Absolution

Сквозь открытое окно заползает ночь. Лори выпускает мерзкое облако дыма. Оно рассеивается, отдаваясь в носовых пазухах. Крохотная катастрофа в комнате четыре на четыре, где не горит свет. Ей не хочется привлекать лишнего внимания. На свет слетятся мотыльки и любопытные взгляды. Лори думает над тем, что нарушает договорённости. Лори думает над тем, где сейчас Ричи. Ей кажется в темноте какого-нибудь тихого угла улицы к ней повёрнуто его осуждающее лицо с глазами, подёрнутыми болью и злостью. — Я думал, мы договорились. Она едва не давится. Не слышала шагов. Катастрофа переходит в разряд посерьёзнее. Автоматическим движением руки Ло швыряет сигарету в окно, оборачивается с лицом «может представим, что этого не было?». Но Джозеф беспощаден к компромиссам в вопросах убеждений. — Простите, — не думая отвечает. Сама спрашивает себя за что именно извиняется, когда слова уже поколебали воздух. Поздно. — Звонил офицер, — Сид делает вид, что не видит, как Ло руками разгоняет воздух вокруг себя, будто так можно избавиться от запаха или чувства необоснованной вины. — Спрашивал о тебе. Тревога подскакивает внутри, будто рыбка, выпрыгнувшая из своего стеклянного мирка. Аквариум желудка неприятно пуст, а рыбина бьётся о сухие стенки горла в предсмертной агонии. — Что вы ему сказали? Хочет ли она услышать ответ? — Правду, — определение размытое, рыбка всё никак не сдохнет. — Что ты невиновна, и я могу за это поручиться. С лёгкой руки Джозефа свет бра рассеивается по комнате, перемежаясь с темнотой и холодными электрическими лучами с улицы. Бьётся о его скулы, остаётся лежать на расслабленных плечах, когда Сид садится на край кровати, что вдруг сжимается до размера обувной коробки. В такой спать удобно разве что кукле, а у Ло как кстати пластиковые ноги и пустота внутри. Осталось нарисовать улыбку и сияющие глаза. — Спасибо. Ещё одно слово, вынутое изнутри не понятно зачем. За что ей благодарить его, если это сделка, а не акт милосердия? И не важно насколько успокаивающий у него голос. — Бет сказала мне, ты спрашивала про Ричи. — Мне просто интересно, что вы собираетесь с ним делать. — Дело не в том, что мы собираемся делать. Дело в том, чего хочет он. — Я думаю, он захочет увидеть детей. — Разумеется. Но только после того, как избавится от своего греха. — Что это значит? Он улыбается пространной улыбкой, будто сейчас скажет «подрастёшь — узнаешь». — Уже поздно, Лори. Ложись спать. Она всё ждёт, что он встанет. Он ждёт, что она ляжет. Кто-то должен сменить положение в пространстве. Ло сдаётся первой, решив, что чем быстрее она прикинется засыпающей, тем быстрее эта неоднозначная встреча кончится. Она откидывает одеяло, забираясь под него, спиной с грядой позвонков отгораживаясь от лица Джозефа, но не от взгляда. Он жжёт лопатки Ло, кожа под ним словно пузыриться и лопается, обнажая белые кости. Кажется, он мог бы протянуть руку и коснуться её плеча. Отнюдь не отеческое чувство. Матрас наконец возвращается в обычное положение. Свет гаснет. Ло остаётся в полумраке. Всякий раз, когда Фрэнк пересекал порог её комнаты в таком полумраке — она ждала удара. Организм инстинктивно напрягается. — Спокойной ночи, Лори. С лихорадочным вниманием Ло роется в своей голове, пытаясь вспомнить хоть один раз, когда Фрэнк бы заходил, чтобы пожелать ей доброй ночи. Ло знает, как чувствуется такое пожелание от матери. От отца — нет. А оно чувствуется, как смерть рыбки под горлом.

***

С утра её будит свет улыбки Бет. Ло ловит себя на мысли, что она, должно быть, всё время под какими-то наркотиками. В противном случае, её бесконечная доброжелательность начинает пугать. — Что-то случилось? — Думаю, ты захочешь это увидеть. Бет протягивает руку, без разрешения вытаскивая Ло из её мира, только начинающего набирать ход. Она едва успевает обуться. Ло впервые подумывает о том, что нужно привезти вещи, а то спать в повседневном платье становится как-то неудобно. — Где Джозеф? В смысле, мистер Сид. Оговорка сбивает её с толку, но не Бет. У той решимости на двоих, а желания отвечать на вопросы не наберётся и на половину. Она выходит во двор и углубляется в толпу, собравшуюся вокруг берега. Ло издали слышит голос и в костях простреливают электрические заряды. — Отвалите от меня! Берег отгорожен полукругом внимательных лиц. Отсюда никуда не деться, как с подводной лодки. По ощущениям — терпящей бедствие. Ло кажется солёная вода наполняет её изнутри, булькая в лёгких и не давая произносить слова. — Ты одержим своей алчностью, — Джозеф на правах светоча стоит вдали ото всех, но не рядом с Ричи. На возвышении, как Моисей, пришедший со своими заповедями. — Ты вцепился зубами в свою землю и думаешь только о своём удобстве. К счастью для тебя, это поправимо. Вместо скрижалей у него в руках книга, а на шее полотенце. Всё такое девственно белое, что режет глаз. — Я не буду участвовать в этом балагане! Позади Ричи столпами стоят двое эдемщиков с каменными лицами. Подходяще. Сам он по колено в воде. Белые штаны и рубаха на нём смотрятся странно. Ло отказывается признавать этот цвет в радиусе нескольких метров от Ричи. Такой белый — цвет Джозефа. У Ричи белый разве что на непростиранных простынях, вывешенных на заднем дворе и на потёртой извести потолка старого дома. — Что ж, тогда остаётся одно… — Ло стоит поодаль, но прекрасно слышит глубокий ровный вдох. На секунду ей кажется, под взглядом Сида у Ричи лопнет голова. Разлетится окровавленными ошмётками и окрасит воду в алый. — Отпустите его. — Что? — она даже сама не сразу понимает, у кого и зачем спрашивает. Или это спрашивает Ричи? Или в два голоса, наслаивающиеся друг на друга, как записи кино на старых кассетах? Из толпы вылетает девчонка. Ло смотрит на её трогательное детское лицо. Возраст, впрочем, с пометкой «не трогать». Она младше самой Лори, не старше восемнадцати. Она в длинном лёгком платье цвета кофе с молоком, которое строго очерчивает её круглый живот. — Отец! Ричи дёргается, как окликнутый пёс. — Сара? Но мотыльковая девочка пролетает мимо. Свет Ричи тусклый. У Джозефа ярче. — Что происходит? — она хлопает длиннющими ресницами. — Сара, детка! Она оборачивается только теперь, будто признав в этом сгустке отчаяния знакомую фигуру. Смотрит так, словно зарубки на нём оставляет, чтобы не потеряться в ситуации. — Папа? Ты пришёл присоединиться к нам? Наивная улыбка трогает её лицо. Остатки улыбки восковой маской сползают с лица Ричи. Он трясёт головой, будто позади стоит сам Паркинсон и шепчет ему, что делать. — Нет. Дай мне руку, милая, — шаги в воде даются тяжело. От Ричи расходятся волны. Все здесь беспокойные: и эдемщики позади, и вода, и Сара и сам Ричи. Только Джозеф твёрд, как монолит. — Я хочу забрать своих детей отсюда. Слышите?! — Если они захотят уйти… — ни на что не намекающим голосом отзывается Сид. У Ло внутри что-то хрустит от этих слов. Ей на короткий миг кажется, что все разы до этого, когда она слышала похожие слова, были лишь репетицией. Теперь она в первом ряду главной премьеры. — Идём, Сара. Мы уходим. Девочка бледнеет, становясь белее полотенца Джозефа, белее одежды своего родного отца. — Нет. Мне хорошо здесь. Почему я должна уходить? Лучше ты оставайся с нами. Свет бликует на воде и совсем немного во влажных глазах Ричи. Он будто собирается провозгласить что-то со злостью, но выходит только задушенный хрип: — Что они сделали с тобой? Протянутые руки словно обрубает резким голосом откуда-то из толпы. — Не трогай её! Парнишка, которого Ло уже видела однажды у воды теперь полон решимости, а не елейного благоговения. — Майкл? Майк! — Разве непонятно? Нам нравится здесь. Ло всё смотрит, как и десяток других человек здесь, на эту семейную драму, разыгрываемую перед её глазами и никак не может предугадать конец. Ей кажется, Ричи должен отступить, но он не сдаётся. — Нет, они просто промыли вам мозги. Я не оставлю вас тут. С каждым словом, с каждым тяжёлым движением ног, отягощаемых водой Ло всё яснее видит все эти боль, хаос, хрип, Ад, Израиль, сожаления, спады и крысиный бег. Алчность тому причина или что-то ещё — она не знает. Да и не уверена, что хочет знать. В какой-то момент, раньше, чем сам Ричи, она понимает, что всё кончено. Уйдёт ли он отсюда или останется, заберёт ли детей или нет — для него ничего не будет, как прежде. — Тебе не было до нас никакого дела, а теперь, когда мы наконец обрели настоящую семью, ты стал волноваться? Сколько им лет? Меньше сорока на двоих однозначно. — Майкл, — Джозеф стоит позади него, но тенью кажется сам Майк, а не наоборот. — Помнишь, что я говорил тебе об обидах? Клубка ниток в руках Джозефа, за которые можно дёргать, Ло не видит. — Да, — выдавливает, наконец, Майк, будто скребёт камнем по стеклу. — Отец прав. Я не держу на тебя зла. Сила в прощении. — Семья? — голос у Ричи посаженный, будто он кричал. Он обводит ненавидящим взглядом присутствующих, включая и Ло. — Их ты зовёшь «семьёй»? Ей вдруг хочется крикнуть: «Не смотри на меня! Я не с ними!». Он может не любить её за выходки и высказывания, за стычки, что были прежде, но только не за её вращение на орбите их христианской планетки. Ло спрашивает себя, могла ли она всё объяснить им? Просто поговорить, чтобы они поняли в каком она положении, почему поступает так? И в следующем же вагоне этого состава мысли скрывается чёткий ответ — чёрта с два. Они не захотели её понимать, они вломились в её дом с факелами, как грёбанная инквизиция, желающая сжечь всех, не разделяющих их собственные убеждения. Она не обязана им ничего объяснять. — Я понимаю, что ты в плену своего греха, — Майк переходит границу воды и песка, заходит в воду. — И несмотря на всё то, что ты делал — я люблю тебя. — Нет. Нет! Это неправильно. Майкл, прошу тебя, идём домой, — он поднимает глаза, зрачок будто расплывается из-за слёз. — Сара? Не поступайте так. Майк стоит максимально близко. Собирается обнять отца, Ло уверена. Она даже порывается уйти, чтобы не досматривать концовку. Одна рука парня опускается на опавшие плечи Ричи. Он всё ещё алчет вернуть себе своё. Будь то земля или семья. Только в бреду собственного отчаяния не понимает, что всё это давно от него ускользнуло. — А сила любви может быть поразительной. Ло кривит губы, то ли в усмешке, то ли в отвращении к этим словам. Они выходят изо рта Майкла, но звучат отчего-то голосом Джозефа. Майк наклоняется чуть вперёд. Ричи успевает вздохнуть сырой воздух. Выдохнуть уже не успевает. Длинный боевой нож проходит сквозь плоть и останавливается в сердце. Ричи глядит на сына так, как даже Цезарь не смотрел на Брута, как Авель не смотрел на Каина. В первый миг, Ло дёргается, но чувствует, как кто-то позади хватает её за локоть. Бет или кто-то другой, она не видит. Она не видит ни лёгкой грусти Сары, ни спокойствия Джозефа, ни улыбки соседа справа. Она вообще ничего не видит, кроме лица Майкла. А у него глаза стеклянные, словно под коркой льда. Словно два крохотных ледяных озера. Ну, вроде того, что в центре ада. Вроде того, что для предателей. Слышится шлепок. Тело Ричи заваливает назад и розоватые разводы плывут змейками по воде. — Уведите его, — спустя какое-то время вмешивается голос. — И подготовьте тело. Родные захотят проститься, как положено. Двое стоящих позади эдемщиков вытаскивают тело на берег. Рукоятка ножа торчит, словно можно повернуть её и завести Ричи, как игрушку. Ло не смотрит, куда уходят остальные, куда уводят Майка или куда исчезает Сара. Ей, в общем-то, всё равно. Она лихорадочно роется в карманах, пока её не догоняет голос. — Можешь не искать их, Лори. Я их выбросил. Лицо у неё какое-то отсутствующее и пустое, будто резиновая маска из магазина приколов, а глаза на ней — всего лишь два вырезанных отверстия. Она никак не может уложить всё в голове. Джозеф подходит на расстояние меньше вытянутой руки. — Мне жаль, что ты увидела такое. Ло смотрит под ноги, на пучки травы, стыдливо торчащие из протоптанной земли. Люди разошлись по своим делам. Она продолжает вяло искать что-то в карманах. То ли самообладание, то ли зарядку, чтобы подзарядить себя. — Я… — Лори, — она дёргается, едва почувствовав приближение рук к своему лицу. — Посмотри на меня. Всё же оказывается в ловушке. Может, потому что сама даёшь себя поймать? Может, потому что Ло отчаянно хочется, чтобы кто-то объяснил ей происходящее. Она словно на выставке концептуального современного искусства. Перформанс вызвал всеобщее восхищение, а у Ло ощущение, что ей плюнули в лицо. Она поднимает глаза, не зная, что в зрачках по кругу отчётливо читается «Что, чёрт возьми, происходит?». — Ты растеряна. Я понимаю. Зато теперь ты знаешь, к чему приводит алчность и упрямство. И у тебя есть время подумать над этим, — он молчит какое-то время, просто смотря на неё. — Ты же знаешь, что я желаю тебе, как и всем моим детям, только добра? У Ло в голове свистит ветер. Она не в форме для таких ответов. Джозеф выдавливает из неё согласие одним только взглядом. Она кивает скорее механически, чтобы её уже отпустили. — Хорошо.