Пойми же мы на берегах А между нами море из домов…
Макс проницательна. Она видит то, что творится с Никитой, замечает это, деля первенство с Кристиной, и думает, что песня Илоны, исполненная ей с парнем в самом начале пути, была знаковой. Серьёзно, Соломона, обернись, уходя. Закрой все двери, что закрыты тобой. Не смотри Джей Мару в глаза и, возможно, он, как пока почти никто не знает, семьянин, забудет тебя, а ты его. Если честно, для Свободы это было идеальным разрешением. Её полная семья на всю жизнь подарила ей убеждение, что жизнь вне полной семьи калечет жизнь. И поэтому, если увлечение Никиты Илоной стало чем-то большим, она, наверное разочаруется в нём. Макс уже жалела жену сахалинца. Ушла Илона, и Никита поник. Наверное, всё это будет красивой и немного историей на экране подстать той, которую Макс наблюдала на экране про Майер и PLC. И она искренне желала, чтобы повезло Никите, как Сереже, чтобы на экране всё и осталось. А Никита… А ведь он должен был петь с Илоной снова. Но сам всё испортил, когда сказал о караоке и попал в квартет. Он должен был петь о том, что он с ней от заката до рассвета, что он не стремится быть кем-то другим, что он хочет её коснуться. Никите определённо мало того, что на «Ты отпусти меня» голосом Даны, который казался ему голосом Илоны, он крикнул: «Не отпущу!» Настоящий русский сплин друга был замечен Серёжей довольно позже, чем Макс и Крис, которые, слившись в одну Наталью Ростову, пели в единый голос для Никиты, как для Денисова. Он слушал всякий, на скорую руку соченённый мотив, быстрые, порой смешные слова, и был почти влюблён в этот дуэт, но не до такой степени, чтобы делать предложение. Предложения должны были делать другие. Девочке с каре тот, кто почти с ума сошёл от невзаимности, а рокерше с стальными волосами тот, кого ещё рвало на части от его прошлого. Серёжа не видел в Макс своей бывшей жены, вообще ни грамма её в этой девчонке, но что-то постоянно напоминало о ней. Она побила сердце PLC не сильно: осколки были большими, и он мог собрать его заново, но… Не хотел. Не хотел до Майер. Красивая, притягивающая взгляд, она совершенно случайно заставила Серёжу сложить пазл. Не Свобода, а именно Майер. Теперь, когда Серёжа знает, что Свобода — это свобода, а Майер — это цепи, он даже смеётся над собой: прикованным он собрал сердце, но только будучи свободным позволил ему снова почувствовать. — Мой папа очень современный человек, — говорит Свобода запивая бублик чаем. — Серьёзно, он вам всем потом ещё гадости в Инстаграм будет писать. Особенно тебе, Родя, — блондинка смотрит на парня под тихий смешок Софы и как бы спрашивает его: на кой-чёрт ты сдался Крис? На кой-чёрт она начинает тебе сдаваться? Но Толочкин не знает об этом. Кошелева сдаётся также, как сдавалась Москва: сожжённая, без провианта и притворно твоя. Поэтому ему остаётся лишь догадываться, когда он в действительности сможет радоваться, когда наконец Крис поймёт, что не нужна ему сожжённая и разорённая, а нужна белокаменная и людная. Такая прекрасная, как есть и была всегда. — С твоего аккаунта? — догадывается Толочкин. — Со своего, конечно же, — отвечает Макс. — Я же говорю: он современный. Он даже за меня сейчас голосует, — гордо продолжает она. — И за Серёгу с Крис. Он сам сказал, когда я звонила. PLC улыбается. Приятно, когда твой будущий тесть уже заранее тебя любит. Приятно вдвойне, когда Макс говорит об этом, непринуждённо надевая сушки, как кольца, на все свои пальцы, начиная с безымянного пальца левой руки, как носят кольца в Европе: на том пальце, откуда идёт венка до самого сердца. — За меня голосует? — удивляется Крис и улыбается, как ребёнок. — Он точно по своей воле голосует. Свобода уверенно кивает, пытаясь откусить кусочек сушки прямо с мизинца правой руки так, чтобы не посыпались крошки. — Фофа, — с набитым ртом от того, что, чтобы крошки действительно не полетели на стол, приходится съесть всю сушку сразу, зовёт брюнетка блондинка, и Софи покорно подносит к губам подруги кружку с чаем, смеясь. — Конечно, — Свобода смотрит на Крис, когда ей удаётся прожевать злосчастную сушку. Её губы поблескивают от пудры. — Это Серёжа должен был сомневаться. Мой папа рэп не особо жалует. Но «Феноменальны» ему очень зашли. Зашибись, Серёга. Будущему тестю нравится то, как ты читаешь про медали, про тёлку, про неудачников-рэперов… Лучше бы «Молливуд» слушал и думал, какой Серёжа хороший и как он просит его собственную дочь не бояться дать ему ладонь, чтобы он повёл. — У Дэни родители на каждом концерте, а у меня, стабильно, у телевизора, — как-то грустно оканчивает свой монолог Свобода и продолжает освобождать свои пальцы от сушек. Даня улыбается, вспоминая о родителях. Это действительно очень приятно и важно для него. А вот Кошелева и Соня, перенимая на себя тоску Макс, невольно тушуются. Они, как и Свобода, представляют своих родителях, сидящих перед телевизором и разбавляют её своей природной женской сентиментальностью. Никита снова думает о Илоне: она искренне любила рассказывать о чём-то, связанном с её мамой. Родион, как и Илона из воспоминаний Джея, искренне думает о своей маме. Но Свобода, погрузившая всех в немного мрачную тишину, сунувшая всех под купол забвения, неожиданно заявила: — Хотя, если я пройду в финал, то папа точно первым же рейсом и в первые ряды с плакатом «Затупок мой родненький, вперёд к победе!» Обстановка разряжается для всех, кроме PLC. Он серьёзно думает о родителях Макс и серьёзно хочет сорваться к ней во Владивосток сразу после проекта. Приехать к ней никем и увезти её в Краснодар женой. Потому что он намерен понравиться её родителям, а позже, заручившись их поддержкой, связанную привести в ЗАГС. По- другому Макс не пойдёт. Она же Свобода. Кристина не понимает, как Макс может играть с парнями в одной группе. Точнее, как могут парни. Невозможно не почувствовать себя дураком, когда девушка без особого труда жмёт на нужные ей клавиши синтезатора, не видя их, а внимательно глядя вперёд. Удивительно для Кошелевой также то, что Макс не боится упорно смотреть в зал, возможно, даже в лицо одного и того же человека, возможно, даже в одни и те же глаза. Крис обрывает их очередное балавство со старыми песнями «СвобоDы», прекращая петь и одним взглядом заставляя прекратить Макс. Кошелева, как ребёнок, крутится на стуле, улыбается и тихо говорит: — Мне так страшно, что я могу обидеть его, если пойму, что не он мне нужен. Макс сразу становится мрачно где-то на сердце, в той его области, где, в тканях живёт чувство под названием «Убью за подругу». Свобода знает, что Кошелева говорит о Родионе, о Родионе, который ей нифига не подходит, и вздыхает. — Ты ему сделаешь больнее, если будешь врать, Крис. И себе тоже очень больно сделаешь. Свобода говорит то, что слышала в фильмах, честно. Сама она не слышала ничего более мудрого в своей жизни, чем тогда, когда папа сказал ей: «Ты дочка классного мужика, автоматически тоже классная», но это явно не подходило для данной ситуации. Тем более Макс не знала, какой мужик отец Крис, а врать не хотелось. Кошелева ведь та ещё припевочка. Состоит из одной милоты помноженной на няшность, что одно и то же. Красивая, ни разу ещё не укушенная жизнью и не умеющая писать песни, которые пишет Макс. Свобода меняет воздух на сигареты, подрывает синих принцев, злится сильнее, чем дальнобойщик-маньяк и не любит. А Кристине — Фадеев точно подметил — невозможно больно без него быть вольной. У Кошелевой нет своих песен, и она легко исполняет всё, что должна. Красиво и легко. Макс так не умеет. У её песен есть истории, которые она знает, а вот у чужих… Пока Свобода поняла только песню Оли. Ей знакомо то, как раненая девочка строит из себя гордую, но всё-равно просит взорваться вместе с ней, поддаться чувствам, разрешить ей поддаться чувствам и закрыть глаза, разрешить быть уверенной, что она не упадёт, когда расслабиться и закроет глаза. Серёжа. Одно лишь имя на уме, и так легко от этого. Даже как-то правильно, что именно его имя на уме. Он бы с Макс взорвался. И, если бы он встретился ей на пару лет раньше, то, возможно синий принц не подорвался бы на мине, и ракеты были бы. И не было бы пустопустопусто. Увы, схемы, которое знает сердце, он бы в любом случае не успел стереть. — Крис, — зовёт Свобода, отключая микрофон. Кошелева делает то же самое. — Я боюсь. Если, например, продемонстрируешь чувства, а потом всё смонтируют и… чистый «Дом-2», в общем. И Кошелева понимала подобную чепуху. Она заулыбалась. — Будут ещё потом говорить: «Это ж ты… Из «Дома-2», — ворчит Макс. — Это чувства, — отвечает Кристина. — Их не смонтируешь. Мудро. В стиле Кошелевой. Макс не была готова к тому, что, когда она вернётся из репетиционной, рука Жени будет на Сережином плече, а его глаза смотрящими в её глаза. Честно, Свобода надеялась, что всё мгновенно изменится как-то само без её стараний, которые в прошлом всегда были напрасными. Что только она войдёт, и Серёжа посмотрит на неё так, что она поймёт всё без слов. Но ведь он всегда так смотрел. И только сейчас его глаза впервые отдыхают на Жене. Но ведь Макс всегда думает иначе. И это больно, когда ты думаешь о том, чего нет. От этого и появляются подрывающиеся синие принцы и плохо одетые люди. Кристина хочет поддержать Макс, она хочет взять её за руку, но вторая рука тянется к руке Родиона. Кошелева выбирает второе: Свободе не впервые карать синих принцев в своих песнях, а Кристине впервые отвечать на чужие чувства. Макс не Макс, если она не попробует, а потом уже подумает. И она попробовала: села на диван, не заметила Серёжу, с которым обычно болтала, но заметила Даню. Зря она не подумала.Я ищу твои волосы в ветре Меня продувает насквозь, ну же, где ты? И не увижу тебя никогда Наша любовь в закрытом конверте…