К монтажу приступать было откровенно страшно. Больше тридцати часов материала. Огромный сценарий. Длительная речь. Разные съёмки, разная подача, разные дополнительные материалы, вроде новых фильмов, найденных ежесекундно и старых, которые Саша притаскивал на болванках то из закромов собственной квартиры, то из очень сомнительных источников.
А выходить на улицу было всё страшнее. За Васильевым уже откровенно следили, его едва ли не допрашивали при каждом выходе на улицу, поэтому вылазки становились всё опаснее. Один раз едва не поймали с дисками.
"— Куда?
— К себе, домой. Наслаждаться умирающей культурой! — Александр пошатнулся, пытаясь явить собой вид пьяного в стельку нищего.
— В руках что?
— Моё... Последнее... Достояние! — слегка переигрывал. Хотя, точнее будет сказать, абсолютно заигрывался, но Саша "поймал кураж", пытаясь ещё и распевать частушки хриплым, "грязным" голосом, не в ноты, с наслаждением замечая, как лица "шавок" Невского искажались в отвращении.
— Да что с него взять? Алкашня!"
В тот раз появилась даже эйфория от самого этого обмана, от возможности играть, от света фонарей, на миг показавшихся прожекторами. Баженову он ничего не сказал, тем более, критик и без того был довольно нервным. Склейка занимала у него явно очень много времени, сил, что физических, что психологических. Кофе, кофе, кофе и редкие перерывы на еду — вот что представляли собой его свободные мгновения.
Александр даже как-то не спорил. Он не видел смысла теперь, чтобы ограничивать критика в его самоуничтожении. До этого хотя бы была цель — дотянуть до эфира. Теперь, на последнем этапе, цель логично менялась. "Не дожить до пыток", вот, что руководило Женей, когда он, издеваясь над своим организмом, не спал сутками, отказываясь и от еды.
Благо, ноутбук работал исправно. Из последних сил, конечно, надрывно, бережливо сохраняя работу хозяина, но работал, вытягивая электричество из розетки почти круглосуточно.
Васильев с тоской глядел на пустевшие улицы, на "людей в чёрном" у его подъезда, переводят взгляд на небо.
"Дай пожить немного,
Дай пожить ещё немного!"
Пока Баженов занимался монтажом, балансируя на грани между безумием и гениальностью, Александр пытался достать чертежи у бывших работников телецентра. Зачастую сторговывались за ящик водки — эти люди уже потеряли себя, свой смысл жизни и идею жить. Казалось, всё замерло.
Всё ждало сигнала.
На кухне всё вещало радио, упоминая Евгения Баженова и Бэдкомедиана даже чаще, чем обычно, буквально крича о нём, желая, видимо, сообщить что-то важное. Если бы хоть кто-то в квартире слушал радио, он бы, может, заметил эту нестыковку. По словам диктора выходило, что преступник жалкий, что деяния его ни на что не нацелены, и не производят никакого резонанса. Но, в то же время, преступник опасен, ужасно опасен, и любой, кто пойдёт с ним на контакт, способен потерять своё счастье, а, быть может, и жизнь.
Будто все знали: Баженов готовит что-то. Нечто ужасное, противообщественное, критиканское, опасное для всего населения планеты Земля. И все знали, что критик где-то в районе бывшего Питера. Об этом разве что дети не наслышаны.
Однако Евгений сидел за ноутбуком и, обрезая видео, добавляя всё новые и новые фрагменты, спокойно работал. Хотя нет, он просто работал, но, тем не менее, никто его не останавливал, будто не смел сделать этого, будто хотели поймать "на горячем", чтобы в одной руке диск, в другой — пистолет, и сам Баженов в своей черной футболке.
За него хорошо, очень хорошо заплатят, и кино покажут, и сниматься пригласят, и тысячи других привилегий.
Если Женя и планировал сдаться, то лично Невскому, вместе с Александром, как с соавтором. В идеале, в этих мысленных набросках несуществующих ситуаций, Баженов приходил в само здание МинКульта, с широкой улыбкой, смеясь им в лицо. И это транслируют везде, и люди видят его как героя, смело бросающего вызов великому Левиафану власти… Но это лишь задворки сознания, где хранятся очень далёкие и бесполезные мысли.
— Половина есть! — радостно произнёс критик, вдруг ощущая, насколько ослаб, — Саш!
Из другой комнаты донеслось лишь «ложись!», строго-приказное, и этому Баженов с охотой подчинился, быстро и легко проваливаясь в небытие.
Может, его нервы были ни к чёрту. Может, слишком много материала, опасно смешивающегося в голове.
Женя стоял на мосту. Под мостом, уныло разрезая землю с желтоватой травой на два берега, текла река. Деревья, подозрительно не бросавшие тень, зелёными пятнами окружали место действия, создавая иллюзию не защиты, но запертости. Небо, конечно же, было светло-серым, но порой проглядывали и белые пятна.
Баженов оглянулся , замечая идущих людей. Кажется, они были до безобразия пьяны, и шли, меняя постоянно траекторию движения. Евгений прижался к перилам моста, освобождая пьянчугам проход, но те как специально шли в нескольких сантиметрах от Жени, активно беседуя между собой на каком-то ужасном диалекте русского языка, прерывая собственные реплики высоким, скрежещущим смехом, больно отдающимся в ушах.
За ними, продолжая какой-то парад уродов, шёл умственно отсталый мужчина с каменным, как бы парализованным лицом. Изредка он издавал низкие, гортанные звуки, не открывая рта, поворачивался, глядя прямо на Баженова, в упор, проходя слишком близко, своими пустыми глазами.
Люди, встречавшиеся с Женей на злополучном мосту, становились ещё более уродливыми, по нарастающей. Конечно, это натолкнуло его на мысль о том, что всё вокруг – лишь сон. Арт-хаусный кошмар.
Сознание спящего судорожно искало что-то, за что можно зацепиться, чтобы из кошмара вылететь. Почему-то искалось нечто наоборот тёплое, родное, что-то, гарантирующее защиту. Мелькали образы, но, хватаясь за них, Баженов ощущал холодный камень – родные люди превращались в безликие скульптуры. Последним образом стал он сам, правда, ещё очень молодой, когда только начинал эту работу. Не надеясь на успех, Женя схватился за самого себя.
Сон рассыпался.
Впрочем, желания рассуждать над кошмаром не было, тем более, расшифровывать эти тайные подсказки подсознания или же его отсылки к реально существующим событиям. Рефлексия бы отняла не одни сутки.
Освободившись от сна, Женя заметил стоявшую на прикроватном столике тарелку с бутербродами, ставшими завтраком.
Работа продолжалась.
«Вообще-то нельзя сидеть по пятнадцать часов за компьютером»
«Тебе нужно отойти и поспать»
«Урчание твоего живота слышно в моей спальне»
Саша был как-то против подобного трудоголизма, хотя в открытую не выступал.
«Я доживу до эфира» - и этого хватало.
Васильев корпел над планами телецентра, из которого сигнал мог дойти до главной башни, откуда осуществлялась трансляция. Впервые за долгое время Александр был рад убогости телевидения и тому, что осталось лишь два канала из великого множества. На один выводили все новости, политику, агитацию и подобное, по другому каналу статично гнали сериалы, где «
умело совмещались комедия, мелодрама и боевик». Они, конечно же,
«угождали вкусам всех групп населения». Иногда, правда, там демонстрировались «
чудеса анимации».
Возможно, подобный ассортимент и стал причиной отсутствия телевизора у Александра. Впрочем, сейчас это стало удобно — для того, чтобы охватить трансляцией максимально большое количество экранов, не нужно было связываться со множеством вышек. В былые времена питерская телестудия не уступала московской, хотя теперь стала лишь зданием, охранявшимся "по периметру", чтобы жители, во-первых, не разграбили её, а, во-вторых, не попытались что-то запустить в эфир. Она служила "запасным аэродромом", на случай, если с московской вдруг что-то произойдёт. Экраны не должны пустовать.
Александр выменял её план, конечно, у одного из бывших работников, благо, по большей части телевензиощики, когда-то уволенные, не решались переехать. Решались впасть в запой, решались на новую работу, но покинуть родной город...
"— И как ты планируешь перебить сигнал? — Баженов склонился над чертежом, делая перерыв в работе.
— Смотри, — Александр протянул соседу бумаги, — при включении этого телецентра происходит выключение того, потому что это — резерв. Всё происходит автоматически, чтобы зритель не заметил перебоя в подаче. А оттуда уже "связь с миром", через спутники, кабели, вышки и подобное. Ну, это так, вкратце. Нас не интересует, как сигнал доставят, нас интересует, как мы его туда подадим.
— Серьёзно? Окей, наша задача — проникнуть внутрь, там добраться до аппаратно-студийного блока и поставить программу туда? — Баженов внимательно изучал карту, — Или что?
— Нет, в аппаратно-программный, там обрабатываются уже готовые материалы. Ну и оборудование проще, вон, с дисками спокойно работает, хотя в то время ещё кассеты у большинства были.
— Нам бы с этим оборудованием разобраться. И проникнуть туда.
— Я работаю над этим. — Александр вновь погрузился в раздумья, рассматривая в беспорядке лежащие бумаги с планами дома.
— Удачи, Саш".
Удача бы не помешала. Попасть в объект, охраняемый государственным и службами, и начать работать в нём... Сумасшествие, ни больше, ни меньше. Глупость. Самоубийство.
И, пафосно, цель жизни.
Если музыкант и критик встречались на кухне, то, глядя друг на друга, тяжело вздыхая, произносить заветное "я заебался", и более — ничего. Да, работа уже сидела в печёнках, работа нудная, умственно-тяжёлая. Однако оба возвращались на свои места, Женя открывал ноутбук, Саша разворачивал бумаги.
День за днём.
"— Смотри, сообщим охранникам, что внутрь должны пройти двое монтажёров, чтобы заменить оборудование, но, вместо этого...
— Саша, включи радио. Там разыскивается "Женя Баженов, известный как Бэдкомедиан", по телевизору мои портреты. Конечно, мы просто так заявимся в телецентр со словами "Нам надо проверить оборудование, вот, распоряжение поступило", да? Да я дальше квартиры не выйду!
— Замаскируем?
— Они же не настолько идиоты! "
Васильев устало соглашался, садясь обратно за работу. Всё казалось неприступным, и идея попасть туда через насильственное воздействие на охрану отметалась сразу ввиду явной слабости. "Кроме того, я против насилия".
"Нам необходимо что-то максимально глупое. Это сработает, такое всегда срабатывает. По крайней мере, здесь. Что-то по-настоящему идиотское, но что-то, на что способны только мы, только музыкант и критик, при том, что критик в розыске, и за его поимку платят ужасно огромные деньги. И каждый знает его в лицо"
Александр прошёлся взглядом по книжной полке, оглядывая корешки книг. Кажется, на его памяти, никто из героев не решался на настолько глупый шаг, основанный на действительных способностях героев. И в очень редких случаях герои имели настолько бездарные способности в контексте проникновения на особо охраняемый объект. Вообще-то герои чаще сбегали из подобных объектов, по крайней мере, в его личной подборке книг.
Баженов будет смеяться. Скорее всего, не одобрит, но чёрт с ним! Это действительно единственный вариант, который вообще мог бы пройти. Конечно, в истории наверняка были подобные примеры. Хотя, скорее всего, люди, решавшиеся на подобное, были не слишком здоровы психически, физически или же умственно.
"Нет, может, есть другой выход, более логичный, не похожий на чёртов бред, рождённый беззвёздной ночи, в сигаретном дыму, за спириных напитков распитием... Этот выход даже тривиальный, настолько, что я просто не могу уловить его, найти, будто вещь, лежащую прямо перед глазами, как это порой бывает. Пойдём от простого.
Что делают герои в таких случаях?
Штурмуют неприступную крепость. Нет, это мы уже обсуждали, и негласно решили более не тратить времени на этот вариант.
Незаметно проникают внутрь, аки спецназовцы. Тоже вариант очень и очень спорный. Ни один не обладал достаточной физической подготовкой, деньги закончились...
Троянский конь? Тоже вряд ли. В чистом виде использовать план в принципе не возможно, в косвенном — такая же невыполнима миссия по причине чрезмерной известности Жени.
Хорошо, что ещё используют? Переодевание в охранников, поднятие по карьерной лестнице, местами со шпионажем. Эту идею даже рассматривать невыносимо бесполезно, потому что её провал очевиден.
А разве тот, дурацкий план, не провалится?
А такие планы, господа, имеют свойство срабатывать. Но последнее слово за критиком".
Баженов, выслушав план, неожиданно кивнул. Не рассмеялся, не разозлился, а выслушал и принял, как единственно возможный. Даже улыбнулся, дескать, так глупо, что на грани фола, но звучит как идеальная схема.
"— Так, значит, ты предлагал мне работу без плана?
— Я просто забыл его продумать. Ну, знаешь, наобещаешь людям, а выполнить обещание как-то забудешь, как это часто бывает. Я думал, по щелчку пальцев всё уладится, фортуна улыбнётся, и мир прогнётся.
— И часто тебе фортуна улыбалась, чтобы ты верил в это?
— Процент неудач повышает вероятность громадной удачи. Так букмекеры говорят".
Баженов, подгоняемый внутренним голосом, твердящим "Давай! Тебя одного ждут!" заканчивал одиннадцатый, последний час обзора, чувствуя невыразимое отвращение к собственному лицу, голосу, ноутбуку, но более всего — к фильмам, о которых он говорил.
"Готово!" — в руках блестящий диск. "Готово, мать его!" — радостно восклицал Евгений, едва не подпрыгивая.
Значит, дело за малым — попасть на объект, запустить видео, погибнуть. До конца жизни совсем немного, до конца свободы — и того меньше. Значит, пришло время.
— Тебе нужно отдохнуть, чтобы послезавтра, как раз в субботу, устроить всё.
Баженов кивнул, убитая аккуратно диск в футляр, и падая в постель. Он устал, и тело его желало и ждало отдыха. Веки сомкнулись буквально тут же, и Евгений заснул, блаженно и, наконец, надолго. Александр же взял диск, решив просмотреть готовый обзор. В конце концов, необходимо знать, за что ты отдаёшь несчастную жизнь.
11:28:04
Одиннадцать часов почти без пауз.
Эта работа стоила всего. И жизни, и свободы, и времени, и денег — всего, что на неё затрачено. По качеству она превосходила фильмы; захватывая с первых секунд, критик умело удерживал внимание зрителя. По крайней мере, так казалось Александру.
Ему неожиданно стало жаль гостя, буквально до боли в сердце. Удивительно талантливый человек, умеющий правильно подать материал, ответственный, умный, приятный в общении... Не то время.
