***
— Поговори со мной, — тихо просит Саня, Артем фыркает в трубку. — Я думал, ты в это время уже будешь обжимать какую-нибудь из подружек сестры. Кокорин морщится и давит пальцами на глаза, зажмурившись. — Ничего такого, — сухо бросает он. — Ты какой-то подозрительный, — слыша отрешенный голос друга, Дзюба настораживается. Саша окидывает взглядом чужую пустую квартиру, лежа на диване, и кладет подушку себе на голову. Хочется, чтобы все прошло быстрее, и не хочется думать о том, что он имеет в виду под «все». — Норм, — бросает он. — Расскажи мне что-нибудь про него. — Про кого? — не сразу понимает Артем. — Про него, — с нажимом повторяет Кокорин, а у самого зубы сводит от собственной просьбы. Хочется бежать. Просто бежать, куда-нибудь как можно дальше. Дальше от них обоих. — Зачем? — голос Артема меняется моментально и так радикально, что Сане в первые три секунды кажется, что на том конце провода кто-то другой. — Просто расскажи. — Ни к чему… — Тём? — Я сказал нет! — вдруг кричит Дзюба, заставляя Кокорина еще сильнее вжаться в спинку чужого дивана. Он сам не знает, какого черта он делает. Какого черта он просит об этом. Какого черта он сидит в этой квартире. Какого черта он вообще это все затеял. Он не может больше придумать свою жизнь, так что забирает себе чужую. Его соблазняет мысль сказать: «А хочешь я тебе кое-что расскажу?». Он просто ищет. Ищет вот уже несколько лет и не находит. Ничего подобного. Даже отдаленно похожего, хоть чего-то. Хотя бы холодного тона и равнодушного взгляда. И ему хочется получить даже то, что, в общем-то, нахер не нужно, просто потому, что это о чем-то напоминает. Артем не напоминает. Артем не сможет быть таким. У них с Артемом слишком похожие характеры, чтобы заменять и дополнять, этого хватает лишь на совместное саморазрушение. Но от этого никого из них не прет. Артем чистый пацан с района с легким налетом интеллигентности. Федя цитирует Ницше и никогда не выйдет из дома в плохо проглаженной майке. Артем говорит, что думает. Федя думает, что говорит. Артем гордится тем, какой он есть. Феде же всегда мало. Артемом управляет сердце. Федя управляет сердцем. — Знаешь, они похожи, — тихо тянет Кокорин, пытаясь скопировать голос Смолова. — И мы похожи. — Ты там укуренный, что ли? — Нет, я здесь трезвый, — смеется Саша, а у самого сердце бьется как после кросса и начинает дико тошнить. — Мухи отдельно, котлеты отдельно. — Предпочту считать себя аппетитной киевской, чем це-це, — усмехнулся Дзюба, Кокорин зло хмыкнул. — Точно предпочтешь? — К чему этот разговор, Сань? Разве ты не должен там веселиться, обливаться шампанским, что делают у вас в семье на праздниках... — Я не с семьей. И не на празднике. А ты трус. — Наезда не понял вот сейчас. — Знаешь, почему так? Со мной-то все ясно… — Подождите, че это вдруг? — А ты? Они не такие, как мы. И с этим надо считаться, — уверенно, как свидетель Иеговы, начал Кокорин каким-то доверчивым полушепотом. — Ты постоянно говоришь, что лучше меня. Постоянно тычешь в это носом. Постоянно пытаешься как-то доказать, что ты лучше. Но ты не лучше, Тём. Я хотя бы нашел в себе силы и мужество сказать правду. А ты трус. Так и будешь ходить вокруг да около, пока совсем рассудок не потеряешь, и будешь отваживать всех от него, будешь портить его отношения, будешь портить его жизнь, будешь портить все, что возможно, только чтобы он достался тебе одному. Ты собака на сене, Артем. Тебе смелости едва хватает ему в глаза смотреть, ты… Ты жалок, Тём. — Сань? А не пойти бы тебе нахуй? — бесцветно бросил Дзюба и скинул вызов, Кокорин вытянул руку с потухшим дисплеем, мобильник выскользнул из ладони и с глухим стуком упал на ковер.***
— Ты еще здесь? — Саша вздрогнул от неожиданности, услышав чужой голос за спиной, и резко обернулся. — Я надеялся, что ты уже помер, — беззлобно продолжил Игорь, бросая спортивную сумку на пол, и наклонился к кроссовкам, принимаясь медленно и методично расшнуровывать их. Он реально просто мечтал о том, что Кокорин съебался уже куда-нибудь подальше. Но нет, сидит, забравшись с ногами на диван, ждет. Чего ждет? Об этом вратарю думать не хотелось. Он поступил, как идиот, он знает это, но признавать перед кем-то другим, тем более перед Кокориным, не хотелось. — Ты как вошел-то вообще? — Запасная связка у соседей, — победив кроссовки, пояснил Акинфеев. — М… Я тут по шкафам чутка полазил, — повел плечом Саня, — мне так жаль, — проникновенно продолжил он, ловя злой прищур Игоря. — А ты настолько никчемный, что копание в чужом белье доставляет тебе удовольствие? — Чисто удовлетворял любопытство, кстати, тебя походу ограбили! Я не нашел твоего нимба, представляешь? — Я твою совесть уже лет пять ищу, пока тоже безрезультатно. — В наше время люди с совестью не выживают. — Зато ты как таракан, что с тобой ни происходит, все еще ползаешь. — Ты можешь сравнивать меня с кем-нибудь нормальным? Достали твои ассоциации. — Нравится быть заменой? — подходя ближе и пряча руки в карманы джинс, спокойно поинтересовался вратарь. — Кто сказал, что я здесь замена? — Артем, — безразлично пожал плечами Акинфеев. — Раз десять, наверное, — задумчиво продолжил он. — «Это ничего не значит, я не с ним», — я пытался сказать ему, что мне, в общем-то, похер, че у вас там как, меня это не касается, но ему почему-то очень надо было убедить меня, что ты ему не нужен, знаешь. — Однако заблокировал он твой номер, ну и кто из нас ему не нужен? — ухмыльнулся через силу Кокорин. — У вас, видимо, один мозг на двоих, — пробормотал Игорь и устало потер глаза. — Я уже говорил, мне плевать на ваши отношения. Не знаю, что это за прикол такой, что вы меня втянуть пытаетесь, но мне это не нужно, — бросил он, уходя в кухонную зону и надеясь сделать себе кофе. Горячего, крепкого и черного, как его собственная форма. — Не я из нас двоих замена, Игорь. Ты не дотягиваешь, конечно, но на первый раз я готов с этим смириться, — весело усмехнулся Саня за спиной. — Тогда, может, мне просто выбросить тебя на улицу, как это сделал Смолов? — кинул безэмоционально Акинфеев и обернулся. Можно было бы сказать, что он победил, судя по застывшему Кокорину, по его расфокусированному взгляду и тому, как быстро и глубоко тот начал дышать. Он даже просто кинуться с кулаками сейчас не способен. — Ты пришёл-то сюда, чтобы узнать, как это быть с ним. Но вот только ты не интересен ни ему и ни мне. Саня надломленно улыбнулся, ему нечего было ответить. Ему впервые в жизни нечего было кому-то ответить. Никто над ним там не издевался, даже Федя, просто сказавший: «Твоя любовь — не мои проблемы». — Зато Артему твоему я очень даже… А вот ты нахуй никому. Жена и та даже ради детей терпеть не стала. Что за скучным мудилой надо быть, чтобы от тебя ушла такая прекрасная женщина? Слышал, она уже нашла себе кого-то… обидно, наверное. — Не так обидно, как тебе. Теперь начинаю удивляться, как тебя раньше-то не принесло. Мы с женой друзья, всегда ими были. И моя личная жизнь не твоё дело, а Артема можешь оставить себе, не обеднею, — не обращая внимания на выпад, отозвался Игорь и облокотился о тумбочку поясницей, наслаждаясь горячим сладким кофе. — Кто-то обещал это изменить, насколько я помню. Хотя, о чем это я, у тебя же смелости едва хватает, чтобы просто разговаривать со мной, — недобро хмыкнул Кокорин. — Ты попался, Игорь… Ты ничуть не лучше меня. Ни ты, ни твой Тёмочка, которому ты сопли подбираешь. Вы даже с собой честными быть не умеете. Один только и делает, что ноет, а другой прячется, как трус, за своей маской. Ты не настоящий. Ты не умеешь быть настоящим. Сколько же дерьма надо иметь внутри, чтобы его приходилось так тщательно скрывать? Благородство? Авторитетность? Забота? Да это же все ненастоящее. Единственное, что тебя на самом деле интересует, это собственное Я. Собственный комфорт и удобство, — Акинфеев сжал челюсти и отставил кружку, ибо уебать уже хотелось знатно. Кружку только жалко, а Саня, казалось, не замечал его состояния. Не замечал нахмуренных бровей, сощуренных глаз и вцепившихся в столешницу пальцев. — Ты, правда, думаешь, что тебе все обязаны поклоняться? Ты не один и не единственный. Таких как ты полно. Тебе никто не нужен. Тебе нужно лишь правоту свою доказать. Ты Дзюбе-то звонишь только до тех пор, пока он в тебе нуждается и терпишь это только потому, что тебя самого прет от этого. Быть кому-то нужным. Тебе позарез необходимо быть нужным. А сейчас ты видишь с ним меня и бесишься, что кто-то может занять твое место. — Ты путаешь меня с собой, — тихо бросил вратарь и подошел ближе к парню, Кокорин же громко рассмеялся, смотря на него хоть и снизу, но с превосходством. — О нет, мне насрать на чужие проблемы и я говорю об этом открыто. Как ты вообще смирился с тем, что Артема назвали вторым капитаном сборной? Представляю твое лицо, когда ты услышал это… Нравится решать проблемы? Ну давай, решай, уравнитель хуев, — почти шипел нападающий с угрозой. — Я — твоя проблема. — Вечная жертва. «Меня никто не любит, так давайте я испоганю жизнь всем». Ты не ценишь никого и ничего. Тебе плевать на Артёма. Ты тащишь его на дно за собой. Я эгоист, но это не уничтожает остальных. Ты же чертова черная дыра! — И вот я здесь… — зло улыбнулся Саня. — Фёдор просто оказался самым умным и вовремя ушёл от этого цирка. — Ты позвал меня сюда. Ты подпустил меня. А теперь испугался? Я же всего лишь «вечная жертва», так чего же ты так меня боишься? — смеется Кокорин с издевкой и выходит действительно обидно. — Ты сам себя не соберешь потом, — вдруг невероятно спокойно отвечает Игорь и заметно расслабляется, разжимает кулаки и устало вздыхает. — Можешь переночевать здесь, но утром езжай домой, — заканчивает он и направляется в спальню под растерянный взгляд нападающего. И ведь он почти уходит, почти успевает спрятаться в другой комнате, как и хотелось с самого начала. Но Саша его ловит, он снова ловит его и толкает к стене, кричит что-то, а Акинфеев уже не хочет ничего слушать и слышать, он как-то по-детски закрывает уши руками, жмурится и кричит, не выдержав: — Хватит! Кокорин замолкает, поджимает губы и смотрит уже с какой-то мольбой в глазах. — Хватит, Саш, — просит его Игорь, нападающий сильнее сжимает челюсти, просто для того, чтобы заглушить звук стучащих зубов, его всего опять трясет, словно он стоит перед Смоловым и снова слышит этот равнодушный голос. — Я не могу, — тихо отзывается он и мотает головой, истерично усмехается и повторяет: — Я не могу, — вратарь лишь бездумно кивает и вдруг обнимает его, гладит по волосам и прижимается щекой к виску, а Саша даже двинуться не может. Он не понимает, зачем это. Он не понимает, зачем человек, которого он очень хотел растоптать ногами, обнимает его так, по-дружески и нежно. С заботой. Почему он и о нем заботится? — Ты переживешь это. Ты справишься, — бормочет ему на ухо Акинфеев, а нападающий не выдерживает и обнимает в ответ, с силой, прижимается всем телом и прячет лицо в изгибе шеи, мелко дышит и сглатывает соленую слюну. Его одновременно и тошнит от самого себя и хочется заплакать, как ребенку, от собственной глупости, от желания попросить прощения, он почему-то уверен, что Акинфеев простит. Он всегда всех своих прощает. Почему он заботится даже о нем? — Почему ты это делаешь? — глухо спрашивает Кокорин, не желая отпускать Игоря от себя. — Ну, мне же позарез необходимо быть нужным, — хмыкает вратарь, Саша тихо усмехается и поднимает голову, губы побледнели, а взгляд измученный. Он сглатывает и уверенно произносит: — Артем говорил правду, — при напоминании о друге сердце Акинфеева сжимается. Их игра — кто кого переигнорирует — продолжается второй день. — Ничего нет. И не будет. Не я ему нужен. — Мне жаль. — А мне нет, — тут же бросает Саша и тянется за поцелуем, Игорь чуть отстраняется и смотрит серьезно. — Ты пожалеешь об этом. — Не в этот раз...***
Дзюба просыпается посреди ночи от громкой и издевательской трели телефона, он сонно трет глаза и щурится, смотря на заблокированный яркий экран, который постепенно тускнеет, адаптируясь под окружающую среду. Кокорин 02:15 23.07.2018 1 новое сообщение Артем от души зевает, смахивает экран блокировки и непонимающим взглядом смотрит на фотографию спящего и по пояс голого Акинфеева в сообщении. Телефон в руке вибрирует, и на нем отражается новое сообщение: Кокорин 02:16 23.07.2018 Доброй ночи, Артем