Если ты в затруднительном положении — бери инициативу на себя. Стиг Ларссон, «Девушка с татуировкой дракона»
– Ты прав, Рик, мой муж мертв. Он не был ходячим, но это я его убила. Пара коротких предложений, но вполне содержательных. И в них вложено слишком большое значение. Точнее, так казалось до тех пор, пока они не были произнесены. Но сказанные вслух – потеряли свою силу. Для Эйвы – уж точно.***
Выскочить замуж сразу после школы – а почему бы и нет? Это как принять ухаживания Боумена Краудера и перенести их на другой, более устойчивый уровень. Точнее, официальный – особый штамп в документах, общее жилье на двоих, в перспективе – счастливая семья в своем уютном гнездышке с оравой детишек, ради которых стоит жить. Все то же самое Эйва и получила, исключая перспективу. Перспектив, желаемых по жизни, в Харлане не было ни для кого. Эйва знала свой максимум – работа в одном из двух парикмахерских салонах города. Боумен не соизмерял масштабов – еще играя в футбольной команде родной школы, он представлял себя в будущем таким же игроком, только уже за сборную Университета Кентукки. Мечтающий парень и знающая реальную картину девушка - они были из слишком похожих семей, доживающих свой век в запущенном городишке, которого цивилизация обходила стороной. Объединенные общей атмосферой прошлого и с различными взглядами на жизнь в будущем – им было просто сойтись, возможно, лишь в силу молодого возраста. Ее друг детства слишком рано уехал, оставив девушку в некотором роде без опоры, которая требуется в юном возрасте каждому, несмотря на мнения некоторых сильных мира сего. Именно опорой среди сверстников и стал Боумен. Старше Эйвы лишь на год, но однажды оставленный в одном классе на второй год обучения. И обучался в той же школе, конечно, единственной в их родном поселении. Парень, бывший всегда неподалеку. Оказывая знаки внимания и будничную поддержку, легко вошел в ее жизнь – большего не требовалось, тем более он и без того был парнем, способным заинтересовать и увлечь не ловящих звезд с неба девушек. Но выбор его пал именно на Эйву, и этим выбором наслаждались они оба. Поначалу - чуть больше общения и тех взглядов, говорящих неоднозначно о желаниях друг друга. И моменты приятной неловкости возникали все чаще, и прикосновения – их хотелось больше. И времени, проводимого вместе, было достаточно, чтобы узнавать друг о друге многое, но здесь и так все знали все и обо всех, так что оставалось развлекаться так, как позволяло это место. - Эйв, куколка, моя Мона Лиза из испанского Харлана,* - пребывая в легком помутнении от алкоголя, окруженная толпой движущихся в особом ритме людей, Эйва буквально впитывала его проникновенный шепот, прижимаясь к нему ближе и наплевав на очередной сбор уличных музыкантов, зажигающих скучающую молодежь по вечерам каждый уикенд. Казалось, что именно эти мини-концерты сближали людей лучше вымышленных Купидонов, или же сами музыканты были подобны небесным посланникам, только вооружены были не луками и стрелами. Казалось бы, простые музыкальные инструменты, но в их руках, способных извлечь яркие по звучанию мелодии, они побуждали людей не просто отрываться в своем личном танце, но и двигаться навстречу друг другу, создавая возможную пару. Этими танцами, походами по барам и просто гуляниями по знакомым улочкам все и ограничивалось для них двоих и прочих влюбленных городка. Зато это не было пределом сближения Эйвы и Боумена, точнее, сближением парня с отцом девушки через охоту. Любовь к этому действу, словно с молоком матери, впитывалась в каждую особь мужского пола в Харлане. Жалость к животным или сила законодательства не могли отнять ее, наверное, потому, что ни то, ни другое не имели власть ни над разумом, ни над поступками этих людей. Зато, подобное общее увлечение помогло отцу выдать свою дочь замуж сразу после окончания школы, и никто не был против этого, даже сама Эйва, прямо во время охоты, на которую силком ее затащили главные мужчины в ее жизни, ответив им обоим: «Я не против». Как оказалось, она действительно была не против не только простенькой свадьбы, проживания под одной крышей в его доме и планов по продолжению потомства. Со временем стала также не против собственного статуса подрабатывающей в салоне у подруги домохозяйки и статуса безработного мужа, так и не сумевшего поступить в колледж Кентукки и не ставшего, соответственно, великим футболистом той самой университетской сборной. Но решать все выявленные проблемы оставалось еще возможным. Отец Эйвы умер через год после их свадьбы. Справляться с потерей родителя ей пришлось самой, пока Боумен готовил документы по их собственному дому на продажу за долги. Фамильная лачуга Краудеров отошла к новым хозяевам, а Эйва с Боуменом переехали туда, где девушка провела всю свою жизнь до замужества. Это место нельзя было найти на картах округа, потому и дом, вполне приличный по своему состоянию, но находящийся в самой дальней точке поселения, не заинтересовал бы никого из потенциальных покупателей. Это было даже на руку Эйве – в его стенах она чувствовала себя уютней, чем в их с Боуменом семейном «гнездышке». Жить стало немного лучше, по крайней мере, так было, пока не кончились оставшиеся после продажи деньги. Зато к этому времени к Боумену пришло окончательное понимание того, что с мечтами можно распрощаться. «Давно пора», - думала Эйва. А ему говорила, что тут ничего не поделаешь, просто его школьные отметки не совсем подходят для поступления в колледж. Это она могла сказать ему еще в школе, только вот разбивать мечты любимого жестокой реальностью не хотела. Она заполучила то, о чем догадывалась - работу в парикмахерском салоне. Слабовато, но вполне в рамках условий Харлана. И ей эта работа нравилась, в отличие от Боумена, которому приходилось теперь вкалывать на шахте с половиной мужчин города, которым так же, как и ему, кроме этой работы оставались еще должности грузчиков и продавцов. Поэтому и выбора нет. Шахта – его предел, и виной тому стала Эйва. Она говорила, что виной всему – условия, в которые они поставлены. Что тут ничего не попишешь, нужно смириться и жить в свое удовольствие, ведь даже здесь можно наслаждаться жизнью, пускай, такой ограниченной. Их семьи жили в этом месте поколениями, и они, Эйва и Боумен, тоже умеют жить только в таких запущенных, но потому и уютных городках, с численностью населения, едва перевалившей за тысячу. Здесь каждый знаком друг с другом, и вместе они доживают свои деньки тут, наблюдая за подрастающим поколением. Только единицы покидают этот город, и некоторые из них все равно вынуждены возвращаться обратно. Может, Боумену и Эйве удастся последовать примеру тех немногих, кто так и не вернулся к исходному пункту? Просто нужно немного поднатужиться и скопить денег, решить, куда им надобно отправиться, и уехать. Распланировать все, что будет возможным просчитать, собрать вещи и собраться с мыслями и покинуть не только город, но и округ, может, даже штат. Может, у них все получится, стоит ведь попытаться, если Боумену действительно так плохо. Плохо? И как она могла такое подумать? Сама же знает, что это из-за нее у него ничего не вышло. Не стоило так рано заводить подружку, из-за нее отвлекаться от учебы и тренировок. Еще и замуж она захотела, взвалила на него ношу по обеспечению семьи, а теперь просит денег на переезд? Слишком много о себе возомнила… Тогда он первый раз ударил ее, обозвав тупой сукой, от чего было больно и обидно, но, как оказалось, это было лишь начало их новой стадии отношений. После были его скупые извинения, устроенный ею примирительный семейный ужин. Немного домашнего вина для Эйвы, и кое-чего покрепче – для Боумена. Беседы на обыденные темы и небольшое отступление к прежней, громкие упреки и ругательства, за ними удар, вскрик, еще удар, еще один вскрик… Побои были снова, поначалу раз в несколько недель, затем - гораздо чаще. Первые несколько раз для того, чтобы выплеснуть всю ярость, ему хватало пары ударов, а ей хватало терпения выдержать все это и затем принимать извинения, которые постепенно становились отмашками как от назойливой мухи. Но постепенно Боумен раздражался все сильнее, иногда ему хватало лишь взгляда на безработную жену, которую он сам вынудил уволиться из любимого ею салона и стать полноценной домохозяйкой, успевающей приготовить для него ужин и не забывающей купить для него бурбон. Он ведь стал зарабатывать больше и неважно, каким способом, главное, чтобы она выполняла свои обязанности вовремя. Только какого-то черта ужин успевает остыть к его позднему приходу, а кубики льда для его виски заканчиваются слишком быстро. А еще она все никак не может родить ему сына, которого он бы сделал настоящим мужиком, а не такой безвольной мразью, как она. Чем не повод еще раз вдолбить ей в голову теорию образа правильной жены? Когда его рукоприкладство превратилось в избиение более жестокой формы, пришлось согласиться с мыслью, что дальше так не может продолжаться. Любовь, семейное счастье – ничего из этого вернуть не получится, даже в той мере, которую они когда-то прочувствовали, будучи молодыми. Даже не стоит пытаться – сворачивать обратно нужно было уже давно, еще пару вывихнутых кистей и несколько незаживающих гематом назад. Время наивных надежд прошло, может, пришла пора для более существенного. Эйва ни разу не задумалась о будущем, спеша добраться в полицейский участок до возвращения мужа с работы. Придется ли написать заявления или зафиксировать побои – там решат сами. И что они решат, тому она и последует. Все решили действительно за нее, но совершенно иначе. Увидеть сочувствие на чьих-либо лицах работников полицейского департамента Эйва не надеялась – она желала их участия в ее уже не семейной жизни. С этим желанием она и обратилась к ним и даже стала требовать уделить ей внимание, получив несколько необоснованных отказов и просьб покинуть помещение истеричной дамочке, которая сама не понимает, что творит. Устраивает шоу, демонстрируя следы от ушибов, наверняка полученных при падении надравшейся в хлам пьянчужки. Ну и что, что они знают повзрослевшую Эйву, которая «не такая». Со всеми бывает, все изменчиво. Многие со временем становятся как раз «такими». Такими, как она. Это от знакомой, живущей ближе всех к ее дому, Эйва узнала причины столь нерадушного ее принятия офицерами полиции. Оливия помогла ей обработать еще раздраженные побоями участки тела, не обращая внимания на косые взгляды Эйвы на синяки самой хозяйки, и рассказывала о доблестных работниках правопорядка, которые даже не думали заниматься своими прямыми обязанностями. Единственное, что беспокоило их расчетливые умы, это доходы местных жителей, выращивающих плантации конопли высшего сорта на всей территории округа. Об этом знали все, но за пределы Харлана информация не выходила, туда шел сам товар, а в этих местах жители, максимум, баловались косяками, не переходя через границы семейного бизнеса к личному интересу. Просто с наступлением нового века возросли то ли потребности покупателей, то ли возможностей у продавцов увеличивать свой оборот стало больше, потому и масштабы «травяного» бизнеса приобрели глобальные формы. Полицейские, бывшие и до этого в сговоре с местными, теперь покрывали их, полностью занимаясь только наркобизнесом и контролируя полученную ситуацию. И такая картина сложилась на территории всего округа. - Это давно не новость. Я не вмешиваюсь в их дела, а прошу лишь разобраться с моими! Травка травкой, но они ведь занимаются расследованиями. Помнишь, как в газетах писали про задержание грабителя на заправке? И парень, сбежавший из-под стражи - это ведь они его поймали и сдали верхам из Джорджии. - Кое-что они все-таки могут. Но, Эйва, они же… Боумен не говорил тебе? - По моему лицу заметны следы нашего разговора? В этом и заключается наше общение, знаешь ли… - стыдливо пряча взгляд, Оливия одернула рукав, скрывая свой собственный синяк, заставив от собственных резких слов поежиться Эйву. - Прости, я не хотела… - от понимания того, что у них с соседкой гораздо больше общего, чем ей казалось, блондинке стало еще хуже. - Не я должна тебе об этом говорить, но раз все так вышло… - она пропустила слова девушки мимо ушей. – Боумен ведь с ними всеми в наркобизнесе. Больше денег в семье и времени отсутствия самого мужа в доме. Меньше его объяснений и нормального отношения к Эйве. От него она справедливости уже не ожидала, но получить отказ даже от полицейских, на которых были возложены последние надежды, было еще одним ударом. Неужели, они всегда будут прикрывать его, как своего выгодного партнера? Какие границы он должен перейти, чтобы они взглянули на вещи под другим углом? - Если подашь на развод, обещаю – тебя больше не найдут. Кажется, пределов беззакония в Харлане не существовало, раз Боумен с таким убийственным спокойствием ответил собственной жене на сказанное как бы между прочим предложение о разводе. Убийственным было не только спокойствие, но и сам смысл сказанного. Действительно, больше некуда деваться – она это поняла именно так. С годами побоев меньше не становилось, но переносить их стало легче. Может, всему виной было то, что Боумен надирался бурбоном сильнее и мог лишний раз промахнуться по намеченной на жене цели. Хотя, Эйве казалось, что тело само стало понемногу привыкать к боли, тем более, девушка раз за разом перед приходом мужа не забывала самостоятельно опрокинуть несколько граммов крепкого пойла. Когда он – до беспамятства, а она – в состоянии приятного помутнения, то все прочее, типа нанесение с его стороны и получение самой девушкой сильных ударов, казалось не таким значительным. Эти несколько минут повторяющихся побоев за несколько лет семейного существования - каждый раз, задевая достаточно болезненно, словно проходили мимо. Это привычное чувство, называемое безысходностью, играло всеми своими мрачными красками, но удушливым, как в замкнутом склепе, оно стало с появлением новых ощущений и пониманием их сути. Эйва забеременела. - Не знаю, просто не знаю, - последние два месяца ей, теперь уже всегда трезвой, просто чудом удавалось избегать побоев. Жалея лишь о том, что не делала подобного раньше, девушка изо дня в день подмешивала в его еду какой-то расслабляющей убойной травки, добытой юрким воришкой специально для Эйвы с плантаций ее же мужа. Может, напиваясь и ненамеренно закидываясь, Боумен сам решит проблему имени себя, но пока этого не произошло, и Эйва довольно успешно одаривала мужа нормальным расположением духа, она стала планировать все сама, подключив к процессу соседку Оливию, вырастившей к тому времени полугодовалых близнецов. Только растила она их не в лучших условиях, да и в этот день Оливия выглядела гораздо хуже, нежели Эйва несколько лет назад, впервые признавшаяся ей в своем семейном положении. Таких условий девушка не пожелала бы никому, и уберечь своего ребенка стало ее главной целью. – Боумену я так и не сказала. И не стану! Он не должен знать. - Он и сам заметит через пару месяцев, - едва не подавившись сигаретой от беззвучного смеха, Оливия кивком головы указала на пока еще плоский живот своей соседки. – Тут уж твои желания в расчет не берутся, дорогая. Оно же растет, как рассада твоего муженька – буквально на глазах. Несколько месяцев, и придет пора собирать урожай. Ну, ты знаешь какая есть альтернатива, да? Ну, не будь такой привередой, когда подопрет или когда сама свернешь налево… Слушай, а ты… - женщина была так близко к Эйве, что девушка смогла бы сосчитать, сколько раз муж Оливии безжалостно стискивал ее плечи, оставляя отметины каждым своим пальцем, - не его ребенка вынашиваешь? Нагуляла, да? - Если бы! – сама того не зная, стоит ли ей жалеть о том, что Боумен был единственным мужчиной в ее жизни, Эйва частенько думала об отказе выходить замуж, которым она не воспользовалась. Возможно, если бы ее избранником был бы другой парень, то все было бы иначе. Хотелось бы думать, что лучше. – Пускай, это ребенок от него, но он не станет похожим на своего отца. - Он все равно будет таким. Как и все здесь. Не от Боумена, так от другого мужика бы забеременела!. Точнее, замуж бы вышла и только потом, или… Да без разницы, Эйва! Думаешь, многое бы изменилось? Взгляни вокруг – где мы живем? На вкус и цвет здесь все одинаковы. Все семьи, как на подбор – помоложе похожи на твою, а постарше – как я со своим. И своими, - стоило вспомнить о детях, как они тут же подали голос из соседней комнаты. – И у всех такие же проблемы, как у тебя – бьет, иногда любит, потом снова бьет. Даже если бы Боумен не был с офицерами на короткой ноге, думаешь, они бы занялись твоей этой проблемой? Если каждая напишет заявление на своего мужика, то заяв будет ровно по одной штуке на каждую бабу города. Все привыкли к этому, всем плевать. Так что не выдумывай и просто взгляни на меня – вот что тебя ждет после родов. А ждет ее именно это – побитая жизнью и мужем жена и мать, не умеющая не только защитить себя, но и не способная уберечь детей от насилия, которое светит им в будущем. Эйва чудом избежала детства, о котором рассказывала ей соседка. Детство Оливии не отличалось от зрелой жизни, Эйва же выросла в семье любящей, и такую семью хотела построить сама. Мать умерла рано, и с отцом несмотря на расхождение в каких-то мелочах, в общем плане – была счастлива. Он заботился о ней в одиночку, и Эйва сможет дать своему ребенку то, чем не сможет обеспечить, оставаясь с малышом рядом с Боуменом. Здесь никто не поможет. Ни ей, ни ее ребенку - никому. От условий, с которыми бесполезно бороться, и от будущего, которое неотвратно, – от них нужно просто бежать. Минимум вещей, необходимых в дальнейшем, и максимум средств, суливших лучший исход, - все в дорожном рюкзаке, спрятанном до лучшего часа, который наступит, когда муж примет очередную дозу убойной травки. Уйти раньше его возвращения с так называемой работы и удачно встретить супруга по дороге – перспектива не из радужных. Лучше дождаться его прихода, а вместе с этим и наступит время ее побега. По сценарию действие происходит лишь в театре и на съемках. В жизни планы меняются, и не всегда по воле планирующего. Эйве так хотелось думать, впрочем, вскоре это стало неважным даже для нее. - Черт бы побрал этих ублюдошных копов! Какого хрена они полезли не в свое дело? – вместо приветствия с порога она слышала только крики. - Че рот разинула? Хочешь сказать, ты тут задницу не просиживала за сериалами? Их же по всем новостям передают! Джонни и его парней… Их расстреляли. Двоюродного брата Боумена и его дружков поймали на каком-то разбое, не связанном с травкой. Чем там еще занимались братцы Краудеры, Эйва не знала, ей хватало знаний о харланском наркобизнесе. К тому же попались они в совершенно другом штате. В Джорджии закон имел свою власть и силу, и там он нагнал его дружков и угрюмого Джонни. Они не подчинились, и тогда пришло время крайних мер, о которых вещала бегущая строка, пущенная под новостной лентой на телеэкране – она давала информации даже больше, чем вопли Боумена, заглушающие голос диктора. Все, что удалось узнать девушке - это то, что была перестрелка, при которой раненым оказался помощник шерифа округа Кинг, ранее неизвестного Эйве даже по названию. Более никто не пострадал, не считая не дотянувших до госпиталя преступников, и почему-то именно погибших ей было жаль меньше, чем неизвестного копа, доставленного в больницу в крайне тяжелом состоянии. - Хоть Бойду удалось скрыться… Да они даже не знают о его существовании, а ведь это именно он все устроил! Этот сукин сын всех проведет, будь уверена! Его радость за родного братца вызывала еще больше ненависти ко всей этой семейке Краудеров. Жаль, что она носит их фамилию, но там, может, завтра или через год, ей придется ее сменить, и это вызывало радость у самой Эйвы. - Че ухмыляешься? Не веришь? - Бо, да я рада за него. Может, перекусишь? Я тут приготовила…. - Какой харчить? Какая такая ты радостная за него? А как же Джонни? А парни? Ты и за них радуешься? Небось, готова станцевать на их могилах, да? И нажраться на похоронах, как ты умеешь? Да, она рада, и с неописуемым восторгом проделала бы все это, им перечисленное. Потому что все они знали обо всем, но всем было наплевать на это. Они приходили в дом ее отца нажраться до отвала и надраться пивом, которое она им подносила по первому зову Боумена. Видели ее руки, покрытые гематомами от его ударов, видели шрамы на ногах, оставленные половицами, по которым ее муж так любил оттаскать девушку за волосы. Снисходительно улыбались и продолжали дальше обсуждать свои планы по поставке травы. Только Бойд время от времени интересовался, в порядке ли она, но от этого легче не становилось. Потому что он всегда интересовался ее самочувствием, настроением, планами и всем прочим, на что ему было наплевать. Не наплевать ему было на ее тело, которое он так желал поиметь, не скрывая этого ни от кого, разве только от самого Боумена. Только муж знал об этом, ведь Эйва сама его просила приструнить чересчур возжелавшего жену ближнего своего. Боумен только ржал над ее словами – да кто она такая, чтобы ее кто-то там хотел? Она много думает о себе как о ком-то шибко крутом, по его мнению. А по ее мнению, лучше бы Бойд сдох вместе со своими дружками, о чем она не преминула выкрикнуть мужу, снова выбивавшему из нее дурь за одну лишь несвоевременную улыбку. Эйве надо было улыбаться после исчезновения из этого города. Или, по дороге в том направлении, которое впопыхах было спланировано днем. Может, она смогла бы позволить себе хорошее настроение, выйдя за порог бывшего когда-то дорогим ей дома. Да, она могла бы еще улыбаться. Но не сейчас. Не после того, как очнулась с жуткой болью по всему телу. И не тогда, когда едва не подавилась осколком собственного зуба. И не в момент, в котором запечатлела потеки крови по внутренней стороне бедра. Боумена не было в доме – наверняка свалил на время, успев вызвать своего личного врача к «внезапно поскользнувшейся и ударившейся обо все, что было под рукой, жене». Вообще-то, этому врачу было наплевать на причины травм пациентки, и это его отношение было хорошо оплачено самим Боуменом – не в больницу же ему вести жену каждый раз, ведь там всегда найдется пара шибко небезразличных медиков, которые обязательно потребуют лишних объяснений. А Боумену и так хватало проблем, как и с бизнесом, так и с собственной семьей. И с женой, разумеется. Больше она не доставит ему неудобств. Хотя, стоило ей поймать попутку с не задающим лишних вопросов водилой, заполучившем в свой бездонный карман купюру приличного номинала, как в мыслях стали возникать новые картинки. Точнее, знакомые – вот он нагоняет ее, опрокидывает на пол, удерживая одной рукой запястья, заносит другую для удара… Боумен ведь не успокоится, он же сам говорил, что достанет ее из-под земли, когда она на лишние полчаса задерживалась у соседки. А что будет, когда он обнаружит пропажу собственной жены вместе с вещами? Поэтому и двигаться надо было туда, где он ее не достанет. Ни он, ни его братец Бойд и ни их общие дружки, которых наплодилось по всему штату Кентукки. Там, где идет расследование по их делу, им делать нечего. То место, откуда они предпочли бы бежать, самое надежное для нее. Поэтому ее пункт назначения - Джорджия. Из Кентукки через Теннесси – на попутках путь не близкий, он занял несколько дней. Хотелось бы радоваться, ожидая начала своей новой жизни, веря в не омраченное тучами светлое будущее, но не получалось. А сосредотачиваться на ужасном прошлом, подавившем последние надежды, не хотелось. Оставалось только следить за дорогой и поведением сменяющих друг друга шоферов, иногда переходящих границы дозволенного рядом с девушкой, немного помятой и побитой на вид, но остававшейся привлекательной. В Джорджии было место, ставшее временным перевалочным пунктом Эйвы. Тетушка Мэгс приняла ее, хотя задерживаться в распростертых родственных объятиях девушке было опасно – все же сыновья женщины, когда-то жаловавшие Эйву, имеют контакты с Краудерами. Так что в гостях было хорошо, но ей стоило бы искать что-то иное, что когда-нибудь она назвала бы своим домом. «Дикие Братья» - бар с контингентом клиентов, общаться с которыми ей приходилось в юности, как со сверстниками по разуму. Только теперь здесь она была официанткой, а они теми, кого она обслуживала. Неплохая работа в виду сложившихся обстоятельств, на большее девушка не претендовала. Без документов, со скудными пожитками и лишенная средств – хозяин заведения принял ее такой, фактически – приютил. И, приютивши девушку, сдал ее Боумену, с которым, как оказалось, имел свои давние связи по продаже травки. Супруг нашел ее спустя три недели и насильно вернул домой. Привел в гостиную, хранившей старые воспоминания, и освободил от веревок, связывающих ее несколько дней поездки. Запястья, содранные в кровь – она так и не смогла вытащить руки из крепкой петли. Эти места больше никогда не заживут, выставляя на вид уродливые черные шрамы. Не белые, как у остальных, а именно черные. Эйва понимала, от чего именно, но ей хотелось думать, что уродливы они от его поцелуев. От шепота, которым он просит у обожаемой жены прощения. Это после пары суток поездки в багажнике и нескольких дней – под сидениями заднего ряда автомобиля. После доброго десятка прожитых в ужасе и кошмара лет, насыщенных лишь оскорблениями, избиением и унижениями. И всего лишь после тех нескольких минут, когда он навсегда лишил ее возможности выносить ребенка. В той захудалой придорожной лечебнице в первую же ночь после избиения ей диагностировали выкидыш. А вместе с ним – полную неспособность иметь детей. Врачи тоже ошибаются, тем более таких сомнительных, наверняка, нелегальных учреждений, так что насчет второго могли быть сомнения. Только вот теперь без разницы. Боумен прав – Эйва во всем была виновата. Но она стала придерживаться другой точки зрения. Она в некотором роде была даже рада вернуться в эти стены и увидеть его. Понять, что она была виновна лишь в том, что виновна в гибели ребенка потому, что слишком долго терпела. И в падении своей личности она виновата по той же причине. После расставания с другом и смерти отца она перекладывала заботу о себе на других людей. Ждала помощи от правоохранительных органов, позабывших о своем предназначении. Искала поддержку у соседки, потерявшей смысл жизни и нашедшей новый, поражающий своей жестокой реальностью. Надеялась на шайку Боумена, считая, что и они могут когда-то изменить своим принципам наплевательского отношения к ней. Даже глупо верила в самого мужа – а вдруг он измениться? Станет прежним. Действительно, это глупо – надеяться на других. Научиться самостоятельности было уже поздно, но это лучше, чем сложить руки до конца жизни. Сцепить пальцы на груди в вечной позе повиновения. Эйва приняла его извинения и сама пообещала стать хорошей женой. Лучшей, специально для него. Ведь он больше не поднимет на нее руку, сам сказал, а она знала, что этого он больше точно не сделает. Ничего не вернуть, но конец всему она положит самостоятельно во время тихого семейного ужина, приготовленного для них двоих с особой роскошью. С особой любовью. Она даже принарядилась к такому торжественному случаю. Ему это понравилось. Для Боумена – самые вкусные блюда, обожаемый бурбон и прекрасная жена, глупо сбежавшая от его любви. Точнее, от него самого – она же принадлежит только своему мужу, она покорна, она смиренна. Теперь она – правильная жена, всеми своими усилиями и самим видом доказывающая это. Но не этой нелепостью, которую Боумен наблюдает прямо сейчас - ружье, направленное в его сторону, здесь неуместно. Боумену, уже отведавшему не только блюда, но и выпившему несколько порций бурбона, было не понять, что делает дробовик в руках любимой и любящей женщины не на охоте, а в этой уютной маленькой комнатке. И почему ее радушный образ изменился одним лишь незнакомым ему взглядом, он осознать не успеет. - Зачем тебе ружье? - Хочу убить тебя, болван. *Оригинал: «My munequita, my Spanish Harlem Mona Lisa» (пер. – «Моя куколка, моя Мона Лиза из испанского Гарлема»). Строчка из песни Santana feat. Rob Thomas – «Smooth», бывшей популярной как раз в то время, примерно с 99г. Впрочем, она и сейчас неимоверно крута =) **Как вы уже знаете, часть биографии Эйвы взята из сериала «Правосудие», эпизода 1х01. История разбавлена некоторыми деталями, важными в дальнейшем повествовании, и дополнена теми, которые касаются мира «Ходячих Мертвецов». Да, и автора понесло, так что флешбэк растянулся не на одну главу, продолжение будет и в следующей вместе с разговором с самим Риком.