Нефритовый котёнок

      Наутро уже никто меня не слюнявил, и никто не сопел. Сквозь полуприкрытые веки было видно, как в мою маленькую комнатушку струился слабенький солнечный лучик. У двери стоял стульчик с аккуратно сложенным матерью платьем. Грубо сбитый и обструганный стол хранил следы старого воска и пыли. Слышно, как внизу бренчала ложками-поварёшками мама, то и дело по лестнице носился брат, что-то выкрикивая.       А из кровати не хотелось выбираться. Сейчас хоть немного, но всё же было теплее. Но мой холодный, как у уличного пса, нос говорил об обратном. Ворох старого тряпья, накинутого на меня, мало чем грел.       В дверь забарабанили как раз в тот момент, когда я натягивала «колючку» – платье времён молодости ещё маминой бабки. Не платье, а крапива какая-то. Ходи, чешись теперь. Киар забежал и уселся, приминая под собой отрепки одеял и вещей. Сидел, болтал ногами и лыбился. А глаза весёлые, озорные и такие же чёрные, как у Барвлина.       — Мама к тёте Грасе пошла за молоком. Тебе, сказала, убраться и воды натаскать на стирку, — сказал брат, всё так же болтая худыми ногами.       — А тебе разве не нужно за козами смотреть?       — Неа, — но, увидев мой взгляд, требующий объяснений, Киар недовольно цыкнул. — Сегодня не моя очередь.       Перспектива того, что брат опять весь день пропинает «поганки на лугу» меня совсем не радовала. Мама никогда его не загружала, «как бы её мальчик не надорвался». Барвлин целыми днями якобы на службе... Ага, знаю я его службу! Просиживал штаны на скамьях да стульях «Рубинового Бокала», грел руки на чужих грудях! Его и вовсе не смущало, что меж столов бегала я. И вся работа ложилась на наши, с матерью, плечи. Ну… В основном на мои.       — Ну, раз ты сегодня не занят, то сходишь со мной по воду.       — Ага, канеш, — усмехнулся брат, но быстро переменился в тоне. — Хотя... За небольшую плату я так уж и быть притащу ведро.       — Размечтался.       Брат не унимался ни на лестнице, где не было места для двоих, ни на кухне, ни на улице. Все время то повышал, то занижал себе цену.       — Рина, — уже заскулил он. — Ну дай немного. Я тебе и воду просто так притащу. Дай!       Деньги он клянчил постоянно. И тратил на всякие сласти и сдобу. Мать сыпала столько, сколько было запрошено, порой, просила у меня, хотя прекрасно знала, в каком положении находилась наша семья.       — А хочешь, я тебе кое-какой секрет расскажу? Да и покажу? — загадочно улыбался Киар, раскачиваясь с пятки на носок у бадьи, в которой я перебирала одежду.       «Так, ясно. Пошли псевдокозыри. Значит, деньги очень нужны».       — Ну и что на этот раз? — я уже сдалась, откинув от себя какую-то тряпку. — Опять кто-то из твоих друзей в лепёху наступил? Или его петух промеж булок клюнул? Ну же, давай, удиви меня.       — Плата вперёд.       Я щелканула ему пятак.       Весь сияющий, Киар бросился куда-то в сторону дома. Я же, улыбаясь лишь одним уголком рта, все так же перебирала кучу разного шмотья.       Брат всё не появлялся. Я начала злиться, что позволила так легко обвести себя вокруг пальца. Навешал лапши на ухи и усвистал к своим ребятам. Ни воды, ни обещанного «секрета» я так и не получила. «Чёрт с ним, — подумала я. — Попадётся на глаза, таких оплеух навешаю, что мало не покажется». С этими мыслями, я потащилась за дурацкими вёдрами, одно из которых чёртов Барвлин приспособил под ночной горшок. Ну конечно же! Всё как обычно: стоит ведёрко за дверью их комнаты и воняет себе! Лень ему свою задницу на улицу вытащить! Ссыт в вёдра, сыкун злосчастный! Вот вылить бы ему всё это на башку его чёрную, походил бы денёк другой в своём родном, может тогда и перестал.       Мысли мыслями, желания желаниями, а воняло сильно. Выплеснув всё в окно, я, держа двумя пальцами за ручку, вынесла ведро на улицу и швырнула на пожухлую траву. Пусть хоть малость проветрится. На реке сполосну.       Киар появился, когда я уже собиралась выходить. «Ох и отгребёт он сейчас», — думала я. Но нет: брат что-то нёс в руке. Что-то тёмное. И на какой-то красной нитке. Мыша повесил что ль?       — Рина, — Киар протянул мне свою находку. Голос у него упал, а сам он казался напуганным.       Чёрт, лучше бы это была дохлая крыса с выпущенными кишками! Так бы я могла её бросить обратно в брата и дело с концом! Но нет. У меня самой мурашки побежали по спине.       Это была чёрненькая кроличья лапка, ловко обрубленная по пяточную косточку, небрежно зашитая красной нитью.       Такие подарки оставлял больной на голову брат отчима, по совместительству дядя Киара, который заставлял всех ласково звать его дядюшка Флоин. Нельзя было назвать его «здоровым», потому что его поведение точно не является «нормальным». И оставлял он их неспроста: такими подарочками он напоминал, что пора отдавать деньги. Флоин сколотил себе состояние набегами, грабежами, убийствами. И раздавал деньги под сумасшедший процент направо и налево. Мол, смотрите какой я щедрый и великодушный. Помогаю людям в тяжёлые времена! А то, что деньги эти кровью омыты, никого не интересовало! Если же должник немного затягивал с выплатой, то ему оставляли серенькую лапку. И чем дольше тянешь, тем темнее лапка и ярче нить. А когда Флоин вконец взбесится, так всё: пиши пропало: деревяшки от дома не оставит, и пальца от должника.       Все эти лапки побывали и у нас. Три года назад, Барвлин, решившийся выбраться из застенок, взял в долг у своего младшего брата кругленькую сумму, и с половиной от этой суммы решил пойти на подкуп высокопоставленных чинов. Оскорблённые «в лучших чувствах» чины его выгнали, дали плетей и сказали, чтоб возвращался с большей суммой. Униженный отчим прокутил оставшуюся половину от тех денег, а потом и вовсе забросил миссию «Из грязи в князи». Деньги же он не возвращал, аргументируя всё тем, что он старший брат, и что Флоин простит ему долг. Ха, как бы ни так! Было всё: от простых запугиваний до избиений и поджогов. Били обычно мать, иногда меня, крайне редко получал и сам Барвлин. Таким образом дядюшка думал якобы надавить на жалость, но не думаю, что у Барвлина там что-то щелкало, особенно по отношению ко мне. Да и самому Дядюшке нравилось лицезреть все эти страдания. Психопат чёртов.       Помню, как однажды Флоин ворвался к нам во время ужина.       Мать, услышав ржание лошадиной кавалькады, успела только Киара спрятать. Флоин сразу сходу отвесил матери такую затрещину, что она упала на пол. «Рианнон, беги!» — крикнула она. Я сорвалась с места, но меня схватили. Флоин, в своем гневном порыве, что-то выкрикивал, параллельно выписывая маме сильные затрещины и пощёчины: «Где этот сучий потрох?! Где он?! Отвечай, шлюха!!». Я плакала, кричала и молила его, чтобы он её отпустил, да только цена моим слезам ничтожна. Все было тщетно.       «Заткни ей хлебало!» — не оборачиваясь, крикнул Дядюшка.       «О, эт можно!» — гаркнул схвативший меня мужлан.       Он увалил меня на колени. Перед моими глазами замаячили его кожаные штаны и волосатая рука, пытающаяся припустить их. Внутри меня всё сжалось. Хотелось броситься к маме, обхватить её, прижаться к ней, чтоб она укрыла меня от этого кошмара. У меня даже слёзы перестали течь. Я лишь следила за этой неумелой рукой. Видимо он так сильно увлёкся своими штанами, предвкушая предстоящее соитие, что забыл обо мне. Я со всех сил рванулась от него. Уже думала и представляла, как накинусь на Флоина сзади, как вопьюсь в его поганую морду ногтями. Но увы. Этот похотливый гад ухватил меня за ногу, и, упав, я больно ударилась подбородком. Он потащил меня к себе, противно улыбаясь. «Лишь бы под себя не подмял!». Я брыкалась так, что любой бы конь позавидовал.       Вдруг раздался лёгкий щелчок.       Он заулыбался ещё более противно.       «Штаны».       Он потянулся к подолу моего платья. И как-то так получилось, что я заехала ему с пятки в челюсть, и как было видно, его это не особо порадовало. Так или иначе, эта небольшая заминка дала бы мне возможность сделать ноги. Но, чёрт. Этот стервец не хотел меня так просто отпускать. От него прям-таки дышало тем животным желанием. Он рванул меня за подол, ткань затрещала под его пальцами и по швам. Перевернув меня на спину, он дал мне с кулака так, что из глаз моих искры посыпались. Еще бы чуть-чуть посильнее дал, я бы, наверное, смогла ощутить, как треснула бы моя скула. Перед глазами плясали яркие точки-огонечки, вся кухня плыла, была коричнево-серым месивом, в ушах стоял звон.       Мельком я заметила, что все это видит мама. Что Флоин насильно заставлял её смотреть.       А во рту слабый металлический привкус. На груди он порвал ворот. Кое-как я различала его похотливую улыбку. Своей рукой он грубо развёл мне ноги. Я в оцепенении, никак не могла прийти в себя. Все происходило на грани моего обморока.       «НЕТ!!!» — донёсся женский голос откуда-то издалека.       Я больше никого не чувствовала рядом с собой. Слышала какой-то грохот, мужскую ругань. Немного пришла в себя.       Передо мной возникло лицо Дядюшки. И тут на меня накатила такая волна злобы, гнева и ненависти к этому человеку, что я с криком вонзилась пальцами в его щёки, сдирая с них кожу. Он ударил меня по ушам. Ничего не слышно. Меня грубо и больно швырнули на пол. Удар по разбитой скуле. Острая боль, и, похоже, её перелом.       «Маленькая сучка».       Удар в живот. Темнота...       Очнулась я с жуткой болью во всём теле. Рядом со мной сидел брат, роняя слёзы с тихим завыванием. В глазах страшная муть. Голова напоминала трухлявую кочерыжку капусты – такая же измятая, избитая. Я еле как встала, опираясь на локти. Увидела, что пальцы мои все в крови. Брат взвалился на меня, обнял так сильно, насколько были способны его слабые ручки.       «Я думал, что ты умерла!» — всхлипывая, пропищал он.       Есть ли ужаснее слова, нежели этих, которые срываются с детских уст?       «Мама. Где она?» — спросила я.       Брат ещё сильнее начал плакать. У меня сердце упало. Я думала уже о самом худшем.       Нашли мы её в моей комнате. Вся избитая, в синяках и кровоподтёках. Вся нагая. Лежала и опустошённо глядела в низкий потолок. У окна стоял Барвлин. У него даже не хватило ума укрыть её. Киар бросился к матери, орошая её слезами. Та крепко прижала его к себе, целуя в щёки, лоб, глаза, нос, что-то приговаривая горячим сбивчивым шёпотом. А я на мгновение оказалась просто пустым местом. Барвлин заметил моё присутствие. Сморщился презренно. Конечно, кому понравится вид четырнадцатилетней девочки в изорванном, грязном платье, с вываливающейся грудью, с растрёпанными волосами, с почти заплывшим глазом, с разбитой кроваво-синей щекой, со следами крови на всем лице?       А Барвлин целёхонький, чистенький, без единой царапинки. Стоял и смотрел на всех нас с презрением, будто мы сами виноваты в том, на что он нас подписал.       «Чтоб ты сдох, сучий потрох!» — поправив остатки ворота, сказала я ему, глядя в его чёрные паршивые глаза.       После того случая, Флоин вдруг осознал, что я уже не замухрышка-подросток. Дядюшка поставил ультиматум: либо возвращается в полуторном размере, со всевозможными процентами, долг, не позже назначенного срока, либо меня отдают в его полные владения. Фактически, я могла бы стать его рабыней, если бы мама не отказала. Наотрез отказала. И тогда мне пришлось перенять долг на себя. Я платила за свою свободу и ветхую честь.       И Флоин знал, что такую сумму я одна вряд ли бы собрала к назначенному сроку.       Флоин всё так же подкидывал лапки, как простое напоминание о себе. Порой, он даже гостил у нас, вёл себя прилично, его жилка «гнева» не давала о себе знать. В такие дни он привязывал белые лапки, и то, если меня дома не было или я не попадалась ему на глаза. Чёрные же свидетельствовали о том, что лучше схоронить семью в огромном подвале тёти Граси со всеми ценностями и прочим. Правда, после этого от нашего дома мало что оставалось. Да и на постели моей частенько ночевала тушка кролика. У Флоина, по-моему, странные наклонности к зайцевым.       — Когда ты её нашел? — спросила я, нервно теребя лапку.       — Да только что, — брат испуганно смотрел на меня. — Ринка, это опять Он? Да?       — Да. Ты знаешь, что делать. Бери шкатулку и мчись к матери, объяснишь ей всё на месте. Я дом заколочу. На крайний случай пойдёте к Барку. Туда притащиться, у Флоина жопа сожмётся.       — А как же папа?       — Найдет себе место переночевать, — сказала я, ставя ведра под лестницу.       — А ты как? — Киар следовал за мной хвостиком.       — В «Бокал» пойду. Там пережду. Помоги мне, — мы с братом вытащили деревянные ставни, которые также стояли под лестницей, прислонёнными к стене в ожидании своей «нелёгкой» участи.       — Так он же туда перво-наперво заявится! Пойдём со мной!       Брата я уже не слушала. Старалась быстрее забить всё и сбежать из этого места. Одна только мысль о нём бросала в мелкую противную дрожь. Я здорово начала нервничать, кривые старые гвозди выпадали из пальцев и закатывались во всевозможные щели. И вся моя нервозность перешла на брата: он без умолку что-то там болтал, суетился – за стуками молотка мало что можно было различить.       С окнами второго этажа покончено.       На кухне я снесла чугунок. Доски на полу треснули под его весом и немного надломились. Брат бросился собирать куски посудины. «Быстрее, быстрее!» — лишь одно было в голове. Гвозди гнулись, никак не хотели входить в старое, но крепкое дерево. Киар бегал со второго этажа на первый, бегал по моей комнате, да так, что пыль и щепь сыпалась на меня.       Кухня – закончено.       — Киар! Давай живее!       Брат слетел с лестницы в своей замусоленной рубахе и старенькой жилетке, оттопыренной в области живота.       — Это, что, шкатулка? — в ответ мне брат быстро кивнул. — Дай сюда!       Шкатулка теперь была в старенькой котомочке. Натянув ему шапчонку на голову и закинув котомку за спину, я подтолкнула его:       — Все, пошёл!       — Стой, ты что, себя дома запрёшь?       — Нет, через подпол вылезу. Киар, беги уже!       Он побежал во всю свою мальчишескую прыть. Только пыль клубами взвивалась из-под пяток.       В след я ему крикнула, чтоб котомку держал крепче и берёг. Брат махнул рукой.       Заперев входную дверь на всевозможные замки и затворки, которые и появились только благодаря Флоину, поставив ставню и кое-как прибив её, я пробежалась по комнатам, а то мало ли, вдруг что-нибудь забыли. Нет, всё взято и забито. Заперла все двери. Схватив свою сумку, я сбежала с лестницы. Подпол, находившийся как раз под ней, выдохнул на меня запахом сырой земли, плесени и гнилой картошки. Спустившись, меня радушно обняли темнота и лёгкий холодок. Подобрав подол, я двигалась к свету, пробивающемуся меж дверцами, ведущих на улицу. Оп, похоже задела плетёнку с картофелем. Из-под ног катились и выпинывались клубни. Плевать, сейчас лишь бы выйти.       Через щель бил свет, была видна разросшаяся трава, почти закрывающая дверцы, и старый повалившийся забор. И единственное, что отделяло меня от свободы – хлипкая щеколда.       Щелчок. Но дверь всё равно не поддалась. Толчок за толчком, но она не поддавалась.       Приглядевшись, я поняла, что заперта.       Виднелась толстая стальная дужка замка.       «Замок. Какого чёрта?! Кто додумался запереть погреб на замок?!»       Становилось не по себе. Я оказалась заперта самой собой, в своём же доме. Больше никаких выходов нет. Эмоции брали верх над здравым смыслом. Голова лихорадочно соображала: как, как, как выбраться отсюда? Через какую лазейку?       Клубни опять выпрыгивали из-под ног. Заперев погреб, я так и осталась сидеть на холодном дощатом полу. Ждать своей участи или все-таки бежать? А через что бежать?! Дом я ни за что на свете открытым не оставлю!       От мыслей меня оторвало лошадиное ржание, раздавшееся со двора. И не одной лошади. Кто-то спрыгнул с коня и нарочито громкими, шаркающими шагами двинулся в направлении нашего дома. Нервно сглотнув, я тихо встала и крадучись, на носках, двигалась к наспех и криво заколоченному окну. На середине пути раздался стук по стеклу. Мурашки противно пробежали по спине и ногам. И почти у самого окна, предательски громко скрипнула половица.       — Есть. Кто-то есть в доме, — прогремел мужчина, постукивая по оконному стеклу.       — Я даже догадываюсь, кто там.       О, этот голос я, наверное, буду помнить до конца своих дней и более.       Дядюшка Флоин.       — Рианнон, — с фальшивой нежностью проворковал этот злой человек, — открывай, солнышко! Дядюшка приехал!       Дверь сильно дернули. Тихий смех дяди.       «Бежать. Однозначно, бежать!»       — Рианнон! — раздавалось где-то за спиной, так как я бежала на второй этаж. Зачем только, я не знаю. Мне бы хоть куда, лишь бы не слышать этот голос. Внизу громыхали дверью.       Ничего лучше, как забежать в родительскую комнату и запереться там, я не придумала. Словно маленькая напуганная девочка, решившая найти утешения и спасения у родителей, увидя страшные очертания стоящего за окном дерева.       Стоп.       Дерево?       Да! Вот оно моё спасение! Крепкий старый бук рос позади нашего дома. Его ветви тянулись во все стороны. Крепкие, толстые ветви... Барвлин сколько грозился спилить его. Ага, хер тебе без масла, а не моё дерево.       «Ставня. Убрать ставню. Надо убрать ставню!» — крутилось в голове. Дощатый щит вонзал свои занозы мне в пальцы. Хоть и наскоро прибита, но ставня держалась хорошо. Её лишь бы расшатать. Щит уже наполовину отошёл от оконной рамы и стены. Боль связывала руки, пальцы не хотели слушаться. Ещё немного и ставня рухнула на пол, подняв собою пыль. Распахнув окно, я быстро перемахнула через подоконник. Словно горе-любовник, которого застукали с чужой женой – стояла на хлипком откосе окна, который жалобно трещал подо мной, боясь сделать любое движение. Двор пуст, что очень странно, лишь ветер беззаботно колыхал траву. А вдруг обман? Вдруг он только и ждёт момента, когда я окажусь вне дома, готовясь сцапать в свои мерзкие лапы?       Надеюсь, удача хоть немного обернётся ко мне своим ликом.       Хоть на мгновенье…       Я проверила толстую ветвь родного бука. Качается, бранно трещит, но крепкая – держит. Сердце колотило как ненормальное. Сделала первый шаг. Качается, но держит. Делаю второй, держась за шершавую стену дома. Ветви разрослись так, что в некоторых местах проткнули стены. Третий шаг. Стена всё дальше от меня.       Четвёртый, пятый, шестой.       Ещё немного. Совсем малость.       Я обхватила руками тёмный ствол, покрытый голубовато-серым грибком. Вот и вспомнила детство, как лазила по этому дереву. Кто бы мог подумать, что спустя столько лет я вновь окажусь на нём, только не из-за действий игры, а в попытках сбежать от неродного дяди?       Хоть и прошли лета, а тело помнило, куда нужно поставить ногу, где и какой рукой нужно зацепиться, на какую веточку встать. Всё бы ничего, если б не это дурацкое платье. И тело, выросшее в полтора раза.       Наконец, я спустилась. Наконец, у меня под ногами твёрдая земля. Я ринулась бежать к забору, который повалился из-за разросшихся кустов дикой ежевики и орешника. Колья навалены друг на друга, меж них пробивалась сухая трава. Поганый Барвлин всё никак его сделать не может. Дальше за кустами простирался тёмный, лысеющий лес, с частыми острыми верхушками вековых елей. Стараясь как можно тише перешагивать чрез сухие деревяшки, я продвигалась всё ближе к кустам, то и дело оборачиваясь. Грохот рухнувшей ставни, и видимо, двери, раздавшийся с другой части дома, заставил двигаться быстрее.       «Они уже в доме».       Благо, я уже в кустах. Согнувшись в три погибели, я ползла вдоль забора. Ежевика то и дело цепляла платье и волосы, царапала руки и лицо. Орешник своими корнями-плетями, выбивающимися из-под земли, замедлял движение и хватал за ноги. Остановившись, я высунулась одной лишь головой из кустов, дабы посмотреть, что происходит, и тут же спряталась. Из окна родительской комнаты высунулось лицо Флоина. Нисколечко не изменился. Разве что бороду чуть ниже опустил да щёки наел. Чёрные, как и у Барвлина, волосы, как и всегда, стянуты в небрежный хвост на затылке, старые шрамы не видны за густой растительностью. Брови, как обычно, насуплены, и затянувшийся шрам меж ними делал морщины ещё чётче и глубже. Скулы уже не так ярко вырисовывались. Губы стали пухлее.       А сизые глаза его никогда не менялись. Всё такие ясные. И до жути внимательные. Взором своим штудировал каждую пядь двора. То и дело он задерживал свой взгляд на кустах, где я затаилась. Взглянув последний раз на кусты, он обратил внимание на ветвь. Усмехнулся. А после выхватил топор из пояса и рубанул по ней пару раз с такой силой, что лезвие его входило чуть ли не наполовину от своей длины. Ветвь рухнула с громким треском. Флоин всё так же улыбался. Немного погодя он ушёл.       Меня всю передёрнуло. Наверняка, он сейчас выйдет во двор. Я не стала ждать и как можно быстрее пошла прочь. Ветки шумно трещали под ногами, но уже было всё равно.       Дом позади, а чувство тревоги не оставляло. То и дело я оборачивалась и непонятно куда вглядывалась. Пройдя ещё пару домов вприсядку, я решила встать. Ноги пронзила тупая боль. Оперевшись об колышек чужого забора, я встряхнула затёкшие ноги. Волосы выбились из косы и торчали в разные стороны. Приминая непослушные волосы и стряхивая всякий сор с одежды, я и не заметила, что на меня уставился некий мальчонка. Худенький, наверняка младше Киара, светленький, весь в веснушках, с огромными от удивления карими глазами. И держал за кожаный ремешок с колокольчиком телёнка, который тоже уставился на меня. Я смотрю на них, они – на меня. Мальчик уже было открыл рот и набрал полную грудь воздуха, чтобы позвать кого-то из взрослых, как я приложила палец к своим губам в знак молчания и ушла. Коричневый телёнок проводил меня взглядом, а мальчик так и остался с открытым ртом, не понимая происходящего.       — Она в кустах! — раздался чей-то низкий возглас.       Сорвавшись с места, я выбежала на главную дорогу. За спиной постепенно нарастал гулкий перестук лошадиных копыт и громкий похабный свист. Было бы лучше, если бы я не выбежала, а продолжила нестись через сухую растительность, но так бы меня быстрее настигли. А тут я, как заяц зимой, петляю меж домов, только и слушая этот перестук и мужские крики. Люди оглядывались на меня, перешептывались. А я петляла от дома к дому в сторону городских стен, не переставая оглядываться.

×××

      — ***!! — Выругнулась Кази, увидев меня. — Рианнон, где тебя черти таскали?       Я, запыхаясь и держась за ноющий бок, зашла в таверну с заднего двора, чтобы не попасться на глаза Курице, а то та б подняла визг, а оттуда – в облуплю. Здесь Кази намывала посуду, две другие девушки-официантки сидели у старого огромного бочонка, стоявшего в углу, и о чем-то азартно перешёптывались, поглядывая на меня.       — Эй, — свистнула Кази этим девушкам, — а ну, марш работать! Жопы просиживать будете на коленках у мужиков!       Обе недовольно фыркнули, но ушли.       Кази усадила меня на стульчик перед закоптившимся зеркальцем, стоявшим на узком вытянутом окне, и начала отряхивать меня. Я же, пытаясь отдышаться, смотрела в неточное отражение самой себя, вытаскивала из волос всякие листочки, веточки и колючки.       — Ну как бык прям дышишь! Бежала что ль от кого? Ришка, что случилось? Где ты так изгавенилась? Вон, платье всё изорвала! Тайные воздыхатели подкараулили? Что ж матери скажешь?       — В ежевике и орешнике изгавенилась, — ответила я, крутя головой в поисках мусора и не упоминая каналы, в которые меня, к моему же счастью, загнала ганза Флоина. Пройдя по ним, я вышла из них по щиколотки в дерьме, но без опасений преследования.       — А на кой хрен полезла-то туда? В застенках стало всё так плохо, что по кустам теперь шныряете?       — А там никогда хорошо не было.       Кази немного смутилась. Она-то, в отличие от меня, жила в стенах. И многие её презирали за общение со мной. «А пусть *** лижут! Не*** смотреть, с кем я, да и что делаю! Не их это **** дело!» — всегда отвечала мне Кази, когда у нас с ней заходил об этом разговор. Но было приятно, что она правда переживала за меня.       — Распускай косу. Чесать буду.       Я послушно распустила волосы. Кази заходила гребнем туда-сюда, перекидывая волосы с одной стороны на другую. С непривычки заболела голова. Носить волосы распущенными – истинная роскошь. Это могли себе позволить лишь благородные и независимые особы.       — Эх, Рина, мне б твои волосы. Струятся, точно лента шелковая. Да и длиннющие, аж до сраки. Не боишься насекомых подцепить с такой гривой? — Я отрицательно покачала головой. — Да сиди ты ровно!       Насекомые ко мне и в помине не лезли. Почему вот только – загадка.       Под мой взор попал мясницкий стол, в который были всажены ножи. Ножи Барка.       — Кази, а разве Барк сегодня работает?       — Ась? А, ну да. Вышел сегодня, видать, скучно ему было.       «...На крайний случай пойдёте к Барку. Туда притащиться, у Флоина жопа сожмется», — вспомнилось мне. Значит, останутся у тёти Граси. Надеюсь, всё будет хорошо, и они переждут хотя бы сегодняшний день. Всё-таки, Флоина я кое-как сбила со своего следа, но не трудно догадаться, где я сейчас.       Вошёл Барк с вымытой освежёванной ногой барана. Кинул на свой стол и вытер руки красной от крови тряпкой, заткнутой под завязи фартука.       Я позвала его. Барк приветливо улыбнулся, даже подошёл и по-доброму обнял. Но улыбка быстро сошла с его лица. Присев на услужливо подвинутый ножкой Кази табурет, Барк провел пальцами по ссадинам и царапинам, оставленных на подарок кустами, и вопросительно взглянул.       — По кустам лазила, дурная голова. А зачем – не говорит. — Вместо меня ответила Кази, которая уже плела новую косу.       Барк опять лишь взглядом спросил, мол, зачем тебе это понадобилось средь бела дня по старым кустам лазить?       — Флоин, — одними лишь губами произнесла я. Я не хотела, чтоб Кази узнала о нём. Иначе в ней могут проснутся такие материнские чувства, что некоторые мамашки могли бы нервно покуривать в сторонке.       Барк разглядывал изорванную «колючку», и вид у него был такой, что мне стало его жалко. Видимо, он не на шутку беспокоился обо мне. Барк показал руками что-то длинное, продолговатой формы, со странными висюльками на одном из концов.       — А, — воскликнула я. Догадалась, что он имел в виду. — Ты про лапку? — уже шёпотом спросила я. — Чёрная на красной нити.       Барк тяжело вздохнул и поджал губы.       — «Может, ко мне пойдёшь?» — спросил Барк.       — Нет. Я лучше здесь побуду. Народу здесь больше, на рожон не полезет хоть.       За годы общения я научилась понимать Барка и без слов. Так же он знал всю ту историю, в которую нас втянул Барвлин. Лучше было, если б мама когда-то давно за Барка вышла. И плевать, что он старше её на 15 лет.       — Вы о чём там шушукаетесь? Рина, а если Кая тебя увидит? Расквохчется же, — спросила Кази, параллельно принимая поднос с посудой.       — Да плевать. Не она хозяйка таверны. Она работает на той же должности, что и мы, так что не перед ней мне отчитываться.       — Но так или иначе, — подруга не унималась. — Сама знаешь, что Далак слушает её.       Барк потрепал меня по плечу и принялся за барана. Я же начала помогать Кази. Не сидеть же мне тюфяком. Кази что-то рассказывала, я вытирала посуду тряпкой, но её не слушала. Мысли были сейчас далеко.       На окраине.       — Ринка!       Я вздрогнула.       — Да стой, не топчись! — ругалась Кази.       Оказалось, что я наставила слишком много тарелок. Гора стала такой высокой, что любое прикосновение к ней, могло вызвать её крушение. И, похоже я её задела. Под ногами валялись тарелочки. Благо, Кази успела предотвратить полное крушение.       — Ты ****! Уснула что ль?!       — Извини, — еле как пробубнила я.       — Вот не дайте Боги, если сейчас на шум припрётся Курица. Вот увидит тебя, так нам с Барком потом по шее прилетит! За «посторонних». Ладно, уберу сейчас всё, может и не заметит. Иди, лучше Барку помоги. Заодно за него и спрячешься.       Барк ловко срезал мышечную ткань с кости, отделял сухожилия и жировую ткань. В итоге от бедра остались лишь грязно-белые мослы и сочная тёмно-красная мякоть. И, конечно же, я не принимала никакого участия в обвалке мяса. Лишь стояла ему по правую руку да глядела, как мелькал его остро заточенный нож.       — «Отнеси на кухню», — жестами сказал Барк, параллельно выкладывая мясную вырезку на блюдо.       А на кухне кипела работа. Тётки-кухарки что-то жарили, варили, солили. Время было за полдень, а они готовили уже на вечер. И было так шумно, что становилось интересно, как они слышат друг друга в такой суматохе.       Я поставила блюдо на стол к одной из «лучших подруг» Каи, к такой же толстой, но только скукоженной женщине с грязным чепцом на путаных лохмах. Та презрительно глянула на меня.       — Не поняла? А что ты тут делаешь?       «Ну почему мне так сегодня везёт?» — с горечью подумала я.       Курица.       Она стояла, как обычно, уперев пухлые руки в бока. Рот её блестел, на подбородках красовались крошки, а на носу-картошке было сливочное масло. Весь передник заляпан. От её вида хотелось брезгливо сморщиться. Здесь уже не Курица, а Свинья какая-то.       — Работаю, — глядя на её нос, ответила я.       — Сегодня не твоя смена. Иди домой.       «Ну уж нет».       — Ну? Чо встала? Иди!       — Нет, я сегодня поработаю.       — Ага, ишь чо захотела! Четвёртую смену ей! Не хватало, чтоб ты ещё порядок сбила мне! Нет уж, чеши домой!       — Я здесь останусь. Мешать не буду. И... И денег мне за эту смену не надо.       Кая, услышав про бесплатный труд, сразу изменилась в голосе. Да и в лице. Как-то повеселела даже.       — Ну чо ж. Твоё желание. Можешь тогда... одеяла выхлопать. Как закончишь, за стойкой стоять будешь. Ясно?       Я кивнула. И ничего не скажешь. Вот счастливая Кая, вновь будет сидеть и ничего не делать.       Без особой радости я поплелась на второй этаж. На втором этаже, вдоль короткого и узенького коридора расположились три абсолютно одинаковые комнаты. Только в одной из них стояло две кровати. А так, обшарпанный столик с табуреткой и непонятный приземистый комод стояли везде. Зачем только эти комоды – неизвестно. Мало кто оставался здесь более, чем на два дня.       Скомкав одеяла в огромный ком, я пошла на задний двор. Здесь частенько играли дети официанток и кухарок. Сейчас здесь никого нет, да и меня никто не увидит: спрятана ото всех городскими стенами и красными шерстяными одеялами. Накинув их на перекладинку, толстая палка, взятая ранее, загуляла по ткани. Пыль и шерсть клубились над одеялами, вновь оседая на них. Я же вся расчихалась – пыль неприятно щекотала нос. Эх, был бы здесь Барк, он бы эти одеяла вытряхнул, как половики. И ветра ещё как назло нет. Меж ударами я прислушивалась к звукам улицы: как бы ни услышать громкий, нарушающий общую суматоху, стук лошадиных копыт. Но нет. Все как обычно: городской визг, галдёж и гомон.       Пыль в воздухе висела уже бледной завесой. Уже чувствовала, что я надышалась и наглоталась этой дряни.       Апчхи!       — Будь здорова, — вдруг раздалось за моей спиной.       Испугавшись, я быстро обернулась, ведь в голове какие только мысли не мелькали. И облегчённо выдохнула. Это была та самая скукоженная стряпка, чей вечер я «скрасила» блюдом свежей баранины. Кухарка вынесла жестяную мятую тарелочку с какой-то бурдой для кошек, которые собирались на заднем дворе таверны по старой «доброй» привычке. Все норовили влезть в эту жестянку, а стряпка не давала потому, что ещё не все выложила. Кошки тёрлись об её руки и ноги, бодались, а та тихонько их отталкивала.       — Спасибо.       Женщина подняла голову, выпрямилась во весь свой небольшой рост. Кошки уже прыгали на задних лапах и голодно мяукали.       — А, это ты, — презрительно фыркнула она и сморщилась так, что её лицо стало похоже на старое лежалое яблоко.       Стряпка вывалила остатки, зыркнула на меня и ушла, громко хлопнув дверью.       И вот чем, чем я так всем не угодила?       Кошки кинулись на тарелку. Лезли по самые лапы и усы, пытались урвать лакомые кусочки в этом пустом бульоне. Хотя, на вид это трудно назвать лакомством.       И лишь одна из них не ела. Сидела поодаль ото всех и смотрела на меня. Глаза цвета светлого мёда горели на фоне её чёрной шерсти. Чёрный носик блестел. Не похоже, что эта кошка бездомная.       Вздохнув, я продолжила выбивать надоевшие одеяла. И ногой ощутила, как кто-то трётся об меня своим мягким тёплым бочком и ласково мурлычет. Я присела рядом с ней, почёсывая за острым ушком.       — Вот такие мы с тобой: одинокие, брошенные, никому не нужные. Таких, как мы, сторонятся в этом привилегированном, гнилом обществе. Такие, как мы обоюдно чувствуем друг друга. Нуждаемся в чужом плече.       Кошка ластилась под мои руки, мурлыкала, поигрывая хвостом. И смотрела так, будто понимала, о чём я речь вела.       Я встала, взяла в охапку одеяла, кошка глядела на меня, склонив аккуратную головку на бок. Как только я подошла к двери, кошка уже сидела рядом со мной. Я открыла дверь, и она тут как тут попыталась юркнуть внутрь.       — Эй-ей-ей. Тебе сюда нельзя, — я тихонечко отпихнула её и закрыла за собой дверь. Кошка начала скрестись и жалобно мяукать. Ну прям как ножом по сердцу.       Я пошла в спальни. Пока стелила постель в последней комнате на двоих, услышала короткое «мяу». Кошка сидела в дверном проеме, глядя на меня. И как ты только сюда пробралась, маленькая плутовка? Кто-то говаривал, что кошки чувствуют своих хозяев и ходят за ними хвостом. Да кто вот мне кошку позволит? Барвлин её один раз шмяк об забор, и конец разговору. Сколько уже так животных таскали и я, и Киар. Никто «не приживался».       Не хотелось мне её прогонять. Да и она уходить не собиралась. Бродила, повсюду оставляя свои метки. Время от времени тёрлась об меня. А после прыгнула на кровать и свернулась клубочком, устроившись «в ногах». Ладно, пусть лежит. В комнату с двумя кроватями всё равно мало кто заходил.       В облупле для неё я взяла маленькую чарочку молока и кусочек хлебушка. Поднявшись вновь в ту комнату, я оставила чеплашку у самых дверей. Кошка сию же минуту спрыгнула и занялась едой. Ела жадно, быстро, то и дело фыркала и чихала от молока, попадавшего в нос. Но от еды не отходила. Все усы и бородка были усеяны молочными каплями. Даже на голове они как-то оказались.       Я добро ей улыбнулась и закрыла дверь, оставив кошку наедине с чаркой. Пока закрывала, услышала легкий прыжок – кошка вернулась на кровать и принялась умываться. Сытая и довольная.