Сокровище

— Вам нужно поесть хоть что-нибудь! — уже битый час втолковывала ей эта несносная Асырк. Как только ей не надоест. — Я ничего не хочу, Асырк, уходи! — в третий раз раздраженно бросила ей Азокертс. — Иди лучше к матери, ей твоя забота гораздо нужнее. — Ты уверена? — мать вошла неслышно, и Азокертс чуть вздрогнула, когда услышала ее голос. — Абсолютно! — ответила она, поворачиваясь к матери. — Иди, Асырк, — кивнула Анидаг своей верной служанке. — Как ты, Азокертс? — она села подле дочери, осторожно погладила ее по руке. Азокертс лишь неопределенно пожала плечами, ей не хотелось сейчас ни с кем разговаривать. Она должна все обдумать, мать и дед часто повторяют, что нельзя рубить с плеча и действовать, не думая о последствиях. Хуже всего, что ей не с кем посоветоваться, она и раньше-то не слишком доверяла своим родственникам, а теперь… Если только тот человек говорил правду… Нет уж, пусть лучше окажется, что он ошибается, поскольку иначе как тогда жить?! Когда Азокертс услышала новость о гибели Катсорпа, ей показалось, что сердце вот-вот остановится, ей даже дышать стало больно от горя. Она рыдала так, что казалось, и камень заплакал бы, глядя на нее. Самой же Азокертс в ту минуту хотелось только одного: умереть. Последующие несколько дней прошли как в тумане: она заперлась у себя в спальне и никого не хотела видеть. Однако же, мать практически ни на минуту не оставляла ее одну, она все время была рядом, и временами Азокертс вновь ощущала себя маленькой девочкой, которая прижималась к матери, чувствовала, как та обнимает ее, ласковым голосом шепчет слова утешения, и пусть на мгновение, но ей становилось легче. Азокертс не спала две ночи, сон попросту не шел, она лежала, глядя в потолок и вспоминала о тех редких мгновениях, которые провела вместе со своим возлюбленным. Стоило только представить, что уже никогда больше она не увидит его, как слезы снова и снова сами собой начинали литься из глаз. Потом она вспоминала, как мечтала о том дне, когда уедет вместе с Катсорпом, как они поженятся… Азокертс даже подвенечное платье уже начала шить; в ее распоряжении были лучшие модистки, и они наперебой уверяли юную принцессу, что в этом наряде она будет ослепительно прекрасна! И вот теперь — ничего уже не будет… — Моя жизнь кончена! — безутешно плакала Азокертс ночи напролет. Кончилось все тем, что мать и господин Ргит пригласили королевского лекаря, и он, осмотрев принцессу и горестно вздохнув, дал ей небольшой пузырек со снотворным, наказав принимать по пять капель на стакан воды за несколько часов до отхода ко сну. Мать каждый вечер теперь приходила к ней, дабы принести лекарство и проследить, чтобы Азокертс выпила его. Потом она садилась рядом, старалась отвлечь дочь разговорами, и лишь после того, как Азокертс засыпала, уходила и уносила лекарство с собой. Кроме того, ее величество приказала служанкам и одной из фрейлин Азокертс неотлучно находиться при ней, не оставлять даже ночью. Сначала Азокертс не обратила на это внимания, но потом поняла: мать боялась, как бы она не решилась покончить с собой. Честно говоря, в первые несколько дней Азокертс действительно думала о том, что хорошо бы и ей умереть, таким образом ее страдания закончились бы раз и навсегда, и она воссоединилась бы с любимым. Однако же, Азокертс очень быстро поняла, что не сможет сделать это сама. Ей было страшно: она боялась боли, боялась, если вдруг что-то пойдет не так, она будет сильно страдать, а потом об этом узнают все и чего доброго станут относится к ней, словно к серьезно больной… Если бы можно было достать, к примеру, такой яд, который убивает мгновенно, но даже здесь Азокертс, положа руку на сердце, не была уверена, хватит ли ей смелости. Так или иначе, но снотворное, которое дал лекарь, подействовало, и Азокертс несколько ночей спала, как убитая. Это помогло ей набраться сил, но все-таки, хоть кошмары и отступили, Азокертс все равно не хотелось никуда выходить и никого видеть. Наверное, и вчера не следовало выходить, тогда она не встретилась бы с тем человеком, и он не заронил бы в ее душу нехорошие подозрения. Вчера днем, когда Азокертс по своему обыкновению лежала, отвернувшись к стене, к ней заглянула младшая сестра, она спросила, как Азокертс себя чувствует, а потом попросила составить ей компанию на прогулке. — Мы ведь раньше так любили гулять в саду, Азокертс, — улыбнулась Амуп и присела на край постели Азокертс. — А теперь ты меня почти не замечаешь… Тебе очень плохо, да? Азокертс села на постели и задумчиво провела рукой по волосам сестры; Амуп придвинулась к ней и обняла за шею: — Не переживай, прошу тебя! — прошептала она сестре на ухо. Азокертс почувствовала, как ее охватила невообразимая нежность и одновременно с этим — раскаяние. Ей вдруг стало стыдно перед сестренкой: она ведь так переживает за нее, и скорее всего, ей неизвестно, почему вдруг у них в семействе случился такой переполох. — Амуп, дорогая моя, — проговорила она, сдерживая слезы, — со мной все хорошо. Я… просто мне немного грустно. Но это, я думаю, когда-нибудь пройдет. А сейчас пойдем, выйдем в сад, да? Погуляем, как раньше… Они вышли в сад, и как ни странно, но гуляя и играя с сестренкой, рассказывая ей истории о феях, живущих в цветах (Амуп обожала подобные сказки) Азокертс почувствовала, что тоска отпустила ее. Кто знает, — промелькнуло у нее в голове, — вдруг дед и господин Ргит правы, когда говорят, что время лечит, а еще — что нужно чем-то занять себя и отвлечься. — Мы завтра снова пойдем на прогулку? — спросила Амуп, когда они уже возвращались назад. — Если хочешь, дорогая, — улыбнулась Азокертс, а про себя решила, что завтра непременно проведет как можно больше времени с сестрой. Во-первых, это действительно отвлекало от грустных мыслей, а во-вторых, Амуп не пыталась поучать ее, не говорила, что ей следует делать, и поэтому с ней Азокертс ладила гораздо лучше, чем с остальными. Поручив сестру заботам госпожи Орбод, Азокертс решила зайти к брату, она не видела его с того самого черного дня, когда узнала о гибели Катсорпа, и ей вдруг захотелось увидеть его. Впрочем, застать его величество у себя, у нее не получилось, слуги сказали, что он вновь заперся в своем личном кабинете вместе с первым министром, у них де важный разговор. Азокертс и сама не поняла, почему сделала это, но она вновь, точно по наитью, направилась к тайному проходу, и уже через несколько минут оказалась перед потайной дверью, приоткрыв которую, она могла спокойно наблюдать за тем, что происходило в кабинете. Его величество сидел за столом, господин первый министр стоял у него за спиной, а перед ними замер в полупоклоне невысокий полный мужчина в черном траурном камзоле. — Я благодарю вас, ваше величество, за то, что согласились принять меня! — Мне хотелось бы лично выразить вам свои соболезнования, господин Цертих, — сухо отозвался брат. — А кроме того, мне доложили, что вы сами настаивали на аудиенции. — Как я могу? — вскинул руки господин Цертих. — Я всего лишь высказал желание встретиться с вами, дабы сообщить… то есть, вернее будет сказать, просить ваше величество о милости. — О чем идет речь, господин Цертих? — спросил у него Нушрок. — О моем покойном брате, господин главный министр, — поклонился Цертих. — Мы вас слушаем, — кивнул король. — Дело в том, ваше величество, господин главный министр, что я… Я пришел молить вас о правосудии. Моего брата зверски убили, это был не несчастный случай, и я хочу, — Цертих отвернулся и смахнул со щеки слезу, — чтобы тот, кто совершил такое злодеяние: отнял у меня моего милого брата… Я ведь его растил, точно сына… И он был так молод, полон сил, любил и был любим! Милый мой Катсорп! — всхлипнул он. — Так вот. — Цертих достал клетчатый носовой платок, высморкался и продолжил. — Я хочу, чтобы преступник понес заслуженную кару! Азокертс замерла, пораженная, не в силах поверить своим ушам, неужели все это правда?! — С чего вы решили, будто это было убийство, господин Цертих? — переглянувшись с дедом, спросил король. — Насколько нам известно, — подхватил Нушрок, — ваш брат сбился с пути, либо же намеренно поехал более короткой, но гораздо опасной дорогой через ущелье. Было уже довольно поздно, он слишком торопился, и… все закончилось печально. — Так-то оно так, — протянул Цертих, — но видите ли, господин главный министр, я распорядился осмотреть место трагедии, мне хотелось понять, что произошло… Как вам известно, с братом были двое сопровождающих, это ведь ваши люди. Его величество коротко кивнул. — Но на месте трагедии было найдено только одно тело! — воскликнул Цертих. — Этот несчастный лежал прямо на дороге, неподалеку от того злосчастного обрыва, куда упал мой брат. В руках у гвардейца была сломанная шпага, а еще… в него стреляли. Прямо в голову. — Боже! — тихо произнес Нушрок. — Выходит… — король поднялся из-за стола, обошел его и приблизился вплотную к Цертиху, — кто-то напал на вашего брата и моих людей? — И вы хотите сказать, — отозвался Нушрок, — что этот кто-то — второй сопровождающий? Раз его тела не нашли, то получается, он убил вашего брата и своего товарища, а сам сбежал. — Этот вывод, — кивнул Цертих, — напрашивается сам собой. — Но зачем ему это было нужно? — взглянул на него в упор Нушрок. — Я не знаю, господин главный министр, — опустил глаза Цертих. — Только если он выполнял чей-то приказ… — На что вы намекаете?! — взорвался его величество. — Вы отдаете себе отчет, в чем пытаетесь нас обвинить. — Ваше величество! — покачал головой Нушрок и крепко сжал руку внука. — Я… что вы, ваше величество, — развел руками Цертих, — у меня и в мыслях не было! Мне бы только хотелось, чтобы все было по справедливости. И если несчастный Катсорп стал жертвой злоумышленников… — Мы обсудим это и проведем расследование, господин Цертих, — твердо произнес Нушрок. Уверяю вас, мы непременно выясним правду. — А теперь покиньте мой кабинет! — король жестом указал ему на дверь. Азокертс, стараясь ступать как можно тише, развернулась и, не помня себя от ужаса и негодования, вышла из своего укрытия и опрометью бросилась назад в свою спальню. Она отпустила всех служанок, кроме Яилил, которая находилась при ней неотлучно, выполняя распоряжения матери. Азокертс бросилась на кровать, вновь отвернулась к стене и крепко зажмурилась. Неужели этот человек сказал правду, и Катспорп на самом деле был убит? И на что он намекал, когда говорил о том, что второй гвардеец, который расправился с ее возлюбленным и сбежал, выполнял чей-то приказ? Чей именно? Неужели… Догадка, поразившая ее была такой страшной, что Азокертс затрясло. Нет, это неправда, просто не может быть правдой, они никогда не отважились бы на такое. Ведь не отважились бы? Несколько дней Азокертс не находила себе места, а самое ужасное, что они ни с кем не могла посоветоваться. — Так что с тобой происходит? — мать тем временем наклонилась и нежно поцеловала ее в щеку. — Ведь тебе же стало немного лучше, Амуп мне рассказала, как вы гуляли вместе, и вот… — Да нет, матушка, — отозвалась она, — просто у меня сегодня очень болит голова. — Если хочешь, я прикажу принести тебе лекарство. — Нет, мама, не нужно. Я посплю немного, и все само пройдет. — Ну, как скажешь, родная. — Мама, — Азокертс взглянула ей прямо в глаза, — скажите… неужели человек действительно может спокойно пережить сильную боль… предательство? Мать тяжело вздохнула: — Может… — Мне трудно в это поверить. — Тем не менее, — грустно улыбнулась мать, — это так. Время проходит, и горе притупляется. Ты уже не так страдаешь… — Возможно, вы и правы, — пожала плечами Азокертс. — Сколько времени понадобилось вам, матушка, чтобы перестать страдать по отцу? — Ты полагаешь, что я забыла его, вычеркнула из памяти? Это не так, дорогая, я по-прежнему помню о нем. Я помню обо всем, что было между нами: и о хорошем, и о плохом. — О плохом? — изумилась Азокертс. — Неужели вам есть о чем жалеть, мама? Вот мне кажется, что отныне я больше не смогу никого полюбить. Потому что буду вспоминать Катсорпа… Как я была счастлива рядом с ним! — Ты не успела стать его женой. И… вы совсем друг друга не знали. А в семейной жизни, Азокертс, бывает всякое. Точно так же, как в мире не бывает только солнечных и безоблачных дней, иногда солнце прячется за тучами, наступает ненастье… — Мне кажется, если ты любишь по-настоящему, то в твоей жизни нет и не может быть никаких туч! — покачала головой Азокертс. Мать грустно улыбнулась: — Когда-то давно я тоже так думала. Но дело в том, дочь моя, что время даже камень способно разрушить. Все изменяется, и мы сами тоже не можем оставаться прежними. Вот и любовь, как и всякое другое чувство, поддается изменениям. Иногда она становится лишь чище и крепче, а иной раз — наоборот. Больше того, она может и вовсе исчезнуть. — Я этого не хочу, мама! — Азокертс всхлипнула и что было сил сжала ладони матери. — Я не хочу забывать Катсорпа, не хочу даже смотреть на кого-то еще! Я желаю лишь одного: любить его до конца моих дней! Мать не ответила, она прижала ее к груди и принялась укачивать, как маленькую. — Тшш, тихо моя милая, — произнесла она, — все обойдется! Не надо сейчас думать о плохом, думай только о том, что ненастный дни всегда чередуются с ясными; тучи обязательно исчезнут, и вновь засияет солнце. — Я буду верить в это, матушка, — кивнула Азокертс. — Вот и славно, моя хорошая! — мать вновь поцеловала ее в щеку. — А теперь отдохни немного. — Поправив Азокертс одеяло, она встала и направилась к выходу. «Я очень хочу верить, — с тоской подумала Азокертс, глядя матери вслед. — Верить в то, что вы, мама, не причастны к тому, что в моей жизни наступила беспросветная темнота. И буду верить до последнего! Но если только хоть кто-нибудь из моих родственников замешан в столь гнусном преступлении… Я ни за что этого не прощу! И заставлю, клянусь, заставлю их ответить за это!» — Яилил! — резким движением она отбросила одеяло и села на постели. — Что прикажете, ваше высочество? — поклонилась появившаяся на пороге фрейлина. — Разыщи и приведи ко мне господина Цертиха. Мне необходимо поговорить с ним. Я должна узнать правду! — добавила она после того, как за Яилил закрылась дверь.