Absolution

На часах без десяти обед, а Ло горбится за рулём, мысленно благодаря неизвестно кого за то, что у неё хотя бы есть машина. Тащиться до Фолс Энда пешком по разбитой дороге, перескакивая лужицы и лица людей, что скорее употребляют одеколон внутрь, чем наносят на шею — нет уж, увольте. И не то чтобы она до чёрта эстет — лодочек Жаклин Кеннеди во всяком случае не носит. И хорошо, они не вписываются в окружение бара Фэйргрэйвов: трое мужчин пьют пиво, хотя нет ещё полудня, на кухне что-то шипит. Пахнет солёным арахисом, колой, деревом и болью не затянутых ран. Ранка на ладони — никак ни одна из них — зудит. Сильнее зудит только чужой взгляд, впечатавшийся в скулы, едва она заходит внутрь бара. — Я ищу мистера Гэри Фэйргрэйва, — глазами шарит по углам, будто он может прикинуться фикусом и спрятаться там. — Не знаете, где он может быть? Ло совсем не помнит его лица. Наверное, такое же загорелое и с оттиском внутренней угрозы, как у Мэри Мэй. Со слоганом: «Со щитом или на щите» яркими неоновыми буквами точь-в-точь, как на вывеске «Крыльев любви». — Там же, где уже год, — отзывается мужчина, которого Ло в первую секунду принимает за бронзовую статую. — На кладбище. Она готовится не засчитать шутку, но мужчина похоже и не шутит вовсе. На лицо у него ложится налёт мрачности и какой-то по-дружески тоскливой грусти. Второе, впрочем, не так явно. Ло сдавленно выдыхает. Почему-то больше не хочется лишними громкими звуками привлекать к себе внимание. Может, потому что ей кажется, что весь её план обречён на провал. А может, потому что люди вокруг стола выглядят, как питбули, ждущие чего-то, что покажется им вызовом, чтобы они могли с чистой совестью вцепиться тебе в глотку. Фрэнк почти всегда выглядел так же, в остальное время он пил или спал. К счастью, акт кровавой расправы оставлен на потом. На лестнице появляется Мэри Мэй. — Ло? Ты ещё не уехала? — даже нельзя так сразу понять рада она или разочарована. — Пока нет. — Хочешь чего-нибудь? У нас лучшее пиво в округе. — Спасибо, — Ло отрицательно качает головой, даже выдавливая из себя подобие улыбки. — У меня вообще-то есть одно дело. — Это правда, что ты продаёшь ферму Сидам? Ло не успевает за резкими виражами едва начатой беседы. То, как виртуозно и безобидно Мэри Мэй игнорирует её наводки на «серьёзный разговор» и то, как оставляет право задавать вопросы за собой, выбивает из ритма. У Ло флеш-карточки разговора в голове, шпаргалки, заготовленные на случай, если всё пойдёт так, как она себе представляет (в теории), но они бесполезны (на практике), потому что таких случаев не бывает. — Я пока её никому не продала, — наконец находит ответ достаточно нейтральный, чтобы не разрушить собственные перспективы на необходимые ответы. — Но ты собираешься, — настойчиво повторяет Мэри Мэй. Ло проглатывает неудовольствие, комом вставшее в горле вместе с чужой неуместной заботой о её жизни, ферме или помаде. — Почему тебе это так важно? — Почему это важно? — губы у Мэри Мэй не двигаются, голос чужой — низкий. Пёс всё же получает свой триггер. Мужчина за столом встаёт, будто собирается сейчас сказать «У меня есть мечта*», не меньше. — Я скажу тебе, девочка, почему это важно. Эти ублюдки прибирают к рукам всё, что плохо лежит, забирают наших родных, травят их своей паскудной Блажью, а ты помогаешь им пустить на нашей земле корни, продавая ферму, на которой не работала ни дня. Ло смотрит на него, как на деревенского сумасшедшего, не скрывая собственного презрения. Она давно не в том возрасте, чтобы выслушивать нотации и не на той территории, чтобы выслушивать соседские советы. — Эта ферма — моя, — произносит, отбивая каждое слово чётко. — И если я захочу, то отдам её Джозефу Сиду даром. Тяжёлый мясистый кулак опускается на стол с такой силой и резкостью, что дребезжат бутылки. — Фрэнк бы никогда такого не допустил! Ло встречает этот приступ гнева с холодным безразличием, будто нарочно показывая, что сколько бы собеседник не драл глотку, его слова для неё — пустой звук. Она выжидает достаточно времени, чтобы дать мужчине отдышаться и произносит: — Фрэнк мёртв. «И очень надеюсь, отправился в ад», почти добавляет, но вовремя прикусывает язык. — Интересно, почему, — мужчина бросает уже тише и садится за стол, продолжая взглядом прожигать дыры на тонкой коже Ло. Слова успевают долететь до слуха, и Ло охватывает панический страх. Будто тысячи глаз вылупляются прямо на стенах, безмолвно моргают и пялятся на неё, а она обнажена тем, что сделала — стоит перед ними, не в силах защититься, закрыться или сбежать — ноги вросли в доски пола. И в каждом зрачке мелькает одно лишь слово: «Убийца». Ты убийца. Не важно, насколько ужасным он был, ведь твой поступок всё равно в сотню раз хуже. Получается, ты хуже Фрэнка. Ты отвратительнее того, кого презирала и того, кого ненавидела. Ты убийца. — Идём, поговорим снаружи, — рука Мэри Мэй касается плеча, уводит её прочь. И глаза смотрят в спину, и хлопают редкими ресницами, и рана на ладони болит всё больше. — Не обращай внимания, — спокойно выдыхает в полуденное марево Мэри Мэй уже на крыльце. — Эдемщики нам всем действуют на нервы, так что Ричи говорит правду. Приходит её черед игнорировать. Они будто стоят на разных берегах и кричат друг другу, никак не в силах договориться об одной теме беседы. Ло надоело. — Твой отец общался с Фрэнком? — Мой отец был хозяином бара. Он общался со всеми. С Фрэнком они пару раз ходили на охоту. — Ты не знаешь, мог он ему что-то передать? Я имею в виду, документы, сведения. — К чему ты клонишь? — Мэри Мэй поворачивается, чтобы внимательным взглядом заглянуть в лицо Ло. — Ты что-то нашла? Что-то на «Врата Эдема»? — Пока не знаю, — отзывается она. Достаёт из кармана пачку сигарет и какое-то время смотрит на них, будто жизнь вся соткана из важных решений и это — одно из них. — Мне нужно разобраться. — Я думаю, папа нашёл, чем прижать Джона. Если что-то и осталось от этой информации, я ничего не нашла. На губах у Ло застывает невысказанное «Думаешь, он виноват в смерти твоего отца?». Но она вовремя понимает, что не нужно задавать этот вопрос. У Мэри Мэй на лице всё написано. Она затирает следы слов сигаретным дымом. — Этот мужчина… Ричи, да? Он сказал «Они забирают наших родных». Это правда? Мэри Мэй кивает. Рукой разводит дымную поволоку, расчищая себе место для дыхания. — У нас пропадают люди. Полиция ничего не делает. Я думаю, их запугали или подкупили, — Ло всё ждёт пока слова Мэри Мэй разойдутся со словами Фрэнка, но она идёт след в след. — Единственным трезвомыслящим остаётся, может, только шериф. Поверь мне, они психи, и мы все просто хотим, чтобы Сиды убрались туда, откуда пришли — в преисподнюю. Ло глядит на пасторальный пейзаж вдали. «Прекрасная земля, верно?», — спрашивает мужской голос из глубины сознания. Ло вынуждена согласиться. Хотя бы с эстетической точки зрения, а не с практической. — Я говорила с Джозефом Сидом. Фэйргрэйв оживляется. — С Отцом? Что он тебе сказал? Что он сказал? Сказал, что она не виновата. Сказал, что взаимопомощь важна. Сказал, что был отвержен. Ей очень хочется надеяться, он сказал «Я верю в тебя». — Ничего пугающего. Сигарета прогорела до середины, но Ло всё равно швыряет её в сторону. Из бара доносится дребезжание бутылок и чей-то гортанный смех. Мэри Мэй вслушивается в этот звук, как в лучшую мелодию на свете, а потом произносит: — Знаешь, Джон заявился ко мне несколько недель назад и сказал, что в долине не должно быть алкоголя, что он зло и всякую такую чушь. Он сказал это так, будто этот бар уже был его и он распоряжался им, как хотел. А ты будто веришь, что с ними можно договориться. — А ты будто пытаешься склонить меня на вашу сторону, — Ло нервно улыбается. — Если бы ты знала, что они делают на пике Чёрной лошади, ты бы поняла, что сторона есть только одна. Она уходит, откликаясь на собственное имя из глубины бара. Ло ещё какое-то время слушает звуки, повисшие в раскалённом воздухе. Потом сходит с крыльца и, повторяя про себя «Пик Чёрной лошади», садится в машину.

***

Если оглянуться вокруг, то всё кажется гротескно-идеальным. Дорога обхвачена сосновым лесом с двух сторон: много деревьев и ни одного человека. Ло нравится. Она поднимается от ворот по петляющему мулине, что прокатано шинами. Вдыхает хвою, вспоминая своё прошлое Рождество. Она даже точно не уверена, что знает, что ищет. Наверное, что-то такое, что заставит развернуться и бежать уже не по дороге, а сквозь бурелом, напрямик до заката. Увидеть бы здесь самого дьявола во всей красе и убедиться, что Мэри Мэй, Ричи, Дэнни — да кто угодно — не больны паранойей. Чтобы перед самой собой не нужно было оправдываться за ещё одну ошибку. Своими глазами убедиться в праведности гнева местных. Но на пике нет никаких дьяволов, даже чертей нет. Тут бетонное строение, похожее на монстра с кучей ртов-дыр, расстелившегося среди девственных лесов Монтаны. Пара машин с крестами на боках, толстые двери, как в… бункере? Ло в первый момент думает, что это склад или типа того. У дверей кто-то движется. Ло наклоняется и прячется за наблюдательной будкой, чтобы из-за неё разглядеть фигуры в полумраке. Тени обретают форму, выходят на свет и обращаются двумя людьми. Они идут к машине. — … Я совсем не спал прошлой ночью, — ловит обрывок фразы пока её не унёс северо-западный ветер. — Грешники всё время кричат. Боже, помоги мне это вынести. — Неужели они не понимают, что мы хотим их спасти? — Нужно с этим что-то сделать. Может, стоит повысить дозу Блажи, чтобы ускорить очищение? — Спроси Джона, если встретишь его. — Потерялась? Последняя реплика звучит так громко, что Ло подскакивает от неожиданности и локтем бьётся об угол. Будто кто-то резко выкрутил громкость телевизора. Лори лопатками вжимается в стену будки, глядя на человека перед собой. Успевает заметить, как рука опускается на кобуру. Дёргается вперёд и, кажется, даже пробегает какое-то расстояние, прежде чем мир раздваивается. Голоса становятся отдалёнными, будто доносятся со дна колодца. — За ней, далеко она не убежит. Воистину. Это Ло понимает, соскальзывая с дороги. Что-то подсказывает, что эдемщики явно будут не рады тому, что она проникла на частную собственность и разнюхивает неизвестно что. Ещё через пару секунд Ло понимает, что всё катится — мир к чертям, она с холма. Реальность наслаивается на галлюцинации, Ло застывает на траве, не пытаясь встать. Фигура заслоняет свет. Ло вдруг чувствует необходимость прикрыть глаза, хоть на немного. Слышит, как кто-то приглушённо смеётся и говорит что-то вроде «Вы только гляньте! Такой дозы и ребёнку бы не хватило, а её свалило, как от четырёх пуль с Блажью». Алые губы у неё растягиваются в механической улыбке на осоловелом лице. Ло погружается в темноту. Она ещё долго слышит голоса, но они подобны крикам в шторм. Ничего не разобрать, кроме самого факта звука. Темнота обволакивает, как чёрный бархат. Ло нравится темнота, всегда нравилась. В темноте не видно слёз и слабости. Не видно нависающего над тобой лица. Не видно пылающих от стыда щёк. Темнота надёжный хранитель чужих тайн. Наверное, она даже бормочет некоторые из них. — Я займусь ей, — произносит чернильная фигурка величиной не больше ладони. Ло не может разглядеть. — Блажь сделает своё дело. Она исповедуется во всех грехах. — То, что ты предлагаешь — путь не любви, но насилия, — отвечает подёрнутым пеленой спокойствия голосом свет вдали. Ло приглядывается к этому свету, хочется соскользнуть к нему, будто это чей-то светящийся нимб. Сразу становится так спокойно. Ло убеждена, что это просто игры воспалённого разума, и если это так, она готова оставаться в мире, обёрнутом в чёрный вельвет, до тех пор, пока тут есть этот свет. Он чувствуется, как электрический ток. Он чувствуется, как освобождение. Он чувствуется, как дом. — Но мы не можем это так оставить. Молчание наполняет всё. Ло кажется, она провалилась в чёрную дыру в своём сознании. Растянута на горизонте событий. — Скажи мне, Джон, что ты в ней видишь? — Гнев и уныние, — зудящий звук прекращается. Бабочка крылом задевает её руку, потом вторую. Кто, чёрт возьми, такой Джон? — Опасность для проекта. — А я вижу одинокую, напуганную душу, которой нужна наша помощь. — Она не станет слушать. Она будет упорствовать, только глубже погружаясь в свои страсти. — Когда я пришёл к тебе, брат, ты последовал за мной, потому что поверил в меня? — Нет. — Тогда почему? Тишина длится достаточно, чтобы Ло успела что-то почувствовать. Будто все связи между атомами в её теле порваны, она рассыпается сигаретной пылью и теряет связь даже с такой реальностью. — Потому что ты поверил в меня. Блик света, кажется, касается её щеки. Благословение? Не иначе. — Нам всем нужно лишь немного веры. Ты хочешь получить всё сию минуту, как нетерпеливый ребёнок и, избрав жестокость, ты лишь породишь большую жестокость. Но когда ты научишься проявлять даже немного любви и терпения, ты удивишься, насколько это воздастся тебе.