Мир забытой тишины

R.I.P. to my youth Покойся с миром, моя молодость. If you really listen, then this is to you Если ты правда меня слышишь, я обращаюсь к тебе. Mama, there is only so much I can do Мама, так много всего, что я могу сделать, Except for you to witness, for to worship me too Только ты этого не увидишь и не сможешь боготворить меня… Arctic Monkeys — R.I.P. to my youth

Страх. Боль. Отчаянье. Нервозность. Отторжение. Апатия. Я знал, что позитивные эмоции всегда были мне чужды — не позволял статус, но сейчас я и вовсе превратился в комок безжизненной энергии. Я мертв внутри, мам, не думаю, что смогу обнять тебя еще раз. Я мертв внутри, и, боюсь, вас с папой не увижу больше никогда. Ручка выпала у меня из рук, стоило услышать где-то сбоку шорох и невнятную речь. Через секунду пришло понимание. Грейнджер. Гриффиндорка громко сопела, ворочаясь и хмурясь, нервно сжимая в руках палочку. Она спала сидя на диване, а я сидел напротив, на абсолютно таком же диване, пялясь в полусожженный лист пергамента с почти письмом, написанном корявым почерком, бывшим когда-то каллиграфическим. Сейчас я как никогда одновременно и ненавидел свое прошлое, и хотел оказаться там. — Нет! Грейнджер вздрогнула снова, начав быстро дышать, а я смял этот клочок бумаги, заставляя его рассыпаться в пепел, после краткого Инсендио. Апатия не отпускала меня, но в голове все равно крутился один настойчивый вопрос: «зачем?». Зачем я впустил её? Почему не выгнал? Я снова взглянул на нее, признавая ответ на вопрос. Потому что мы с ней в одном и том же положении сейчас. Плюс, задание. Плюс, так моя совесть будет мучаться меньше, ведь когда она прямо напротив, я вижу, что она не мертва, что я её не убивал, что я не виновен. Мне хотелось спать, но я боялся сомкнуть глаза — кошмары последнее время становились все реалистичнее, и мне казалось, что однажды я просто не проснусь. А жить хотелось. Хотелось жить, а не просто существовать. Рассвет настал совсем скоро, и я не стал задерживаться в комнате — мне нужно было подготовиться к первому занятию по трансфигурации, да и оставаться один на один с Грейнджер снова не хотелось. Мне не хотелось признавать себя трусом, сбегающим от простого контакта, но я просто откинул эту мысль и помчался вперед, пытаясь не думать ни о чем. Хогвартс был пуст и тих, и я на секунду прислонился к колонне около окна, устремляя взгляд куда-то вперед, за горизонт, находя в этом мгновенье свое спасение. Но время спокойствия и умиротворения сейчас для меня — слишком большая роскошь, и я, тяжело выдыхая, продолжил свой путь по коридору. День тянулся медленнее, чем мне хотелось. Все события проносились один за одним, не запоминаясь и смешиваясь в кучу. Уроки, пустая болтовня остальных в Большом зале, и шум, шум, шум. Кажется, Блейз снова пытался со мной заговорить, но это тоже прошло мимо меня. После обеда я сразу умчался в свою комнату, желая найти утешение в тишине и безлюдности, но застыл перед дверью, не смея войти. Вдруг она еще там? Мотнув головой и отбросив глупые мысли, я зашел, окидывая помещение быстрым взглядом. Я тяжело выдохнул, пытаясь скрыть даже перед самим собой насколько мне стало легче от того, что её не было. Комната была пуста и залита солнечным светом, будто говоря «расслабься, Драко, ты снова можешь убиваться тут в одиночестве». И я буду. Во-первых, это мое место, здесь не положено быть ей, а не мне. Во-вторых, заучка Грейнджер абсолютно точно будет сидеть на уроках, или в библиотеке, или со своими полоумными друзьями, а никак не прятаться по углам, как чертов трусливый заяц. Как я. Черт, Малфой, из настоящего слизеринского змея ты превратился в жалкого зайца. Меня переполняла ненависть к себе. Я не мог ничего с собой поделать. Я уронил куда-то около дивана сумку, и пошел к окну, пересекая пустую, как я и хотел, комнату. Я задыхался. Мне срочно нужен был свежий воздух. Мне нужен был воздух и отрезвляющая разум свежесть. Хотелось выпрыгнуть. Какой-то полубезумный, странный голос в моей голове твердил это. «Прыгай, прыгай, прыгай!» Ветер крепчал, и я чувствовал как сквозь оконные щели он проникал в комнату — холодный и свежий, почти отрезвляющий, но и в такой же степени манящий. Мать когда-то рассказывала, что его зовут «ветром перемен». Голос будто становился громче, я не мог его просто игнорировать. Я сопротивлялся, но, когда рука потянулась к створкам, медленно распахивая окна настежь, а в горле появился ком, голос почему-то стал громче. «Прыгай, прыгай, прыгай!» Нет, я не могу. Это глупо. Я не могу просто сделать это, чтобы стало легче. Я. не могу. «Прыгай, Драко. Ты ведь уже мертв внутри.» Набатом крича у меня в голове, голос развевал все мои сомнения. Он будто мной управлял. И я перестал сопротивляться. Облизнув губы, я глубоко вздохнул и собрался полезть на широкий подоконник, все больше поддаваясь голосу и обретая уверенность в этом выборе. Своем ли? Не знал. Но вмиг на душе появилось такое спокойствие, такая безграничная свобода, будто я снова научился дышать. — Малфой, что ты делаешь? Мне было наплевать что она говорила. Мне было наплевать, что она зашла, что существовала, что раздражала меня и бесила. Я чувствовал свободу одним шагом впереди, и это все, что было мне нужно. Внезапно я почувствовал, что меня тянут за мантию, но я просто приложил больше усилий, шагая вперед и пытаясь снять раздражающую мантию, все больше проникаясь голосом и желая уже покончить с этим всем. С собой, в том числе. Но кто-то дернул меня за мантию еще сильней, мои ноги подкосились, я почти упал назад, и голос в моей голове просто растворился. — Какого черта ты творишь?! Обернувшись, и пытаясь сфокусироваться, я заметил тяжело дышавшую Грейнджер, державшую кусок моей мантии и выглядевшую такой злой, что на секунду мне стало жутко. Краем глаза я заметил, что дверь еще открыта, и, ругнувшись себе под нос, помчался её закрыть. Не хватало еще, чтобы кто-то нашел и так уже не секретное место. Захлопывая дверь и запирая её на все замки, я молчал, погрузившись в свои мысли. Что это вообще было? Затряслись руки. Спиной я почувствовал, как Грейнджер сердито подходила ближе. — Ты глухой, Малфой? — она стояла сбоку, пытаясь заглянуть мне в лицо, пока я пялился на дверные замки. — Я спрашиваю, что это такое было? Ты совсем идиот? Я все еще смотрел на замок, пытаясь сдержать дрожь не только в руках, но и в коленях. Мерлин, Малфой какой же ты жалкий слабак. Но я не должен этого показать. Только не перед ней. Ни за что. — Почему ты пришла? Как оказалось, голос дрожал тоже. Она замолчала, принимая уже привычное для нее отсутствующе-нейтральное выражение лица. Грейнджер молчала, а я был поражен — её молчанию, своему поступку. Я спрятал руки в карманы, сжимая их в кулаки. — Проект, — наконец, спокойно сказала она. — Мы должны были его закончить. Чертов проект. Чертова Грейнджер. Чертово все. Я готов был проклясть все на свете, лишь бы отстраниться от этого всего. Она подходит ко мне слишком близко, ближе, чем все мои бывшие друзья ближайшие полгода. Мне нельзя этого допустить. Она безотрывно смотрела на меня, будто пытаясь проверить, в своем ли я уме. Откашлявшись, я перевел на нее взгляд и четко, почти по слогам произнес: — С проектом все в порядке. Она хмыкнула, презрительно поджав губу, напоминая в этот момент скорее Макгонагалл, нежели саму себя. — И я могу его закончить сам. — Я сделал акцент на последнем слове. — Тебя сюда не звали, Грейнджер, тебе пора уходить и забыть дорогу сюда. Она должна была уйти. Должна. — Я тоже повторю еще раз, Малфой, — её гнев набирал обороты, лицо немного покраснело, а в глазах блеснуло что-то до боли знакомое, — это задание для нас двоих, и я тоже буду его делать, а эта комната — не твое личное имение, так что я имею такое же право здесь находиться, как и ты. Она хотела сказать что-то еще, но как только открыл рот, то тут же притормозила, будто… испугавшись. — В общем, через пятнадцать минут нужно будет поставить котел на огонь, чтобы сварить костерост. — Мы будем варить его здесь? — Это лучший вариант. Костерост варится три дня, и его каждые несколько часов нужно проверять, а здесь есть место и для котла, и для нас двоих, так что это место идеально. Завтра сдавать промежуточный вариант, а у нас ничего не готово. Меня раздражало, что она права. Как всегда. Я думал она все еще будет бесноваться, но она молчала. Долгих три часа, пока мы готовили все ингредиенты, разжигали огонь и ставили котел — она молчала. Не смотрела на меня, даже, казалось, стала тише дышать чтобы я мог почувствовать, будто её здесь нет и никогда и не было. Тишина давила на уши. Её тихое сопение настораживало и заставляло каждый раз, снова и снова пробегаться быстрым взглядом по её лицу. Она была напряженной — складка между бровей время от времени пролегала все сильнее, когда она отмеряла нужное количество ингредиентов, губы сжимались в тонкую полоску, а нос морщился, словно она вот-вот хотела чихнуть. — Что? Её голос был грубее, чем обычно, и она сказала это, даже не посмотрев в мою сторону — все еще тщательно отмеряя количество порошка для зелья. — Что? Я приподнял бровь, отводя взгляд и пытаясь раствориться в работе (так же, как это делала она). Я ненавидел, когда отвечают вопросом на вопрос, ненавидела и она, но мне слишком хотелось сейчас ей насолить. Хотя, по-видимому, все было тщетно. — Что. Она уже не спрашивала — утверждала. — Что. Я скрестил руки на груди, но все еще не переводил на неё взгляд. Где-то сбоку послышалось как она хмыкнула — я почти кожей почувствовал, как Грейнджер выгнула бровь и презрительно скривилась. Я снова молчал. Она тоже. Время то бежало, превращая минуты в секунды, то замедлялось так, что мгновения ощущались часом. За окном давно уже было темно и лишь неяркий свет двух свеч освещал комнату, отбрасывая длинные тени. Работать с Грейнджер было почти комфортно — она была умна и расчетлива, хорошо разбиралась в зельеварении, что мне было на руку. В определенный момент я даже обрадовался, что работал с ней. Но потом я смотрел на её руку и меня будто ударяло молнией — я работал с ней. — Через полчаса нужно еще раз помешать, — она закрыла рот рукой, негромко зевнув. Было почти утро, когда мы практически справились с зельем. Работы предстояло еще на два дня, но первый — самый сложный — мы преодолели с наименьшими разногласиями, что не могло не радовать. Может, дай Мерлин, мы и сможем закончить варку костероста без ущерба для собственной психики. — Я помешаю, — сказал я, глубоко вздохнув. Все равно в эту ночь мне было не уснуть. — Иди спи, Грейнджер. Она нахмурилась, слегка наклонив голову вбок: — Уверен? В её взгляде читалась неуверенность. Я не знал, что так сбивало её с толку. — Да. Иди. Ссутулившись и обняв себя обеими руками, она направилась к дивану. Я пытался не смотреть на неё, но что-то в её поведении не давало мне отвести от неё глаз. Она была разбита — и стало видно это только тогда, когда направилась спать. Тряхнув головой, я снова уставился на котел, яростнее мешая варево. Даже если у неё проблемы — это не мое дело. Мне бы сначала с моими демонами разобраться, куда еще лезть к чужим. И все же краем глаза я на неё поглядывал. Грейнджер сидела, укутавшись в наколдованный плед и пыталась не закрывать глаза, но была слишком уставшей и измотанной. — Почему ты боишься засыпать? — мой голос прервал тишину, и я поразился тому, что произнес то, что хотел оставить в мыслях. На её лице застыла растерянность. А затем, всего на мгновенье, но так отчетливо, то, что я бы ни за что не подумал, что может быть у неё — страх, беспомощность. Грейнджер колебалась, стоит ли ей говорить. И я понял, что зря спросил. Мы ведь никто друг другу. А никто такие вопросы не задают. И уж тем более не узнают на них ответ. — Понял, — я отвернулся, стараясь стать так, чтобы ей не видно было моего лица. И — я гнал от себя эту мысль — чтобы не было соблазна снова подсмотреть. — Это не мое дело. Зря спросил. Мне почему-то захотелось еще добавить «извини», но я сдержал себя. И так уже наговорился, идиот. Грейнджер молчала. С её стороны до меня доносился только тихий скрип старого дивана и тяжелое дыхание. Я ненавидел этот момент. Мне нужно было помешивать каждые десять минут еще ближайшие три часа, и все, что я мог — это безмолвно пялиться в кипящую жижу. Отвратительно. Откинув голову назад и немного размяв пальцами шею, я закрыл глаза. Я так долго заглушал свои собственные мысли, и мне это почти удавалось, и сегодня это дало крупную трещину. Я не знал — хотелось ли мне умереть на самом деле? В глубине души, я знал ответ. Нет. Зачем калечил себя? Здесь уже не было ответа. И с этого момента начиналось то, чего я так боялся и избегал — чертово самокопание, сжимающее горло и режущее вены. — Малфой? Мои нелепые мысли прервал едва слышный голос Грейнджер. Я повернулся к ней, не проронив ни слова. — Я не хочу спать. — Она врала. Я видел, как она врала. Не знал только — мне или себе самой? — Давай я сейчас помешаю? Я покачал головой, снова отворачиваясь к котлу. Мой голос был холодным и резким, так походящим на того Драко, что я когда-то был, что мне захотелось рассмеяться. — Нет. Спи. Правда, тогдашний Драко добавил бы еще «грязнокровка», чтобы постараться угодить отцу. Сегодняшняя версия едва не сказала «тебе нужно выспаться». Она замолчала, а потом, на выдохе, почти шепотом, произнесла: — Я не могу… Я ничего не сказал. Продолжал отмерять время, мешать, ждать, снова мешать. Раз за разом, по кругу. Я не поворачивался. Не прислушавался к её дыханию. Будто её здесь и не было. И через час она уснула. Через два часа я разбудил её, чтобы оставить на Грейнджер котел, а затем уйти. Её сонные глаза были красными и такими уставшими, будто она не спала и вовсе, но я ничего не сказал, а просто схватил свои вещи и оставил её в одиночестве. О том, как она ворочалась во сне и кричала я не сказал тоже, думая, что лучше притвориться, будто ничего и не было. Библиотека была пуста. Я выдохнул с облегчением. Мне нужно было найти книгу о медицинских снадобьях, прикрываясь заданием. Да, это поможет не только в спецкурсе, но и сварить зелье спокойного сна вне ведома других. Не у одной Грейнджер были кошмары. Разглядывая нужную книгу на полке, я застыл, краем глаза заметив кого-то проходящего рядом. Кого-то, кто приближался ко мне. — Эй, Драко! Панси улыбалась, склонив голову и держа в руках хлипкую тонкую книгу. Я не обернулся, продолжая читать корешки. Она хмыкнула. — Ты какой-то странный в последнее время, не находишь? — звучало как претензия, — И игнорируешь всех. Я понимаю, что у тебя образ Принца школы и все дела… Я резко повернулся к ней, нахмурившись. Какого Мерлина она тут бормочет? — …но нельзя же и друзей забывать. Тем более, что уже скоро Рождественский бал, мы думали повеселиться, сходить в Хогсмид… Она продолжала разглагольствовать о великих планах на каникулы и праздники, а я стоял перед ней, скрестив руки на груди и не понимая, почему она все это мне говорит. — Кроме того, — она уже входила в раж, а мне как никогда хотелось, чтобы она заткнулась. — Панси, хватит. Она остановилась на полуслове, недоуменно на меня уставившись. — Я тебя не пойму. Ты как будто не наш Драко. — Я никогда не был «вашим Драко». Она крепче ухватила книгу. — Был, — её голос стал уверенным и тихим. Я покачал головой. — Ты что-то путаешь. Вы всегда были рядом, потому что так престижно. Вы всегда были рядом, потому что «мы же чистокровные, так просто нужно». — Мои слова били наотмашь, но я не кричал, а лишь сухо излагал факты. — Мы не были друзьями. И не будем. — Из-за тебя. Она сделала шаг назад, а потом показала на меня указательным пальцем. — Ты прекратил наше общение в этом году. — Ох, и как быстро вы спохватились, что с вами нет пожирательского выродка? — Кого? — На её лице было удивление. Она будто впервые это слышала. — Того, от кого вы окрестились из-за метки. Только ведь я сражался за Лорда, а вы все белые и пушистые, невинные кролики-предатели. — Драко. — Её взгляд стал осмысленным и серьезным. На миг я подумал, что она все забыла, будто этого не существовало. — О чём ты говоришь? И она действительно ничего не помнила. Я застыл, будто пораженный молнией. Она ничего не помнила. Мне вспомнилась ситуация, о которой говорила Грейнджер. И она была права — творилось что-то дико серьезное.