You Don't Get Me High Anymore

      Все, что вы чувствуете после предательства, может уместиться в одном слове.       Например: боль, стыд, ненависть и, в какой-то мере, — разочарование.       Шок? Не совсем, скорее глупая надежда, что это сон или розыгрыш. Или что он сейчас сможет все объяснить, не знаю… Что угодно. Но не может же все закончиться вот так. Должно быть больно и, наверное, обидно, но вместо этого сознание заполняет звенящая пустота. Одно сплошное ничто. Круг за кругом, ты не понимаешь — что сейчас произошло. Что это? Ты не осознаешь ничего. Вокруг тебя один вакуум. И в будущем, и в прошлом. Но на самом деле он лишь внутри тебя. Вся эта тишина и весь этот космос лишь внутри тебя.       Когда ты осознаешь предательство, тебе не больно и не страшно. И уж тем более не обидно. Первое время тебе никак. Просто никак. Будто воздушный шарик. Лопнуло, а в нем ничего нет.       Словно все вокруг замирает, чтобы в следующий момент разбиться под осознание. В тебе появляется дыра, которая растет и растет, со временем заполняя все пространство. Она затягивает в себя все чувства и эмоции.       И ты вспоминаешь все мелочи: фразы, объятия, вещи, улыбки, все это сразу и при этом ничего отдельного. Ты так подавлен, кровь капает со сломанных ребер, и ты можешь слышать, как медленно бьется твое сердце, или наоборот — оно бьется так дико громко… И все это может занять одну секунду или одну вечность.       И иногда ты словно слышишь тот самый внутренний голос: «Я так и знал».       Потому что ты все знал. Ты знал, что все всегда может закончиться плохо.       И ты чувствуешь себя ребенком. Ребенком, которого обманули. Ты думаешь, что все знали об этом, они знали все это время, не знал только ты. Ты не знал, ты дурак. Ты облажался и проиграл. Ты потерял все подчистую.       Ты потерял себя в этом.       Потому что ты отдал частичку себя в то, во что верил. Ты был так открыт. Так доверчив. Так глуп. Доброта всегда возвращается злом тебе в спину.       И что он должен делать теперь?       Вопрос на миллион, начиная с фотографии и заканчивая собственной жизнью.       Что ему нужно делать теперь? Убить их? Убить себя? Делать вид, что ничего не случилось? Что ему делать теперь?!       После стыда приходит боль.       За что?       Зачем?       Что если я ошибаюсь?       Что если это не то, что он думает? Просто не то.       Что если?       Он думает: «Что если все это просто не правда?»       Это называется надеждой.       Надежда глупое чувство. И он глупый.       И очень хочется стать еще большим идиотом. Таким, чтобы хватило смелости спросить — что это значит?       Но он и так знает. Он лишь не знает — за что?       Ради чего все это?       Он не мог сделать это просто ради того, чтобы сделать. Просто ради галочки.       Он так хочет найти причину, что вспоминает все совместные моменты. Они никогда не ненавидели друг друга по-настоящему. Они никогда не делали ничего на самом деле плохого друг другу. Они могли говорить друг другу гадости, но это никогда не было настоящей попыткой причинить боль.       У них никогда ничего не было по-настоящему.       Не у него точно.       Они ссорились, но никогда ничто не могло довести их до ненависти. Кроме одного.       Кроме того, кого он видит в своем телефоне. И он понимает в эту самую секунду, что ничего не может изменить. Он ничего не может сделать, исправить, переделать и пережить заново. И это «ничего» такое громкое, это все, это конец. Это «ничто» теперь его жизнь.       Он доверял, он помогал, он любил, но теперь это прошлое. Он — прошлое. Для человека, которого он любит, и человека, который любил его.       Почему не я? Почему ты? Как это получилось? Почему ты? Почему это ты?!       Потому что ты никогда не мог подумать, что кто-то близкий может сделать что-то плохое просто так. Без причины. Ты никогда не думал об этом. Ты все еще спрашиваешь: «Почему?» — причина помогла бы принять все. Но когда ты ее не находишь, тебя это бесит.       Ненависть.       Зависть.       Он на самом деле в этот момент не знает, в чем смысл. Его нет.       Он не видит его до тех пор, пока не смотрит на друга перед собой.       Саша извиняется взглядом и неловко улыбается, бормоча:       — «Он мне нужнее, чем тебе».       Он мне нужен, понимаешь?       Артем не понимает, это принадлежало ему. Это было его, единственное то, что он любил и боялся потерять. Боялся сделать лишнее движение или сказать лишнее слово, боялся даже трогать. Это было что-то такое платоническое и далекое. А кто-то взял и сломал это. Сломал, втаптывая в землю и смешивая с грязью. Все то, что он чувствовал, думал и мечтал. Наплевав на всю ту осторожность и нежность.       И требуются трое, чтобы не дать ему убить хоть кого-то сегодня.       Он ломает его вещи, он выкидывает их прочь из комнаты, он выкидывает его одежду, он ненавидит.       И эта ненависть уже привычно жжет изнутри.       Nothing is fine. Not like before, — Саша кидает взгляд на Артема и держит свой телефон в руках, улыбается, как последний психопат. — You don’t get me high anymore! — орет мобильник, а Артем задерживает дыхание и смотрит. Смотрит, как его бывший друг принимает вызов и отвечает:       — Привет, Игорь.       Он слабеет, следующий час его упрямо тошнит, заставляя исступленно обнимать унитаз.       High anymore! — Кричит в его голове. А он ничего не может с этим сделать. Он хочет нажраться какой-нибудь наркоты, чтобы отключить все свои чувства. Но если он это сделает, он разрушит свою карьеру. А ему не хочется доставлять кому-либо такого удовольствия. Он и так все сломал. Он сломал свою жизнь, сломал собственное сердце, он не может сломать еще и это собственными руками.       Walk with me to the end.       Он не думает, срабатывает привычка, набрать единственный номер, который он помнит наизусть. После первого же гудка, понимает свою ошибку и сбрасывает. С ужасом осознавая, что наделал, и тут же принимаясь молиться всем известным богам, чтобы он не перезвонил. Но часть души мечтает об этом. Этот дисбаланс в собственных чувствах бесит. Только одно из этого. Было бы достаточно. Просто немного логики.       Но телефон звонит и он клянется себе, что сменит рингтон сразу после разговора.       — Да? — сквозь зубы, получается еще злее, чем есть на самом деле.       — Ты звонил…       И что он должен ответить? Да, не обращай внимания, по привычке позвонил тому, кому всегда звонил, когда вокруг рушился мир, по привычке позвонил тому единственному, кому доверял?! Или — нет, тебе показалось?       Это глупо.       — Я ошибся.       «Удали мой номер, забудь мое имя, забудь меня!»       — Знаешь, Игорь, иди ты нахуй.       — Что?       — Что слышал! — не выдерживает Артем. — Может в сборной ты и номер один, но у него ты даже не тридцать пятый, — ядовито бросает он.       — Что за хуйню ты несешь? — орет Акинфеев.       — Нравится подбирать за мной? Нет, серьезно, я все понимаю, но почему он? Ты ненавидел его, сколько я тебя знаю.       — Что это, блять, значит вообще? При чем здесь ты?!       — Что он сказал тебе? — щурится Дзюба и на молчание друга усмехается сам себе. — Он сказал, что между нами ничего не было? И ты поверил?       — Пошел ты, — кидает зло Игорь.       — Ты ему нахуй не нужен, — тянет нападающий в трубку, и его картавый говор перемежается с издевательским смехом. — Может, это попытка отомстить мне, но ты ему нахуй не нужен.       — Вы два больных на голову извращенца. Какого хера вы меня втянули в эти свои ролевые игры?       — Да потому что дело изначально было в тебе, человек-дебил, — ржет Артем. Ему уже настолько плевать, что будет дальше, внутри все давно сломалось, вокруг сплошной сюрреализм и чувство нереальности происходящего, а живот снова сводит, во рту появляется соленая слюна.       — Почему бы вам обоим не отъебаться? Оставьте меня в покое, — устало просит Акинфеев. — Разбирайте это дерьмо между собой, я вам не игрушка, для остроты ощущений. И я не позволю вам собой пользоваться.       — Да нечего между нами разбирать! — раздраженно кричит Дзюба. — Ничего нет, дело не в нас! Я не знаю, зачем он это сделал, но дело не в тебе и даже не во мне, это все из-за того… — запинается он, прогоняя свои мысли, пытаясь перекричать собственный немой крик в голове. Просто скажи. Просто скажи ему! «Я люблю тебя!» — Это потому что я! Я люблю тебя, ясно?! А не он! Это все время был я! — голос срывается, глаза зажмурены, а свободная рука пальцами цепляется за подстриженные волосы. И сейчас больше всех он ненавидит лишь себя. А Игорь молчит. Он молчит так долго и громко, что Артему хочется уже просто бросить трубку.       — Охуенная любовь у тебя, Артем… Ты, блять, неделями нервы мне мотал, играл в гребанного партизана, ради чего? — шипит Акинфеев. — Ты прислал мне ваше совместное фото, ради чего? Любовь свою показать? Второй приехал, выебал мне мозг своей слезливой историей, обшарил мою квартиру. Меня от вашего вранья тошнит уже. А я, как дебил конченный, верю вам обоим.       — Не тому ты веришь, — тихо перебивает его Дзюба.       — Да оба вы друг друга стоите.       «И оба вы меня заебали».       Но одному доверяешь и пытаешься поддерживать.       А второй вроде как искренен в своей боли.       И ты, с комплексом «супергероя», не умеющий смотреть на чужие страдания.       Игорь уже не понимает, кто из них чего хочет. Он не знает, не договорились ли они между собой. Он не может знать точно, что между ними.       Он не знает, чего от них ждать.       Он их чертова пешка в какой-то блядской головоломке, которую они сами не могут больше разрешить.       Но и потерять их себе позволить он не может.       Он не может, потому что Саня был прав. Потому что он видел его настоящего. Потому что он знает точно все, что есть в Игоре, это пугает и подкупает. Какой-то ужасающей проницательностью.       Он не может, потому что без Артёма уже не то, потому что привык. Потому что своё что-то. Кто-то родной очень давно.       Ты не можешь позволить себе отпустить их, но и с ними быть невозможно, потому что они уже ненавидят и друг друга, и весь мир, а ты единственное связующее звено между ним и ними.       — Я приеду вечером. Не поубивайте друг друга.

***

      И Артем старается, из последних сил старается, пока Саня не открывает рот.       — Если ты сейчас не заткнешься, я выкину тебя нахуй из машины, — спокойно и серьезно бросает он, даже не повернувшись, Кокорин ехидно усмехается.       — Тебе запретили меня трогать.       — А я и не буду, просто открою дверь, а потом уже будет не важно, как так получилось, что тебя теперь можно собрать только по кусочкам, — отзывается Дзюба, покосившись в правое зеркало и смотря на едущий чуть сзади по соседней полосе МАН, видя злой взгляд Сани, криво ухмыляется и сворачивает к аэропорту.       Они отворачиваются друг от друга, стоит им только выйти из машины, как братья близнецы, опираются спинами о двери и складывают руки на груди. Артем смотрит на парковку такси, полупустую. Удивительное дело, но сегодня почему-то нет такой загруженности и людей почти нет. Да и аэропорт не самый большой.       — Ну и кто из вас дебилов это устроил? — доносится до Дзюбы откуда-то справа, он мгновенно поворачивает голову на голос, натыкаясь на злой взгляд вратаря. Кокорин делает шаг навстречу Игорю, а Артем яростно припечатывает:       — Только рискни, — заставляя Саню остановиться.       — Тебя никто не спрашивал, — выплевывает тот.       — Продолжите в том же духе, и я уезжаю, — негромко кидает Акинфеев, смотря сначала на одного, потом на другого. — Объясняйте. По очереди и быстро. У меня всего два часа. Мотаться между городами по десять раз на дню не входит в список моих хобби.       — Это из-за меня… — начинает Артем, но Саша тут же презрительно фыркает и поворачивается к бывшему другу.       — Хватит думать, будто мир крутится вокруг тебя. Спешу тебя разочаровать, это не так.       — Сань, — расслабленно начинает Дзюба, — почему бы тебе не пойти нахуй?       — С удовольствием, да не на твой.       — Что так? Раньше нравилось.       Игорь стискивает переносицу пальцами и, развернувшись, уходит обратно в сторону выхода из аэропорта. Парни зло переглядываются, но оба идут следом.       — Игорь, подожди…       — Мы заткнемся, ладно?       — Да вы, блять, между собой еще не разобрались, а уже меня втягиваете, — остановившись и повернувшись вполоборота, устало отзывается вратарь. — Вы и без меня отлично справляетесь, хватит. Ничего не было и не будет. Оставьте меня в покое, — и он не просит. Он приказывает, холодным равнодушным тоном.       А Артем понимает, что проебаться еще больше уже просто некуда, да и терять теперь уже нечего, и если уж удалось чертовому Кокорину, то он тоже имеет право. Так что он просто обгоняет уже отвернувшегося Игоря, останавливается прямо напротив него, смотрит в эти цепкие прищуренные глаза и тянет к капитану сразу обе руки, замершими ладонями касаясь теплой загорелой шеи, и уверенно целует. Целует первый и, возможно, последний раз. Мягко и честно, откровенно, влажным горячим языком холодные сухие губы, не встречая сопротивления. И ему очень хочется остаться так. Просто вот в этом моменте. Хотя бы еще ненадолго, потому что так выглядит его чертова никому не нужная любовь. Он весь покрывается мурашками и его трясет, как какого-то щенка на помойке, когда он упирается лбом в чужой висок, прерывая поцелуй, и выдыхает. Он не хочет видеть, поэтому жмурится, он не хочет слышать, не хочет знать. Меньше всего он хочет знать, что будет дальше. Сейчас он сделал все, что мог. Он сделал то, чего так долго хотел, о чем мечтал, он обнимает самого любимого человека в мире и это все, что он знает.       Игорь ненавидит себя, закрыв глаза и просто растворяясь рядом с давно родным и близким существом, не желая признаваться, что это лучший поцелуй в его жизни. Просто лучший. У каждого это по-своему, но сейчас это было так, как нужно было всегда. Как нужно было еще когда-то давно. Он стискивает зубы и опускает голову, пряча лицо в изгибе шеи Артема, неуверенно и осторожно обнимает его и вдыхает прохладный влажный воздух Питера.       Саша щурится и закусывает губу, опуская взгляд на свои кроссовки. Наверное, сейчас именно тот момент, когда ему нужно покинуть поле боя. Ему снова нужно просто молча смириться, что оказался не нужен, и проглотить это. Снова сделать вид, что ничего не было, и забыть все то, что могло бы быть. Он видит чужую ладонь перед собой и потерянно смотрит на подошедшего к нему Акинфеева, позволяет ему положить себе ладонь на затылок и позволяет себе прижаться к вратарю, снова цепляться за него и с болью в глазах смотреть на такого спокойного Артема.       Он чувствует гладящие его по волосам чужие пальцы и видит перед собой голубоглазый прищуренный взгляд. И эти двое — это все, что ему сейчас нужно, чтобы почувствовать себя хоть немного счастливым.