настала пора возвращаться домой

— Отвалите от меня… Обосраться. Можно. Юнги слепым взглядом, не двигаясь, прикидываясь трупом, разглядывает человека, нежно вытирающего его лицо влажной тканью. Просто. Мать вашу… Почему, когда главный герой фильма просыпается, окруженный не домом, не людьми, не чем-то привычным, он думает, что это сон? Кто-то лапает сталь на его виске, прикрывающую разъем для загрузки. Нервы щекотит. — Я сказал… Между сном и реальностью огромная разница. Во сне нет времени и нет чётких границ. Редко разглядишь лица, и будет что-то, что обязательно докажет тебе нереальность происходящего. Какой-то маленький предмет, выбивающийся из всей картины. Контроль снов — давний прикол ещё прошлого века, и Юнги, пусть и умеет отличать реальность от вымысла, приоткрывая глаза, упорно чувствует себя тем самым идиотом из фильмов. Потому что всё вокруг словно… Сон. — Отвалите! Он машет руками, отмахиваясь от чьих-то ладоней, обтирающих его лицо, и на его низкий, громкий выкрик, стая пташек в серых платьях разлетается. Юнги наконец-то открывает глаза и рывком садится на постели, о чём тут же жалеет. В затылке словно гвоздь, какой-то винт, и, оперевшись на локти за спиной, Юнги, ругаясь, сразу же тянется к недавней точке соприкосновения его головы с чем-то тяжелым. Он впервые в жизни щупает свою кровь: запёкшуюся на волосах, такую… Сухую и странную. Его никогда не били, никогда не издевались физически, это не в культуре третьего тысячелетия, за физическую расправу сажают в тюрьму. Но новые законы не действуют в старом мире, и Юнги, находясь в лёгком шоке или очень сильном — сам ещё не понял, просто пялится пустыми глазами на зажавшихся в угол девушек, стоящих наперевес с белыми тряпками, теперь покрытыми чёрным маслом и серой пылью. Юнги вытягивает одну руку, чтобы посмотреть, и та совершенно чистая. Что не делает лучше доходящему запоздало пониманию: он не в лесу. Он не на точке, где должен был остаться, чтобы Намджун вернул его. И наивно было бы полагать, что после того, как две обезьяны вырубят его, они просто оставят лежать его на месте. Юнги слишком сильно отличается от всего вокруг него, он даже, блять, представить себе не может, что кто-то живет так. Что кто-то жил так. Он же переместился назад во времени! Назад! Боже. У Юнги кружит голову, и он медленно опускается обратно на подушку… Не подушку. А что-то напоминающее подушку? Повернув голову вбок, он смотрит на странную, слишком плотную ткань, из которой местами торчит… Что-то? И вместо простыни под ним шкура и ещё какая-то ткань. Ткани, ткани, целая куча тканей, наощупь непонятные, и какое варварство — шкура! Да животных же нет почти!... Ах, да, это у него дома нет. Какой бы древний ни был этот год, животные тут, видимо, везде. Включая людские жилища. Девочки перешептываются, а после как-то неуверенно кланяются и вылетают за дверь. Пусть боятся, сучки, — Юнги ухмыляется через боль, и стоит ему остаться одному, как мозг перезапускается. Срочно думать. Думать план, придумать, как выбраться отсюда и вернуться в лес. А где он вообще? Вокруг дерево, свечи, окна нет, и Юнги не представляет, куда его могли оттащить. Так, без паники. Безвыходных ситуаций не бывает. Юнги выдыхает и прикрывает глаза, успокаивая накатывающую тошноту, и на самом деле готов сказать спасибо тому качку с черными волосами, что вырубил его. Бессознательное идёт на пользу нервам. Теперь Юнги хотя бы не тянет рыдать. — Алекса? — шепотом зовёт он, держа один глаз слегка приоткрытым и направленным взглядом на дверь. — Доброе утро, Юнги, — отвечает она в ухо, которое очевидно реагирует с помехами и шипит в мозгу; ну и пусть. — Господи, детка, я думал, ты сдохла! — Юнги почти стонет от облегчения и, расчувствовавшись снова, закрывает глаза ладонью, прижимает к лицу крепко. — Какой сейчас год? — Не знаю, а ты как думаешь? — Без понятия. Явно не 2100. Ужасно, ужасно, ужасно. Если бы не было Алексы, он бы даже не смог ни с кем поговорить. Как бы он справился в одиночестве? Юнги стискивает лицо ладонью. — Алекса, как с языками? Они успели распаковаться? — Не полностью. Загрузка остановилась на 76 процентах, когда был совершен скачок во времени. Зачем ты полез в эту машину? — Я её чинил, дура. — Если бы ты чинил её нормально, этого бы не случилось, дура. Юнги бы засмеялся, если бы не хотелось заплакать. — Так, ладно, выгружай языки из пассивной, только давай порционно, а то какой-то долбоеб ударил меня в затылок, и голова раскалывается. — Выгрузка невозможна. У Юнги немеют руки. — В смысле? — Выгрузка невозможна. — Ты что, ржешь надо мной? — он хрипит. — Выгрузка невозможна. Поврежден центральный модуль передачи между пассивной и активной памятью. — Так… Так. Так. Значит, этот еблан, размахивающий чем бы он бы там ни махал, наебнул магистраль в мозгу. И хорошо, что Юнги всё ещё помнит, кто он вообще такой и как пользоваться своим членом, если прижмет, иначе он бы оторвал здесь головы всем. Ну конечно, оторвал бы. Юнги переворачивается на бок, усиленно думая. — Как с органической памятью? — Какой именно маршрут проверить? — Пассивная, имплицитная-корневая, и… Эксплицитная-семантическая? — Маршрут построен. Органическая память не выдержит такой объем информации. Юнги жалеет, что всегда налегал на технологии. И какой, блять, от них толк здесь? У него целые паки языков в голове, лежат в блоках, а он даже не может ими воспользоваться. Он отчаянно хватается за подушку, вцепляется в неё и пытается, изо всех сил пытается не переживать, но не может. Это всё слишком для него, его не готовили к такому, он думал, что они переместятся в век, где всё в порядке, где люди понимают, что происходит, где они просто помогут им и отправят домой. Но здесь — да здесь, чёрт, непонятно что творится! Юнги скулит ровно в момент, когда с ним в унисон скрепит дверь. И в комнату, неуверенно придерживаясь за мечи, заходят два его любимых неандертальца, а за ними худенькая, маленькая на вид девочка, несущая в руках какие-то тряпки. Оторвав голову от подушки, Юнги заплаканными глазами сверлит своих убийц, неосознанно бросивших его на растерзание времени. Он приподнимается на подушке и больше не хочет орать на них — в этом нет смысла. Он просто тихо ненавидит их тупость. Хотя, как можно ненавидеть своих предков, если те просто не понимают, что происходит? Точно так же, как не понимает сам Юнги? — Ыв лаиьывпсс, димиле? — спрашивает тот, что повыше ростом, и Юнги даже слышит какие-то знакомые слова, ранее сказанные ему, но не понимает всё равно. Он поджимает губы и смотрит на парня пониже, и агрессивно показывает на него пальцем, взглядом оставаясь в глазах, очевидно, главного здесь. — Твой придурок сломал мне нахуй весь мозг, и из-за него я теперь нихуя не понимаю, что вы говорите. Они оба замирают и смотрят, вылупившись. — Придурок? — повторяет каштановый. Юнги гнет брови. — Придурок, — соглашается. И питекантропы в довольно привлекательных оболочках заливаются хохотом. Чувак пониже хватается за живот, смеется так высоко, звонко и заливисто, что у него аж колени подкашиваются, и он падает на одно. Юнги не понимает, чего в придурках такого смешного, но не может не улыбнуться сам. Просто потому что перед ним весело и чисто смеются два парня, видимо, найдя хотя бы одно общее слово. И когда смех успокаивается, главный подходит к кровати, протягивает руку и помогает Юнги подняться с постели. Второй стоит за спиной, словно олух, и продолжает посмеиваться больше нервно: он весь красный, а разглядывает Юнги так, будто он диковинная птица в клетке. Юнги было бы лестно, если бы он не понимал, что ему очень нужно вернуться в лес — ему нужно сидеть и ждать, пока Намджун не включит машину. А он её, наверное, уже включал… Ладно, ладно. С этими двумя можно попробовать подружиться. Юнги многозначительно поднимает брови, показывает пальцем на себя и по слогам произносит имя: — Юн-ги. Рты приоткрываются, и люди из прошлого кивают, как болванчики, когда Юнги показывает на них и смотрит вопросительно. — Хосок, — Хосок показывает пальцем на себя, а затем на второго. — Чимин. — Ебочонные иям лдя иуведкш, — Чимин там что-то изрекает. Он что, ругнулся только что? — Она еж с атсорво, — голос у Хосока ну нихуя себе какой умный. — Хосок, — Юнги смотрит на него снизу-вверх, стараясь выглядеть очень серьезным. — Мне нужно в лес. Обратно. Туда, где вы меня нашли. А Хосок смотрит в ответ, глупо и сочувствующе улыбаясь, и качает головой. Не понимает. Юнги трет переносицу и сутулится. На нём не вся тяжесть мира, а вся тяжесть человеческой тупости. Языковой барьер режет остро, подрезает язык, и Юнги, который за словом никогда в карман не лез, даже не знает, что сказать. Его отвлекает от этого незнания Чимин, берущий ткань у девочки из рук и подходящий поближе. — Димиле… — Да что такое это твоё димиле? — взъедается Юнги, спрашивая с агрессией. — Я — Юнги, а не димиле. Или тебе нужно что-то? У меня нет димиле. Хосок хохочет снова, а Чимин оглядывает Юнги, как психически больного. Да зарядил со своим «димиле», заебал. Только… Если есть повторяющиеся слова… — Алекса! — резко выпаливает Юнги, аж выпрямляясь. — Алекса? — в унисон спрашивают Хосок и Чимин. — Да не вам, идиоты. — Она свона абкрслоои анс? — голос Чимина звучит недовольно и обиженно, но Юнги не обращает внимания на диалог этих двоих, ставя точкой вслух, что он заебался и что он не «она». Он — «он». Так и продолжая стоять лицом к лицу с Хосоком, грудью к груди, он начинает разговаривать с Алексой, что для них, наверное, кажется, будто он говорит с самим собой. На всякий случай Юнги пытается поймать взгляд Хосока. Чтобы это не выглядело так тупо. — Включи распознавание языков и прогони через пассивную, — тараторит Юнги, — а после выгрузи через обговоренный маршрут самые подходящие. Так, чтобы не повредить органическую. Сколько диалектов потянет мой мозг? — За одну выгрузку — два диалекта. — Надеюсь, этого хватит. — Запускаю анализатор, — скрипя, отчитывается Алекса. — Я онигче ен пюаимно, — стонет Хосок и хватается за голову. — Акк она бдует тьвриого с пемрцин? Юнги сочувствующе хлопает Хосока по груди, и тот слабо смотрит в ответ. Странно, но краснеет от физической близости почему-то Чимин. — Не переживай, пацан, я всё разрулю. Ты и твой милый овощ сами виноваты, что притащили меня сюда. — Чрооке, — резковато изрекает Чимин, перебивая, и протягивает Юнги тряпку. — Одйпеярвееса. Юнги не хочет нарываться на конфликт и вообще встревать в каких-то конфронтациях с этими парнями. Они выглядят солидно, они выше, они очевидно сильнее и совершенно точно отбитые. Поэтому он, пусть и не понимая, что от него хочет Чимин, берет тряпку в руки и разворачивает её, полубоком поворачиваясь к Хосоку. В его руках раскрывается платье. Красивого зеленоватого цвета; ну, красивое, насколько Юнги может понимать, потому что в его времени такие уже не носят, а кто тут носит такие — он сказать не может. Единственное, что он знает, раньше такой вид одежды был разделен по гендерным особенностям, и носили его только биологические женщины. А значит все эти бесконечные «она» — его правда приняли за девчонку. Юнги напряженно вздыхает. — Повторяю. Я не «она», — он чеканит. И он бы надел это платье, без проблем, да ему всё равно, что носить, пусть это и совсем не его стиль, но они не понимают даже, какого он пола, а это важно. Момент самоопределения, момент, к которому Юнги подходил ответственно и долго, решая в четырнадцать лет, а не хочет ли он сменить пол и сделать «Юнджи» чуть более настоящей. Какого он социального гендера и какая у него роль в обществе, кем он ощущает себя, кем хочет быть в будущем… Пройти все эти серьёзные стадии развития личности, чтобы какие-то два дебила тыкали тебе, что ты девушка? Серьезно, бля? Юнги отшвыривает платье на кровать. — Он! — Юнги тычет в себя пальцем. — Не она! Чимин закрывает глаза раздраженно, и его пухлые губы превращаются в точку. Он хватает платье и снова тычет им в Юнги. — Ыт ен жмеошь кзотапьаяс пинрцу в окмат веди. Юнги стоит. Просто стоит. Он бы сел от шока, насколько недалеким может быть этот Чимин, но стоять как-то поувереннее, посолиднее, что ли. Хосок прямо перед ним, и в его глазах тоже нет какого-то осознания, только строгая и мягкая одновременно просьба, приказ надеть платье. Нет, правда: Юнги даже интересно, подошло бы ему такое, особенно если под него надеть чулки и пояс для них — красиво же, но… Тут дело чести. Достоинства. И доказать им, что он не женщина. Это не так принципиально. Но это бесит. Вымораживает даже, что они не понимают ничего. Две тупые обезьяны. Юнги никогда не отличался особой скромностью, когда эмоции били по вискам. Сейчас в его висках поломанная Алекса, а в душе — поломанная этими двумя жизнь. Они задолжали Юнги очень много, они задолжали ему всё на свете, и Юнги, агрессивно хватая Хосока за запястье, берет и кладет его ладонь себе между ног. — Он! — рявкает Юнги в лицо Хосока. — Он, мать твою! Он, не она! В комнате будто все взрываются. Девчонка кричит, алеет и вылетает за дверь. Чимин застывает и платье валится из его рук. Хосок смотрит на Юнги так, будто у него сейчас лопнут глазные яблоки, челюсть отвисает, он вздрагивает всем телом, а рука-то сжимается. Пидорас, блять. Хосок отскакивает от Юнги пулей, и Юнги тянет руки к небу — не абстрактно, а прямо тянет, благословляя того, кто там может быть, что наконец-то до них допёрло. — Анализ завершен! — радостно заключает Алекса. Юнги стреляет в лоб мгновенной выгрузкой диалектов в память. — Это мужик! — ошалело орёт Хосок, и Юнги, несмотря на море синего перед глазами, вспышек и нагрузки на мозг, радостно подпрыгивает, понимая, ура, понимая, что!... Ему прилетает с кулака в челюсть. Юнги не умеет держать удар. Да откуда ему уметь, если у них никто не дерется?! Он охает и падает на кровать, благо, та прямо за спиной, и отходит совсем не сразу. Над ним орут Чимин и Хосок, и в пылкой гуще их перекрикиваний Юнги не разбирает ничего, будто сквозь воду. Он касается губы, та треснула; из носа что-то жгущее, горячее — Боги, снова кровь… Юнги стонет, прикрывая глаза и ненавидя весь этот мир. Всё это сраное прошлое. Почему его всегда все бьют?! Он готов начать орать на Хосока, влезть в этот гул улья, но, когда приподнимается, видит, что Хосок держит за руку Чимина — стискивает его за запястье, и злой не Хосок, а Чимин. Чимин бесится, Чимин смотрит на Юнги так, будто готов прикончить его, а Хосок только непонимающе тянет его назад, пока не осаживает грубым словом и не приказывает стоять прямо и заткнуться. Чимин пыхтит паровозом лучшего стимпанкового аниме, зажимается и, Юнги уверен, если к Чимину прикоснуться, он тут же отрубит ему руку. Ебать он больной, конечно. Или… Совершенно здоровый? Юнги окидывает их с Хосоком плывущим и очень обиженным взглядом. Какой у них вообще формат отношений? — Извини моего оталсда… — Твоего — кого? — Юнги, держа руку у щеки, заставляет себя сесть. Его за этот день ударили раз больше, чем за всю его жизнь. — Сол-да-та, — по слогам разбивает Хосок. — Ты меня понимаешь? — Немного, — только бы Алекса была в порядке после этого. Юнги снова стреляет глазами в Чимина. Ненавидя его просто всем своим гребаным сердцем. Хотя, может он и погорячился, хватая себя за яйца рукой Хосока. Но это, видимо, был единственный способ сказать ему, что они как-то вообще просчитались. — А почему не понимал до оэтог? — Не задавай вопросов, ответ на которые не поймешь, — он вздыхает. — Ты нас что, за тупых держишь? — Чимин спрашивает темным, низким, мрачным голосом, и складывает руки на груди, будто держа самого себя, чтобы не вмазать. — Учитывая, что ты только и можешь, что распускать кулаки, а не языком чесать, то да, тебя — держу, — язвит Юнги в ответ. — Довольно, — командным тоном обрубает начинающуюся перепалку Хосок и очень красиво зачесывает волосы назад. Только сейчас Юнги замечает, что они у него слегка вьются, слегка влажные. Чимин замолкает, Юнги решает последовать его примеру. Ещё один удар ни Алекса, ни Юнги не выдержат. — Почему ты нарушил границы? — Я не знал, что есть границы, — Юнги даже не врет, он садится на кровати и играет в саму честность. — Давайте вы просто вернете меня в лес, и я… — Ты фея? — внезапно спрашивает Чимин; Юнги даже отстраняется назад, как по лбу ему влепляет это заявление. — В смысле, фея? — чё, блять? — Твои волосы, они зеленые. Ты лесная фея? — Чимин… — и голос у Хосока точно не разочарованный, а скорее осторожный. Юнги даже смеяться не может. Это настолько тупо, что он моргает несколько раз, перезапуская мозг без участия Алексы. — А если я фея? Вы вернете меня в лес? — Покажи магию. — Могу только член свой вывалить. Чимин вспыхивает, и тут Юнги не может не просмеяться. — Да хватит уже. Не фея он и не ведьма! — Хосок осаживает Чимина снова, на этот раз положив руку ему на плечо. — Феи и ведьмы — это же женщины. А он — мужчина. Пусть и… — Пусть и что? — Юнги приподнимает бровь. — Странный, — мягко заканчивает Хосок. — Откуда ты? А вот этот вопрос, пусть Юнги и ожидал, застает его врасплох. Теперь, когда они его понимают, он должен объясниться. Но Юнги не знает здешних карт и мест, и в лес его возвращать не хотят, и видимо проблема не решится так просто, так что нужно импровизировать, выдумывать, думать очень быстро. Откуда он? Из ОРК-6, 3002 год, улица 32, но эти слова ничего не скажут нависающим над ним людям из прошлого, и скорее всего эти слова сложат его в могилу. Тут ведь… Убивали людей в этом времени? У Юнги по коже пробегаются мурашки. — Алекса, срочно найти в списке прочитанного хоть одну фэнтези книгу, чтобы сюжет доисторический, и выгрузи мне её куда угодно, — он говорит на своем языке, и Хосок с Чимином мгновенно подаются поближе, будто бы так поймут лучше. — Мы ничего не поняли, — они крутят головами и смотрят как два идиота. Они и есть два идиота. Юнги отмахивается от них. — Выгрузка завершена! Сегодня, если не взорвется голова, Юнги поставит свечку в интернет-церкви. — Ну… Мда, такого он ещё никогда не делал. — Мой корабль? — о Господи, какой еще корабль. Какой же это бред. Юнги хочется плакать от стыда. — Разбился. Меня выкинуло на какой-то берег, и я пошёл в надежде найти какой-нибудь населенный пункт. Потому что все мои люди погибли, и я… Он правда плачет. Не от сухости сочиненной тоскливой истории, а от жжения в черепе и от стыда всё-таки, видимо. — Ладно, ладно, мы всё поняли, — Хосок выставляет ладони перед ним, и выглядит как-то удивленно, странно, будто сомневается в чем-то. Юнги надеется, что не в его истории. Чимину на его легенду тоже, видимо, не по барабану. У него смягчается взгляд, и он расцепляет руки. — Значит, ты с острова? — у Чимина голос наконец-то звучит нормально, а не как лай собак. — Да. — Юнги без понятия, с какого он там острова, но не важно. — Акрад? — Точно, — «спасибо, Хосок, что придумываешь историю за меня». Только воздух словно накаляется, и Юнги физически чувствует напряжение этих двоих. Он смотрит на них, бегает взглядом от одного к другому, панически оценивая, насколько сильно они нахмурились, насколько сильно они моментально отстранились. — Ну или… Не с Акрада… — выдавливает из себя Юнги, пытаясь в улыбку. — Акрад восстал против короля. Какой именно корабль у вас был? Бля-я-я-ять. Юнги жмурится. Так, так, так. — Торговый. Я далеко не из… Столицы, — а там вообще есть столица? — Мы плыли торговать. — Чем? Да что за допрос! Хосок ему нравился больше, когда сжимал яйца в ладони. — Ткани и косметика. В косметике Юнги шарит. Придумает что-нибудь. — Косметика? — Чимин щурится, едва выговаривая слово. — Что это? — Крема, маски… — расшифровывает Юнги неточности перевода, надеясь, что такое вообще в этом времени есть. Что тут вообще есть? Шкуры да свечи? Мечи и палки? Люди гоняют на лошадях — это какой-то дикий треш. И карманы Юнги набиты землей и травой, шорты испорчены, а у него кроме платья под рукой ничего. Только два дебила, которые не вернут его в лес, пока не вывернут ему все кишки наружу. — Слушайте, чуваки… — Кто-кто? — Да не важно. Верните меня в лес, где нашли, я найду пирс и просто уплыву обратно. — Это не нам решать, — строго и резко одергивает его Хосок. — А кому? У Хосока лицо такое, будто ему говна подкинули под нос. Чимин тоже закатывает глаза к потолку, и Юнги подается вперед, брови приподнимает, всем телом говоря «ну же». С кем ему тут нужно поговорить? С их отцом? Главным дядей? Президентом? — Мы тебе уже сто раз сказали, что с принцем. Ого… Принцем. Юнги корчит физиономию и со вздохом откидывается на подушку. Этот мир ещё более древний, чем он себе представлял. — Ну и как этого вашего принца зовут? — с иронией в голосе спрашивает Юнги, надеясь, что может его познания в истории слегка помогут. — Чонгук, но для тебя — милорд. Пустой звук для Юнги. Но звук другой — кровать скрипит, и когда Юнги открывает глаза, он видит над собой лицо Хосока. Тот стоит, оперевшись на колено, и смотрит так тяжело, что Юнги не может думать о других возможных контекстах этой позы. У Юнги напрягается всё внутри, но далеко не от возбуждения. — И только попробуй водить его за нос. Если я почувствую, что что-то не так, снесу твою зелёную голову с плеч сразу же. — Он же принц, как я повожу его за нос, — шепотом говорит Юнги, почти в самые губы низко склонившегося над ним Хосока. Агрессия не кажется ему интимной, а взгляд Хосока — горячим. Юнги хочется, чтобы Хосок вернул дистанцию, потому что давление он ощущает всем телом, физически и морально тоже. Юнги не был готов к этому и он не умеет переносить такие вещи; Хосок будто чувствует это и пользуется. Чимин молчит, и молчание его тоже не сулит ничего хорошего. — Он юн. Странно, что ты, акрадец, не знаешь этого. • Расшифровка диалога: — Вы выспались, миледи? — Необычное имя для девушки. — Она же с острова. — Она снова оскорбила нас? — Я ничего не понимаю. Как она будет говорить с принцем? — Короче, переодевайся. — Ты не можешь показаться принцу в таком виде.