Романо.
Прошло уже три дня с момента, как меня начал выхаживать брат. Он все время спрашивает, как у меня дела, лучше ли мне, готовит еду и большую часть времени проводит рядом со мной на кровати. Ну, мамаша, честное слово! Сейчас он сопит у меня под боком, а я перебираю пряди на его отдающих пламенем мягких волосах. Такой милый… Ужасно милый, добрый и беззаботный. Я хочу оберегать и защищать его… И тут я вспомнил Германию. Мда… В сравнении с ним защитник из меня нулевой… – Ве… Доброе утро, братик! Мой только что проснувшийся братец встретил меня нежным поцелуем в щеку. За дни, проведенные вместе с ним, я понял: ему не хватает любви так же, как и мне. Как я это понял? Он все время лезет обниматься и целоваться, мы оба спим голышом, тесно прижавшись друг к другу, особенно по ночам, брат часто трется о мою щеку, будто кот. Но…я понятия не имею, как дать ему эту любовь…со мной ничего подобного раньше не случалось… А может быть, я просто тоже должен заботиться о нем так же, как и он обо мне? Какое проявление любви может быть лучше, чем забота? – Как ты? – Веня бросил на меня взволнованный взгляд. Его глаза…такие же добрые, как и его всегда веселая детская душа. Больше всего на свете не могу выносить – когда эти добрые глаза наполняются слезами… В такие минуты готов убить любого, кто навредит брату! – С–спасибо…я в идеале! – промямлил я, не отрывая взгляда от Севера. – Отлично! – улыбнулся мой братец. – Хочу разгрести чердак. Думаю, ни мне одному стоит избавиться от прошлого. Поможешь? Я еле заметно кивнул. Венециано… Я встал с кровати, подошел к еще неодевшимуся брату и повис на его шее. Такой теплый… А его кожа…такая мягкая и нежная… как у младенца. Я уткнулся носом в мягкие русые волосы – как он пахнет! Это восхитительно… – Б–братик? Я сильнее сжал Венециано в своих объятиях. Я люблю тебя…люблю… Черт! И почему я не могу сказать это вслух?! Я трус… Трус, который и рядом не стоял ни с немцем, ни со Священной Римской Империей… Вдруг нежные руки обхватили мою поясницу, и тело брата добровольно прижалось сильнее к телу моему. Мы стояли вдвоем посреди комнаты, совершенно без одежды, и это было по–своему волшебно. Что может быть прекраснее, чем ощущение любимого тела? Такого нежного и теплого, как и душа хрупкого существа, заключенного в этом теле. Того, кто дорог мне более всех остальных… – Венециано? – прошептал я. Брат прижался ко мне с закрытыми глазами – вдруг я ощутил тяжелеющее дыхание на своем теле, и будто что–то постепенно начинало упираться мне в пах. Ч–черт! Только не это! Не хочу его спугнуть… – Венециано? Брат! – я взял за запястья Север и отстранил его от себя. Он был слегка возбужден и с полными недоумения и тревоги глазами смотрел на меня. – П–прости, – пролепетал брат. – Еще рано… Он быстро вылетел из комнаты и, судя по раздавшимся звукам, закрылся в ванной. Что с ним? Я взглянул вниз: мда, не только братец возбудился… Я быстро оделся и направился в сторону ванны. – Венециано? – я постучал в дверь. – Брат, как ты? Я…я…я волнуюсь за тебя… – Все хорошо, – отозвался то ли взволнованный, то ли радостный голос Севера. – Иди на кухню, я сейчас подойду. Я последовал совету брата. Минут через пять он вышел – мы ели в полном молчании, а затем пошли на чердак. Могу согласиться с Венециано в одном: нам обоим пришло время распрощаться с прошлым. – Я начну со старой кровати и рядом с ней стоящих шкафчиков,– начал братец. – Твои вещи собраны в сундук у окна. Можешь начать с него. Я кивнул, и мы оба приступили к уборке. Я открыл сундук и…наткнулся на один из костюмов Испании! Что здесь делает эта вещь?! Я оглянул костюм снизу до верху: такой старый…и навеивает воспоминания о том, как я попал к Антонио. – Скучаешь по нему? Я обернулся: брат внимательным взволнованным взглядом впился в мои глаза. – Удивишься, но нет, – выдохнул я. – Я благодарен ему за то, что выходил меня. Испания для меня многое сделал. Мы остались друзьями, но сейчас – мы две разные страны. Да и видимся чаще лишь по праздникам. Венециано опустил руки и посмотрел на шкаф. Он, что ревнует? – А ты бы хотел быть с ним чаще? – неожиданно спросил братец. – Нет, Венециано, – отрезал я. – Мы лишь друзья. Я всегда воспринимал его, как старшего брата – это не изменится. А ты…ты ведь все еще любишь Священную Римскую Империю? Ты любишь Германию? Я знал, что уже положил в землю семя для новой ссоры. Но я не мог остановиться… Я снова проиграл… Не могу так спокойно на это реагировать… Никто не может любить его больше, чем я!Венециано.
Я все еще стоял спиной к брату. А что мне ответить на такое? Тем более, я знаю, чем закончится ответ на этот вопрос… – От любви не избавишься за один день, – уныло ответил я, продолжая смотреть в пол. Романо подошел ко мне, вплоть до того, что его нос соприкоснулся с носом моим. - Знаешь что, братец, я может и не такой сильный, добрый, умный... - стиснул зубы, - Как твоя горячо любимая Картофелина, но в отличие от него, я люблю тебя искренне и только зато, что ты есть у меня. – Тогда, может, пришло время измениться в лучшую сторону? – спокойно спросил брата я. Романо ничего не ответил, лишь недовольно спустился вниз, покинув чердак. Я вздохнул. Мда… Он никогда не изменится. Ну, почему просто нельзя стать проще и перестать обращать внимание на всякую ерунду? Почему мой брат просто не научится ставить себя на место других, хотя бы на место мое, если я ему дорог? Возможно, нам просто не суждено сойтись в полной мере. За окном чердака раздался жалобный птичий крик: точно такой я уже слышал ранее, когда спасал раненного грача от лисы. Я подошел к окну и наткнулся на ужасающую картину: недалеко от края крыши лежало ласточкино гнездо, с ветви дерева которого голодным, коварным взглядом смотрела черно–белая кошка. Она же может съесть птенцов! Я мгновенно спустился через окно на крышу и направился в сторону гнезда. Вдруг под моими ногами что–то хрустнуло – я понял, что вот–вот окажусь на земле. С диким визгом, я чуть не провалился под содержимое крыши и кубарем покатился вниз. Чудом мне удалось схватиться руками за край крыши. – Помогите! Я взглянул вниз: высоко. Я ведь вполне могу разбиться, учитывая, что наш чердак можно прировнять к третьему этажу. Руки начали слабеть от напряжения: до поцелуя с землей осталось совсем немного. Пальцы краснели, мое сердце билось в два раза чаще, я боялся, что вот – вот упаду. И тут пальцы на моих руках начали разжиматься, по факту, я уже летел вниз. Глаза мои были зажмурены: пожалуйста, пусть будет не больно…пусть все пройдет быстро… – Я держу тебя! В мгновение ока я распахнул глаза. Романо! Он держал меня, повисшего в воздухе над землей, за запястье. – Потерпи немного. Сейчас я тебя вытащу. Романо потянул меня за руки, пока я не оказался на крыше. Я пытался отдышаться: все еще не отошел от шока, волной нахлынувшего при падении с крыши. Романо взял меня на руки и отнес в нашу комнату. Я прижался к нему всем тело, уткнув нос в рубашку. На глазах нахлынули слезы: истерика все еще не прошла. Мне до сих пор было страшно. – Успокойся, Веня, – брат уложил меня на кровать и сам прилег рядом, прижав меня к своей груди и поглаживая по голове. – Все это в прошлом. Я с тобой. И всегда буду с тобой… В эти минуты я был ему безумно благодарен. – Спасибо, – прошептал я. – Но больше так не делай! – шикнул Романо. – Я боялся, что потеряю тебя…я…я…я же тебя люблю! Я улыбнулся. – Ну, конечно! Я тоже тебя люблю! – я прижался сильнее к брату. – Ты не понимаешь, – он говорил непривычно тихо, будто боялся кого–то разбудить. – Я люблю тебя больше, чем просто брата… Эти чувства…эта любовь… Очень похожа на ту, которая бывает между мужчиной и женщиной… Я был в шоке. Выходит, Романо влюблен в меня?! Я положил ладонь на его лицо. Не сказав ни слова, я обдал его губы легким поцелуем, который автоматически стал перерастать в нечто большее. Он такой горячий…такой родной…мой Романо… Но поцелуй все же пришлось разорвать… Я все еще был уставшим и вымотанным… – Романо… Наконец–то этот вредина улыбнулся. – …как же я люблю твою улыбку, – прошептал я, не отрывая взора от зеленых глаз.