настала пора возвращаться домой

Это всё ещё похоже на сон. Из которого Юнги вырывает оглушительный вопль. Он подскакивает на постели, панически оглядывается вокруг себя. На этот раз в комнате есть свет, и он естественный, есть завешенное тонким тюлем окно, из которого виднеется только листва. Подушка всё больше напоминает подушку, но она всё ещё жестче, чем домашняя, материала странного; простыни мягче, шкуры стрижены. Видимо, за обещание делиться знаниями, его повысили в звании и дали комнату, больше напоминающую жилище, чем подвал. А ещё Юнги совершенно голый. Когда вопль раздается второй раз, Юнги снова подскакивает, снова крутит головой, пытаясь понять, откуда он. Он словно везде, орут — со всех сторон, и вопль не человеческий. Юнги становится совсем слегка жутковато, представляя, где на этот раз он может быть. На каких отшибах. А тишина вокруг, исключая дикий крик и попеременный стук, заставляет его подтянуть одеяло из шкуры и простыни повыше. — Алекса? — Доброе утро, Юнги. Её голос звучит всё хуже. — Перезагрузка прошла успешно? — Пока ты спал, я провела внеплановую диагностику. — Умница, спасибо, — вздыхает Юнги и трёт переносицу. Ну хоть голова не болит больше. — Результаты? — Повреждено больше пятидесяти процентов технических компонентов. Точно сказать не могу, диспетчер процессов не отвечает. — С возможностью восстановления? — у Юнги уже и сил нет волноваться. Он смотрит в окно, свет из которого такой мягкий, будто не натуральный вовсе. Будто он в Раю. Только это не Рай, а Ад, в котором ему нужно учиться не жить, но выживать. Даже если без Алексы. — Большая часть не подлежит восстановлению. Дерьмо. — Органические компоненты практически не затронуты, но я обнаружила несколько ошибок в работе памяти и нервной системы. Возможны временная спутанность сознания, нарушение функции распознавания речи, головокружение и слабость. Не рекомендую садиться за руль личного транспортного средства и, когда появится сеть, запишу тебя на прием к врачу. Личное транспортное средство. Когда появится сеть. Юнги горько смеется. Хорошая шутка. — Ничего, переживу. Спасибо, Алекса. Сколько сейчас времени? — Функция распознавания времени недоступна. — Ну конечно… Юнги отшвыривает шкуру в сторону и садится на кровати. Всё придется делать самому и самому играть себе врача придется тоже, если кто-то снова треснет его по голове. Он не отмечает никакой спутанности сознания, когда осторожно и опасливо поднимается на ноги, ищет взглядом одежду и кеды, но не находит ни того, ни другого. — Блять! — вздрагивает Юнги, когда снова слышит вопль. Да что это за хрень?! — Алекса, этот крик?! — он спрашивает на повышенных тонах. — Он у меня в голове? — Юнги, я не понимаю твой запрос, мне недоступна функция прослушивать твои мысли. — Блять, Алекса. Ты слышишь крик? — Конечно, Юнги. Он облегченно стонет. Не галлюцинации, уже хорошо. — Распознаешь? — Нет. Этот язык мне не знаком. Да не язык это, а просто вопль. Ладно, с воплем можно разобраться, но не голым же. Ещё раз мерзнуть на улице Юнги точно не хочет. Одежда оказывается висящей на жутко доисторическом деревянном стуле, таких даже в музеях нет. И одежды такой в музеях нет. Цвета скучные и не яркие, ткань не синтетическая, не лёгкая, а плотная, и это даже лучше — будет теплее. Юнги натягивает рубаху с кожаной бечевкой на груди, не затягивает её, оставляя вырез, влезает в штаны, и вот пояс на них приходится затянуть потуже — Юнги бы не удивился, если бы эти шмотки оказались детскими, учитывая габариты местных мужчин. Малолетний принц казался по комплекции примерно похожим на Юнги, а Юнги-то лет уже — дохрена. Он меряет сапоги, а те ему большие, но, роясь по комнате, он находит свои кеды забитыми под кровать и радостно влезает в них и носки обратно. Потом разберется со стиркой, сейчас надо разобраться, где все и кто орет… Что за?... Юнги, поднявшись, натыкается на собственное отражение в зеркале. И, удивленно приоткрыв рот, берет прядь своих волос в руки, крутит её и щупает. — Алекса? Что с моими волосами? — Под воздействием кислорода и других компонентов в воздухе красящее вещество, вероятно, изменило свой состав. Ты нарушил условия его использования. Тебе не нравится цвет? — Да нет, он почти не изменился, просто и не должен был. — Привыкнешь. Не ной. — Пошла нахуй. Салатовый — сочно-зелёный — обратился в слегка бирюзовый, смягчился, отдает мятным. Юнги смотрит на своё бледное лицо с едва заметным синяком на скуле, и, скорчив самому себе гримасу, заключает, что в целом выглядит неплохо для человека, скакнувшего во времени. Он никогда не был писаным красавчиком, девочки свистели ему в спину наверняка за фигуру, а не лицо, и разбираться с краской для волос, когда у него на кону жизнь стоит, сомнительная затея. Он выходит из комнаты и недолго ищет выход из достаточно большого по размеру дома. Ну конечно, у них же здесь нет проблем с землей. Бери, что хочешь. Юнги идет на звук странного стука, будто кто-то бьет по дереву, и выходит во двор, в котором видит то, что не отказался бы посмотреть в VR, лежа на кровати и со спущенными штанами. Чимин без майки, слегка вспотевший и растрёпанный, с крепкими мышцами на животе и на руках, каких нет даже у Намджуна — а он за спортивный образ жизни! — зачем-то бьет куски дерева топором. Юнги не обращает внимания на тупые действия Чимина, он уже понял, что у Чимина не все дома или он классический представитель этого времени, которому бы только бить, орать и угрожать всем вокруг. Поэтому он выбирает осмотреть его тело, с головы до низа живота, до самого пояса, под которым, несмотря на образ обезьяны доисторического периода, нет гущи чёрных волос. Всё выглядит слишком эстетично, чтобы быть правдой. Но Юнги хорошо знает ощущения в VR и порно-снах, и это просто реальность с простым горячим человеком, который едва не убил его своим кулаком в лицо. — Проснулся, типа, — Чимин удостаивает Юнги одним единственным взглядом и снова замахивается топором над несчастной деревяшкой. Юнги не уточняет, зачем нужен этот ритуал. Наверное, это какой-то древний этап добычи ресурсов. Тут огонь всё ещё деревом разводят?... Или?... А, блять, не важно. — Типа проснулся, — Юнги закатывает глаза. — Сколько я спал? — Два дня, или типа того, — Чимин держит взгляд опущенным, даже когда опирается на топор и выдыхает, он смотрит куда угодно, но не на Юнги. — Не то чтобы мне было интересно или я следил. Просто слышал, что ты спал два дня, типа. — Да ладно, я, типа, сразу понял, что моё присутствие тебе не очень нравится, типа, — Юнги пародирует и едва не алеет от стыда перед чиминовой тупостью. Он даже звучит тупо. Правда за его голосом Юнги упускает милую деталь, подмечает не мгновенно. Значит, Чимин за ним следил. И то, что Юнги чистый, словно вылез из гелевой ванны, видимо тоже на Чимине. Потому что никого вокруг он тут не замечает. — Слушай, ты, акрадец… — Да ладно, ладно, успокойся, — Юнги срочно выставляет обе ладони перед собой. — Спасибо, что нашёл мне одежду и всё такое. И в общем-то о твоих угрозах я и хотел поговорить. До того, пока ты не решишь ударить меня топором. — Ну? — Чимин впервые поднимает на него взгляд, но опускает сразу же снова, подхватывает висящую на крючке майку и перекидывает через плечи, через шею. Юнги трет шею свою. Как бы так объяснить понятнее? — Если ты ещё раз ударишь меня в голову, это будет последний раз, когда ты сможешь это сделать, — Юнги говорит мягко, будто разговаривает с самым трепетным мальчиком своего времени. — Угрожаешь? — Нет. Серьезно. Ещё один раз — и я потеряю рассудок. Мой мозг устроен не так, как твой… — Ты снова называешь меня тупым?! — он воспламеняется, как фитиль, мгновенно. — Да нет же! — агрессивно перекрикивает его Юнги, а его, в свою очередь, тут же перекрикивает это орущее существо, и Юнги весь сжимается. — Блять! Что это за хрень?! Почему она орет?! Чимин вылупляется на него, смотрит недолго и очень пристально, а затем заливается хохотом. Тем самым, каким залился, услышав слово «придурок». Он снова падает на одно колено, держится за живот, и у него из глаз льются слезы. — Вот ты дебил, — он продолжает смеяться. — Ты серьезно не понимаешь, что это? — Это монстр какой-то? Он разбудил меня утром. Какого хрена он не замолкает?! Я скоро с ума сойду от этого!... — Дебил, ну пиздец, дебил. Юнги это немного обижает. Он не дебил, он просто не знает ничего об этом времени. То, что точно так же Чимин не знает всех заумных слов, Юнги вообще не беспокоит. — Хватит ржать и скажи мне, что это, — ворчит Юнги, будто дед. Он дедом себя пожизненно и чувствует. — Пошли, давай, пойдем. Покажу. Они обходят дом, и Юнги может прикинуть, насколько он большой. Неужели у одного Чимина такой огромный дом и, скорее всего, на территории замка? Что-то подсказывает Юнги, что это наверняка дом Хосока, а Чимин тут на правах его… Кем бы он там ему ни приходился. Юнги от ветра заправляет слегка отросшие волосы за ухо, но те выныривают обратно — ещё слишком короткие, и он зачесывает чёлку назад. Он не видел ещё ничего в этом мире, но он уже кажется ему красивым. И если подумать, если починить Алексу, тут можно задержаться. Юнги не хочет заранее облегчать свои страдания и тем более уверять себя, что всё будет хорошо. Он просто смотрит на мышцы спины у Чимина, сверлит мясо между лопаток и вздыхает про себя, потому что о таком теле в его время можно только мечтать. — Вот твой монстр. — Ебать, что это… Чимин берет в руки какую-то жирную пёструю птицу с огромным хвостом и, видимо, раковой опухолью на голове. У Юнги кривятся губы. И эта жирная штука издает крик, оглушающий его даже в доме? Он бросает увесистое «мда» и качает головой, вздыхая. Мда. Он даже представить себе не может, что именно живет в этом мире. Да у них лет как шестьсот не знают о существовании половины животных; после глобальной экологической катастрофы все вымерли очень резко. — Это петух, поздоровайся со своим родственником, — гогочет Чимин, а Юнги не понимает шутки — от «петуха» в нём только цветные волосы, но решает не огорчать Чимина версией, что они скорее родственники друг другу. Какие-то очень далекие и не очень любящие друг друга, но родственники. — А ты… Юнги переводит взгляд с петуха на Чимина. Тот опускает его на землю, гигантская птица мгновенно убегает, а Чимин выпрямляется и не торопится продолжить свою мысль. — Ты точно не фея? — Нет, Чимин. Я не фея. — Просто я видел её один раз. Точнее, не её, но… — Что «но»? — Юнги приподнимает брови. У Чимина такой осторожный голос впервые. — Да не важно, — он отмахивается. — Это было давно и… — Слушай, хватит мять яйца. Ты меня не знаешь, но поверь, я видел и слышал такое, что тебе будет сложно даже вообразить. — Не думаю, что кто-то должен это знать. Главное, что ты не фея, короче. Не видел просто ни одного мужика, который не может держать удар. — Ну прости, — Юнги разводит руками, — я с топором по улицам никогда не бегал. — Да, ты тоже меня, ну, что ударил, — Чимин тычет пальцем в сторону головы Юнги. — Не нарывайся больше, сам виноват. Юнги набирает в грудь побольше воздуха, чтобы начать возникать, но передумывает, осаживает сам себя. Чимин кажется ему… Нормальным? Или это был приказ Хосока, вести себя нормально? — Кстати, а где Хосок? Он же должен был следить за мной. — Я делаю то, что делает он, — отвечает Чимин и машет за собой. Юнги послушно и быстро срывается с места. Оставаться среди орущих птиц ему не хочется. — Это его дом? — Да. Мы всё ещё на территории замка. Юнги оглядывается и замка никакого не видит. — Огромная территория. — Да, — у Чимина в голосе гордость, а после — тонкое, едва уловимое ехидство. — Совсем не так, как на ваших островах? — Это точно. Ни с чем не сравнимо. — А почему ты такой умный в таком молодом возрасте? Чтобы стать мастером, нужно учиться много лет. Юнги не торопится отвечать. Они заходят в другую часть дома, где пахнет очень вкусно, а убранство попроще. Юнги только сейчас понимает, как сильно хочет есть; ему бы сейчас развести злаковый порошок в кипятке, закинуть протеина с банановым вкусом, добавить щепотку витаминных добавок и запить раствором с солями, восстановить баланс после всего этого. Он думает о еде, как Чимин заводит его в комнату, где — божечки, блять — горит огонь в каменной хуйне. Камин — вспоминает Юнги, только камин этот настоящий, а не для интерьера квартир богатеев. В нём настоящий огонь, настоящий вертел и… Настоящее. Мясо. Ноги у Юнги замирают. Не двигаются. Тут стол полон… Настоящей. Твердой. Еды. Последний раз он видел такую, когда ему было года три. И то, это было что-то полусинтетическое — редкость. Уже несколько поколений человечество питается порошковой пищей, так легче восполнять нехватку веществ, поддерживать рацион; продуктов, выращенных классическим способом, не хватает, и от них отказались вовсе. Юнги моргает, убеждая себя, что это не самое шокирующее, что он увидит, но всё равно не может просто сесть за стол, схватить одну из этих штук и есть, потому что это… Так странно. Так неправильно. — Ты чего встал? — Чимин машет перед его лицом, и Юнги выныривает. — А? Да нет, ничего. — Так как так получилось, что ты много всего знаешь? Чимин гонит с кухни служанку, и та уходит, предварительно предложив поесть наверху, в столовой, но Чимин отмахивается. Видели бы женщины, как с ними обращается Чимин, загрызли бы. Юнги только провожает девушку взглядом, говорит ей неуверенное и тихое «спасибо, что ли», и так же неуверенно садится за стол напротив Чимина. — У меня семья такая. Все с мозгами, — его семья — это люди его века. Юнги даже не врет. — Ты всегда такой тормознутый? — Чимин резковато приставляет к Юнги тарелку с какой-то едой. — Ешь. — А ты всегда такой злобный? — у Юнги аж тонкие волоски на коже приподнимаются. — Не всегда. Только когда с тобой разговариваю. — И ты не ответил мне, где Хосок. — Он занят, тебе-то какое дело? — огрызается Чимин. — Сиди себе и ешь. И радуйся, что в тюрьму не бросили. И если ты думаешь, что твоя истерика проведет меня, то… Юнги вздыхает. Он просто упирается локтем в стол и роняет голову на ладонь. Как же его задолбало это. Чимин его просто утомляет. Юнги не способен ругаться так много, особенно после двухдневного сна, особенно с теперь уже хроническим стрессом и постоянным размышлением на тему, как бы жить, как бы выжить. А этот чуть что лезет в бутылку, лезет под кожу, тявкает, и Юнги хочется схватить его за копну чёрных волос и избить лбом о стол. Это изматывает, Юнги не любит агрессию, её не выносит ни один нормальный человек в его веке, это тяжело, и если ему придется жить в постоянном режиме ругани с Чимином, то «тяжело» это не ограничится. Все эти разговоры отнимают у него слишком много энергии. Чимин почему-то замолкает. — Послушай, Чимин. Я не знаю, что я тебе сделал, но давай так. Мне придется быть с вами, пока до вас не дойдет, что меня нужно отправить обратно. И я серьезно, ну мне пиздец как хочется просто дотерпеть до этого времени и свалить. Может, ты не будешь наседать на меня? Чимин смотрит, продолжая молчать, только медленно пожевывать что-то, что Юнги идентифицировать не может. — Представь, что тебя выкинули в совсем другой мир. К феям твоим сраным или кому там. И вот ты сидишь напротив неё за столом, и она через каждую фразу обещает откусить тебе голову. Тебя бы это радовало? Весело? Смешно? — Не очень, — у Чимина голос скатывается. Юнги вздыхает снова и, сочтя этот ответ удовлетворительным, хватает первое, что попадается под руку. У еды очень странный вкус, но она… Вкуснее, чем порошок. Она другая, её тяжело жевать челюстью, которая в жизни-то жевала только конфетки и мягкое желе, и затягивает это дело быстро. Юнги не замечает, как торопливо, почти не жуя проглатывает еду, и тянется за куском чего-то желтого, разрезанного на маленькие ломтики разных цветов, оттенков и количества дырок в нём. — Это очень вкусно, — с полным ртом, запихивая в себя больше, выдавливает Юнги. — …Хосок придет скоро и мы, скорее всего, сразу двинемся по поселениям. Он сказал, что пойдем, как ты проснешься. Потому что не могли тебя разбудить. Это было… стрёмно. — Ну, как есть, — Юнги не поднимает взгляда на лицо Чимина; ему плевать в общем-то, грустно Чимину или весело от осознания, что Юнги просто может проспать несколько дней, пока нервная система перезагружается. — А мы пойдем, эээ, пешком?... — Нет, конечно. На лошадях. Юнги скептически смотрит на Чимина. — Я не умею водить лошадь. — Ты с какой планеты вывалился?... — Даже не спрашивай. Они молчат снова, пока Юнги не заливает в себя белую, густую, не очень приятную на вкус жижу. Напоминает по цвету сухое молоко, но на вкус совсем другое. — Хосок брат принца? — Да, он бастард. — А это?... — Внебрачный сын. Его мать шлюха с Юга. — Поэтому он такой странный? — предполагает Юнги, подпирая голову рукой. — И поэтому у него такой здоровый дом? — Не лезь к Хосоку, — у Чимина в голосе больше нет агрессии, только спокойное предостережение. — Ты не представляешь, как сильно нужно стараться и что нужно делать, чтобы тебя перестали воспринимать как всего лишь сына какой-то шалавы. Когда твой брат будущий король, а ты вообще не должен находиться в замке. — А у тебя есть сердце, да? Чимин не отвечает, но Юнги и не нужно. Он видит это по его лицу. Эмоциональных людей задеть всегда легче, чем кажется, они чувствительней и ранимей, и кто знает, что случилось в жизни Чимина, чтобы он начал прятать себя за агрессией. Кто именно случился в его жизни. Хосок ли это, королевская ли это семья, почему он ошивается всюду за Хосоком — Юнги не хочет спрашивать, он не великий психолог своего времени, ему бы разобраться сперва с собой. Он просто продолжает есть, прикидывая, как бы починить Алексу и как наладить свою голову. Если сейчас ничего не происходит, не значит, что не случится потом, а у него с собой ни инструментов, ничего. Только брелок с мини-отвертками, прикрепленный к шортам, специально, чтобы снимать панель и подкручивать вестибулярный модуль при поездках в другие города. Нужно найти брелок и наладить хоть что-нибудь, впервые покопаться в собственной голове, но это случится не раньше, чем они вернутся из похода, конной прогулки. Юнги понятия не имеет, как управляться с лошадью — разберется на месте. Когда Хосок приходит, Юнги счастливый и почти довольный происходящим, потому что за одно утро он понял, что Чимин не конченный обмудок, и что в мире существуют огромные орущие птицы. Что Хосок — внебрачный сын, а оттого лишённый права на трон, и видимо поэтому у него в глазах всегда какая-то грусть, всегда что-то не так внутри. Прошло так мало времени, а он уже понимает что-то в этих двоих, они же в нём — вообще ничего. И это устраивает Юнги. В своем мире он тоже был умнее многих, здесь — и подавно. Но Хосок внимательней, чем Чимин, и Юнги не знает, почему он смотрит так пристально, так внимательно оглядывает, и почему его руки в тронном зале касались лица так нежно. Хосок говорит, что ему идет этот сумасшедший синий — «нет, Хосок, мятный, а не синий» — цвет волос, и спрашивает, почему Юнги всё ещё в своих странных тапках. Чимин резко падает под стол, посмотреть, убедиться, что Юнги серьезно не переобулся, и Юнги только хмыкает. Чимин задает много вопросов, а Хосок ищет ответы у себя в голове, и бояться стоит не Чимина, но его командира, потому что в тихом омуте водятся черти. Когда Хосок садится рядом, Юнги смотрит на него искоса, подперев голову рукой, а Хосок не смотрит в ответ, но Юнги знает, что Хосок чувствует на себе его взгляд. Цепкий и заинтересованный. Он думал, что каждый человек в этом времени будет проще инфузории туфельки, и его не разочаровывают они оба, даже Чимин, который из агрессивной пены у рта падает в необычную для гомофоба нежность по отношению к другому мужчине. Хосок начинает говорить с Чимином о чём-то своём, на своём языке, а Юнги даже не замечает, как перестает понимать их речь. Он просто слушает их голоса, лениво переводя пустой взгляд с одного на другого.