Несчастливые люди

— Добро пожаловать! — приветствовал сосед, помятый, закутанный в плед, пропахший сигаретами и кофе. Улыбающийся. — Я ведь не сказал, что согласен. — Не согласился бы — не пришёл сюда, сжимая в бледных руках старый неудобный ноутбук. Сидел бы у себя, пережёвывая дешёвые макароны, думая, как свести концы с концами. — Александр пропустил гостя внутрь квартиры. — Я набросал здесь немного... Кофе можно? — только сейчас Евгений заметил, как устал, — Я, кажется, не спал. — Тогда диван на кухне подставит тебе плечо помощи. А я разберу твой сценарий. — Васильев помог критику добраться до кухни, провёл его почти к самому дивану, выдал плед — и всё сделал так, будто знал, что нужно. Каждый шаг отмерен, как по сложному плану. — Спасибо. — пробормотал Баженов, крепко и быстро засыпая. Он даже не знал, день за окном или ночь. — Добрых снов. — проговорил музыкант, прикрывая аккуратно дверь. Александр сел в кресло, и, взяв ноутбук, с удивлением читал "сценарий". Сыро, конечно, недоработок много... А с другой стороны, три дня всего. О многом говорит. Значит, того человека выбрал. Не ошибся. Прочитав все пятнадцать листов, исписанных некрупными буквами, Васильев взглянул на дверь кухни, потом на часы. Будить гостя он и не собирался — абсолютно бесполезно и глупо. Не хотелось нарушать хрупкий его покой, тем более, от усталого не так много "пользы". Он, отвлёкшись, взял гитару, укладывая её к себе на колени, касаясь струн чуть огрубевшими пальцами. Слова сплетались в строки, ложась на музыку, сплетаясь с ней в единое целое. Забывшись, Васильев пел уже в полную силу, наслаждаясь, забываясь в этих строках, будто многолетняя тоска угасала. — Красиво. — прошептал вошедший Евгений. Он явно проснулся от слишком громкой музыки, но не был зол. — Не дал тебе поспать, да? — Александр тут же убрал гитару, прекратив мини-концерт, - Я забыл. — Ничего. — Баженов вздохнул,— Я всё равно не слишком устал. Что со сценарием? Переделывать или оставить как есть? — Знаешь, я бы переделал, потому что уж очень сыро, но некоторые моменты действительно очень ценны и интересны. Конечно, это очень коротко, прерывисто, и хронометраж получится маленьким, нужно охватить больше. Попробуй на три части разделить, комедия, положим, боевик и драма. И разбери каждый жанр досконально, как отдельные фильмы. Не скупись на слова, будь честным, понимаешь? — Васильев улыбнулся, — Настрой-то, впрочем, у тебя очень даже сохранился, мне нравится. И образ выдержан... Да ты и сам всё знаешь, Женя. — Значит, я пойду к себе? — Баженов с неохотой вспомнил о своей квартире, такой маленькой и жалкой, — Спасибо за совет. — Может, тебе лучше здесь остаться? Хотя бы ради условий труда, у тебя ведь сыро, темно, неуютно. Там находиться-то опасно для здоровья... —Нет, спасибо, я не думаю, что это будет удобно для нас обоих. И моя квартира не так плоха, по крайней мере, мне многого не нужно. — Хотя бы кофе выпей. - Александр окинул его критическим взглядом, — У тебя очень усталый взгляд, как бы ты не скрывал это. Ты болеешь, довольно серьёзно, ты боишься и на нервах, и ты забыл, когда последний раз чувствовал себя в безопасности, не так ли? Ты действительно выглядишь не лучшим образом, а от работы в сыром, холодном помещении лучше не будет. Баженов не ответил, присаживаясь в кресло, рядом с музыкантом. — Время для внезапного душеизлияния? Ты так просто меня не отпустишь, да? — Евгений взглянул на хозяина квартиры, — Потому что тебе больше поговорить не с кем? — Нет, потому что сейчас за тобой слежка, и на твоём месте я бы особо не высовывался. - просто заметил Александр,— Там Невский в подъезде дежурит, будто бешеный пёс, бросаясь на всех входящих-выходящих, облаивая каждого вопросами о тебе. — Значит, мне сидеть здесь, с тобой? — уточнил критик, — Потому что меня ждут? — Значит, тебе сидеть здесь, со мной, ожидая окончания этого шпионажа. Здесь уже была его шайка, отчаянно вынюхивавшая тебя, твои материалы, твои следы, но, увы, ничего не смогла найти. Никого и ничего. А в квартире, представляешь, твоей квартире, тебя тоже не было! Пришлось им, бедным, вынести дверь, разобрать вещи, роясь в пыльных шкафчиках, нарушая твой беспорядок своими лапами. — И сколько мне здесь быть? У меня там, в конце концов, вещи, дела, бумаги, сигареты и деньги, чёрт возьми! Ладно. — критик глубоко вдохнул, — Ладно, тогда я отсижусь здесь. — он взял ноутбук, усаживаясь в кресле удобнее, и принялся писать, стуча пальцами по белым клавишам, будто пианист, увлечённый новой симфонией. Васильев смотрел на него, склонившегося в неудобной позе над клавиатурой: сонный, усталый, но явно воодушевлённый, влюблённый в сам процесс. Попеременно то прикусывая губу, то проводя рукой по волосам, видимо, задумываясь. Васильев тихо, не решаясь нарушить рабочую обстановку, скользнул на кухню, где заварил себе кофе, садясь на стул, вглядываясь в окно. Там, за стеклом, шагали люди, живя собственной жизнью. Счастливой, пустой жизнью, похожей на безвкусную жвачку. Александр ничего против счастья не имел, как и против счастливых людей, но вечное счастье... Впрочем, сам он был давным-давно несчастлив, одинок, и по-питерски влюблён, всем сердцем, в свой родной город, ныне не существовавший. Он помнил Петербург ещё Ленинградом, помнил выставки, помнил Неву, Фонтанку, помнил это небо и эту любовь, которую дарил город ему. В дверь постучали, робко и неловко. — Про-хо-ди. — Я больше не могу писать. У меня ступор. - проговорил критик, держа в руках ноутбук, - Я даже комедию ещё не закончил, а уже так выдохся. — Потому что ты работаешь почти без перерыва. Доведёшь себя до нервного срыва такими темпами. Слушай, а ты помнишь что-то "до"? Когда ты родился? Ты застал время до МинКульта? Помнишь искусство? — Не помню. Я родился в год "вакцинации", поэтому меня это и обошло. И потом я увиливал от "счастья" сколько мог. А ты помнишь, не так ли? — Баженов усмехнулся, — Как и многие из твоего поколения. — Мне было двадцать, когда всё началось. Питер три года кольцо держал, не давая никому покуситься на его сокровища. Были открыты выставки, кинотеатры, отовсюду лилась музыка. Мой город, мой Ленинград, мой Петербург, пережил так много, но не разорение искусства. Он отдавал всё, как умирающий человек раздаёт своё богатство окружающим и родственникам, и первым встречным, замирая от ужасных болей где-то в области сердца, содрогаясь, при взгляде на календарь, при взгляде на болезнь, так рьяно прогрессирующую. Мой город било током, над ним измывались, и вот, в последний день со всех сцен звучали песни, не было никого в домах, все площади полны людей... Город замер, изогнулся трамвайной дугой, сворачиваясь в мёртвую петлю, и, вдохнув побольше, громко закричав, умолк навсегда. — Мне жаль. — тихо заметил Баженов, — Я... Я много переезжал. Мои родители счастливые. Но мой отец, именно он приучил меня к несчастью. Ну, и его отец, конечно, тоже. У отца была большая библиотека и фильмотека, и он потихоньку давал мне всё больше книг и фильмов, зарождая во мне хороший вкус. Я не знаю, как он сумел всё сохранить. Счастливым он стал лишь когда убедился, что я смогу сам спасаться от счастья, выбирать правильные фильмы и книги, интересоваться настоящим искусством. Может, я не вырос в Петербурге, да, и не видел жизни "до", но, однако, я многое узнал от отца. И получил от него прекрасное воспитание, хотя я и не видел жизни кроме моих перебежек. Меня искали вначале за несчастье, потом за критику, потом за обзоры... Вся моя жизнь - один сплошной бег. И в боку уже колет. — он слабо улыбнулся, — У тебя обезболивающее есть? Моё в квартире. Обычно я, правда беру его с собой, но... Но не сегодня, видимо. Васильев спешно поднялся с места, вышел из кухни, и, спустя долгих пятнадцать минут, принёс нужные таблетки, подавая их гостю. Тот, поблагодарив, выпил сразу две, не запивая водой. Он не показывал собственную боль, скрывая её за слабой улыбкой. — Давно у тебя так? — обеспокоенно спросил музыкант. — О, не беспокойся, всё нормально, сейчас пройдёт. Обычно проходит. Просто заработался, да и нервы. Ничего страшного. Мне просто... Просто надо прилечь, отдохнуть... — Пойдём.— Александр оказался внезапно понимающим, и, подав руку, буквально потащил Женю в гостевую комнату, где уложил на кровать, сел рядом. — Спасибо. Я скоро отойду, прости, что так получилось. Я, к сожалению, не могу контролировать свой организм. — Молчи. Спи, если что - позови меня. Понял? Нам всё-таки нужно, чтобы ты дожил до эфира. Оружие революции не должно сломаться раньше самой революции. — Да, да.— Женя кивнул, закрывая глаза и вновь проваливаясь в глубокое болезненное забытье, будто тело его налилось свинцом. Там, во сне, были чёртовы воспоминания, размытые, точно акварельные картины, точно смазанные кадры фотосъемки, пропитанные неясным чувством тревоги. Чьи-то громкие шаги, дыхание прямо над ухом, бешеный стук сердца. Женя ощущал себя ребёнком, бегущим куда-то, оказываясь в тупиках, петляя и теряясь в лабиринте, и он был совсем один. Один, один, один, а за плечом - чей-то жуткий силуэт, явно не человеческий. Шаг. Удар сердца. Тупик. Стук колёс, крик. Нечто жуткое, возвышавшееся над Женей, и пропавший голос. Пропавший ужасно невовремя, и из горло вырывались лишь жалкие хрипы. Что-то толкнуло его в грудь. Холодная стена, горячее дыхание... Глаза резко раскрылись. Баженов приходил в себя, прикладывая руку ко лбу. Видимо, жар, температура поднялась из-за болезни. Часов рядом не было, но по ощущениям была глубокая ночь. Ужасно хотелось пить. Евгений привстал с кровати, но тут же лёг - перед глазами потемнело, голова закружилась. Видимо, тяжкая работа без перерывов на сон или еду сделала своё дело. — Александр! — голос был слабым, и крикнуть не получалось. Конечно, не хотелось представать таким жалким, но сейчас помощь была необходима. — Александр! — чуть громче, но всё равно не получилось. Ещё раз, ещё один громкий крик. — Саша! — в полный голос, всего два слога, их и кричать легче. Это возымело своё действие, и Женя расслышал торопливые шаги. На секунду они смолкли, потом же возобновились, стали громче. В комнату вошёл музыкант, без слов подавший Баженову воду, севший на край кровати. — Никуда ты отсюда не переедешь. — проворчал Васильев, прикладывая руку к горячему лбу критика, — И у тебя жар. Почему ты не предупредил об этом? Чем ты лечишься? — Ничем. — простонал Евгений, — Мне... Мне нужно просто выпить таблетки. — Обезболивающее? — Александр подал и таблетку, — За тобой как за ребёнком следить надо, болезный. — Спасибо. — Евгений с трудом поблагодарил музыканта, ожидая действия препарата. — Я посижу с тобой, и это не оспаривается. И, конечно, не в твоём положении вообще спорить, хотя ты, наверное, это понимаешь. Лежи, не двигайся, и постарайся опять заснуть. Твой организм нуждается в отдыхе, поэтому я завтра прослежу, чтобы ты и не прикасался к ноутбуку, не садился за работу, и восстанавливался. А потом, когда вся эта чушь с ленивой слежкой-преследованием схлынет, заберёшь вещи и переедешь сюда на время работы над проектом. Потому что сам о себе ты позаботиться не в состоянии, видимо. Женя устало кивнул, схватившись за руку сидевшего рядом Саши, и тот, вздохнув, не одёрнул её, не поморщился даже, хотя пальцы критика вцепились крепко, до красных пятен на запястье. Васильев погладил его по волосам, пытаясь успокоить. Дыхание Жени, наконец, выровнялось, он успокоился, засыпая. Васильев ещё сидел с ним, слушая ровное дыхание. Всё в нем будто перевернулась при взгляде на такого критика. Ушёл Саша далеко за полночь. После сна стало легче, но слабость никуда не ушла. Видимо, работу действительно придётся отложить, потому что состояние было не из лучших. — Доброе утро. — музыкант уже сидел на кухне, — Тебе лучше, я вижу. — Да, только небольшая слабость. Всё хорошо, спасибо, теперь я могу вернуться к работе. — Ты думаешь, мои обещания равны обещаниям пассажиров тонущего корабля? Нет, знаешь, я предпочитаю их исполнять, а значит сегодня ты тихонечко отдыхаешь с книжкой, восстанавливая своё и без того шаткое здоровье. — Васильев усмехнулся, вставая с кровати, — Ты сможешь пройти на кухню без посторонней помощи? Или мне лучше помочь тебе? — Я смогу, смогу. — Баженов махнул рукой, вставая с кровати, — Я же не ребёнок, тебе не нужно так за мной следить. — Ребёнка за подобное отношение к своему здоровью я лишил бы третьего блюда. — меланхолично заметил Александр, выходя из комнаты, — Тем более, если бы этот ребёнок безвылазно сидел, глядя в безликий экран, стирая пальцы о клавиши. — Мне нужно работать над проектом, ты же знаешь. Над нашим, между прочим, общим проектом, так что лучше мне сесть за этот самый безликий экран и продолжить набрасывать сценарий. Или хотя бы пересмотреть пару явных представителей жанра, чтобы "вдохновиться". — Слушай, один день не решает, отдохни, упрямец. Ты написал семнадцать страниц, я видел, внёс правки в прошлые моменты, и за четыре дня ты сделал больше, чем нужно. А теперь ты позавтракаешь, ляжешь в постель с книжкой, отдохнёшь от работы. — Когда у тебя в кармане брешь, каждая секунда на счету. — У меня есть накопления. Поэтому расслабься, с меня - условия работы, с тебя - сама работа. Но без "превозмогания", ясно? Чтобы мне не приходилось тебя отпаивать таблетками раз в четыре дня, глядя, как ты изгибаешься, превращаясь то в цифру семь, то в знак вопроса, мечась по кровати, точно раненый зверь. Женя недовольно вздохнул, но спорить у него сил просто не было. На кухне его ждал нормальный завтрак, впервые за долгое время состоявший из здоровой, более-менее, пищи вроде каши и фруктов. Цвета их были даже похожи на натуральные, то есть, на такие, какими они рисовались на картинах и демонстрировались в старых фильмах. — Приятного аппетита. — Александр, заметив взгляд гостя, лишь усмехнулся, — Иногда тебе нужно хорошо питаться. — Но я не сделал ещё ничего выдающегося. Я даже не разобрал в полной мере комедию, куда уж там. Тем более, сегодня у меня выходной, так что я вполне обойдусь без сытного завтрака. — Слушай, Евгений Баженов, садись и ешь. Бери, пока дают. Обращение и резкий, немного грубоватый тон сделали своё дело - Женя сел за стол, начиная быстро и с аппетитом есть, наслаждаясь нормальной едой. Он уже отвык от подобного - из-за постоянных переездов приходилось обедать чем придётся. Музыкант был молчалив, и, окинув критика придирчивым взглядом, вышел из кухни, за всё время не проронив ни слова. Он будто бы разочаровался, увидев, что критик - тот же человек, склонный к болезням и "поломкам", а не безотказно работавшее оружие. "Оружие революции", не так ли? Баженов, помыв посуду, ушёл в гостиную, и, не глядя на сидевшего музыканта, взял ноутбук, открывая его. Васильев с удивлением взглянул на него, приподнимая бровь, но не возражая. Евгений сел в кресло, и принялся работать, читая предыдущие строки. Его пальцы застучали по клавишам, неритмично выбивая точно какую-то симфонию сумасшедшего композитора. — Упрямый. — проронил Саша, уже посреди вечера, когда Баженов отказался от еды снова, — Сколько ты уже написал? — Я закончил с комедией на черновой вариант. Теперь боевик. — точно, будто робот, ровным голосом. — Загнёшься. — и Васильев вышел из комнаты, оставляя критика одного. Тот, поправив волосы, вернулся к работе, и, подумав, включил один из "классических фильмов" — "Красный змей". Женя видел его уже раза три, но заново смотрел его — просто, чтобы вспомнить. Чтобы вспомнить эти глупые сцены, отсутствие сценария, эти проблемы, отвратительные эффекты... Всё ложилось на бумагу, будто так и должно быть. Мысли формулировались трудно, чтобы без резкой ругани и кричащей ненависти. — Ты выглядишь ужасно усталым, Женя. Баженов не заметил, как наступило утро, а написано было лишь двадцать три страницы, при том, что двадцать приходились на комедию, при том, что текст неоформленный, не отредактированный. — Я должен закончить сценарий. — Ты погибнешь, если не перестанешь работать в таком темпе. — Васильев аккуратно выхватил у Жени ноутбук, бросив взгляд на открытый лист. Там, в самом низу виднелось "Господь, я устал, когда я уже допишу". — Мне не много осталось, потом отредактировать, и всё. — спокойно отвечал Баженов, — Отдай, пожалуйста, ноутбук. — Тебе в принципе не много осталось. Женя, — голос оказался тихим, вкрадчивым, — тебе необходимо отдохнуть. Я не отдам тебе ноутбук, если ты не прекратишь так сильно загонять себя. Ты сломаешься раньше времени, ты же понимаешь это? — Я знаю, что ты хочешь сказать, да, да, да, оружие революции не должно ломаться, особенно сейчас. Я знаю, почему тебе это дорого, и всё подобное. Но перестань, слушай, я справлюсь. Отдай ноутбук, немедленно, и я продолжу работу. Я сам прекрасно знаю, когда мне пойти спать или взять перерыв. "Я умираю со скуки, когда меня кто-то лечит Я ненавижу, когда меня кто-то лечит" — Тебе сложно верить, однако ты прав, ты — взрослый человек, ты справишься. Хорошо. — Александр отдал ноутбук, едва заметно вздохнув, — Помни, что тебе ещё снимать и монтировать. — Спасибо. — безэмоционально ответил Баженов, продолжая неритмично стучать по клавишам. *** — Как ты? Баженов жил в чужой квартире уже почти неделю, работая над сценарием с переменным успехом. Была написана комедия, окончился боевик, начиналась же драма. За неделю к ним дважды наведывался лично Невский, требуя то информации о критике, то лично его самого. Впрочем, ни того, ни другого не получив, он не ушёл. Его "пост" располагался теперь в арестованной квартире Жени, будто он знал (а, вероятнее всего, так и было) из каких-то источников, что Баженов всё ещё в доме. Может, конечно, на эти мысли его натолкнули вещи, оставшиеся в квартире — помимо личных, осталась и старенькая камера, и наушники с микрофоном, только ноутбука не было. Даже таблетки лежали на кровати, вместе с открытой пачкой сигарет. В то же время, за тонкой перегородкой, этажом выше, Баженов относительно спокойно работал. После первого "пришествия" Невского, ему пришлось отложить сценарий на время, чтобы поговорить с Александром, впервые серьёзно. " — Теперь ты предашь меня? — Я мог бы сделать это во время твоего приступа. Мог бы, когда ты плакал у меня на плече. Мог бы, когда держал в руках твой ноутбук со всеми наработками. Я мог бы тысячу раз предать тебя, но это же бесполезно. Я точно так же ненавижу то, что убило мой город, сделав меня одиноким, оставив где-то на обочине жизни. Я бы не хотел предавать тебя, единственную надежду на то, что город восстанет, мой любимый город. — Я думал, так всё и закончится. Однажды придёт "Невский и его компания", и мне будет пиздец. А ты где-то на фоне разведёшь руками, дескать, или я тебя, или они меня. — Тебе нужно завязывать с боевиками" Васильев, чаще всего, проводил время за гитарой. Единственное обстоятельство отвлекало его от своего любимого дела: нужно было следить за гостем, за тем, чтобы он не просидел весь день и всю ночь перед экраном, забыв о перерывах. Чтобы он, помимо мерзко пахнущих дешевейших продуктов ел что-то более-менее съедобное, чтобы не пил много кофе - иными словами, будто рядом жил кто-то. Кто-то живой, не механический, что даже огорчало. Робот, всё-таки, действует по распорядку, а не хаотично, действия его логичны, имеют цель, в отличие от людей. В отличие даже от критика, жившего рядом. Он отчаянно что-то стирал, удалял, злился, но, к его чести, ни разу не бросал работу. Изредка Евгений даже "выходил на контакт", когда его мозг перегревался от работы, а сам он уставал, поэтому и приходил на кухню или в гостиную, где мог долгое время разговаривать с хозяином квартиры, сбрасывая напряжение. "— Слушай, Саш, а зачем это всё было? Окей, я родился как бы встав перед фактом, что люди должны быть счастливыми, но ты... Ты должен это помнить, ведь так? — Понимаешь, в том и психология счастья. Когда ты счастлив, ты податлив, как пластилин, как глина, тебя можно всячески выворачивать, ломать, из тебя можно создавать что-то или разрушать. Ты безлик. Счастливый человек не способен к протесту, к преступлению, так же как и не способен к творчеству, к восприятию чего-то нового. Иными словами, это - идеальный гражданин. Он не нарушит закон, не будет против повышения налогов или понижения заработных плат. При должном внушении, они и на войну сами пойдут. — И против такой вакцины я выступлю один? Это... Это же бесполезно. — Опять же, психология, Женя. Эти люди пойдут на войну при должном внушении, не имея собственных мыслей. Твоё же внушение будет создано для того, чтобы эти люди начали думать са-мо-сто-я-тель-но, понимаешь? Ты будешь побуждать их к критическому мышлению. — По сути, я ничем не отличаюсь от МинКульта. Я тоже буду пытаться руководить людьми, точно безмозглым, ни на что не способным стадом. — Потому что они и превратились в стадо. Дело в убеждениях. Минкульт толкает людей на войну, на сражения, положим, а ты - на мышление своей головой. В этом ваша кардинальная разница. — То есть, наша разница лишь в мотивации? — Баженов рассмеялся, — Ты уверен, что людям это нужно? Васильев на минуту замолчал. — Да, определённо нужно. Даже без особых сомнений, ясно же, что это всё ведёт к глобальному вымиранию человечества. Многие люди, особенно те, кто младше тебя, не выбирали эту участь. Так что да, наше дело определённо правое". Подобные заверения хоть как-то обнадёживали, вытесняя мысли вроде "А, может, бросить всё к чертям?". Потому что рискованно. Потому что в шаге от неминуемой гибели. Потому что по району рыщут, и вокруг следят. "— Может, сядем на вёсла, и по матушке-Волге прямо в Тихий океан рванём? Оттуда в Индию, станем буддистами? — Васильев рассказывал вдохновенно. Он всегда был таким. — Волга не впадает в Тихий океан. — Баженов рассмеялся, — А до Индии и по суше можно. — Если по суше, то пойдём в Сибирь, а? И всё будет, как должно быть, всегда и везде, во всём. — Да и к чему это, мне из квартиры-то не выйти без риска для жизни. Да и я уже наездился, если честно. — Женя поднял глаза на сидящего напротив музыканта, — Я честно устал от того, что меня уже лет семь как преследуют за обзоры и критику, а лет двадцать семь - за собственное несчастье. Я поменял с сотню квартир, а, может, больше. Все районы так похожи теперь друг на друга, так равны. Панельные многоэтажки, убитые дороги, даже неба не видно. А если и видно - то какое-то серое, скучное. И всё вокруг такое же. — А там, в Сибири, там тайга. Там лес, понимаешь? И реки, и звери. И небо, полное алмазов, рубинов. Полная луна, одна на всех... Нет площадей, нет вокзалов, промокших поездов, станций, нет ничего, и красота. — В следующей жизни. — В другом мире" Две недели прошли быстро, за работой, за песнями и долгими ночными разговорами. Сценарий, что так долго и упорно готовился, был создан, отредактирован, фактически готов. — Теперь съёмка. — радостно произнёс Евгений. — И твои выходные. А я договорюсь со студией. — Васильев уже набирал номер, — Мой старый знакомый, клипмейкер, конечно же. Он даст необходимое оборудование, а снимем мы всё здесь. С костюмами я тоже как-нибудь... Улажу вопрос. С тебя работа - с меня условия. Баженов кивнул. Ему необходимо было набраться сил перед самой эмоциональной частью работы, подготовиться к этому, к каждому из многочисленных образов в не менее многочисленных скетчах, старательно прописанных в сценарии на почти сотню страниц.