Take me to church.

Даби спустился с лестницы и осмотрелся по сторонам. За окном вспыхнула молния, и раздался гром. Зал на миг осветило. Пусто. Никого. Раздраженно фыркнув, Даби подошёл к шкафу с вином. Дверца печально болталась без замка. Двух бутылок не хватало. Оставался только вопрос, куда этот вредитель успел сбежать, да еще и в такую погоду. Сделав еще круг по залу, Даби плюхнулся на скамейку и вытянул мятую сигарету. Шигараки давненько не спонсировал его, явно забыв про свои обязанности, а Тога сказала, что у Даби теперь есть домашний жнец, и она перетруждаться не собирается. Поэтому из запасов осталось только штук пять, чего едва ли хватит даже на эту ночь. Прикурив от ладони, Даби запрокинул голову и выдохнул дым, из-под приоткрытых век рассматривая крест на стене. В груди скрипучей пружиной скручивалась злость и раздражение. Беспредметные, но ядовитые, тлеющие. Так всегда бывало, когда он оставался один. Когда нет объекта злости, возможно, стоит взглянуть в зеркало. К хорошему привыкаешь быстро, поэтому теперь одиночество пульсировало мутной красной точкой где-то за спиной. А ведь раньше такой проблемы не было. Всего-то за полтора месяца чужое присутствие забралось под кожу, стало привычным и… успокаивающим? Даби сам себе раздраженно хмыкнул, поднимаясь на ноги. Бред это все, который придумывается от отсутствия дела. Только тупой тоски по какому-то там жнецу ему не хватало. Вообще-то, Шигараки своими повадками ужасно бесил. Каждым своим словом и безучастным взглядом. Он создавал слишком много проблем и угроз самим фактом своего существования в ближайшем пространстве демона. Из пользы только сигареты и… И. И разговоры. Даби пнул подиум. Злость сдавливала грудь все больше. Хотелось воспламенить кожу, чтобы вырваться из этого тела, из этого здания. Деревянная конструкция горела бы очень хорошо и красиво вместе со всеми иконами и крестами. Но смысл? Этот бунт ни к чему не приведет. Сатана даст ему другие тело, это не проблема. Мало, что ли, мертвецов под землей. И переселит в новую церковь. Благо, их по всему миру предостаточно. И все начнется сначала. И хорошо, если срок останется прежним, а не увеличится за неповиновение еще на пару сотен лет. Даби сделал круг по залу, смахивая со стен иконы. Кое-какие разбились. Кларис будет злиться. К черту. К черту все это. Нет, проблема вовсе не в одиночестве. Просто весь мир его бесит. Он заслужил большего, чем жалкая должность священника в церквушке всеми забытого городка. Как минимум, престол Папы Римского. Какая нелепость. Даже не смешно. Даби чувствовал себя загнанным в клетку зверем, который только и мог, что на прутья кидаться. Дай волю, и он бы разорвал всех на части, но пока на святой земле лежит печать, это все не более, чем жалкая фантазия. На улице снова сверкнула молния, на миг озаряя погром. Тихий смех Даби утонул в грохоте. Глупость. Глупость. Глупость. К чему все это? Все равно ведь к утру сам будет собирать осколки, чтобы не получить нагоняй от Кларис. Как жалко для демона Инферно. Как жалко вообще для любого демона. Оставалось надеяться, что Сатана был доволен своим решением. Даби надавил ботинком на одну из упавших икон. Стекло затрещало и лопнуло. При прикосновении к самому святому изображению по телу прошла болезненная дрожь. К такому никогда не привыкнешь. Тоге было не больно здесь ходить, потому что это место осквернено. Потому что всю боль на своем теле нес Даби. Пнув треснувшую рамку, Даби достал из кармана очередную сигарету и прикурил. Небо снова разразилось молниями и громом. Гнев обгрызал ребра и требовал успокоения. Требовал жертвы. Развернувшись, Даби вышел на улицу. Обувь увязала в грязи. Дождь как будто не капал, а лил сплошными струями с неба. За грозовыми тучами не было видно ни звезд, ни луны. Идеальная ночь для потусторонних существ. Химико, небось, уже выгрызала глотку какому-нибудь зеваке, упиваясь вкусом греховной крови. Вода, попадая на кожу Даби, тут же шипела и испарялась. Он прикрыл ладонью сигарету, чтобы не погасла, и осмотрелся по сторонам. Найти жертву в такую погоду становилось проблематично, когда не можешь выйти дальше ограды. Даби подошел к забору и оперся на него, оглядывая безлюдную улицу в свете нескольких еще не разбитых фонарей. Освященный металл зашипел на коже, но до первых капель скверны. Даби раздраженно цыкнул, растирая на предплечьях черную жидкость. На заживление уйдет дня два. Взгляд зацепился за далекую фигуру на другом конце улицы через дорогу. Сквозь дождь пробивался стук каблуков. Под красным зонтом спешила домой моложавая женщина. Даби чуть прищурился. В глазах полыхнуло синее пламя. Женщина замедлилась и обеспокоенно обернулась. — Добрый вечер, мисс, — обратился к ней Даби, и даже через дорогу его голос казался каким-то манящим. — Можно украсть у вас немного времени? Женщина замерла, а потом невольно сделала шаг через дорогу. Сердце беспокойно забилось, а что-то внутри кричало, что нужно идти дальше. Идти и не оборачиваться. Но на нее добродушно смотрел местный священник, чуть улыбаясь. Она никогда не ходила в церковь, но была наслышана, что он был совсем молод и изуродован на войне. Что плохого ей может сделать священник? Если он решит прочитать проповедь под дождем, она всегда может уйти. Но делать это просто так невежливо. Женщина поспешно оглянулась по сторонам и, убедившись, что машин нет, перешла дорогу. Но что-то за спиной, казалось, упрямо тянуло назад. — Как вас зовут? — тихо спросил Даби, когда женщина остановилась на бордюре тротуара. Ее сопротивление демоническому было ощутимо почти физически. Видимо, она всегда доверяла своей интуиции, которая исходила от духа-хранителя. — Роуз. — Роуз, — протянул Даби, словно пробуя имя на вкус. Женщина растерянно моргнула, чувствуя, как тянущее ощущение опасности растворяется. — Я могу вам чем-то помочь, святой отец? — робко спросила Роуз, придерживая зонт, который подхватывал порыв ветра. — Можешь, дитя мое, — улыбнулся Даби, всего на миг обнажая ряд острых зубов. — Роуз, мне нужно, чтобы ты… проводила меня кое-куда. Уверен, тебе по дороге. И здесь недалеко. Пустишь святого отца под свой зонт? А то погода ужасная. Роуз колебалась. На ее душе с каждой секундой расцветало все больше отпечатков демонической скверны. Даби видел ее насквозь. И зависть подругам, и желание к замужним мужчинам, и злость на мать, и желание как можно больше разбогатеть. Все это под его взглядом превращалось в истекающие скверной язвы. Хоть сейчас бери и пируй. — Конечно, пойдемте, — кивнула наконец Роуз. — Куда вам надо? — Для начала, Роуз, давай зайдем в здание. Мне нужна сухая одежда и кое-какие вещи. А ты ведь не будешь меня ждать под дождем. Женщина поджала губы, но все-таки направилась к калитке. Совершенно бездумно, будто ей и не нужно было никуда спешить, хотя дома ее ждали дочка и муж. Сейчас самым правильным казалось зайти в здание церкви, подчиниться вкрадчивому голосу священника. Почему она никогда не ходила на его проповеди? Она многое теряла. Даби оттолкнулся от забора, хищно наблюдая, как Роуз медленно подходит к границе печати. Подавленный гнев переплетался с голодом. Демонам Инферно, в отличие от демонов Лимба, вовсе не обязательно питаться человеческими телами и душами. Но иногда можно себя просто порадовать. Чтобы успокоить кипящую скверну. Женщина переступила печать и подошла ближе к священнику. Было в нем что-то удивительно притягательное, невзирая на шрамы и скобы. Голос или, может быть, глаза. — Пойдем со мной, Роуз. Это много времени не займет. Истинное имя имеет невероятную власть над душой, а люди так бездумно говорят его всем подряд. Даби развернулся в сторону церкви, и женщина послушно шагнула за ним. Она не замечала ни оскала, ни горизонтальных зрачков. Только у самой двери Роуз внезапно остановилась и огляделась по сторонам, будто не понимала, как сюда пришла, и почему ее дорогие туфли теперь в грязи. Даби обернулся, недовольно хмурясь. — А куда мы пойдем? — спросила Роуз, переминаясь с ноги на ногу. Ее взгляд стал злым, а скверна прекратила пачкать душу. — Потом увидишь… Роуз. — Нет уж. Я отказываюсь идти, пока мне все не объяснят. Даби вздернул брови. Не работает? — Все нормально, — раздался рядом знакомый хриплый голос. — Я сам его провожу, куда ему надо. Можете идти. Извините за задержку. Роуз скосила взгляд на словно возникшего из неоткуда светловолосого юношу. Но дополнительно ее просить не пришлось. Придерживая красный зонт, она развернулась и стремительно направилась обратно к тротуару. Вскоре ее фигура растворилась в пелене дождя, оставив только глухой цокот каблуков. Даби недовольно скривился, глядя на Шигараки, который решил вернуться так не вовремя. Святое существо легко одним своим присутствием скинуло все скверные чары с человеческой души. А теперь он спокойно колупал кору на умершей яблони, будто не стоял под проливным дождем. Мокрый и грязный, с равнодушным взглядом, он раздражал самим фактом своего существования. — Зачем ты вмешался? — глухо спросил Даби. — А что, мне нужно было позволить тебе убить несчастную женщину прямо на территории церкви? У тебя никакой совести не осталось. Мало, что осквернил святую землю своим присутствием, так еще и кровь на ней проливать собрался. Тога сказала, что демонам Инферно не обязательно убивать. — Не обязательно, но приятно и успокаивает. И нечего в это вмешиваться. Гуляй, где гулял. — Я не собираюсь позволять тебе убивать людей, просто потому что тебе скучно, — хмыкнул Шигараки, разворачиваясь и спокойно глядя на Даби. От этого равнодушного взгляда загоралась яростью каждая клеточка тела. Рыкнув, Даби резко сделал шаг вперед, толкая Шигараки в плечи. Тот отступил на шаг назад, но на лице так и не отразилось никаких эмоций. Ни злости, ни удивления. Ничего. Пустышка. Пластмасса. Чувствуя, как ярость все больше разливалась по телу, Даби схватил его за плечи, с силой прижимая к стволу яблони. Руки стали обжигающе горячими. Под ладонями ощущались выпирающие кости. Скелет. Как и положено жнецам. На пальцах сверкнули голубые искры. Шигараки равнодушно чуть повернул голову, хмыкнув. — Если увидят, что священник нарывается на драку, у тебя будут проблемы. Откуда столько злости на меня? — Потому что бесишь своим тупым вмешательством, — прошипел Даби, сильнее сжимая ладони, словно желая сломать кости. — Я должен был сожрать эту дуру. А тут ты со своей сраной благодатью. Зачем я тебе вообще позволил остаться? Только и делаешь, что приносишь неприятности. — А, это просто, — протянул Шигараки, внезапно касаясь ледяной ладонью щеки Даби. — Ты разрешил остаться, потому что тебе тоже было одиноко. Тебе не надо жрать людей. В тебе просто скверна из-за святой земли кипит. Даби хотел было дернуть головой, повалить раздражающего жнеца на землю, в грязь, чтобы не смел выглядеть таким спокойным, но, стоило чужой ладони коснуться кожи, вся злость как будто волной схлынула, оставив лишь растерянность. Пальцы на костлявых плечах расслабились. Даби моргнул, недоуменно глядя на Шигараки. Тот убрал руку. По пальцам и ладони расползлись черные пятна, отдаленно напоминающие следы гниения. Скверна. Аккуратно сняв с себя хватку, Томура направился к церкви. — Ты что сделал сейчас? — обеспокоенно спросил Даби, резко развернувшись и поспешив за жнецом. — Я тебя на части был готов разорвать из-за твоего идиотского равнодушия. — Проблема не во мне. Это все скверна. Я ее остудил. — Присмирил, как ту псину церковную, — проворчал Даби. — Не делай так больше. — Ты бы полез со мной в драку, а мне это не надо, — пожал плечами Шигараки, выходя в зал. — И тебе не надо. Я сильнее. Хотя, вообще, жнецам все потусторонние существа подчиняются. Если я захочу, ты сделаешь все, что я скажу. — А не пойти ли тебе… — Что это за погром? Шигараки изогнул брови в удивлении, откидывая назад мокрые волосы. Даби раздраженно цокнул языком. Вот агрессивный демон его не впечатлил, а небольшой бардак вызвал какие-то эмоции. Прям даже как-то унизительно. — У меня был экзистенциальный кризис. — И поэтому ты перебил иконы? — скептически спросил Шигараки, обернувшись. Даби только развел руками, доставая сигарету. Желание вытолкать жнеца за дверь все еще ворочалось в груди, но было уже не таким критичным. Томура вздохнул и, пройдя чуть дальше, поднял одну из разбитых икон. Просто картинка. В ней не осталось ничего святого. Скверна, как тонкая плесень, покрывала ее пятнами. Только вот людям было не видно, на что они молились. Впрочем, было ли это вообще важно? Как будто хоть кто-нибудь их слышал. В груди резко вспыхнуло совершенно иррациональное желание, не поддающееся никакому контролю. Резко развернувшись, Шигараки с силой швырнул рамку в самый дальний угол церкви. Звон разбитого стекла смешался с громом. Даби чуть вздрогнул от неожиданности, потому что икона пролетела слишком близко от его головы, но тут же усмехнулся, выдыхая дым. В застывшем взгляде Шигараки было что-то лихорадочное. Словно он и сам от себя такого не ожидал. Только вот слабая улыбка на губах выдавала удовольствие от содеянного. — Помогает, да? — протянул Даби, чуть щуря полыхающие синим глаза. — Можешь попробовать еще. Шигараки мельком глянул на него, но тут же отвернулся. На него демонические чары не действовали. Но попытаться стоило. В конце концов, жнецы поглощают, а не отталкивают скверну. Рано или поздно она должна переполнить пустой сосуд. Подойдя к шкафу и оставив за собой мокрые и грязные следы, Шигараки вытащил еще одну бутылку вина и, расщепив горлышко в пыль, сделал глоток. Алкоголь упрямо не хотел отзываться в теле хоть какими-нибудь ощущениями. Но это вызывало раздражение в пустой грудной клетке, а значит, стоило затрат. Любое чувство, которое не успели выскрести жнецы в Чистилище, было на вес золота. Развернувшись на пятках, Шигараки легко запрыгнул на скамейку и аккуратно встал на спинку, опасно балансируя, расставив руки в стороны. Черные следы уже успели сойти с кожи. Даби скептически приподнял бровь, но промолчал. Это было странно, но он смутно чувствовал противоречивые метания души внутри этого хлипкого тела. Подобное было свойственно только человекоподобным существам. Существам, способным на грех. Ну никак не жнецам. И ужасно хотелось раздробить весь его скелет, чтобы найти источник этих чувств. — Мне скучно, — наконец выдал Шигараки, спрыгнув обратно на скамейку и усевшись на спинку. — Расскажи мне что-нибудь. — Сначала плата, — хмыкнул Даби, подойдя ближе. — У меня две сигареты осталось. Порывшись в карманах кофты, Шигараки, к удивлению, извлек пачку и швырнул ее Даби. Тот ловко поймал ее в полете. Значит, жнец просто надеялся, что с ним будут общаться без платы, вот и молчал. — Где тебя носило под таким дождем? — вместо рассказа, спросил Даби, открывая пачку. — Искал, чем себя развлечь. Сидеть здесь, под присмотром изгнанного демона, так себе досуг. Но я даже не знаю, куда податься. Джин посоветовал сходить в казино, а Тога — в стрипклуб. Но ни туда, ни туда меня не пустили. Какие-то документы требовали. А я мертв, какие документы. Даби тихо засмеялся, выдыхая дым. Хотелось бы ему увидеть, как такое недоразумение напрашивается в стрипклуб или казино. Наверняка, потрясающее зрелище. — Так ты был на кладбище у Двуликого? — И это тоже. К колдуну по тому адресу ходил, но его вечно нет дома. Вообще, много где был. Пока дождь не пошел. Мне хочется… чего-то нового. Ощущений. Но я не знаю, где их взять. Еда не приносит удовольствия. Алкоголь не приносит веселья. Люди не вызывают ни теплых, ни негативных чувств. Потусторонние существа пробуждают любопытство, но где их найти. Прячутся, как крысы. Кошку гладить было приятно. Но она меня испугалась и поцарапала. Шигараки поднял руку, демонстрируя длинную царапину на тыльной стороне кисти с запекшейся кровью. — Это даже не болит, — почти с сожалением проговорил Шигараки, опуская руку и делая еще глоток вина. — Я все еще слишком мертв, чтобы чувствовать такую мелочь. Но что мне тогда делать? Куда пойти? Это нечестно. В конце концов, я столького еще не видел в этом мире. Что мне посоветует демон? Даби задумчиво поднял глаза к потолку. Ничто не приносит столько чувств, как искушение и грех. Только вот что можно предложить мертвецу, да еще и жнецу? — Ну, даже не знаю, — наконец протянул Даби, усаживаясь на ту же скамейку рядом и вытаскивая из рук Шигараки бутылку. — Ограбь посреди дня ювелирный магазин, убей кого-нибудь, потрахайся с Тогой. Думаю, это какие-нибудь чувства да вызовет. Если решишься на второй вариант, я могу даже подсказать кандидатуру. Начинается на «Кла», заканчивается на «Рис». — Я не буду ее убивать. — Ну ладно, найди кого-нибудь другого. — Я вообще не хочу никого убивать. Наверное. Я не думаю, что это вызовет во мне какие-либо чувства. Я же жнец, это моя обычная работа. Во всяком случае, когда я воткнул в тебя нож, во мне это ничем не отозвалось. — Ну, я ведь не умер, — развел руками Даби. — Может, в этом дело? — Как раз-таки этот факт меня удивил, — хмыкнул Шигараки, забирая обратно бутылку. — Магазины я тоже грабил. Конечно, продуктовые и не посреди дня, но тоже ничего впечатляющего. Просто мне, знаешь ли, не хотелось бы, чтобы мое тело прострелили или типа того. — А что с тобой тогда будет? — заинтересованно спросил Даби, обернувшись через плечо. — Не знаю, и уточнять не горю желанием. Наверняка ничего хорошего. Может быть, вернусь в Чистилище. Или буду мучиться, что тело умирает и все никак не умрет. Или вообще даже не замечу. — Ну, тогда остается вариант с Тогой, — пожал плечами Даби, снова забирая бутылку. — Дай сюда, ты все равно сказал, что на тебя не действует. — Да не хочу я поддаваться на совращения Тоги! — почти возмущенно вздохнул Шигараки. — Очень зря. Она весьма искусна. — Мне это не интересно. — Она может принять какой угодно облик. Абсолютно любой девушки. Или, если угодно, парня. Кто тебе интересен? Шигараки раздраженно фыркнул, глядя на пошлую ядовитую усмешку, и спрыгнул со скамейки. Пристальный взгляд горящих адским пламенем глаз все еще ощущался на затылке. Помедлив, Томура подошел к месту разгрома и поднял еще одну разбитую икону. Прислушавшись к себе, он снова с размаха кинул ее к противоположной стене, но на сей раз в груди не вспыхнуло ни удовлетворения, ни удивления собственным поступком. Ничего. Он снова мертв. Это нечестно. Даби тоже был мертв, но он все чувствовал очень остро. Гнев, страсть, веселье, похоть, удивление, страх, удовлетворение, радость, боль. Шигараки, даже будучи живым, не смог познать и половины из этого. Был ли он вообще хоть когда-нибудь жив? — Теперь тебе точно придется помочь мне с уборкой, — усмехнулся Даби, делая еще один глоток. На его тело алкоголь действовал не опьянением, но приятным расслаблениям в мышцах и чуть оптимистичным настроением. Которое не очень-то хорошо сочеталось с явно мрачным настроем Шигараки. — Я не знаю, что мне нужно сделать, чтобы хоть что-нибудь почувствовать. Шигараки вздохнул и вернулся обратно к скамейке, плюхаясь рядом с Даби. Тот задумчиво поджал губы, глядя перед собой. Дождь за пределами церкви заметно стих, но зато на стене теперь были видны мокрые разводы. Точно пора что-то делать с крышей. — Ну, ты ведь бракованный жнец. — Прекрати меня так называть. Это моя привилегия. — Это я к тому, что ты помнишь свою жизнь до смерти. Вот и попробуй вспомнить, что приносило тебе радость при жизни. — Ничего. — Удовольствие? — Ничего. — Что веселило? — Ничего. — Ты говоришь так, потому что это правда или просто не можешь вспомнить или поделиться? Если второе, то имей совесть, я вообще-то действительно пытаюсь помочь. Цени это. — Я… я не знаю. Даби широко оскалился, уловив резко вспыхнувшее беспокойство в чужой душе. Шигараки быстро поднялся на ноги и попытался отойти, но Даби подался вперед и перехватил его запястье, удерживая на месте. Шигараки недовольно зыркнул на него, но замер. Через голубые глаза лениво сочилась скверна. От этого взгляда стоило бы бежать. — Знаешь, за сотню с лишним лет я научился слушать чужие исповеди, — мягко проговорил Даби, потянув Шигараки на себя. — И видеть, как душа изнывает от желания избавиться от груза своих деяний. Странно чувствовать что-то похожее от жнеца. Но интересно. — Дело не в моих деяниях, — фыркнул Шигараки, упрямо оставшись на месте и дернув рукой. — Я за свою жизнь не сделал ничего плохого. — Гнееев, — протянул Даби, усмехнувшись. — Я в этом эксперт. Расскажи святому отцу, что тебя изъедает. Я не хуже настоящего священника. Может, даже лучше, потому что у меня нет цели пробудить в тебе чувство вины за то, кем ты являешься. Скажи, что же с тобой случилось, что теперь ты так жаден до ощущений? Шигараки спокойно смотрел в насмешливые голубые глаза, и слова болезненно царапались в горле, просясь на свободу. Самое ужасное, пожалуй, было в том, что проблема была не в демонических чарах, а в собственном желании Шигараки рассказать все фальшивому священнику. В конце концов, в Чистилище никто даже не пытался слушать. Стоило только обмолвиться, что ты что-то помнишь, и тебя бы сразу казнили. Шигараки это знал, видел своими глазами. Чистилище легко заметало следы своей неидеальности. Но память о собственной жизни разрасталась в груди огромной катастрофой, которую было все тяжелее скрыть. Поэтому такая простая просьба «Расскажи мне» как будто пробила всю броню. — Я умер в семнадцать, — тихо произнес Томура, не отводя взгляда. — И все это время моя жизнь была достаточно паршивой. Мой отец был военным. Его жена была больна и детей иметь не могла. Я родился от какой-то безродной девки, с которой он загулял во время военной командировки. Отец ее убил, как шпионку, а меня оставил, потому что ему нужен был наследник. Он растил из меня будущего солдата. Я ухаживал за его умирающей женой. В нашем доме и слова нельзя было сказать против. Не то что пойти куда-то, заняться чем-то, что он бы не одобрил. При жизни я познал только страх, боль, гнев и отвращение. И никакой ни физической, ни даже эмоциональной близости с другим человеком. А ты тут спрашиваешь, кто мне интересен. Я без понятия. Сейчас я хочу узнать хоть что-нибудь другое. Но у жнецов почти такая же военная дисциплина, какая была при отце. И даже хуже. Поэтому я сбежал. Я мертв уже сто пятьдесят с лишним лет, но все еще хочу хоть на миг почувствовать себя снова живым. Я имею на это право. За свою жизнь я не совершил ни единого по-настоящему плохого поступка. А если Чистилище хочет меня лишить этого права, то нужно было лучше выцарапывать остатки гнева и ненависти из груди. Чтобы на них не прорастало все остальное. Зависть, обида, сожаление. Что там еще люди чувствуют, когда не могут получить то, что есть у других. Шигараки замолк, настороженно ожидая реакции. Удивительно, но Даби действительно внимательно слушал, ни на миг не разрывая зрительный контакт. Будто это правда было важно и интересно ему. Будто это правда была исповедь. Взгляд больше не казался насмешливым. Скорее мрачно задумчивым. Серьезным. Только демоническое пламя так и не погасло, а горячие пальцы продолжали сжимать запястье. — Ты так много помнишь о себе, — наконец хмыкнул Даби, и губы тронула хищная улыбка. — Как ты умер? Это тоже сохранилось в твоей памяти? — Да, — кивнул Шигараки. — Мой отец размозжил мне голову. Сначала сунул руку в жернова мельницы. А потом, через неделю где-то, на них же разбил мне голову. За непослушание. За желание сбежать от него. Это ужасно больно и мучительно. Жизнь вытекает из тела очень медленно. И каждую секунду ты ощущаешь, как постепенно душа отделяется от тела. Будто по кусочках отрезается, жилы тянутся, хотя твое тело уже бездыханное, а сердце давно остановилось. На это уходит невероятно много времени. И в голове бьется только одна мысль «почему я?» Я видел свое мертвое тело, осколки черепа, кровь. Видел, как отец испугался. Как убивался над моим телом. И я ненавидел его. Потому что он не имел права. Это он должен был умереть за свои грехи, а не я. Шигараки непроизвольно сжал руки в кулаки, игнорируя каким жадно-восторженным взглядом на него смотрел Даби. Горячие пальцы все еще сжимали запястье, и через кожу шли импульсы, заставляя демона мелко подрагивать от предвкушения. Чужая чистая злость впитывалась через пальцы, разливалась по телу теплом. Лучше всякого даже самого дорого алкоголя. Ею так хотелось упиваться. Быть ее источником. — Так вот почему ты жнец. Несправедливо убитый. С жаждой праведной мести за свою загубленную душу. В тебе сейчас столько ненависти. Не каждый демон столько носит. — Это лучше, чем пустота. Я не хочу умирать. Но и жнецом я быть не хочу. Яркая вспышка злости прошла так же быстро, как и исчезла. Пустота. Но ее так хотелось заполнить. Чем угодно. — Не сомневаюсь, дитя мое, — оскалился Даби, обнажая острые мелкие зубы. — У тебя потрясающая на вкус ярость. Праведная. Такую ни в аду, ни на земле не найдешь. Мне, как демону гнева, крупно повезло попробовать что-то подобное. Знаешь… Давай я тебе кое-что покажу взамен. Томура чуть вздернул брови, но в глазах всего на миг отразилось любопытство. Вывернув чужое запястье, Даби потянул Шигараки к себе. Никакого сопротивления не последовало. Томура послушно шагнул вперед, продолжая пристально и настороженно смотреть в самодовольные голубые глаза. Казалось, в пустой грудной клетке судорожно что-то металось, ударяясь о кости, щекоча легкие, которым почему-то было мало места. Любопытство. Жажда. Зависть. Одиночество. Все это заставляло приблизиться вплотную, прекратить сопротивляться откровенному, неприкрытому искушению. Было не важно, насколько сильно через кончики горячих пальцев сочилась скверна, впитываясь в кожу на запястье. Шигараки мог бы легко воспротивиться демоническому искушению, но вместо этого позволил усадить себя на колени. Это переходило все дозволенные границы. Это было ошибкой. Потому что чего только стоил самодовольный взгляд фальшивого священника. Адское пламя отчетливо пульсировало в голубой радужке. Шигараки мог бы коснуться его лица и развеять эти чары, потушить огонь. Вернуть весь контроль себе. Но вместо этого он продолжая равнодушно смотреть Даби в глаза, цепляясь за тяжелый узел противоречивых чувств в груди. Ради них можно было простить что угодно. Шагнуть в бездну ада, которую так любезно предлагал Даби каждым своим движением, взглядом, словом, через которые в воздух изливалась скверна, оставляя на коже черные пятна. — Это такая трагедия, на самом-то деле, — протянул почти ласково Даби, чуть хмуря брови, будто в сожалении. — Умереть в семнадцать, совсем юным, не познав никаких греховных искушений. Даже, наверняка, не поцеловавшись. Я ведь прав? — Да. — Хорошо, что у тебя есть шанс после смерти. В этом должно быть много чувств. Даби аккуратно положил ладони на холодные щеки Шигараки, притягивая его к себе и прижимаясь к губам. Томура вздрогнул и тут же попытался отстраниться, но чужие пальцы быстро переместились на затылок, не позволяя двинуться, только прижимая сильнее. Язык коснулся сухих губ, толкаясь дальше. Требовательно. Волосы на затылке немного раздраженно потянули назад, и Шигараки все-таки разжал зубы, позволяя вторгнуться на территорию своего тела. И тут же кусая кончик чужого языка. Даби цыкнул и усмехнулся, но поцелуя не разорвал, только стал мягче, разжав пальцы на волосах. Скверна наполняла воздух ядом, забиралась под кожу там, где ее касались горячие руки, бесцеремонно залезшие под кофту. Но сдавливающие грудь чувства будто распались, оставив только смутную легкость и тепло, расползающееся от солнечного сплетения и дальше по телу. Искушение всегда такое сладкое. Помедлив, Шигараки неуверенно положил одну ладонь на плечо Даби, а вторую ему на талию, интуитивно кое-как отвечая на поцелуи. Чуть робко, глупо. Чувствуя улыбку на обожженных губах. Это проигрыш по всем фронтам. Но кто считает, когда грудь, наконец, заполнилась дрожащим приятным чувством. Когда на периферии сознания яркой вспышкой пронеслась всего одна мысль. Живой. Уловив дрожь чужого тела, Даби чуть отстранился, напоследок мстительно куснув Шигараки за губу. Проведя кончиком носа по его щеке, Даби удобно устроил подбородок на левом плече Томуры и елейно прошептал ему на ухо: — Ну и как? Достаточно тебе чувств? Насмешливо и самодовольно. Как будто можно было надеяться на что-то другое. Шигараки промолчал, только убрав руки с тела Даби за спину. Оправдывать себя чем бы то ни было не хотелось. Он облизнул губы, чувствуя горький вкус скверны и жар. — Каково это — продолжил с откровенным самодовольством Даби, — впервые поцеловаться только после смерти, да еще и с демоном, которого ты, вроде как, должен убить? На это раз Шигараки хмыкнул, чуть откидываясь назад, чтобы посмотреть в глаза Даби. Горизонтальные зрачки, улыбка из острых зубов. Как будто сам он никакой ошибки не совершил. Немного помолчав, Шигараки задал встречный вопрос: — Каково это: поцеловаться с мертвецом, жнецом, который может тебя в любой момент убить за излишне длинный язык? — Кажется, только что ты был не против моего языка, — оскалился еще шире Даби, но пальцы неприятно сжались на ребрах. Все снова сводилось к соревнованию, кто кого одолеет. Томура устал от него. — Если тебе так интересно, — проговорил Шигараки, отцепляя от себя его хватку, — это было достаточно приятно. И действительно вызвало много странных, но вроде хороших чувств. Пока ты не вернулся в прежний режим демонического морального урода, который пытается найти во мне слабые места. Как будто пытается. — Как будто? — хмыкнул Даби. — Как это понимать? Шигараки чуть прищурил глаза. На лицо демона вернулось прежнее раздражение. Чувство собственного превосходства постепенно таяло под чужой холодностью. Перекинув ноги, Шигараки вернулся на скамейку, мимолетно касаясь своих еще теплых губ. Даби порылся в карманах и достал пачку сигарет, внимательно следя за движениями жнеца, словно ожидая от него нападения. — Ты строишь из себя сильного демона, который одержал победу, но зачем вообще ты это сделал? — дернул плечами Шигараки. — В благодарность за мою ярость, которую ты впитал? Из жалости к моим метаниям? Даби неопределенно пожал плечами, выдыхая дым в потолок. Он не думал так далеко. Ему было просто… интересно? К чему это приведет. Что будет делать Шигараки. Удастся ли его подчинить. Удастся ли добиться от него еще такой сладкой злости. Томура повернулся к нему, изучая пристальным взглядом черты лица. Огонь в глазах потух, оставив только усталость. Вполне человеческую. Такую знакомую. И где-то совсем на глубине черных зрачков — тоску. Хотя последнее Томура мог и придумать сам себе. — Знаешь, — тихо проговорил Шигараки, — мне кажется, что тебе просто так же одиноко, как и мне. И рядом нет никого другого, кто понял бы тебя так же. Даби презрительно скривился. Сделав затяжку, он демонстративно выдохнул дым в сторону Шигараки, заставляя его морщиться. — Ты слишком часто это повторяешь. Не льсти себе, жнец. Тоже мне знаток демонических душ. Мне не одиноко. Мне просто скучно. И любопытно, сдашься ли ты мне из-за своего тупого одиночества. Отличный бонус в копилочку демонических заслуг: искусить на грех жнеца. Тога обзавидуется. Она-то думала, что будет первой. А ты еще так легко подчинился мне. Как давно ты об этом думал, хотел? Ха. А ведь дело даже не в моих чарах. Ты сам этого захотел. Сам сел демону на колени, сам ответил на его поцелуй. Понравилось? Значит, жнецы все-таки способны на вожделение? Если ты очень хорошо попросишь, я не буду возражать. Только постарайся. Даби оскалился. Его лицо стало злым. Еще немного, и с кончика языка начал бы капать яд. Шигараки слушал молча, глядя на фальшивого священника широко распахнутыми глазами. Но его лицо сохраняло все то же равнодушие. Даби хотелось разбить его вдребезги. Задеть, разворотить до кровоточащих ран. Чтобы никогда больше не смел даже заикаться о человеческих чувствах у демона. Он замечательно, черт возьми, чувствует себя один. Демоны Инферно не компанейские существа. Они полноценны сами по себе. — Тобой было тааак легко воспользоваться. Какому еще искушению ты готов отдаться, чтобы не чувствовать себя одиноко? Чтобы скомпенсировать свой жнецкий брак? Сбежал, поцеловался с демоном. Какие еще ощущения ты будешь искать? Тебя недолюбили при жизни, так ты надеешься восполнить это после смерти? Даже ценой своего бессмертия в Чистилище? Это так нелепо. Кто из нас двоих жалок? Я хотя бы сохраняю остатки своей гордости. А ты? Даби насмешливо вздернул брови, зажимая сигарету зубами. На лице Шигараки наконец отразилось что-то другое, кроме равнодушия. Губы искривились в странной, слабой улыбке. Томура прикрыл глаза, чувствуя, как на грудь будто положили бетонную плиту. И это ощущение неприятной тяжести будто распространялось по венам, сковывая каждую часть тела. Такое знакомое чувство, почти родное. С ним он засыпал, с ним просыпался. Лелеял на руках изо дня в день. Пока был жив. И теперь снова оно сдавливало пустую грудную клетку. Если бы в ней было сердце, оно бы точно превратилось в месиво. Шигараки привык к этому месиву. Томура приложил ладонь к груди, но в ней ничего не пульсировало. Это все было просто воображением. Чертовски хорошим и настоящим воображением. Резко открыв глаза, Шигараки, словно одержимый, болезненно усмехнулся, наклонившись вперед, к Даби. Тот заметно напрягся, не понимая, что это за эмоция, к чему она может привести. Он хотел злости, ярости, но это чувство и близко не относилось к чему-то подобному. Теперь желание увидеть что-то кроме равнодушия схлынуло, оставив смутное сожаление и опасение. — Как хочешь, — внезапно быстро пробормотал Шигараки, не прекращая улыбаться. — Как хочешь. Можешь пользоваться. Потому что это все равно взаимно. Потому что это все неважно, пока ты вызываешь у меня хоть какие-то чувства. Плохие, хорошие. Главное, что я чувствую себя живым, когда мое сердце давно уже сожрали черви. Можешь упиваться своей властью, достижениями и прочим, что ты там себе придумываешь, будто это правда хоть что-то значит. Мне не жалко. Можешь даже глумиться над моим желанием, как сейчас. Потому что даже это царапается в моей пустой груди сильнее, чем воспоминания о жизни. Без понятия, что это и почему так мешает дышать, но даже это лучше, чем вечная пустота. Хочешь, продолжай плеваться в меня ядом, будто совершил что-то великое, а не просто потакаешь моим желаниям, потому что у тебя больше нет никаких других развлечений. У тебя вообще ничего нет. Ты даже выйти отсюда не можешь. Надеешься только на суккубу, призрака да жнеца. Великий демон Инферно, который тратит свое бессмертие на проповеди, разведенное водой церковное вино, мелкие искушения прихожан да карточные игры с нечаянно забредшим мертвецом. Потому что ты изгнан из ада. Повтори мне еще пятьдесят раз, что тебе здесь не одиноко, и что ты полез ко мне не потому, что я тебе нужен, и я из вежливости сделаю вид, что поверил тебе. Мне не жалко. А то ты же загнешься, если лопнуть твое непомерное эго. — Много мнишь о себе, — сквозь зубы процедил Даби. — Ты мне не нужен. От тебя одни неприятности. — Попробуй с большей ненавистью это сказать, — усмехнувшись, прошипел Шигараки. — А то ты не то, что до моего отца не дотягиваешь, а даже до Верховного жнеца. А теперь проваливай, раз тебе никто не нужен. Доброй ночи, великий демон Инферно. Откинувшись назад, Шигараки встал и отошел к подиуму. Тело хоть и не было до конца живым, но все равно дрожало от холода. Мокрая одежда липла к коже. Стянув с себя кофту и обувь, Томура кинул их под подиум. Даби молча наблюдал за его действиями. Его одежда хоть и была еще влажной, но хранила тепло и не вызывала неприятных ощущений. Чего не скажешь про ощущения от слов Шигараки. Даби ненавидел, когда его видели насквозь. Такое было позволительно его боссу. Может быть, еще одному человеку. Но точно не какому-то жнецкому недоразумению, которое так внезапно свалилось на голову, да еще и со своими проблемами. Даби понимал его желание быть живым, хоть его проблема была и в ограничении свободы, а не в собственной пустоте. Но именно это «мы понимаем друг друга» бесило до дрожи. Потому что… нет, просто потому что. Томура улегся на пол, подложив под голову руки и проигнорировав лежащий рядом плед. Каждый вдох отдавался тем самым давящим чувством. Но даже за него хотелось хвататься из последних сил. Шигараки подтянул к себе колени, прислушиваясь. Судя по звукам, Даби встал со своего места и пошел к лестнице. Седьмая ступенька скрипела под ногами, как ее не подбивай. Дверь на втором этаже хлопнула. Не то чтобы Шигараки ожидал, что фальшивый священник еще что-нибудь ему скажет, но его молчание все равно было неприятно. Хотелось обхватить себя за колени и скулить. Дрожь в плечах становилась все более странной, вовсе не от холода. Шигараки зажмурил глаза, чуть ли не приказывая своему телу засыпать. Чувство одиночества всегда нападало внезапно, не оставляя никакого шанса на спасение. Вгрызалось зубами в глотку, мешая дышать и говорить. Даже в Чистилище с ним было невероятно сложно бороться. А здесь, на земле, когда рядом совершенно точно кто-то есть, но ему все равно, одиночество брало победу даже без боя. Дождь за окном снова усилился. Стук капель немного успокаивал. Седьмая ступенька снова скрипнула, выдавая чужое присутствие. После долгого молчания, Даби все-таки тихо произнес: — Эй, недоразумение. Ты спишь уже? А ведь прошло не больше десяти минут. Неужели придумал что-то новое, чтобы задеть и разозлить? Шигараки ничего не ответил, лишь слегка повел плечами, но Даби все равно уловил это движение в темноте. Спустившись и наступив на одну из рамок, оставшихся на полу, он подошел к подиуму и сел на край, ничего не говоря. Вместо этого он достал сигарету и прикурил, зажегши на кончике пальца маленький огонек. — Если ты пришел продолжить злорадствовать, оставь это на завтра, — наконец подал голос Шигараки. — Я устал. — Что, на сегодня чувств хватило? Передоз? — Вроде того. — Хорошо, но я пришел с мирными намерениями, — хмыкнул Даби, откидываясь назад и укладывая голову Шигараки на бок. — Чтобы договориться. Нам все-таки не имеет смысла быть в конфликте. Как думаешь? — Ты первый это начал. — Какой ты злопамятный. Конечно. Я же демон. Это моя должностная обязанность. Да и бесишь ты ужасно своим равнодушием. Ты уже дал имя этому своему чувству? — Нет, — хмыкнул Шигараки, чуть шевельнувшись, но Даби голову не убрал. — Я его помню. Я всегда носил его в себе, пока был жив. Но так и не смог его назвать. — Как насчет… боль? — задумчиво протянул Даби, подняв над собой руку с сигаретой, чтобы рассмотреть маленький уголек. — Думаю, это боль. — Разве боль не должна оглушать? Приходить резко, а потом отпускать. Разве можно… ее чувствовать всегда? — Еще как можно. Поверь мне, как демону, который знает толк в ее причинении. Иногда боль — это что-то медленное, ноющее, нарастающее постепенно, но никогда не достигающее своего пика. Мучительное. Сладкое. Привычное. Многие привыкают жить со своей болью. И проще сделать ее своим другом, дать ей другое имя, чем признать, что что-то не так. — Ты пришел сюда, чтобы похвастаться, что сделал мне больно? — хмыкнул Шигараки, глядя перед собой. Стоило только произнести это простое слово, как грудь тут же стянуло колючей проволокой, будто это чувство было против, чтобы его так называли. — О, нет, — бодро отозвался Даби, делая затяжку. — Я просто лег в кровать, начал смотреть в потолок, слушая дождь. Размышлял над тем, что ты сказал. Потом на меня внезапно начало капать с потолка из-за протекающей крыши, и я решил, что это знак во всех смыслах свыше, чтобы я спустился сюда. Потом я увидел с лестницы, как жалко ты выглядишь, собравшись здесь в позу эмбриона, и решил, что если ты обидишься, ты больше не принесешь мне сигарет. Поэтому нужно ситуацию исправлять. И вот он я. — Очаровательно, — саркастично протянул Шигараки. — Спонсор твоего раскаяния — это алчность и протекающая крыша. — Кто говорит про раскаяние? Не льсти себе. Я не жалею о сказанном. Да и ты вроде страдаешь какими-то мазохистскими тенденциями. — Мне не нравится чувствовать то, что вызвали твои слова. Просто это все равно лучше, чем вообще ничего. — Поэтому я и предлагаю нам договориться, — хмыкнул Даби, закидывая руку назад и махая ею перед лицом Шигараки. — Раз нам обоим очень не понравилось то, что мы друг другу наговорили. Окей. Ты прав. Мне действительно бывает здесь одиноко. Совсем немного и очень-очень редко. Не сегодня, вообще. Может, раз лет в двадцать. Но я бы все равно предпочел, чтобы мне об этом не напоминали. Я же типа крутой и независимый от других. Хочу оставаться таким же. Поэтому, как тебе вариант: я больше не делаю тебе больно своими словами, а ты не напоминаешь мне о том, что я одинокий неудачник, которого умудрились выпереть даже из ада. Хорошо? Пожми мне руку, если да. — Мне нравятся даже такие чувства, — насмешливо хмыкнул Шигараки. — Главное, что они есть. — Найди себе другой источник и не ломайся. Пусть тебя Тога унижает. У нее это неплохо получается. Во всяком случае, в отношении меня. А я хочу жить спокойно. Без конфликта с гребаным жнецом, который все равно хрен свалит. — Так значит, сделаем вид, что сегодняшнего разговора не было? — спросил Шигараки, переворачиваясь на спину. Даби на мгновение приподнял голову, но тут же опустил ее обратно на живот Томуры, похабно оскалившись и облизнув губы: — Не было равно настолько, насколько ты захочешь. Выбирай сам, что было, а что нет. — Снова потакаешь моим желаниям? — насмешливо поинтересовался Шигараки, но все-таки сжал пальца на ладони Даби. Тот хищно усмехнулся, хватая Томуру за руку и резко садясь. Чуть наклонившись вперед, он быстро проговорил: — Это моя работа — потакать греховным желаниям. А ты такой невинный, что так и хочется измазать твою душу в скверне. — Держи свои фантазии при себе, — хмыкнул Шигараки, выдергивая руку. — Хватит, что Тога слишком часто делится со мной чем-то подобным. — Мой грех злость, а не похоть. Так что я действую другими путями. — Ага. Не домогаешься, а просто бесишь. — В точку, — щелкнул пальцами Даби, поднимаясь на ноги. — И кстати, чего ты разлегся. Нам еще новые иконы повесить, чтобы Кларис завтра не психовала. Подъем. — Ладно, я понял, — усмехнулся Шигараки, но все-таки сел. — Ты пришел не потому что раскаялся передо мной, а потом что боишься монашку, и один не успеешь прибраться. — А еще с потолка капает прямо на мою кровать. Я серьезно. Ужасно.