась тому, что ее жених задерживается. Она прекрасно всё понимала.       Когда он возвращался, то нежно и аккуратно целовал ее, обнимая за талию, словно будучи неуверенным в том, что это сокровище принадлежит ему одному. Гермиона любила его, наверное, курса со второго точно. Однажды она заметила, как солнце сверкает на рыжих ресницах и волосах. Когда он улыбался, создавалось впечатление, что ей море по колено. Он являлся той частью мира, в которой скопился весь возможный солнечный свет. И не было ничего хуже, чем когда он расстраивался или чувствовал себя неуверенным. Он практически спас мир, но до сих пор конфузливо с усмешкой говорит, что навеки останется в ее тени и почти гордится этим. Как и тем, что Гермиона не сводит с него глаз, если наблюдает его на метле. Ее карие глаза медленно загораются, и на губах появляется значительная улыбка.       Только одно смущало ее, и она никогда не говорила с Роном об этом. Дети. Он наверняка захочет их и, конечно, будет прекрасным отцом. Гермиона нежно любила малышей и запросто могла бы преподавать в Хогвартсе, если бы для нее это не значило ограничить себя. Только почему-то она прогоняла все мысли о том, чтобы забеременеть от Рона. Пока разговоры об этом между ними представляли собой шутки и смутные мечты, но девушка внутренне холодела при мысли о беременности. Говорила себе: “Это нормально, это пройдет. Я верхом на драконе летала, и ничего. Глупо бояться того, что принесет мне счастье”.       Иногда ей было одиноко. Гарри, ставший невероятно популярным, часто пропадал в министерстве. Джинни не понимала интересов Гермионы, и она старалась не трогать Рона, который иногда весело признавался:       - Знаешь, я всё-таки валенок. Ты пока говори, а я буду молча биться головой об стенку. Возможно, это поможет мне лучше тебя понимать.       Но она прекрасно догадывалась, какая горечь за этим кроется и как Рону неудобно от того, насколько ослепительно талантлива его девушка. Он гордился ей, но неуверенно чувствовал себя.       Словом, Гермионе почти не с кем было говорить, а завязывать знакомства на свою беду она умела довольно плохо. Ловила себя на том, что ходит по комнате и вслух проговаривает свои мысли. Смеялась над собой, и смех этот был грустный.       Еще неприятнее поразило ее, что Драко оказался прав. В главе, которую она проштудировала, и впрямь нашлись лишь намеки. Девушка изучала непосредственную связь активной магии с временем, как отдельной материей, и поняла, что искать придется в другом месте.       Драко легко схватывал ее интересы, даже не особенно следя за ней, потому что мыслил примерно похожим образом. Несмотря на золотое детство, его жестоко наказывали за то, что он ленился или показывал плохие успехи. Быть первым даже после школы - эта цель ни на минуту не оставляла его. Он плотно занимался алхимией и изучением артефактов. Время являлось одним из предметов его изучения, и именно таким образом в тесном магазине он заметил, какую конкретно литературу читает в зале Гермиона.       В груди заныло от ироничной схожести их мыслей. Драко позволил себе измученную улыбку.       Направляясь тем пасмурным днем домой строго в то время, в какое обещал невесте, он возвращался к соблазнительным ему мыслям хоть немного поучаствовать в том, чем занималась Гермиона. Он желал только иметь возможность взаимодействия с ней хотя бы на техническом языке магии. Допустим, в переписке, где их общение не выходило бы за грани официальных норм. Это примирило бы его со своей жизнью.       Он осознавал, что такие мысли почти бесчестны, учитывая, как он относился к ней всё это время, но это нисколько его не смущало. Клеймо змея, антигероя и отвратительного предателя на челе Драко всё равно останется до смерти. Никаких предосудительных поползновений в адрес Гермионы он не позволял себе даже в мыслях, но вовсе не потому, что любил ее. Ему до сих пор было нелегко принять тот факт, что она победила его до основания - на магическом поле боя, в моральном плане и при этом заодно как бы между прочим случайно захватила себе его сердце.       “Ничего страшного, - хладнокровно думал Драко. - Без него великолепно обойдусь, как и все в моём роду. Это не слишком мешало нам оставаться теми, кто мы есть”.       - О, ты вернулся, - в голосе Астории прозвучало легкое удивление. Изящная девушка свесилась с перил и улыбнулась Драко.       - Не похоже, что ты готова. Мы скоро едем в город, - напомнил Малфой, стремительно поднимаясь к ней и аккуратно отводя от перила - не столько заботливо, сколько механически. - Осторожней.       Затем он прошел мимо нее, приспустил темно-фиолетовый галстук и снял перчатки.       - Ты выглядишь взволнованным. Удалось узнать что-то интересное?       Астория всегда поражала его способностью угадывать по спокойной мимике малейшие оттенки настроения. Это восхищало, но иногда и раздражало. Ему смутно казалось, что за невинными вопросами таится опасность.       - Да, - ответил он. - Но я не хотел бы утомлять тебя ненужными подробностями.       - Понимаю. Просто напоминаю, что я тоже маг и немножко смыслю в этих твоих сверхсекретных экспериментах.       Он изобразил тень улыбки, словно благодаря ее за попытку понимания:       - Разумеется. Если хочешь, поговорим по дороге в город.       Хотя оба они знали, что едва ли будут поддерживать беседы на эти темы. Астория умела слушать, у нее был ровный характер и своеобразный стержень силы, который позволял ей менять свое отношение к маглам. За это Драко в тайне уважал ее, хотя никогда не говорил вслух.       Она по-своему любила Драко. Во-первых, он очень красив. Во-вторых, происходит из древнего, уважаемого рода, и ребенок, который у них появится, несомненно, это унаследует. В-третьих, ей нравилось то, с какой выдержкой и стойкостью он принимал на себя все удары после войны. Казалось, этот спокойный щит невозмутимости просто невозможно чем-либо пробить. И беспокоил ее только его взгляд серьезного, вдумчивого, но словно раньше времени постаревшего юноши, вся молодость которого пройдет почти в одиночестве, без смеха и жизни. Астория старалась дать то, что ему не доставало, и он ценил это, был с ней нежен и внимателен. Сердце ее порой болело от понимания, что он никогда ее не полюбит, но она часто спрашивала себя, нужно ли ей это, вообще. После всего произошедшего ей хотелось только покоя, и рядом с Драко она чувствовала себя спокойно. Когда невеста спросила его впервые о том, что он думает о детях, он проигнорировал довольно странно.       - Знаешь, мне почему-то не кажется трагедией, если род Малфоев прервется на нас с тобой.       Они почти не возвращались к этой теме, у обоих были на это свои причины.       Даже во время ужина мысли Драко неуклонно тянулись к затее, пришедшей в голову, когда он покинул книжный магазин.       Ему известен ее адрес, он сможет присылать ей письма инкогнито. В этих посланиях не будет ничего лишнего. Ничего личного. Но придется ненадолго ограничить себя в плане посещений книжного магазина, следовало соблюдать осторожность.       "Понятие «время» возможно рассматривать как условно отдельную материю, - он начал писать это, опустив всякие приветствия. - Время делится на циклы вне зависимости от разумного наблюдателя. Наше субъективное представление о нём позволяет нам делить его на удобные понятия. Тем не менее, даже если убрать из условий поставленной задачи разумного наблюдателя, время для камня, для планеты и для самой магии продолжит идти. Я бы обратил внимание на следующий вопрос: как именно в отсутствии наблюдателя время течет с представления свободной магической энергии? Разумеется, лишь теоретически.       Оставьте ответ в парке недалеко от вашего дома, у скамейки рядом с воротами".       Он улыбнулся, выдох облегчения, соскользнувший с губ, едва не погасил свечу на рабочем столе.       Драко представлял, какой вызов этот вопрос будет для Грейнджер. Он представил сначала ее изумление, настороженность, негодование. Она даст себе обещание не отвечать, обязательно пообещает найти "нелепого шутника". Но она попытается ответить на вопрос. Она не напишет ему на первое послание. Но на второе ответит - Драко чувствовал это.       Филин умчался с туго свернутым свитком с окна его кабинета. Холодная осенняя ночь показалась Малфою горячей. Впервые за время после войны он ощущал, что сделал нечто правильное.

***

      - Гермиона, тут тебе письмо, - Рон протянул ей с подоконника тонкий свиток.       - Из министерства? Они рассматривают мою кандидатуру? - девушка шустро соскользнула с лестницы и с растущим недоумением приняла лист бумаги. Она еще раз посмотрела на Рона и усмехнулась:       - Тебе идет мой передник.       - Я кофе сварил, - гордо сообщил он. - На сей раз никто из нас не отравится, даю честное слово.       - У тебя проблемы с зельеварением. Может, проверить твой кофе, на ком не жалко?       - Вот всегда ты так, - вздохнул Рон.       Гермиона с улыбкой взяла свою кружку и храбро сделала глоток:       - Поздравляю, отныне функция приготовления кофе по утрам лежит на тебе.       Рон поцеловал ее за ухо, привлекая к себе девушку, но заметил, как напряжен ее взгляд, с которым она смотрит на письмо.       - В чём дело? - немедленно спросил он, прекрасно помня, в каких случаях у Гермионы так менялось лицо.       Она, молча, протянула ему короткое послание.       - Так, - чеканно вымолвила Гермиона, обнимая себя руками и расхаживая по кухне. - Этот тип знает, где я живу. Он знает, чем я занята и какие вопросы меня интересует.       - И он обращается на вы, пишет на простой бумаге. Кто, кроме тебя и Гарри, толком понимает, над чем ты работаешь? Кто-то из Хогвартса?       - Я поддерживаю переписку с Макгонагалл, но она бы не стала писать мне инкогнито, и это совсем не ее слог.       - Чего он добивается?       - Не имею представления.       - Я попытаюсь понять, кто этот тип, и задам ему пару вопросов, - сказал серьезно Рон. - Не переживай, хорошо?       - Не делай пока никаких резких движений, он, вроде бы, не угрожает. Мне лишь непонятна эта таинственность...       Они перебирали вместе, кто бы мог написать Гермионе. В списке предположений были самые невероятные имена, но имя Драко ни разу не произнес никто из них. Слишком они привыкли к тому, как он относится к Грейнджер. Даже просто вежливое обращение со стороны Малфоев сквозило холодом, а тот, кто писал Грейнджер, сохранял предельную корректность и даже, кажется, горел интересующим его вопросом.       Гермиона, конечно, не ответила, хотя колебалась. Она ведь не могла точно знать, что заставило таинственного незнакомца скрываться. Девушка уже успела понять, что в жизни бывают самые разные ситуации. А еще ее заинтриговал четко поставленный вопрос в конце письма.       Весь вечер она провела за купленной книгой.       Второе послание пришло ей только через неделю.       "Хорошо. Вы же наверняка задумывались о процессе энтропии в отношении магии. Камень, указанный мною в прошлом письме, разрушается с течением времени. А чары? Именно. Они невероятно долговечны. Тем не менее у кратковременных заклятий есть начало, кульминация и завершение. Делает ли это магию подверженной энтропии? Разумеется, нет. Но это намек на возможный мост, соединяющий время и магию. Они взаимодействуют. Достаточно ли вы смелы, чтобы задуматься о характере этого взаимодействия?"       Он почти подначивал ее.       Гермиона, читая письмо, сжала губы в ниточку.       - Я думаю, - пробормотала она с вызовом. - И, между прочим, описанное в письме возможно. В смысле - связь магии и энтропии. Это доказывает случай перемещения во времени. Проблема экспериментов заключалась именно в наличии наблюдателя, но исключить его технически не представляется возможным...       - Гермиона, ты в порядке? - Рон, заглянув в комнату, увидел, как девушка быстро что-то пишет на бумаге.       - Да, - произнесла она, не отрываясь. - Просто... просто у меня тут возникла кое-какая мысль.       Рон понимающе улыбнулся:       - Отлично. Расскажешь хотя бы вкратце?       Гермиона смутилась:       - Ну... там про маховики времени и принцип их работы в микроциклах.       - Звучит дико интересно, - сощурился Рон.       Она рассмеялась в ответ.       Драко было достаточно этих писем. Он не переживал от того, что не получает посланий, и до секунды угадывал, какое впечатление произведет на нее каждое его письмо. Он представлял это и улыбался. Порой он казался себе настолько счастливым - преступно и странно, - что не находил сил скрывать это. Впрочем, такие вспышки хорошего настроения были редки. Он смотрел правде в глаза и осознавал, насколько жалко его положение.       Гермиона действительно написала ему на второе письмо, но сделала это, посоветовавшись с Роном. Девушка положила свой ответ на условленное место в парке, однако, никто не забирал его. Тогда Гермиона начала отходить подальше, пока неожиданно огромная птица не подхватила конверт и не унесла так высоко, что следить за полетом стало невозможно. Девушка пыталась вспомнить, не видела ли она раньше этого филина, но с досадой понимала - за время жизни в Хогвартсе повидала столько разных птиц и живности, что обычный филин едва ли мог выделяться на их фоне.       “Вопросы, которые вы затрагиваете, безусловно, интересны. Тем не менее я не могу обсуждать их. Вы пишите мне инкогнито, знаете мой адрес и должны объясниться. Согласитесь, вы ведете себя странно”.       Ответ пришел на следующий же день.       “Переход на личности всё портит в отношении двух волшебников, которые заняты поиском истины, - писал Драко. - Вам нужен собеседник. Мне тоже. Этого не достаточно? У нас есть общий интерес, и мы оба подкованы, чтобы его обсуждать, это всё, что имеет значение.       Еще один вопрос. Последствием чего является время?”       Этот вопрос он специально берег на потом для того случая, когда Гермиона напишет ему. Он знал, что именно эти слова возымеют над ней эффект. Он не стремился понравиться ей или заинтриговать. Он был вынужден сохранять инкогнито, чтобы вычеркнуть между ними лишнюю грязь. Ему нравилось ощущать себя кем-то новым. Этот незнакомец, от которого Гермиона получала письма, и сам Драко - словно разные люди. В этой второй псевдо-личности можно найти крохотную отдушину…       - Знаешь, ты странный в последнее время, - заметила Астория. Они оба только что явились с приемного бала, где Малфой создавал некоторые нужные ему связи.       - Разве?       - Не знаю, над чем ты работаешь, но это по-настоящему тебя заводит.       Она подобрала столь верное слово, что Малфой на секунду ничего не мог ответить.       - Я всё еще не понимаю, о чём ты, - пробормотал он.       - Можно узнать, кому ты пишешь?       Драко сузил глаза, впервые за вечер в его лице проступило нечто ревниво-хищное.       - Я много кому пишу, Астория. Почему ты спросила?       - Любопытствую, вот и всё.       - Думаю, твое любопытство немного не вовремя. Я занят изучением строения философского камня. Есть вероятность, что подобный артефакт действует на материю тоньше, чем принято считать.       Она немедленно попыталась поддержать тему разговора, но Драко это раздражало, и он не смог удержаться от некоторой свойственной ему язвительности. Вечер был несколько испорчен.       Он полагал, что сможет контролировать себя, и на следующий день позволил себе вылазку в книжный магазин. Он не рассчитывал найти там Гермиону, так как не отслеживал ее расписание. Ему было достаточно и того, чтобы просто прийти сюда.       Драко неторопливо зашел на порог, коротко поздоровался с продавцом и начал подниматься по лесенке к нужному ему отделу. Он немедленно остановился, развернулся и спустился на несколько ступеней.       Гермиона не заметила его. Она была слишком занята, вдумчиво изучала какую-то карту на столе. За ухом ее был карандаш, под пальцами лист бумаги, исписанный ее почерком. В классическом до колена и простом, сильно приталенном сером платье она казалась невыразительной серой мышкой.       "Кто ей только наврал, что ей идут бабушкины вещи?" - фыркнул Малфой про себя. Единственным достоинством платья являлся изящный вырез лодочкой. Гермиона сняла шарф в помещении, поэтому ничто не скрывало от его глаз тонкую, белую шею, местами покрытую россыпью светлых и крохотных, едва заметных родинок.       Нельзя рисковать. И всё же Драко не вышел из магазина. Он рассеянно листал какую-то книгу этажом ниже, хотя был не способен прочесть и слова.       "Я совершил ошибку, - подумал он. - Я запустил процесс, который мне будет довольно трудно остановить".       Скрипнув зубами, он с яростью заставил себя развернуться и уйти. Колокольчик жалобно звякнул, когда Драко хлопнул дверью.       На улице прийти в себя помог первый мелкий снег. Осень безжалостно покалывала лицо ледяным воздухом.       Он мог переписываться с ней, но видеть ее оказалось почти невыносимо. Она вызывала в нём привычную волну раздражения и одновременно глубокого отчаяния от осознания их непохожести. Непохожести роковой и болезненной, острым кинжалом ощущающейся где-то под ребрами при каждом его шаге.       Драко знал, что не остановится. Он будет писать ей, ведь с первым письмом попробовал наркотик, от которого не сумеет отказаться.       Иногда он спрашивал себя, что, если бы он прозрел еще в школе?       "Настоящий Малфой ни о чём не жалеет".       Драко не жалел. Он завидовал и ненавидел, даже понимая, насколько низки эти чувства. Он не давал им воли и принимал их с холодностью. "Да, я негодяй. Мы это проходили. И что дальше?" Совесть молчала.       "Время является последствием нарастающей тяжести материи, - писала Гермиона. - Иными словами, чем легче вещество, тем быстрее оно способно двигаться. Изначально, согласно теории инфляции, вселенная была однородна и очень горяча, она расширялась за столь короткое время на гигантское расстояние, что это нельзя назвать «движением» и скоростью. Постепенно остывая, материя начала утяжеляться, и возникшие процессы энтропии сопровождались появлением времени. Появилось разделение на четыре фундаментальных вида взаимодействия, включая гравитационное. Ответ на ваш вопрос: время является следствием возникновения барионной материи самой по себе. Магия неотделима от материи. Но выходит, что стык между временем и магией следует искать за пределами общепринятой материи?"       Это письмо и стало началом их тесной, плотной, почти горячей переписки. Драко серьезно задумался, прежде чем отвечать. Гермиона смело и безапелляционно взлетала с помощью своего интеллекта на высоты, что разуму Малфоя казались головокружительными. Он следовал за ней, воодушевленный и слегка ошарашенный и открытиями, которые они находили, и тем, с какой потрясающей невозмутимостью Гермиона воспринимает собственные успехи. Как должное.       Она танцевала между физикой, магией и метафизикой так легко и ловко, строго опираясь на факты, жонглируя фамилиями, названиями экспериментов и датами, что это завораживало Драко. Он с некоторой завистью наблюдал за полетом ее неутомимой мысли и чувствовал, как вдохновение захватывает его самого. А Гермиона, найдя человека, с которым может разделить ровный огонь жажды познания, испытывала спокойную, чистую радость.       Она не была заинтригована незнакомцем, его личность всё меньше ее интересовала. Она уважала его мысли и видела, что он способен понимать ее. За всё время он ни разу не обнаружил враждебности, не перешел на личности, его редкие комплименты касались исключительно ее открытий и вопросов, были сдержанны до сухости.       Гермиона не раз читала письма вслух Рону, но ему - обычно ревнивому - не приходило в голову ревновать. Впрочем, у него не было причин. Гермиона решила, что ей пишет какой-нибудь профессор, некогда преподававший в Хогвартсе и мельком, возможно, от Гарри узнавший о характере исследований Грейнджер. Правда, Поттер сказал, что обмолвился о темах, интересующих Гермиону, всего паре человек в Министерстве, и она верила ему.       - Чудной какой старикашка. Почему он не скажет своего имени? - недоумевал Рон, пока Гермиона, склонив голову ему на плече, зачитывала некоторые цитаты.       - Знаешь, я повидала немало профессоров. Взять хотя бы Флитвика... помнишь? Очень забавный. Никогда не подумаешь, что он сердцеед. И Северус, - она запнулась, вспомнив профессора зельеварения. Рон мягко погладил ее по замершей руке, эхом пробормотав:       - Да, верно.       - Кто знает, что у человека может быть в душе, - негромко произнесла она. - Что заставило этого профессора написать мне? Почему он скрывается? Может, потому, что он в опале. Может, потому, что он сам по себе сторонится общения с юными девушками, ведь некоторые из них затворники. Все неплохие волшебники немного безумны. Когда-нибудь и я стану сумасшедшей ведьмой.       - Не станешь, - категорично заявил Рон. - А если и станешь, то исключительно счастливой сумасшедшей ведьмой, это я тебе гарантирую.       Гермиона лукаво улыбнулась и дотянулась губами до угла его челюсти. Рон обнял ее, глядя в глаза. "Моё сокровище. Каждый раз я спрашиваю небо, за что же ты полюбила меня?"       Иногда Гермиона отвечала:       - Помнишь магические шахматы? Ты пожертвовал собой. Тебе было страшно, но ты сделал это. И так ты поступал всегда. Перешагивал барьеры, перед которыми пасовали другие.       Для Рона сказанное являлось чем-то элементарным, он только недоумевал.       Она была счастлива с ним. Почти полностью. Ее любовь к нему давно стала чем-то вроде аксиомы, которая не подлежит никаким сомнениям и вопросам. Только иногда, очень редко она испытывала страх при мысли о том, что ее жизнь пойдет по расписанию дом - министерство - министерство - дом - дети - хлопоты - редкий отпуск.       Вообще-то раньше ее такая перспектива радовала, Гермиона была достаточно разумна, чтобы любить четкость и определенность, но в ней жила искорка, огонь неповиновения обстоятельствам. Временами она вспоминала приключения в Хогвартсе и испытывала тоску. Ей нравилось быть решительной, действовать, делать трудный выбор. А если она сейчас, допустим, начнет рожать, то... то что? Больше не посмеет рисковать собой и целиком посвятит себя любимым детям. Это ведь хорошо, в чём дело?       Подобные мысли возникали у нее редко, Гермиона их не принимала и безжалостно от них избавлялась, говоря, что просто боится собственного счастья.       Эти письма... В них не было ни грамма личного, но Гермиона ощущала идущую от них страсть, правда, не видя в ней ничего, кроме научного пыла.       Их переписка длилась вплоть до Рождества. Гермиона понемногу проникалась уважением к неизвестному волшебнику, почти привыкла к нему. Даже когда она ненароком сообщала что-то о себе, он никак не комментировал это. Ей так и не удалось узнать, к кому улетает серый филин. Незнакомец ни разу не выразил желания встретиться с ней.       Драко не мог представить себе нормальной жизни без этой переписки и не собирался терять ее, глупо рискуя. Однако, скрываемые им чувства неминуемо должны были его выдать, и это случилось.       Он столкнулся с ней в городе, где прогуливался с Асторией накануне Рождества. Как прежде, он лишь коснулся края своей шляпы и немедленно холодно отвел взор в сторону. Гермиона тоже, едва глядя на него, вежливо качнула головой, не более.       В том письме он написал ей в самом конце:       "С Рождеством, мисс Грейнджер. Будем надеяться, что вьюга закончится к завтрашнему утру".       Непогода разыгралась ненадолго и, по сути, лишь в одном районе города. Это было самое личное, что Драко когда-либо писал ей.       Гермиона не сразу заметила оплошность. Оказалась слишком занята основной мыслью письма. Но в сознание врезалась фраза "мисс Грейнджер". Большинство знакомых давно называли ее по имени. Когда кто-то произносил официально ее фамилию, она обычно поправляла человека, чтобы он так не делал. С особенной интонацией ее подобным образом звал профессор зельеварения, и это никогда не значило ничего хорошего.       Гермиона нахмурилась, перечитала последние строки. Она вспомнила, как разминулась на улице с Драко, и немедленно отмела свое подозрение. Ей было невыносимо думать, что он способен на такие мысли и может длительное время называть ее вежливо по фамилии. Это настолько было на него не похоже, что Гермиона приказала себе не думать об этом. Внутри ее вздымался странный страх, отвращение, горечь обиды, когда она только представляла, что автором прекрасных писем являлся Малфой.       Однако, назойливое предположение неотвязно преследовало ее, а Гермиона привыкла к полному порядку в своей голове.       "Я должна проверить и успокоиться".       Чтобы проверить, следовало самой позвать его на встречу. Зная, что он откажется, она приписала: "Мы увидимся исключительно на ваших условиях, разумеется. Дело в том, что появившиеся у меня вопросы касаются практической магии. Я принесу маховик времени, который недавно одолжила в Хогвартсе. Конечно, никаких запретных экспериментов, но мне требуется наглядно показать вам кое-что, дабы мы могли продолжать беседу".       Ей удалось его заинтересовать. Драко питал интерес к магическим артефактам и попыткам их репликации. Он знал, что Гермиона не стала бы лгать ему, и она не лгала. Она просто утаила, что хотя вопросы имелись, девушка могла бы при желании нарисовать чертежи и отправить с письмом, личная встреча не так уж обязательна.       Рон предложил пойти с ней, но Гермиона отказалась, предположив, что это может спугнуть его. Она не поведала Рону о своей догадке. Во-первых, потому, что была почти уверена в ее ошибочности и намеревалась окончательно в этом убедиться. Во-вторых, она не хотела зря лишний раз портить ему настроение.       Получив письмо Гермионы, Драко побарабанил пальцами по столу, откинулся на спинку кресла.       - Зачем же ты всё портишь? - вздохнул он разочарованно.       Поднявшись, он прошелся по своему кабинету. Использовать зелье перемены внешности не надежно. Кто знает, сколько будет длиться встреча?       "Договоримся: мы увидимся в том месте, где я скажу, и тогда, когда я скажу. Я буду в черном и надену маску. Это никого не удивит. Зимой некоторые носят защитные маски от холода. Не задавайте мне вопросов, цель встречи вы указали в письме. Я надеюсь на ваше благоразумие и такт".       Гермиона ожидала, что он назначит свидание в какой-нибудь глуши, но, к ее удивлению, он указал на довольно дорогой ресторан, где обыкновенно по вечерам очень людно.       Ему казалось, он вот-вот рухнет в пропасть. Балансирует на самом краю, раскинув в стороны руки, держится, но ноги дрожат и былой уверенности в силах больше нет…       Малфой надел свой обычный черный смокинг, черную рубашку и галстук, накинул на плечи плотный плащ от снега, поднял ворот и захватил с собой маску. На самом деле, он выглядел не более загадочно, чем любой джентльмен той зимой. Она выдалась холодной, и в моду вошли забавные украшения для лица. Некоторые из них закрывали его полностью.       Опираясь на зонт-тросточку, слегка имитируя хромоту, Драко приблизился к ресторану. Он заметил Гермиону, но сделал вид, что не узнал ее. Подойдя к ней сразу, он бы частично выдал себя. Цепкий, прохладный и внимательный взгляд Гермионы недолго изучал незнакомца. Она смотрела прямо в прорези маски, но в вечерних сумерках ничего не увидела.       - На самом деле, я бы предпочла показать вам эксперимент в более спокойной обстановке, - произнесла Гермиона.       "Он не старик. Он высок, строен и движется очень уверенно, за исключением хромоты. Если он и профессор, то достаточно молодой". Это заставило ее смутиться и разозлиться на себя. Что, если своим предложением о встрече она спровоцировала человека, который является ее тайным поклонником?       - Должна вас сразу предупредить, что наша беседа действительно будет носить исключительно деловой характер.       Драко подавил улыбку и коротко кивнул ей.       Всё-таки в его фигуре было нечто знакомое, если бы он только не сутулился. Он указал в сторону небольшого, хорошо освещенного парка, и Гермиона согласилась:       - Да, это место подойдет.       Она подошла к скамейке, вытащила цепочку с маховиком времени из сумочки, но Драко, коснувшись руки девушки, покачал головой.       - Мы его не запустим, - успокоила Гермиона. - Просто у меня с собой есть один очень чувствительный минерал. Его еще используют в качестве украшений, потому что он меняет цвет в зависимости от настроения человека.       Она вытащила прозрачный кристалл, напоминающий очень прозрачную слюду, и смутилась от того, что тот стал нежно-фиолетовым - настороженное любопытство и взволнованность. Драко едва заметно сделал шаг назад. Если он возьмет камень в руку, тот, пожалуй, треснет...       Но он быстро забыл о себе и вообще обо всём, потому что Гермиона приложила кристалл к маховику. Камень утратил цвет, потускнел и начал тоненько дрожать.       - Видите? - прошептала она. - Артефакт поглощает его свойства. Перекрывает. Драко бесцеремонно забрал у нее кристалл, держа рядом с маховиком.       Они оба стояли под фонарем. Гермиона, успевшая уже налюбоваться на трансформации камня, была не столь воодушевлена и внимательнее взглянула на приблизившегося к ней незнакомца. В свете фонаря она увидела по-волчьи светло-серые, ледяные глаза.       Она узнала его немедленно. Она узнала бы его, даже если бы он был без перчаток и просто коснулся бы ее. Сдержав себя титаническим усилием воли, она неторопливо забрала обратно камень, который немедленно покраснел в ее ладони. Цвет ярости. Драко что-то писал, сидя на скамейке, а Гермиона неотрывно смотрела на него.       "Зачем? Что это такое? Странное, изощренное издевательство? Нет... С меня хватит. Я уже не в школе. Война окончена. Он должен знать своё место!"       - Чего ты добивался? - холодно спросила она.       Драко вздохнул. Он совершенно спокойно поднялся со скамейки и легким движением снял маску с лица.       - Я же говорил - переход на личности всё испортит.       - Ответь, пожалуйста.       - Свои намерения я обозначил в письмах, Гермиона, - абсолютно спокойно произнес он. - И мне жаль, что это будет потеряно, у меня были кое-какие еще мысли. Относительно камня, например...       - Не прикидывайся, тебя никогда не интересовала учеба.       - Ты знаешь меня гораздо хуже, чем думаешь.       - Не пиши мне, Драко, - покачав головой, она собиралась уйти.       - Послушай, - перебил он несколько резко, раздраженный ее словами, - ты лицемерка, Грейнджер. Тебе нравилось со мной общаться, не отрицай этого. Вспомни - нравилось ведь.       - Ты притворялся.       - Ну, да, и ради этого проштудировал космологию, физику, трансфигурацию и историю. Ты настояла на встрече, - добавил он презрительно. - Если бы ты этого не сделала, я бы никогда не раскрыл себя.       - Выходит, ты крадешь мои мысли?       - А ты мои, в таком случае. Ты знаешь о моих исследованиях больше, чем любой мой помощник и знакомый. Перестань делать из меня дьявола.       - В этом нет никакой нужды, Малфой.       - Я тоже пострадал в этой войне, ясно? - не выдержал он и сжал губы, глядя ей в глаза, он добавил тише: - Всё закончилось. Всё. Школа, наша вражда. Всё изменилось.       - Может быть, - холодно ответила Гермиона, - но я не смогу с тобой общаться.       - Да ты что, - саркастично протянул он, - какая неожиданность, - он с досадой цокнул языком. - Ты никогда не могла удержать в узде собственное любопытство...       - Каковы бы ни были твои намерения, просто не пиши мне, Драко. Пусть всё останется на своих местах.       - Как скажешь, - пробормотал он, выдыхая пар в ледяной воздух и глядя в небо. - Но позволь мне прокомментировать твое открытие насчет камня. Всё-таки я тут за этим.       Она молчала.       - Камень является эмоциональным зеркалом. Он трансформирует в видимое световое излучение информацию, которую посылает наша нервная система. Эта энергия очень тонкая, она не регистрируется механически, только магически. Для такой энергии нет понятия "энтропия". Из чего следует вывод, что вокруг самого артефакта есть небольшой фон, незначительно искривляющий пространство-время таким образом, что времени для предмета нет. Ни с какой точки зрения. Источник этого фона не в самом материальном артефакте. Он гораздо глубже, в его основании. Всего доброго, Грейнджер, - он сухо кивнул ей на прощание, развернулся и быстро, легко пошел прочь.       Уверенность, с которой он уходил, ни разу не изменила ему, но внутри он точно умер. Всё вернулось на круги своя. Теперь у него нет шансов и права заговаривать с ней.       Он заставил себя думать о собственных экспериментах, попытавшись отвлечься.       Гермиона дрожала от злости и изумления, но в то же время не могла не чувствовать, что Драко, кажется, не лгал. К тому же высказанная им мысль ей самой приходила в голову, и теперь ее интересовала конкретика открытия.       Постаравшись порадоваться тому, что это конец истории, Гермиона поспешила вернуться домой.       Она рассказала обо всём Рону. Между ними не должно быть секретов, и она понимала, что утаивать такую серьезную информацию не стоит. Рон пришел в ярость на Малфоя, без конца спрашивал, всё ли с ней в порядке, и сожалел, что не пошел вместе с ней.       - Я должен поговорить с ним, - наконец, прошептал со злостью Рон. - Змея подколодная.       - Мы вместе с ним поговорим, если он напишет еще хоть раз, - успокоила его Гермиона, хотя она понимала, что Драко больше вообще не появится в ее жизни.       Окончательно эта мысль дошла до нее через неделю, когда серый филин не принес письма, к которым она начинала привыкать. Девушка испытывала потребность с кем-то делиться, и ей отчасти удавалось поддерживать общение с профессорами школы, но... с ними в дискуссиях не было того воодушевления, вдохновения и огня, которое заставляло ее работать вдвое эффективнее.       "О, я прекрасно это переживу", - она снова с отвращением вспомнила Малфоя.       Следующим ее порывом было сжечь все его письма, но она себя остановила. Гермиона не умела лгать себе и понимала, что общение с ним ей действительно нравилось и шло на пользу. В письмах находились ценные мысли даже теперь.       Перечитывая их, она не раз подавляла вздох досады и разочарования. В сердцах сказала себе: "Да, лучше бы он вообще не пришел на встречу!"       Она жалела, что теперь знает, кто писал ей.