You Don't Get Me High Anymore

«Ну, походу справился, да?» — думает капитан, смотря сквозь тонированное наглухо стекло белоснежного Ровера на обжимающихся нападающих. — «Охуенно справился, чего уж тут», — и даже у внутреннего голоса это выходит как-то раздраженно. Акинфеев выворачивает руль влево, на удивление, развернуться на небольшом пятачке получается быстро, а не как это обычно бывает в самых казусных ситуациях, когда что-то, блядь, идет не так. Хотя, хера ли, у него вся жизнь пошла как-то не так, должны же быть и у судьбы для него поблажки. Пусть это даже и разворот без дрочки коробки. Широкая низкопрофильная тихо шуршит по ровному асфальту. Теперь можно с чистой душой отправиться восвояси, он был прав, он молодец. Возьми с полки пирожок, их там два, твой посередине. Нахуй было ебать ему мозги все это время? Нахуй было его втягивать? Сами разобраться не могли? Он сам не понимает, как начинает злиться. Не то, чтобы он чувствовал себя использованным, просто… Какого хуя? Нет, вот серьезно, к чему его-то было вмешивать? Про любовь какую-то глупую заливать? В таком возрасте уже не любят. В таком возрасте уже просто ищут где удобно. Да, им было удобно, но Саня-то под боком. На горизонте догорает закат, оранжево-фиолетовыми лучами, Игорь кидает ключи от чужой квартиры на пассажирское сиденье и пишет незамысловатое смс, вызывает себе такси через приложение и закрывает кроссовер. От белоснежной поверхности отражается теплое вечернее солнце и бьет в глаза ярким светом. Он не успевает спрятать брелок, как телефон в кармане начинает орать стандартную мелодию на всю улицу. Вратарь чертыхается, телефон цепляется за бумажник и едва не выскальзывает из рук, прежде чем Акинфеев прижимает его к уху, тихо бросая: — Да? — Рифма, блядь! — орет Дзюба в трубку, Игорь морщится. Ну сейчас-то что не так? — Не визжи, на месте твоя машина, а царапина на двери была до меня. — Как ты заебал, Акинфеев… — Слышь, ты там ничего не перепутал? — недовольно интересуется Игорь. — Что за наезды? — Заебали твои психи. — Мои психи? Что блядь? — Хули ты мечешься? Тебе значит все можно, и я нормально должен на это реагировать. Ты хуй знает, что увидел, хуй знает, что подумал и решил дать деру? Что за херня, Игорь? Сколько можно? — Заткнись на минуту… — Да хуй тебе! Заебало это все, ты че самый модный или что? Думаешь тебе все можно? — Я не… — Да иди ты нахуй! Ты ведешь себя как гондон, думаешь, один раз меня бортанул и второй прокатит? Да хуй ты угадал! — Дзюба, ты не охуел там?! — не выдержав этого бессмысленного потока брани в свой адрес, взорвался вратарь. — Да иди ты в пизду, блядь! — выкрикивает Артем напоследок и сбрасывает вызов, Игорь в непонимании смотрит еще какой-то время на потухающий дисплей своего телефона и нехорошо щурится. Белый Ровер приветственно мигает поворотниками и расправляет уши. Черный Мерседес вальяжно закатывает во двор спустя добрых полчаса, Артем выбирается из него почти одновременно с Акинфеевым, разводит руками и усмехается: — О, капитанишка… «Нахуй таких друзей!» — подсказывает мозг, а руки действуют сами. Раздражение перерастает в бешенство. Игорь резко останавливается, на расстоянии, буквально, вытянутой руки, смотрит снизу вверх на высокомерно улыбающегося Дзюбу и бьет точно в солнечное сплетение не ожидающего этого нападающего. Пока тот кашляет и пытается разогнуться, вратарь хватает его одной рукой сзади за шею и не сильно бьет головой о заднюю стойку немца, оглядывается и сильнее сжимает пальцы на шее, не позволяя форварду даже рот открыть. Наклоняется к самому уху, слыша лишь сдавленный стон сквозь зубы. — Чем дольше я буду говорить, тем меньше крови и кислорода будет поступать в нервные окончания, так что будь добр, не сопротивляйся, — проговаривает Игорь ласково и спрашивает: — Уяснил? — Артем уясняет лишь то, что реально не может даже говорить, челюсти сводит, его, блядь, парализует от одного единственного движения, по позвоночнику и плечам быстро расползается боль и одновременно какое-то онемение. Он слышал от массажистов о всяких точках, но не думал, что этим блядским умением будет обладать вратарь. — Я капитан, Артем, я многое умею, — словно прочитав его мысли, жутковато улыбается Акинфеев. — Так мы поняли друг друга? Не хотелось бы, чтобы у форварда сборной отказали ноги. Дзюба шипит и зажмуривается. — Вот и отлично, — кивает Игорь. — Теперь слушай внимательно, Гулливер, так разговаривать ты будешь со своими голубыми гопниками, а не со мной, понторез хуев. Выкинешь еще хоть что-то подобное, и я тебя всего, блядь, поломаю, — уже шипя, заканчивает он, отталкивая и отпуская Артема, тот запинается о собственную затекшую ногу и едва не падает, в последний момент хватаясь за машину. Закрывает глаза и несколько раз вздыхает, чувствуя как боль с плеч и затылка рассасывается. Резко открывает глаза и пытается ударить с правой, вложив в удар всю силу, вратарь отводит его руку, заставляя развернуть весь корпус, и бьет сзади пяткой под колено. Дзюба падает на асфальт тут же взрывающейся болью коленкой, молния отдает аж до бедра. Капитан досадливо морщится. Делать парня инвалидом или лишать того возможности играть он не планировал. — Блядь, — выдыхает он, пытаясь подхватить здорового нападающего под руки, тот сдавленно рычит и отталкивает Игоря от себя. — Пошел ты! — орет форвард, за что тут же получает звонкую пощечину и разозленный шепот на ухо: — Хватит привлекать внимание, — Акинфееву все же удается поднять его на ноги, он кладет руку Артема себе на плечи и сдавленно под тяжестью спрашивает: — Наступить можешь? Дзюба пробует и тут же морщится от боли. — Ты всю жизнь мне сломать решил? — гневно интересуется он, Игорь отмахивается, начиная ненавидеть себя за вспышку, потому что если Артем реально настолько сильно приложился о твердый асфальт коленом, что теперь не сможет какое-то время не то, что бегать, но даже ходить, то это крупный залет. — Ключи где? — тихо спрашивает капитан, решая разбираться со всем по очереди. — В заднем кармане, — отзывается Дзюба, Игорь кидает на него раздраженный взгляд. — Я серьезно. И от машины, и от квартиры. Акинфеев вздыхает и ощупывает карманы по очереди, вытаскивая из второго две связки под ехидную усмешку: — Что, вот так сразу? Хоть выпить для начала налей, — и не обращает внимания. Он доводит не прекращающего морщится при каждом движении Артема до квартиры и буквально скидывает его на диван в гостиной. Достает из морозилки пакет замороженной фасоли, бродит по кухне, хлопая дверцами ящиков и собирая все необходимое. — Снимай, — раскладывая перекись, эластичные бинты и вату на столе, кивает Игорь на спортивки Артема. Тот хмурится, не спеша двигаться, и Акинфееву приходится повторить: — Снимай, живо. Форвард неохотно с тихим стоном спускает найки с бедер, смотрит на свои кеды и понимает, что вряд ли сможет к ним наклониться. Вестибулярный аппарат подъебывает его второй день, а после удара головой стало, видимо, еще хуже, потому что: — Я всю жизнь был уверен, что у меня две ноги, — спина капитана после этих слов покрывается холодным потом. Бля, надо было просто уехать, нахуй же он повелся на эту дешевую провокацию. Акинфеев сам быстро стягивает с нападающего обувь и спортивки, под ехидную улыбочку последнего. Ладно, сейчас это меньшее, что он заслужил. Берет перекись и вату и встает на диван на колени, прямо над Артемом, тот смущенно отворачивается, когда футболка Игоря задирается, открывая чужому взгляду голые выделяющиеся тазовые косточки и белоснежную резинку нижнего белья, которое виднеется над поясом джинс. Вот он, перед ним, над ним — руку протяни и можно будет коснуться оголившегося пресса или сжать пальцами подтянутый зад. Артем сидит в одних ебаных трусах, под объектом своей ебаной любви и злость за драку уже уверенно идет нахуй, на тот самый, который вопреки воле начинает проступать под тонкой тканью боксеров. — Если встанет, я не виноват, — тут же с пошлой ухмылочкой выдает Дзюба, Игорь смотрит на него сверху вниз и сильнее прижимает вату в перекиси к небольшой царапине на лбу прямо под линией роста волос. И его сейчас меньше всего заботит что и у кого там может встать. А у Артема руки чешутся, смотреть на эту загорелую кожу, на этот блядский выточенный пресс и ебаную ширинку сползающих джинс прямо перед носом. Язык, кажется, тоже чешется. Просто классика: «Валить и трахать», — тем более под таким высокомерным взглядом. Капитан встает с дивана, словно специально задевая промежностью набухающий член нападающего, тот едва давит стон, сжимая сильнее челюсти. Завалить и выебать прямо здесь остается единственной более или менее сформированной мыслью в голове. Игорь же вскидывает одну бровь и презрительно отводит взгляд. Быстро осматривает колено, оборачивает пакет с фасолью в полотенце и садится на пол, заставляя Артема вытянуть поврежденную ногу, боль немного отрезвляет, пока Акинфеев с равнодушным и слегка раздраженным видом приматывает пакет к колену бинтом. Он сидит между ног полуголого форварда, так что воображение второго снова уносится в ебеня. Едва закончив, капитан идет на кухню, быстро выливает себе в кружку оставшийся в чайнике кофе, доливает туда виски из тумбочки с посудой на два пальца и судорожно выпивает сразу половину кружки, пока горло не дерет от жара. «Сопьюсь, блядь», — испуганно думает он и снова добавляет сначала первого, потом второго, и только после этого возвращается в гостиную. Артем пытается согнуть ногу, получается болезненно и не особо успешно. — Инвалидом остаться хочешь? — безэмоционально спрашивает Акинфеев. — Сиди не рыпайся, — коротко приказывает он. Эмоции кончились, ужас осознания тоже прошел. Понимание возможного пиздеца в виде последствий осталось, но теперь можно было рассуждать здраво, без паники и страха. Вратарь падает на кресло, откидывается на спинку и закрывает глаза. — Как скажешь, папочка, — ехидно выдает Дзюба, Игорь морщится. — Что, блядь, за ролевые игры? — Как себя ведешь, так и получаешь, — Акинфеев трет лицо рукой и бросает взгляд на ногу нападающего. Вот объебался так объебался. — Не туда смотришь, — хмыкает Артем, капитан переводит взгляд сначала на лицо форварда, потом на топорщащиеся боксеры. — Блядь, ты серьезно? — Помочь не хочешь? — Кокорину позвони, — беззлобно отмахивается Игорь. — А ты уже оценил? — Что оценил? — не понимает он Дзюбу. — Его умение помогать, — с издевательской улыбочкой поясняет Артем, кажется Акинфеев стонет от безысходности. Он ему карьеру, блядь, сейчас, возможно, испоганил, а у того все мысли вокруг ширинки. — Мы действительно сейчас это обсуждать будем? — Да ладно, почему бы и нет? Он хорош, согласись. — Да я, блядь, в душе не ебу каков он! Но уверен, ты по-любас лучше и в этом! — взрывается Игорь. Блядь, как его вселенная вообще свела с этим долбоебом? Почему в друзья нам вечно попадается кто-то ебанутый? — Я никогда не… — неопределенно ведет рукой Артем. — Но я в любом случае лучше Кокорина. — Кто бы сомневался, — фыркает капитан и отворачивается, закрывая глаза, но в следующий момент что-то заслоняет ему свет люстры, так что желанную передышку приходится прервать. Он смотрит на возвышающегося над ним форварда с опаской, тот неловко устраивается на полу у него в ногах, Акинфеев мысленно начинает материться, сохраняя не читаемое выражение лица. Наблюдать кого-то между своих разведенных ног так или иначе возбуждает. Игорь закусывает щеку изнутри, давя свою блядскую натуру. Артем не первый поцеловавший его мужчина и не первый, оказавшийся перед ним на коленях. Нападающий, морщась, вытягивает поврежденную ногу и подбирает по себя вторую, в груди дикая леденящая помесь стыда и страха и ему сложно представить, как мог Кокорин пережить этот похуистичный высокомерный взгляд. Интересно, а ебал он его с таким же выражением на лице? — Я не это имел в виду, — предательски хрипло бросает Акинфеев, Артем усмехается одним уголком губ и похолодевшими пальцами тянется к ремню его джинс. У Игоря сводит низ живота и перехватывает дыхание. Мозг конвульсивно бьет тревогу, что нельзя. Так нельзя. Нельзя. Нельзя. Нельзя. Слышишь? Мимолетное удовольствие, а потом еще и жить с этим. Потом еще общаться, людьми нельзя пользоваться, слышишь? Но чужие пальцы уже уверенно скользят по его скрытому джинсовой тканью члену. «Так нельзя» борется с «я хочу» отзываясь тупой ноющей болью в правом виске. «Пожалуйста, я хочу», — скулит где-то на задворках обиженное либидо. «Да пошло оно все нахуй», — мысленно сдается Акинфеев. Он никого ни к чему не принуждал, он никому ничего не обещал, так что он просто откидывает голову на спинку кресла и закрывает глаза, чувствуя как Артем стаскивает с него джинсы вместе с бельем. Чувствуя осторожные нежные касания холодных пальцев. Форвард, наконец-то, целует тонкую загорелую кожу на тазовых косточках, проводя по ней языком и оставляя влажную дорожку к полу-вставшему члену в руке. Он поверить не может, что действительно это делает. Все вокруг превращается в какой-то сон, теряя реальность. Он действительно позволяет себе это сделать со своей блядской любовью. И он в душе не имеет понятия, как это надо делать, так что следует какому-то ебаному зову природы, облизывая враз пересохшие губы и осторожно беря в рот розовую головку члена друга, разумные мысли в мозгах которого тут же разъебываются по углам. Капитан чуть прогибается и цепляется за подлокотник, чувствуя горячие влажные губы, хочется толкнуться глубже, дальше, внутрь мягкого податливого рта, внизу живота все сводит в какой-то тугой клубок нервов и вожделения, и он понимает, что у него уже, блядь, давным давно не было секса. Не было давно такого охуительного минета, когда его член буквально бы вылизывали по всей длине, втягивали в себя так быстро и умело. Мягко, горячо и влажно. Задевая напряженные яйца, позволяя хватать себя за волосы и буквально втрахивать свою сперму кому-то в глотку. Капитан кончает с громким стоном, выгибаясь навстречу рту форварда, тот сдавленно сглатывает и кашляет, как только Игорь отпускает его волосы, позволяя отстраниться. Артем ладонью вытирает покрасневшие губы от слюны и спермы, у самого стоит до боли, хоть позорно садись и дрочи. Акинфеев натягивает быстро одежду и сползает на пол, обнимая нападающего за шею, глубоко и грубо целует, запускает руку парню в трусы и сильно сжимает твердый член, принимаясь быстро надрачивать. Артем стонет в поцелуй, обнимая вратаря обеими руками, сжимает волосы на затылке, оттягивая до мерзкой боли, Игорь терпит, толкаясь еще глубже языком в чужой рот. Дзюба кончает с тихим рыком, закусывая губу капитана и тяжело дышит, упираясь лбом ему в висок. Спустя минуту глухо шепчет: — Я люблю тебя, — неуверенно смотря Игорю в глаза и отстраняясь. Вратарь чуть хмурится и прижимает форварда обратно к себе, гладит по волосам и невесомо целует под ухом, почти убаюкивая. — Я знаю, Тём. — Это была моя любимая футболка, — с сожалением констатирует Дзюба, от неловкости стараясь смотреть куда-нибудь в сторону, пока Акинфеев вытирает руки и его живот. — У тебя любая белая футболка любимая, — отмахивается Игорь и откидывает майку. — Постирается, вставай давай. Нападающий послушно поднимается, стараясь не наступать на ушибленную ногу и цепляясь за вратаря, тихо стонет и ловит испуганный взгляд друга, усмехается и шипит: — Нога затекла, нормально все. Капитан в упор не видит ничего нормального, но молчит. — Дойду, норм, — машет ему Артем и, не пройдя и пары метров, сносит стопку National Geografic со стеллажа, Игорь вздыхает, подходя и подбирая их. Вот теперь нормально. — Я в магазин схожу, тебе надо что-нибудь? — Мороженку? — неуверенно и шутливо спрашивает Дзюба, падая на кровать, Акинфеев опять закатывает глаза и кивает. — Ну, кто бы сомневался. Где-то в гостиной раздается трель телефона, Артем слышит ее сквозь дрему, вставать лень, хочется спать, но он все равно неловко поднимается, прихрамывая, бродит по проходной комнате, первым попадается его телефон, но уведомления отсутствуют, тогда он уверенно обшаривает олимпийку Игоря, брошенную на стол. Вопреки всеобщему мнению в команде сборной, бардак в их комнате всегда разводил именно Акинфеев. Артем смотрит на чужой мобильник и усмехается. Пароль Игоря он давно выучил наизусть. Александр Кокорин 20:15 28.07.2018 «Как ты?» Форвард хмыкает, задирает майку, держит ее край зубами, фотографирует собственный пресс, показывая «Peace» пальцами в камеру, и отправляет. Ответ приходит спустя неполную минуту. «Сука…» Дзюба довольно улыбается и блокирует чужой номер, раз уж есть такая возможность, возвращается в кровать и копошится в мобильном Игоря еще с полчаса. Других сообщений от Кокорина он не находит. Только звонки, частые и долгие звонки. Игорь вообще переписывался только с Артемом. На самом деле Акинфеев ненавидит телефонные звонки, тем более долгие. Он всегда предпочитает сообщения, потому что можно подумать прежде чем ляпнуть какую-нибудь глупость. Дзюба же пиздабол-любитель, но всегда идущий вратарю навстречу. Отсюда и переваливающее за пятьсот количество сообщений. Едва хлопает входная дверь, как он поднимается, чуть хромая, ковыляет на кухню, тут же суя нос во все пакеты, принесенные Игорем, и с довольным ебалом двухметрового барана обнимает лоток фисташкового. — Ты заболей мне еще до кучи, — недовольно ворчит Акинфеев, как будто ему мало. — Тебе мой телефон не попадался? — В спальне, — отмахивается Артем, пытаясь победить запечатанный контейнер. — Ты, правда, думаешь, что я так глуп? — вздыхает Игорь, Артем неопределенно качает головой. — Как будто вас двоих не хватает, — уходя за мобильником, добавляет он. Форвард же думает, что проверять-то никто не запрещал. — Слушай, ты не знаешь, что за херня может быть, звонок не проходит, — Игорь возвращается с недоуменным лицом, безуспешно пытаясь позвонить, Артем замечает имя контакта и мысленно довольно хмыкает. — Может, он тебя забанил? — Когда ты меня послал, перекидывало на голосовую, — возражает вратарь, перегружая мобильник. — Не знаю, — равнодушно кидает Дзюба, обходя кухонный стол, останавливается за спиной капитана и опирается руками по сторонам от него, кладет голову на плечо, наблюдая за безуспешными попытками позвонить, и целует небольшой шрам от ожога, едва прикрытый воротом футболки. — Херня какая-то, — бормочет Игорь раздраженно, выбирая Артема в контактах и нажимая кнопку вызова. В соседней комнате послушно заходится звоном Айфон, заставляя Акинфеева нахмуриться еще больше. Stay-ay ay ay ya away-ay ya away-ay ya — Да что за?.. Что ты сделал с моим телефоном? — Зачем ты вообще ему звонишь? — Хочу узнать в порядке ли он. Че ты натворил? — недовольно переспрашивает Игорь и поворачивается, натыкаясь на злой и чуть виноватый взгляд, и понимает «что». — Блядь, серьезно? — Я вообще не понимаю зачем ты ему звонишь. — Ну, конечно, ты не понимаешь… — Тебе меня мало или что? — Да при чем здесь ты?! — Зачем ты звонишь ему? — Какого хера ты распоряжаешься мной? Я переживаю за него, это сложно? — У тебя есть я, — наклоняясь к капитану, шепчет Артем. Игорь чувствует, как его снова накрывает. Он не может объяснить эту боль и страх. Это иррационально. Здесь тупо нечего бояться, да и болеть не должно. Он пытается уйти от объятий Дзюбы, но тот в ответ лишь сильнее прижимает к столу. Тогда Игорь не выдерживает и холодно бросает: — Я тебе шею сейчас сверну, если не съебешься. И учитывая хромоту и парализацию одним движением, это вполне себе реальная угроза, так что руки приходится все же убрать. Игорь идет к открытой двери балкона, а Артем оборачивается. — Зачем ты это делаешь? — тоном полным равнодушия и какого-то отчаяния. Смирения. — Что ты хочешь, чтобы я ответил? — поворачивается Акинфеев. — Что это ничего не значит? Что я останусь с тобой, что мне нужен только ты и бла-бла-бла. Этого не будет, — хмурится он. Артем его не понимает. Артем ни черта не понимает. — Зачем тогда все? Ты думаешь, что сможешь вечно так бегать? Ты, правда, думаешь, что тебе не придется выбирать? Игорь не хочет выбирать. Он не хочет больше никаких решений. Не хочет участвовать в чьей-то судьбе. Почему все вечно вокруг него? Один и тот же разговор, круг за кругом, лишь меняя тональность. Он не хочет выбирать, и каждое слово Дзюбы отдается какой-то паникой в груди. Просто уйти и спрятаться. Подождать пока оно само все пройдет. Пожалуйста, пусть оно все пройдет. Но вместо этого приходится слушать, говорить, о чем-то спорить. И в какой-то момент Артем его бесит настолько, что его реально хочется просто убить. Растерзать на кусочки. И вот эти приступы агрессии делятся и чередуются со страхом, с бессилием в собственной голове. И он не знает, за что хвататься и что отвечать. Сказать правду? «Я не знаю, что делать. Я не могу ничего сделать. Кто-нибудь решите эту проблему за меня!» Он никогда не произнесет ничего даже отдаленного похожего. Он будет умирать, но не скажет, что чего-то не может или с чем-то не справляется. Вот поэтому ему нужен Саша, ему не нужно ничего говорить, он сам все видит и понимает. Артем не понимает. Артем орет: «Да что с тобой?!» — Игорю хочется закричать в ответ: «Ты со мной!» Нет ничего нормального больше. Все запутывается как сломанный кубик Рубика даже в собственной голове и он почти уверен, что самый ебанутый из них троих. — Просто выбери уже! Саша такого не просит, Артем же думает, что ему все должны. Саша обеспечивает легкость и спокойствие, Артем дергает и вечно чем-то недоволен. Артем требует, привлекает внимание, Саша дает кроху себя и ждет, когда ему принесут жертву. В какой момент они поменялись местами? В какой момент компания кого-то раздражающего стала предпочтительнее собственного друга? В какой момент Артем решил, что имеет право на него так давить? — Я уже выбрал, — холодно отзывается Акинфеев. — А ты? — И что, теперь так и будет? Ты будешь приходить с засосами по всему телу, а я делать вид, что ничего не вижу? Что так и должно быть? — Что ты хочешь услышать? Скажи, что ты хочешь услышать, я повторю это, и ты заткнешься, наконец! — не выдерживает вратарь, сжимая кулаки. Он устал от этих разборок, с Сашей легче и проще. — Что ты хочешь услышать? Артем пораженно машет головой. Не так он себе это представлял. Не так все должно было быть. Разве он не сделал и не сказал все возможное, чтобы Игорь остался с ним? Что ему еще нужно? Чего ему не хватает? Он не узнает своего друга. Просто не узнает, его словно подменили. Не так это все должно было быть. Не так! — Да что с тобой не так?! — орет он, задолбавшись гадать. — Что не так? — удивленно переспрашивает Акинфеев. — Все не так! С чего начать?! С того, что я собственных детей теперь дай бог раз в месяц буду видеть? С того, что моя семья и жизнь рухнули в один день? С того, что мне тридцать два и я остался совершенно один? С этого давления со всех сторон, с проблем со здоровьем, с необходимости выстраивать новые отношения в команде, лицемерить, слушать, когда тебе абсолютно, блядь, не хочется ни с кем общаться. С него? Решившего, что я отличная фишка для мести тебе? Решившего, что может манипулировать мной? А может, начать с тебя? — яростно щурится Игорь, подходя ближе к Артему. — Да одного тебя достаточно, чтобы со мной что-то было не так! Ты думаешь, что твоя любовь тебя оправдывает? Ты думаешь, что она позволяет тебе творить, что хочешь? Ты думаешь, что я тебе за эту милость должен? Никто тебе ничего не должен, Артем. Твоя любовь — твои проблемы. Я понимаю, что тебе больно, и я пытаюсь. Я стараюсь, но тебе мало. Хватит выяснений этих отношений, их нет. Я устал ругаться. Хочешь знать, почему я ему звоню? Потому что ты меня вынуждаешь. Дзюба саркастично улыбается и опускает взгляд. — Охуенно, как всегда я виноват. — Прекрати давить на меня, этим ты ничего не добьешься. Я не в том состоянии, чтобы подстраиваться под тебя. Каждая ваша фраза раздирает меня на куски, ты думаешь, я благодарен вам за это? Ну да, о чем я, вам же насрать. — Это не так, — устало вздыхает форвард, чувствуя укол совести. Игорь прав, никто не задумывался о том, что он чувствовал, каждый просто пытался перетянуть одеяло на себя, думая, что капитан легко с ними справляется. Артем смотрит на разочарованного Акинфеева и понимает, что они с Саней конкретно проебались. — Разве? — с интересом спрашивает вратарь. — Каждый наш разговор вот уже третью неделю заканчивается ссорой. Каждый, Артем! Ты умудряешься поругаться со мной даже по смс! Я не хочу решать, понимаешь? Я не хочу больше ничего решать, — едва борясь с приступом одновременно паники и агрессии, четко проговаривает Игорь и отворачивается. Ему срочно нужно позвонить. С Артемом становится все тяжелее с каждым днем. — Тебе придется, — вздыхает Дзюба, капитан резко разворачивается и чеканит: — Оставь. Меня. В покое.

***

— Да? — Саня берет трубку только после четвертого гудка и выдыхает сквозь зубы.  — Что ты делаешь? — настороженно спрашивает Игорь. — О, это ты. Бегаю, сейчас, погодь, я выключу эту адскую машину. — Тебе разве можно? — Да, все норм, врачи сказали дома по полчаса в день, дополнительно. Так что нормально, уже не больно. — Ясно, как ты? — Это я должен спрашивать, разве нет? Ты с Артемом? — Да, — неохотно озывается Акинфеев.  — Все так плохо? — Да.  — Мне не нравится, как ты отвечаешь, — признается Саша. — Что он сделал? — Мозг мне выеб. Все как обычно. — Игорь? — Его слишком много, — капитан трет глаза от усталости. — Просто пытаюсь сдержаться и не убить его, — Кокорин тихо смеется. — Я бы не переживал за это. — Сань, я серьезно, он устраивает скандал за скандалом, мне кажется, я не выдержу. Я и так его хромым уже сделал… — Стоп, что? — перебивает его нападающий. — Мы подрались. Хотя это сложно назвать дракой, бил в основном я. — Игорь… — Об этом я и говорю, понимаешь? — Ладно, так, тормози.  — Я не выдержу его. — Э, стопэ, — с акцентом кричит Саня в трубку. — Давай, солнышко, послушай дядю и не перебивай. — Хуелнышко, — по-детски обиженно бормочет капитан. — Рифма, — оценивает Кокорин. — Короче, я знаю его, я понимаю, как с ним непросто, я знаю, каким дебилом без тормозов он может быть. Просто не слушай его. Просто не слушай. Когда он начинает втирать какую-нибудь дичь, кивай с умным видом и отвечай: «Я полностью с тобой согласен». И он успокоится. — Я не хочу его успокаивать, я хочу, чтобы он заткнулся и самый простой способ этого добиться, это скинуть его нахуй с балкона! — жарко шепчет Акинфеев. — Игорь, я не буду говорить, что это неправильно, ибо это один хуй не помогает, но давай так: ты самый прекрасный человек, которого я когда-либо знал, — вратарь показательно фыркает. — Не перебивай, блядь, — тут же шипит нападающий. — Ты выдерживаешь столько всего и вытягиваешь столько людей, что я вообще не представляю как можно так справляться. Он говорит это не потому, что хочет сделать больно, он просто не знает, чем тебя зацепить. Как тебя привязать, ты не даешь ему возможности найти эту точку. Возможно, потому, что не хочешь? — последнее предложение хоть и звучит как вопрос, но им не является ни для кого из них. — Ты не обязан его терпеть, он сам во всем виноват. Ты не обязан быть с ним. Твоя жизнь важнее чьего-то морального состояния. Ты можешь уйти, слышишь? Никто не имеет права ни к чему тебя принуждать. Не реагируй на него. Ты слишком хорош, чтобы портить себе из-за него жизнь. Ты не должен портить себе из-за него жизнь, — тихо заканчивает Саша. Игорь кладет руку на раму открытого окна и упирается в нее лбом. — Хотел бы я, чтобы ты был здесь, — шепотом признается он, закрывая глаза, Кокорин усмехается. — Я бы тоже хотел сейчас быть с тобой, — и, немного подумав, добавляет: — Боюсь только Артем не оценит, — Акинфеев еле слышно смеется.  — Это точно. — Просто не обращай на него внимания, он не со зла, а по скудоумию. — Я хочу уйти. Уйти от него куда-нибудь подальше. — Ты имеешь на это право, Игорь, я понимаю, что ты этого не сделаешь и понимаю, что ты никогда не бросишь его, но, пожалуйста, беспокойся в первую очередь о себе, ладно? — Ладно, — вздыхает капитан. — Ладно. — Мне почему-то захотелось сказать, что я люблю тебя. Что ты со мной делаешь? — он усмехается и поднимает голову. — Доброй ночи, Сань. — Не связывайся с ним, ладно? — Ладно… — Спокойной ночи, — быстро кидает Кокорин и отключается. Игорь вздыхает и медленно плетется на кухню, заставая там рыдающего над луком Артема, вздергивает брови и спрашивает: — Серьезно? — Двусмысленно, — отзывается Дзюба. — Давай я, умойся, — отодвигает друга Акинфеев, перехватывая нож. — Позвонил? — ненавязчиво интересуется форвард, включая воду. — Не начинай. — А я что? Я ничего, — жмет плечами Артем, фыркает от холодной воды в лицо и не глядя тянется к полотенцу, понимает ошибку и вытирается краем футболки. — Я же не имею на это права, да? Игорь отвлекается от нарезки и откладывает нож в сторону, чтобы не провоцировать самого себя. Спокойствие, данное Саней, тает с каждой новой фразой Дзюбы. — Я устал от твоих скандалов, — признается капитан, смотря другу прямо в глаза. — Я устал от тебя, Артем. — Почему бы тогда тебе не выбрать его? — наивным голосом интересуется нападающий, Игорь понимает, что дальше так продолжаться просто не может. Он быстро и молча моет руки, под язвительным взглядом и уходит с кухни. Саша прав, он не обязан терпеть ради кого-то. — Ты постоянно сбегать будешь? Это типа решение всех проблем? — усмехается Артем, неслышно шагая следом, Игорь натягивает кроссовки и старается не реагировать на провокацию. — Я не могу так, прости. Мне, правда, жаль, но я так не могу. Я хочу домой, Артем, прости, — шнурки путаются в руках, а Дзюба вдруг чувствует жуткую жалость. — Я не обязан тебя терпеть. «Ты мой, сука, дом!» Форвард обнимает распрямившегося капитана и прижимает к себе обеими руками, тот неловко сопротивляется, пытаясь отодвинуть здорового нападающего. — Не надо, пожалуйста, Тём, я хочу домой, — он говорит это сухим и ровным тоном, без какой-либо жалобы или обиды, но Артему становится чертовски больно. Он обнимает сжавшего от бессилия челюсти голкипера и жмурится. — Ты дома, Игорь. — Нет, я не хочу, Тём, отпусти меня, — снова пытаясь отодвинуть Дзюбу, бросает Акинфеев. Ему очень хочется в какую-нибудь комнату без окон и дверей и чтобы его хоть какое-то время никто не трогал. Собственно бессилие убивает.  — Я не скажу ни слова больше, обещаю, — умоляя, шепчет Артем ему на ухо, прижимаясь щекой к горячему виску. — Я люблю тебя. Ты уже дома, Игорь. Я твой дом. И он говорит это таким тихим, спокойным и уверенным голосом, что вратарь верит. Он верит этому шепоту на ухо, верит крепким объятиям и глухому: «Прости меня». Неуверенно обнимает в ответ, пока за него цепляются как за якорь при шторме. За то, чем они всегда и были друг для друга. Уютными, понимающими, совместными. Совместимыми. Просто как-то вместе было лучше. Игорь вспоминает каково это, когда рядом с его нападающим хорошо и приятно. Артем вспоминает, как трепетно любил до этого. Как заботился. Потому что любить это заботиться, что он и пытается сделать. Но получается пока только у Кокорина. — Мне кажется или пахнет паленым? — куда-то в плечо Артему задумчиво тянет Игорь, Дзюба какое-то время думает, а потом резко срывается на кухню. До Акинфеева доносится грохот и тихое: «Бля-я-я-я». Он усмехается и идет спасать остатки ужина. И все проходит в общем-то неплохо, достаточно неплохо для людей готовых убить друг друга полчаса назад. Игорь рассказывает о смсках Головина, Артем о начатой книге и проспоренном Далеру ящике детского шампанского. На вопрос: «Почему не настоящего?» — забавно морщится и признается, что уже сам не помнит. Они обсуждают первую приходящую в голову чушь вплоть до выбора геля для душа. Чьи-то чужие татуировки и никогда не набьющиеся свои, приходят к общему мнению, что и без них неплохо. И все едва не разбивается звуком сообщения на чьем-то телефоне. Взгляд форварда меняется на льдисто-отстраненный, когда он смотрит на экран, пока Игорь моет за собой тарелку. — Почему он пишет мне? — недовольно спрашивает Артем через плечо, Акинфеев закрывает глаза и тихо выдыхает. Четыре скандала за один день ему не закатывала ни одна пассия, в этом плане Артем прямо-таки рекорд бьет. — Не знаю, может, он хочет поговорить с тобой, не приходило в голову? — спокойно отзывается Акинфеев, выключая воду и кладя тарелку на сушку. — Я не хочу, чтобы он мне писал, — холодно бросает Дзюба. Игорю больно, резко, как укол огромной иголки куда-то в самую середину груди, и это когда-нибудь добьет его. Эти двое сведут его в могилу явно раньше положенного срока. Сейчас опять будут выяснения, будут крики, чужие требования, приказы, он не хочет их слышать. Как же он не хочет ничего этого слышать. — Скажи ему об этом, — ведет он в ответ плечом, оборачиваясь к подозрительно затихшему нападающему. — Зачем ты мне говоришь? — Он же тебя вроде как слушается, — хмыкает Дзюба. Это ломает. Взгляд, голос, излишняя настойчивость. — Разбирайтесь сами. — Не лучшая идея, — как-то зло улыбается Артем. — Хватит ругаться, Тём, — глухо просит вратарь. — Пожалуйста, хватит ругаться. И он просит об этом настолько спокойно и в то же время искренне, что Артему снова становится стыдно. Игорь не знал, он не знал и не собирался влазить во что-то такое, откуда к нему претензии? Что выбрал не его? Но разве он сейчас не здесь? Разве он сейчас не его обнимает, не его целует, не его успокаивает, разве он сейчас не в его квартире, не ему готовит ужин и переживает не о нем? Артем односложно кивает на этот уставший взгляд, Акинфеев подходит к сидящему другу и обнимает за плечи, благодарно целует в русоволосую макушку, легко говорит: — Спасибо, — форвард поднимает голову выше, тянется рукой к чужим волосам, заставляя нагнуться, и целует в губы. Разве не этого он хотел? Не этой дозволенности? Вольности, возможности, он может в любой момент без угрозы получить по лицу поцеловать эти тонкие губы, обнять любимого человека, разве этого мало? Разве мало того, что его приняли? Что с ним остались, что ему позволяют любить так, как хочется? Почему нельзя насладиться тем, чего удалось добиться? — Я в душ и спать, возьму что-нибудь у тебя из шкафа, — тихо бросает Игорь, отстранившись. — Машинка не сильно шумит? — Нет, нормально, закидывай, — машет головой Дзюба и снова возвращается к телефону. Пятачок 07.28.2018 22:09 «Не веди себя как мудак с ним, пожалуйста». Артем начинает понимать от кого Саня нахватался вот этого «Пожалуйста». Игорь тоже так говорит, когда не хочет спорить или подчеркивает, что спорить с ним бесполезно. Дзюба 07.28.2018 22:18 «Пять минут как перестал, а чего добился ты?» — На зарядку не поставишь? — Артем поднимает голову и натыкается на уже по пояс голого Акинфеева, залипает на накаченной груди и ровно высеченном прессе и как дебил по всем правилам шумно сглатывает. — Артем? — хмурясь, неуверенно зовет его вратарь и снова протягивает другу свой телефон, форвард моргает и кивает несколько раз как болванчик, — Ага, — и указывает на белую футболку в руке Игоря. — По-моему, это уже не отстирается, проще выкинуть, — усмехается он. Капитан переводит растерянный взгляд на чужую футболку в руках и сдавленно чуть лукаво улыбается, наклоняется к взведенному Дзюбе и осторожно берет его пальцами за подбородок, Артема штырит от таких будничных плавных движений полуголого вратаря, он пялится на него во все глаза и даже не пытается этого больше скрывать. Игорь целует грубо, проталкивая язык глубже в чужой рот и сталкиваясь с другим, прикусывает влажные тут же краснеющие губы, а мысль «Валить и трахать» снова огромным баннером развивается в мозгах форварда. Капитан отстраняется и довольно хмыкает, смотрит из-под полуопущенных ресниц и улыбается с издевкой. — Что же тогда делать с твоим ртом? — вздергивая бровь, шепчет он. Ответа у Артема не находится, он удивленно замирает, а Игорь заходится веселым смехом, отворачиваясь. — Ты не самый умный в комнате! — весело добавляет он, скрываясь в коридоре. И Артем готов признать, что Акинфеев его-таки уделал. Первая ночь в одной постели проходит совершенно не так, как Артем себе представлял, хотя бы из-за того, что когда он заходит в спальню, Акинфеев уже нагло дрыхнет, откровенно игнорируя неловкие подкаты на ухо и объятия, сквозь сон отодвигает Дзюбу от себя, заявляя: «Жарко». Артем не понимает, как может быть жарко, когда кондей настроен на каких-то жалких двадцать градусов, ему, например, вообще холодно. И он все-таки сгребает Игоря в объятия, когда тот, наконец, перестает что-то бормотать на английском. Утро тоже проходит не самым лучшим образом, Артем вскакивает раньше, по будильнику, совершенно бодрый и готовый, блядь, как пионер, Акинфеев сонно смотрит на этот электровеник и натягивает одеяло на голову, переворачиваясь на другой бок. — Игорь, ключи! — заваливаясь на кровать, орет как резаный Дзюба и принимается стаскивать с вратаря одеяло, тот не теряется и накрывает голову подушкой. — На стиралке, — глухо бормочет он в ответ, переворачиваясь на живот и обнимая подушку на голове двумя руками, Артем хмыкает и целует куда-то в лопатку, проходясь влажным языком по мягкой коже, поднимается нежными поцелуями до шеи и останавливается чуть выше шрама от ожога, это постоянный фетиш, какое-то напоминание о собственной беспомощности и боли, привычно отзывается уколом где-то в груди. Целует осторожно, вырисовывая языком даже ему непонятные узоры на загорелой коже, чуть прикусывает и мягко втягивает в себя, Акинфеев тихо стонет из-под подушки, Артем улыбается и последний раз прикасается губами к мокрой коже, замечая как на ней расцветает крапинками темно-красный синяк. Наверно, теперь так и будет, что Саня с одной стороны, а он с другой. Может, и хуй бы с ним? Они вместе, они рядом, они снова делят спокойный ужин и тяжелое утро. Дело не в том, с кем ты делишь ночь, дело в том, с кем ты захочешь застать утро. И он старается не быть таким злобным с Кокориным, старается изо всех сил и каждый раз когда ему снова хочется на него отъехать, вспоминает вот это усталое: «Пожалуйста», — и сразу как-то сдувается. Вспоминает теплое шебутное утро, вспоминает горящие на губах укусы и успокаивается. Он не хочет разочаровывать своего капитана еще больше. Ему просто нужно показать, что он лучший вариант, что он просто лучше. И тогда обязательно выберут его. Ему не важно, что говорит Саня: «Мы не нужны ему», — ему не важно, что он не нужен. Ему нужны, и это главное. Не получится? Тогда, может, просто не судьба? Зубило 07.29.2018 09:35 «С чем помочь?» Может, просто не судьба.