Ботанический sad

Илья осмотрел парней. Дав им знак рукой, он поторопил их сесть на задние сидения. Переднее было занято. Валентин открыл дверцу свободной рукой и посмотрел на стоящего рядом Артура. Они все еще держались друг за друга; Валя кивнул головой в сторону салона, чтобы Артур садился. Но тот молча стоял. Дверца была все еще открыта, а ливень шел. — Ну ебать, давайте быстрее, — сказал Илья, повернувшись к ребятам и посмотрев на мокрое сидение. Артур протиснулся на свое место, потянув за собой Конона, и тот сел рядом с ним. В нос ударил специфический запах, свойственный салонам незнакомых машин. К ним повернулся Ян, что сидел за рулем. — Опа, — он увидел, что парни держатся за руки. Он поёрзал полсекунды, придумывая остроумную шутку, но по взгляду Валентина можно было понять, что лучше этого делать не стоит. И все же что-то сказал. — Подружились? — Да. Первые пять минут они ехали в напряженном безмолвии. Артур, задумавшись, смотрел в окно на пролетающие мимо здания и знакомые улицы. Он чувствовал, что его руку время от времени легонько сжимают, перебирают его пальцы, поглаживают по ладони и снова останавливаются, приняв прежнее положение. Внутри все раздирало от стыда, как будто мамка запалила, что он курит за школой. Они ведь взрослые люди, почему нельзя свободно выражать свои чувства? «Какие чувства? Мы едва знакомы», — думал Артур. Было неловко понимать, что Шарифов-то знает про Валентина практически все: где он учился, где учится, расплывчато знал, что у него было в прошлом, мог предугадать интересы, по крайней мере, знал, какие фандомы ему по душе; что-то из личной жизни, что-то из отношения к различным вещам, случаям, событиям. И все это он мог узнать из его видео, интервью, подкастов, в которых Конон принимал участие. А вот Валентин, возможно, знал только то, что Артур так же видеоблогер, а все остальное он узнал только сегодня. Многое для него оставалось загадкой. — Целовались? — вдруг Ян разрушил молчание громким и неуместным вопросом. Илья поморщился. — Нет, — Валя вздохнул, приподнялся на месте, устроившись поудобнее, и, разорвав рукопожатие, положил руку на колено. Артур повернул на него голову. — Ну, ну! — возмутился Ян, смотревший все в зеркало заднего видения. — Я же не против. — Конечно.

***

Как назло, дождь не собирался прекращаться. Шарифова первого довезли до дома. Ребята кое-как завели разговор и все еще болтали, сидя в машине, и он не спешил выходить, поддерживая беседу про что-то околонаучное. Посидев немного, он все же попрощался и бегло взглянул на Валентина. Тот улыбнулся. Артур обернулся еще раз, когда подходил к домофону. Валя смотрел на него из окна, а когда Шарифов открыл дверь, помахал ему рукой. Внутри у Артура что-то сжалось. Он уныло посмотрел на бумажку "не работает", приклеенную скотчем на двери лифта. Воодушевляюще. Артур медленно зашагал по лестнице. Остановившись между первым и вторым этажом, он взглянул в окно. Что он ожидал там увидеть? Наверное, хотел, чтобы за ним вернулись? Машина уже уехала. Он пошел дальше. "Другого исхода быть не может". Шарифов постучал в дверь. Матвей встретил его удивленным взглядом.

в детстве я всегда мечтал быть кем-то вырос из одежды братьев из родительских советов

Артур вошел в прихожую, снял абсолютно мокрые кеды и поплелся в ванную. — Что-то даже не хочется шутить, — Матвей осмотрел друга, промокшего до трусов. Шарифов замерз: все-таки, на дворе осень. Он закрылся в ванной и встал под горячий душ, чтобы согреться. Но было все еще зябко. Он вздрагивал, прижимая ухо к плечу, как будто его кто-то щекотал по шее, от непонятной дрожи. Опершись головой об стенку душевой кабины, он смотрел на руку, которую так ласково держал Валентин. Артур тяжело и неровно вздохнул. Начал припоминать видео, где Смэш что-то объяснял.

мои мысли на дне в ящике с грязным бельем завтра смоет водой без следов, что были днем

Стало теплее, но не легче. Заводить диалог с Матвеем не хотелось, но тот расспрашивал о прошедшем дне: как прошли съемки, где они с Валентином ходили, познакомился ли он с ним и тому подобное. Артур рассказал только недовольно о том, что Конон постоянно шел напрямик по лужам, если не было очевидного способа их обойти. — Он хорош как собеседник? — Да-а, — протянул Артур, отпивая кофе. — Это я не очень. — Что так? — Матвей усмехнулся. — Мне кажется, я слишком… груб? Не знаю, в общем, я странно себя веду. Вел. Не знаю. Артур запинался об собственные слова. Он очень устал, пройдя пол Москвы под дождем, а еще храня в себе непостижимые чужому уму секреты. Кое-как отвязавшись от собеседника, Шарифов проскользнул в "свою" комнату и без сил рухнул на диван.

***

Как обычно говорят? Сосет под ложечкой, бабочки в животе? Артур предполагал, что все те неопределенные ощущения — оно и есть, но на самом деле все было не так поэтично: в груди стало как будто тесно, живот скрутило, по кончикам пальцев проходилась неприятная дрожь, покалывание. Поперек горла что-то встало, и это не смогли исправить многочисленные походы на кухню, чтобы попить. Он наливал воды, отпивал глоток, понимал, что в этом больше нет смысла, выливал остатки воды в раковину, ложился обратно. Бессмысленно шатался по квартире туда-сюда. Искал способ себя занять. Не находил покоя. «Влюбился?» «Ни за что». Сознание отвергало эту мысль, как желудок пытается избавиться от плохой пищи с помощью рвоты. Шарифов убеждал сам себя, предлагая, как ему казалось, рациональные поводы и причины, почему так быть не может и не должно. Рассудок генерировал тревожные мысли одну за другой, внушая, что полюбить Артура не за что. «Люблю?» — думал он, но тут же глушил эту мысль, как тушат сигарету об кожу: больно, жгуче. Ему не нравился даже сам факт того, что он отвергает эту мысль. Критическое мышление и скептицизм зашли слишком далеко, и он пошел от противного: «Допустим, что…» Артур скомкал одеяло, обхватив его руками и прижав к себе. Валентин явно ощущался бы плотнее. И теплее. И имел бы какой-нибудь свой запах; какой? Можно было бы чувствовать его дыхание на своей щеке или не дай Бог шее. Слышать щекотливый шепот на ухо. Если на то пошло, то он бы нежно положил руку на талию, гладил бы по спине, пояснице, засунул бы руку под футболку, заставив сначала посмущаться, а потом уверенно отвечать чем-нибудь тем же. Он бы заигрывал, улыбаясь или смотря куда-нибудь в сторону губ, но ни на что не решаясь, потому что сам не уверен. Парочку игр в гляделки, и оба бы сами поняли, что пора — и прикоснулись бы друг к другу, сначала щекой к щеке, затем провели бы боязливо раскрытыми губами, а потом поцеловались, правда, так, как будто этого никогда не делали, а все потому, что оба стесняются. И поцелуй вышел бы неуклюжим, но нежным, приятным, первым, после которого даже спала бы тревога и стыд. Но это если бы Валентин был сейчас рядом. Артуру стало противно. Внутренняя гомофобия? Что-то новое. Потом, конечно, он как бы ненароком представил и томные вздохи, и резкие движения, но уткнувшись лицом в подушку, чтобы в темноте не разглядеть его смущения. Что в мечтах, что сейчас, когда от такого горят даже уши.

***

Валентин сидел на полу и рассказывал очередную историю, произошедшую с ним в Колумбии. Как они застряли на фуникулере в адскую жару, как у Саранг чуть не украли сумку, как он ходил по различным музеям и "прочее, прочее, прочее"... Он был практически в центре внимания, как желанный гость, и всем, кто находился с ним в этой квартире, хотелось ухватить от него свою долю внимания. В помещении шел бурный диалог, темы сменяли одна другую со скоростью света, и, казалось бы, когда ответы с обеих сторон были исчерпывающими, все-таки остался один человек, недовольный раскрытием кое-какого вопроса. Он специально дождался обсуждения Видфеста, чтобы бесцеремонно спросить у Валентина: — Ну, как тебе Артур? — Ян сделал глоток из бутылки с чем-то не очень-то и алкогольным, приготавливаясь к ответу. — О-о-о! — заинтересованно протянула часть публики, которая тоже заметила это удивительное исчезновение. — Они с ним сегодня гуляли, — Ян похотливо двинул бровями. Валя молчал. Панчин невольно улыбнулся. — Смылись тихонечко невесть куда, еще потом их забирай, — возмущался Абилов. Валя все еще молчал. Он застыл, уставившись в одну точку, куда-то в ковер. Он совершенно выпал из разговора и только краем уха смог уловить, что его обсуждают. Способность фильтровать бессмысленные речи от своего слуха он приобрел еще в школе, когда за спиной шептались девчонки. — Посмотри на него. — Как думаешь, он гей? — У него есть девушка? Квартира опустела только глубокой ночью, когда Валя уже давно провалился в сон, лежа в отдельной комнате. Однако он не спал спокойно: он время от времени просыпался на пару секунд от мутных сновидений, затем засыпал снова и видел все те же картины. Ближе к утру он, снова проснувшись, потерял надежду на полноценный сон и устремил свой взгляд в потолок. Общение с таким колоссальным количеством людей напрягало его неимоверно, вгоняло в стресс и вызывало желание сбежать. Что он вчера и сделал. Он понял это только сейчас, лежа под одеялом, избавившись от внешних раздражителей и немного отдохнув. Конон просто взял и убежал от серьезных разговоров на научные темы, тяжелых съемок, испытывающих на прочность взглядов и дико бесящего поведения Топлеса, поступив, на самом деле, не очень профессионально. "Дебил, — подумал он, и сразу же отсек эту мысль. — Нет, это эйблизм". Ему все еще хотелось спать, но погрузиться обратно в сон никак не выходило. Он только воспроизводил в памяти прошедший день, от его начала и до самого конца.

***

На улице не было ни души: все скрылись по переходам метро, а самые умные и вовсе остались дома. Артур уже перестал надеяться, что на нем останется сухое место. — Может, забежим куда-нибудь? — спросил он своего напарника. — Зачем? Действительно. Валя наслаждался каждым сделанным шагом, каждым сантиметром увиденного пейзажа серых, но новых взгляду зданий. Ему надоела удушливая серость Минска, которую не красили даже единичные граффити. Москва была точно такой же серой, но эта серость имела абсолютно другое настроение. Не упадческое; в ней было что-то притягивающее к себе. Как и в Артуре, наверное. Он шел буквально на ощупь, опираясь только на примерное представление города. Такая смелость и открытость новому поражала Валентина. Если он согласился, то, наверное, у него были на то причины. Какие? Так же сбежать от ответственности за сказанное? Наверное, здесь ее как раз было гораздо больше. Валентин сам рассказывал обо всем, о чем считал нужным. Было немного сложно различать ответы из-за дождя, но ничего не помешало просто прижаться к Артуру и пригнуться к его лицу. Всю жизнь он ждал такого собеседника - слушавшего, слышавшего его бытовые рассказы с неподдельным интересом, не задумываясь об их практической значимости. Значимость этой болтовни для Артура была неимоверной. Какому человеку вы вдруг доверите свои планы на будущее? Даже если ответите, что каждому, поверьте - это не так. Артур знал, как обидно слышать в ответ унижения, слова о том, что ты не сможешь, что ничего не выйдет, что все это - пустая трата времени. Но отвечал он не так, как бы ему хотелось. Слова не поспевали за мыслями, вырываясь вперед. Можно было и мягче, спокойнее, обдумав ответ, а не говоря что попало, лишь бы быстрее ответить. Валентин это заметил. Он пытался уловить, раздражен ли Артур или просто устал. Но все же, он слушал. Они почти не пересекались взглядами, смотря куда-то оба вперед, иногда под ноги. Валентину было достаточно чувствовать, как они слегка толкают друг друга, как Артур внезапно хватается за его сильную руку, когда не хочет упасть в лужу. Было достаточно чувствовать, что он жив рядом с ним, и ощущает себя свободно.

***

"Почему?" — его мучал этот вопрос, но он никак не мог сформулировать, к чему он адресован. Его мучало отсутствие какой-либо конкретики.

***

Артур все не спал. По телевизору крутили ненавистный "Дом-2". Желание избавиться от гнетущего беспокойства не находило своего проявления. Шарифов сел на диван, обхватил свою руку другой рукой и, представляя нечто невозможное в будущем, но произошедшее в прошлом, тихо заплакал от собственного чувства ничтожности, что он сам себе накрутил за пару часов. Фиолетовый бомбер висел в прихожей, украшая бельевую веревку.

не отпускай, держи держи мою руку